Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 9(11), 2020.
Закат за нами… Ветра тихий стон. И орды гóтов за чертой Тицины. Порою стилус и клинок едины. Когда приходит твой Армагеддон, нет смысла прятаться за стены сна и веры. Ночь так близка. К Харону полумеры! Нам больше нет пространства отступать. Пергаментом всю горечь не впитать, но попытаюсь…
Каюсь, верю, маюсь…
Среди холодной, проклятой степи.
Нас бросили. Но все же не уйти.
Я посижу немного у реки. Агония привычного нам мира. За лентою Тицины ждут враги — стервятникам достаточно для пира. Что после нас останется? Круги? На глади этой речки. Тьма? Забвенье? Век новый — это варвары, враги. Век старый — это наше поколенье.
Неслышно кто-то сзади подошел. И тронул за плечо.
Улыбка друга.
Вернулся Гай из Рима.
— Жив еще?
Я усмехнулся:
— Тихе1 мне подруга! Что там сенат?
— Вопят, — Гай едко улыбнулся. — Богоподобный наконец проснулся и требует защиты всех основ.
— Поменьше в ставке было бы ослов… Тогда, быть может, изменилось б что-то.
— Меня зовут домой. Нашли кого-то, кто смог меня забрать с передовой.
— Ты согласился? Дивная забота.
— Я не рожден для подлости такой.
— Быть может, зря, — я тихо прошептал.
— Поверь, мой друг, я все уже познал. Не жалко уходить во тьму с друзьями. Мы запрудим Стикс черными челнами. Харон давно такого не видал.
— Вокруг так много умных и святых. И каждый лишь добра тебе желает, — я прошептал, и ветер вдруг затих. — Намереньями вымощен наш путь. Хотя бы не благими, но кто знает. И мир чужой, далекий не забыть. Тревожит он предутренними снами.
— Забыв его, себя нам не простить, — Гай передернул под плащом плечами. — Так трудно быть собой…
— Так трудно быть, — я улыбнулся другу и привстал — трава сегодня изморозью крыта.
— Я вижу, Маркус, наша карта бита.
— Забудь, мой друг.
— Мир прошлый не забыть. И если проиграем, не простить. Себя, врагов… И не простить друг друга.
— За нами ночь. Да, повторяться глупо. Но правда безразлична к нам теперь.
— Там зверь, — Гай неохотно приподнялся тоже. — Трава степная станет смертным ложем. Для нас, для них. И ночь падёт на Рим.
Я глянул в степь — тяжелый черный дым набросил покрывало на светило. Закат уходит, все иначе было. Уходит Рим. И что придет за ним?
Всего лишь мой десятый легион. Так мало против готов… Все напрасно. За нами Капуя, Милан, Равенна, Кром. На небе тишь, да вот в душе ненастно.
— Марк, мы одни остались. Нас так мало. И сорок тысяч нам не одолеть.
— Приветствуют идущие на смерть, — я улыбнулся горько и устало.
— Не стоит отдавать им легион. Ведь эту жертву мало кто оценит.
— Закон природы. Ночь наш полдень сменит. Для Рима этот бой — Армагеддон. Ты веришь в чудо, друг? А я не верю. Империя сдержать не может зверя. Ты слышишь плеск Коцита мертвых волн? Уходит мир… Уходит, словно сон.
Короткий спазм сжал горло темной бронзой. Закат в крови. И в сердце боль занозой.
Я прошептал:
— Вдруг сдержим мы с тобой?
Послышался далекий волчий вой.
— Поверь мне, Гай, еще мы повоюем.
— Час или два. Вот видишь — здесь стою я. Но завтра бездыханным мне лежать.
— Ну, вот. Опять… Боишься? — Я сжал его плечо рукой.
— Когда с отчизною простишься, что испугает? Я ведь не такой. Забыл, как мы рубились на Востоке? Как Нила темно-синие потоки искрились алым пламенем крови?
— И нежность той египетской любви. Все это помню… Как и горечь яда.
Гай усмехнулся горько:
— Вот награда. Нам остается только умереть. Ты знаешь, подкрепленью не успеть. И перебьют нас всех поодиночке. Нам надо отступить. Дождаться Тита.
— Приказ ты помнишь, друг. Тропа открыта. И выбирай — на плаху иль вперед. Дороги две — лишь на последней слава.
— И смерть. Порою честь — отрава. Козлобородые безумцы из сената… да император…
— Не стоит, друг. Его лишь воля свята. Он — Рим.
— А мы?
— Мы знамя.
— И вспомнят ли о нас?
— Ответ — не знаю.
Гай тихо отступил, ушел к шатрам. Я глянул в даль — ночь выжжена кострами. Их тысячи, но все же перед нами открыт теперь прекрасный славный путь.
Быть может, о нас вспомнит кто-нибудь?
Последний взгляд на небо. Гераклиды над головою стражею стоят. Юпитер с Марсом где-то на отшибе. Отступим если — звёзды не простят.
Повеяло промозглым хладом ночи. Пора идти. В душе гром тихо ропщет и вырваться желает… Погоди! Доспех прикроет сталью жар груди.
Колючий ветер леденит висок. Да, у всего в природе есть свой срок, но в нашей воле отдалить прощанье. И пусть наградой будет холод камня… И чаша пусть цикутою горчит…
Из лагеря доносится звук флейты. Мелодия мне душу бередит. Ночь только началась, и время терпит.
Промолвил:
— Братья, скоро я вернусь. Враги дождутся, да и я дождусь. Еще бы знать чего. Быть может, знака?
Мне нужен только час, всего лишь час. Пергамент — твердь земли, чернила — слякоть. Письмо белеет на столе анфас.
На гладь листа я вылью сердца боль.
Мой бой.
С тоскою…
И с собой…
«Ты прочитаешь между строк все то, что я сказать боялся. Смешно, печально. Я остался. Уйти пытался, но не смог.
Ты прочитаешь, я скажу то, что сказать давно бы должен. Да, в этой прозе слог так сложен. Я по шатру опять брожу. Найти бы угол пятый, сотый… Забиться, вопросить бы: „Кто ты?“ И в зеркалах мой силуэт дробится, множится, мерцает. Душа весенней льдинкой тает. И свет далекий снизойдет. Пройдет, конечно, все пройдет.
Ты прочитаешь между строк. Я прошепчу то, что осталось. Всего три слова. Эка малость. Я улыбнусь. Прощу… Прощусь… Чтобы вернуться первым снегом, холодным ветром, тихим летом. К тебе единственной. Одной. Да, я вернусь к тебе весной. Я ухожу. Да, так бывает. Клинок подчас вода ломает…
Ты прочитаешь между строк. Но что подумаешь? Не знаю. Надеюсь, верю. Вновь играю. На сцене, где не счесть дорог.
Ты прочитаешь между строк…»
Труба.
И вой.
Ну, всё. Начало.
Еще бы пять минут. Так мало!
Но нет…
Увидеть бы рассвет.
Клинок легко ласкает руку. Пожму в последний раз я другу его ладонь, и в бой, где пламя. Мой легион застыл, играет штандарт на тоненьком древке. И отражается в реке.
Центурионы встали рядом. Лишь прозвучит приказ — вперед. Господь уже нас не спасет. Так пусть спасет тех, кто за нами. Орел имперский за плечами. Расправил крылья в этот час и смотрит искоса на нас — не посрамим ли чести Рима. За нами… молча, зло, незримо… стоит история веков. Империи стальное небо.
В бою сойдутся быль и небыль.
Взметнутся молнии клинков. И опадут росой кровавой.
Выходим.
И над переправой уже скрестилась звонко сталь.
Мне уходить во тьму не жаль. Со мною Рим и души предков. На сердце боль каленой меткой, в руке смертельный хлад клинка.
Вскипела готами река, волною стрел накрыло небо. Наш мир уходит так нелепо, под варварский собачий вой.
Рим, подожди… И мы с тобой. Лишь отомстим кровавой платой. Порукой будет честь легата, мальчишки память, взгляд отца.
Я верю, жизни нет конца. А значит, мы не зря уходим.
Гай весь в крови:
— Марк, мы отходим. На переправе не сдержать.
Я прохрипел:
— Не отступать! Как фланги?
— Еще держат. В центре один остался из пяти.
— Командуй конницей!
— Прости, мой друг. Их не осталось.
На плечи глыбою усталость.
— Пора и нам… за грань идти.
— В который раз нам по пути, — Гай улыбнулся.
Стрелы ливнем прошлись по готам, вслед клинки. И копья вырвались…
Руки уже не чую, онемела. Стрела над головой пропела и варвара снесла назад. Туда, где кровь и мертвый сад. Туда, где дышат асфодели…
И стрелы хищно вновь запели. Разлился греческий огонь. Не люди — факелы по полю. Господь, позволь убить их вволю. На милосердие плевать. За Стиксом, братья, соберемся, вина подземного напьемся и будем гордо вспоминать, что не ушли, что не склонились…
Какой-то варвар шустрый вылез… согнулся… жаль, унес копье. Застряло. Гладий под ребро… и с хрустом вынуть… Блок… И прямо… Разверзлась алой вспышкой рана.
Гай рядом. Слышу звон клинка.
Мой друг, мой брат, моя рука…
Смеюсь:
— А ты еще боялся.
— Как видишь, все же я остался.
— Спасибо, друг.
— Жаль, вышел срок. Да вот иначе я не мог.
Все меньше нас, бушует пламя. Ковыль в крови, смерть под ногами. Все ближе мертвых волн исток.
Покуда живы мы — Рим вечен.
Копье в мою стремится печень…
Ну, всё…
Прощай!
Харон, встречай!
Столб света посреди пустыни. Я в центре пламени небес.
— Ты думаешь, пришел конец? Ты жив вовеки и отныне. А смерть — всего лишь краткий сон. Проснешься ты — мир изменен. Но он все так же будет светел. В песке играться будут дети, и небо плакать над тобой.
Насмешка в голосе и сила. Как гром небес, морей прибой.
— Ты жив. И выбор за тобой.
— Какой? — я прохрипел устало.
Вокруг застыло все… Нас мало. Десятка два, быть может три. Казалось бы, глаза протри… и бой вернется…
Люди — камень. Дымятся капли крови. Пламень уснул в переплетенье трав. Кто это сделал? Боги?
— Прав, — все тот же голос усмехнулся. — На миг Олимп на твердь вернулся. Чтоб дать возможность выбирать.
— Каков же выбор, мне б узнать?
— Он прост, как логика ребенка. Бессмертье, сила… Все так тонко — готовы Парки оборвать…
— За что мне это?
— Выбирать? За то, что жил во славу Рима. За то, что шел неумолимо дорогой чести и войны.
— А если Сила…?
— Сметены здесь готы будут, у Тицины.
— А Рим?
— Поверь, мы не всесильны. И Рим забудут средь веков. Но ты живой вернешься. Мало?
— Не для того мы здесь, — устало ответил я. — Один остов остался от былого мира. Поляжем все здесь и незримо хранить мы будем слово «Рим». Пусть мы здесь готов перекроем, но всю орду не победим. Так лучше до последней крови… и до последнего клинка.
— Ночь будет темной.
— Смерть легка, когда ты знаешь — не напрасно. Для смертных этот выбор ясен. И чести путь багрянцем манит…
— Так что ты выбираешь?
— Память.
И в тот же миг вернулся бой. Успел прикрыть меня собой… дружище… Гай… Ну, что ж ты, право…
И холод губ шепнул:
— Отрава… вся наша честь. Умру за Рим.
Я смертью стал. Уйду за ним.
Но не сейчас. Потом, потом… Я вихрем стал, грозой, огнем…
Достать врага клинком… Удар… На разворот… Кровавый пар… из глотки рвется… следом кровь. Укол в живот. И вновь, и вновь… я вижу смерть врагов… Вперед!
Хрустит доспеха тонкий лед.
Плевать. Живу.
Бросок.
Вперед!
Нас чудо больше не спасет. Так пусть останется хоть память. Теперь легко мне умирать, когда я вправе точно знать, что все не зря. Рассвет настанет! И вспомнят нас, величье храмов и Рима стены, тень садов, отвагу наших ветеранов. Не зря мы проливали кровь.
Удар… Во взгляде звёзды гаснут. Земля уходит из-под ног. Я сделал все, что только мог. Нас будут помнить. Не напрасно…
Далекий свет… О, как прекрасно…
Над полем тишина и пламя. Нас больше нет.
Я верю, что потом… когда-то…
Придет…
Рассвет…
1 Тихе, Тиха («случайность», «то, что выпало по жребию») — божество случая, удачи.
Astra Nova 