Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 6(8), 2020.

Тридцатилетний Смирнов был учителем русского языка. И, как это принято, литературы. 

Первого апреля Смирнов проснулся в бодром настроении, упруго, но тихо, чтобы не разбудить жену, соскочил с койки, выскользнул из спальни и, как всегда, справил нехитрый утренний ритуал умывания и прочего, о чём все знают.

Когда Смирнов облачался на работу, стараясь не скрипеть половицами, жена вынырнула из-под одеяла, критически осмотрела мужа прищуренным глазом и сказала:

— Ну, почему опять эта полосатая рубашка? Я вчера погладила синюю, одень её.

— Одень?! — изумлённо прошептал Смирнов, но исправлять не стал, скинул полосатую, взял синюю.

На улице светило солнце, утро обещало погожий денёк, только маленькое сизое облачко оттеняло многоэтажку, в которой жили Смирновы. Две минуты до остановки, полторы ожидания — и учитель оказался в автобусе. В мыслях он уже приступал к первому уроку.

— За проезд оплачиваем! — гаркнула женщина-контролёр прямо в задумчивое лицо Смирнова.

— П-проезд? Оплатить проезд? Да-да, вот проездной…

— За проезд, — веско сказала женщина, будто тост произнесла, и удалилась, раздвигая пассажиров, как ледокол пролагает северный морской путь.

Ничто больше не омрачило дороги Смирнова к школе, и только на крыльце он случайно столкнулся с учительницей географии. Точнее, она как-то неловко откликнулась на его вежливое ухаживание и умудрилась наступить Смирнову на ногу, хотя он посторонился, придержав дверь.

— Ой, извиняюсь, — проговорила учительница географии.

Смирнов улыбнулся через силу, хотя это «извиняюсь» острой иглой кольнуло его в самую грамотность.

— Здравствуйте! — обратился Смирнов к классу.

Шестой «Б» расселся и затих.

— Близится окончание года. Время собирать камни, да-с… Сегодня мы с вами повторим глаголы и их спряжение.

Раздались тихие смешки.

Смирнов оглянулся на доску: вдруг он не заметил какой-то неумной диверсии.

Нет, всё было в порядке и на доске, и около.

Смешки усилились.

— И над чем изволите потешаться? — гася раздражение, спросил Смирнов. — Поясни, Виталий.

Виталия учитель выбрал, потому что тот числился на хорошем счету.

— Э… Кирилл Петрович, как бы… Ну… — Виталий почесал макушку. — В общем, не их же спряжение.

— А чьё? — Смирнов порядком растерялся.

— Как чьё? Ихнее же! — с укоризной сказал Виталий.

Многие закивали.

— Первое апреля, да?

Класс молчал.

Никто не раскололся.

Всё было всерьёз.

Смирнову сделалось худо.

— Пожалуйста, откройте учебники. Выполните задания со сто восьмого по сто тринадцатое. Тетради в конце урока — на мой стол.

Как прошли четыре урока, Смирнов не запомнил. В основном дети писали самостоятельные работы, а он смотрел в окно на весну. Весна постепенно сгущала тучи и всё сильнее теребила ветви деревьев.

Проверка тетрадей превратилась в пытку: спряжения были провалены, все как один писали «ихний», «евонный» и, конечно же, «ейный», падежей не соблюдали, числительные склоняли неправильно, орфография тоже отчаянно хромала. Синтаксис, похоже, вовсе скончался.

В неравном бою с тетрадями Смирнов капитулировал на фразе «Вообщем пишеться слитно». Он ещё раз посмотрел, чья это тетрадь. Лены Синичкиной, ученицы с медальными перспективами.

Хотя было пасмурно, а ветер хлестал лицо моросью, Смирнов добрался домой пешком. И даже чуть развеялся, постояв на ближайшем мосту и глядя на холодные тёмные воды реки, но голова болела бескомпромиссно, дома сразу пришлось принять таблетку и прилечь.

Жена ещё была на работе. Тем лучше, оставалась надежда оклематься к её возвращению.

Вот она, гостиная. Вот он, диван.

Дотянулся до пульта. Телевизор ожил на новостном канале.

— …Убыток составил более сто пятьдесят четырёх миллионов рублей, — бодро молотила языком ведущая. — Контроль за расходами премьер поручил министрам финансов и экономразвития. Обои будут докладывать ему ежеутреннюю сводку. Также он приказал о том, что государственная корпорация обязана отдавать ему отчёт каждую неделю.

— Боже мой… — прошептал Смирнов, наугад тыкая какую-то кнопку пульта.

Телевизор онемел.

Зато стало слышно из-за стены соседский «Ленинград»:

— А тебя я не люблю… Ехай… Ехай на…

Учитель едва успел закрыть уши.

Несколько минут он лежал, свернувшись в клубок от головной боли и филологического страдания. Затем осторожно отнял ладони от головы, впуская звук.

Тишина.

Смирнов сел, осмотрелся.

Дикторы беззвучно шевелили губами, бежала строка: «Вирус представляет из себя штамм уже известного…»

— Представляет собой, твари! — яростно закричал Смирнов и снова схватился за голову.

«Нет, нет и ещё раз нет, — думал он, — такого просто не должно быть… Книги! Есть же, в конце концов, книги!»

Забыв о головной боли, он метнулся к полкам, схватил томик Пушкина.

«Александр Сергеич Пушкин», — значилось на обложке, но Смирнов не увидел этого отчества, распахнул наугад:

Мчаться тучи, вьються тучи;
Не видимкою луна…

Книга выпала из рук. Учитель на деревянных ногах вернулся к дивану, упал на него безвольной тряпичной куклой и забылся.

Проснулся Смирнов перед самым рассветом. Видимо, жена ещё вечером укрыла его пледом, и от осознания её заботы пустота в душе Смирнова заполнилась теплом.

Он заглянул в спальню. Жена спала.

Вернувшись в гостиную, учитель взял с журнального столика вчерашний томик Пушкина.

— Сергеич… — обречённо прочёл Смирнов, положил книгу обратно, медленно растёр ладонями виски.

Потом Кирилл Петрович Смирнов одел полосатую рубашку и брюки, наскоро черкнул записку жене и родне, чтобы ихние совести были чисты, тихо вышел из дома и покончил жизнь с помощью утонутия с ближайшего моста.