Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 2(4), 2020.

Фрэнк Ричард Стоктон (1834—1902) — американский писатель, автор многих иронических рассказов, сказок и нескольких романов (в том числе научно-фантастических, а также посвященных, как сказали бы сейчас, альтернативной истории). Мастер парадоксального сюжета с непредсказуемым финалом.

Любопытно, что сейчас чаще всего переиздаются его литературные сказки, предназначенные для детей: у современников они вызывали отторжение, поскольку Стоктон избегал дидактики, тогда считавшейся в этом жанре обязательной, а сегодняшние читатели благодарны ему именно за это!

У меня имелось много причин любить загородный дом мистера Джона Хинкмена. Это была обитель радушнейшего, хотя порой и несколько внезапного гостеприимства. Широкие ровные лужайки раскинулись тут и там, дубы и вязы давали приятную тень; кое-где остались участки леса, а недалеко от дома тек ручей, через который был переброшен грубый мостик — с бревен даже не счистили кору. Еще здесь можно было найти фрукты, цветы, приятных людей, шахматы, бильярд, прогулки и рыбалку. Все это, несомненно, привлекало меня, но этих достоинств было бы недостаточно, чтобы удержать меня здесь надолго. Я был приглашен на все время лова форели, однако, наверное, уехал бы в начале лета, если бы в те прекрасные дни, когда трава сухая, солнце не очень жаркое, а ветер не сильный, под сенью высоких вязов или в небольших рощицах не прогуливалась моя Мэдлин.

На самом деле никакой моей эта дама не была. Она никогда не вручала себя моим заботам, а я никогда не пытался ее заполучить. Однако коль именно ее я счел единственной достойной причиной остаться, в мечтах я звал ее моей. Не исключено, что я мог бы использовать это притяжательное местоимение не только в мечтах, если бы решился рассказать даме о своих чувствах.

Но это было необычайно трудно сделать. Дело не только в том, что я боялся, как боятся все влюбленные, сделать шаг, способный в один миг положить конец сладкой поре, которую можно назвать предрасспросной порой влюбленности, или прекратить всяческое общение с предметом моей страсти. Помимо прочего, я невероятно боялся Джона Хинкмена. Мы с ним были неплохими приятелями, но нужно было быть человеком намного более храбрым, чем тогда был я, чтобы просить его отдать племянницу, занимающуюся делами его дома и, как он неоднократно говорил, служившую ему главной опорой в старости. Если бы удалось убедить Мэдлин желать того же, чего желал я, может, я бы и осмелился открыться мистеру Хинкмену, но, как уже было сказано, я никогда не спрашивал ее, не захочет ли она быть моей. Я лишь думал обо всем этом днями, а еще более — ночами напролет.

Однажды ночью я лежал без сна на огромной кровати в отведенной мне гигантской комнате, когда вдруг увидал в неверном свете молодой луны, частично освещавшей комнату, Джона Хинкмена. Он стоял у большого кресла возле двери, и это было поразительно по двум причинам. Во-первых, он никогда раньше не заходил в мою комнату, а во-вторых, как раз тем утром он уехал и должен был отсутствовать несколько дней. Именно поэтому я допоздна засиделся с Мэдлин на залитом лунным светом крыльце. Странная фигура совершенно точно принадлежала Джону Хинкмену, и одежда на ней была его обычной одеждой, однако неверные очертания и расплывчатость этой фигуры наконец дали мне понять, что передо мной призрак. Неужели старика убили? И может ли такое быть, что он теперь пришел рассказать мне об этом и попросить позаботиться о его дорогой девочке?.. Сердце мое при этой мысли затрепетало, но как раз в этот момент призрак заговорил.

— Вы не знаете, — спросил он, и на лице его была тревога, — мистер Хинкмен вернется этой ночью?

Я счел за лучшее сохранять внешнее хладнокровие и ответил:

— Мы не ждем его так рано.

— Очень рад это слышать, — сказал призрак, опускаясь в кресло, возле которого стоял. — Я поселился здесь два с половиной года назад, и ни разу с тех пор этот человек не уезжал на целую ночь. Вы не представляете, какое облегчение я испытываю при этой новости.

Говоря все это, он вытянул ноги и откинулся на кресле. Он стал менее расплывчатым, а одеяния стали четче и лучше различимы, а на его лице тревога сменилась облегчением.

— Два с половиной года! — воскликнул я. — Я вас не понимаю.

— Именно столько времени, — подтвердил призрак, — прошло с тех пор, как я впервые явился сюда. Мой случай довольно необычен. Но прежде чем я расскажу эту историю, позвольте мне еще раз спросить вас: вы точно уверены, что мистер Хинкмен этой ночью не вернется?

— Я уверен в этом настолько, насколько вообще можно быть в чем-то уверенным, — ответил я. — Он сегодня уехал в Бристоль, а до Бристоля двести миль.

— Тогда я продолжу свой рассказ, — заявил призрак, — потому что меня весьма радует возможность поговорить с кем-либо, кто станет меня слушать. Но если Джон Хинкмен все же вернется и застанет меня здесь, я буду вне себя от испуга.

— Все это очень странно, — сказал я, весьма озадаченный тем, что услышал. — Вы призрак мистера Хинкмена?

Вопрос был дерзкий, но меня настолько переполняли чувства, что на страх уже не оставалось места.

— Да, я его призрак, — отвечал мой собеседник, — и в то же время я не имею права им быть. Это ставит меня в весьма неловкое положение и заставляет так сильно его бояться. Странная история и, уверен, беспрецедентная. Два с половиной года назад в этой самой комнате Джон Хинкмен тяжело болел. В какой-то момент ему было так плохо, что все решили, будто он умер. По этому поводу слишком поспешно было сделано заявление, и я был назначен его призраком. Представьте же мое удивление и мой ужас, сэр, когда я уже занял должность, принял все соответствующие обязательства и вдруг старик очнулся, пошел на поправку и вскоре полностью выздоровел! Мое положение стало весьма деликатным и невероятно неловким. У меня больше не было возможности вернуться в прежнюю мою бесплотную форму, и вместе с тем не имел я и права оставаться призраком живого человека. Друзья посоветовали мне спокойно ждать, ведь Джон Хинкмен — человек пожилой, так что довольно скоро я смогу по праву занять должность, для которой меня избрали. Но знаете, сэр, этот старик бодр, как никогда, и мне представить страшно, сколько еще это продлится. Я все время занят лишь тем, что бегаю от него. Мне нельзя покидать этот дом, а он, похоже, ходит за мной по пятам. Сэр, я точно вам говорю: он охотится за мной!

— Вот уж воистину поразительная история, — сказал я. — Но почему вы его боитесь? Он ведь ничем не может вам навредить.

— Навредить, конечно, не может, — согласился призрак. — Но сам факт его присутствия шокирует и ужасает меня. Представьте, сэр, как бы вы чувствовали себя на моем месте!

Я никак не мог вообразить такое, так что просто пожал плечами.

— И раз уж приходится быть неправильным призраком, — продолжал мой гость, — намного приятнее оказаться призраком кого-нибудь другого. Мало того что Джон Хинкмен ужасно вспыльчив, он еще и на редкость умеет браниться. Я боюсь представить, что случится, когда он встретит меня и выяснит правду — а это произойдет, я уверен. Я видел, каков он во время вспышек гнева. Хотя он не причинял людям, которые становились объектами этого гнева, больше вреда, чем может причинить мне, но несчастные буквально сжимались перед ним.

Я знал, что он говорит правду. Если бы не это, я, может, был бы более расположен поговорить с мистером Хинкменом о его племяннице.

— Мне очень жаль вас, — сказал я, потому что во мне и вправду проснулось сочувствие к этому незадачливому созданию. — Вы и впрямь в очень сложном положении. Ваша история напоминает мне о людях, у которых есть двойники, и кажется мне, любой был бы очень зол, если бы узнал, что кто-то еще изображает его.

— Нет-нет, это совсем не похоже, — возразил призрак. — Двойник, или доппельгангер, живет на земле вместе с человеком и, будучи в точности таким же, конечно, создает множество проблем. Это очень отличается от моего случая. Я здесь не для того, чтобы жить вместе с мистером Хинкменом. Я здесь для того, чтобы занять его место. И, конечно, он ужасно разозлится, если узнает об этом. Я ведь прав, как вы думаете?

Я поспешно согласился.

— Сейчас, когда он уехал, я могу ненадолго расслабиться, и меня так радует возможность поговорить с вами! Я частенько заходил в вашу комнату и смотрел на вас, спящего, но не осмеливался заговорить из страха, что, если вы ответите, мистер Хинкмен услышит голос и зайдет выяснить, почему вы говорите сами с собой.

— А вас он не услышал бы? — спросил я.

— Нет-нет. Бывает, меня можно увидеть, но никто, кроме того, к кому я обращаюсь, не слышит меня.

— Но почему вы хотели поговорить со мной?

— Потому, — объяснил призрак, — что я люблю иногда разговаривать с людьми, особенно с такими, как вы, столь озабоченными собственными переживаниями, что визит одного из нас вряд ли напугает их. Кроме того, именно вас я хотел попросить об услуге. Насколько я успел понять, Джон Хинкмен может прожить еще очень долго, и мое положение становится невыносимым. Больше всего я мечтаю о переводе, и, думается, вы можете помочь мне достичь моей цели.

— О переводе? — переспросил я. — Что вы имеете в виду?

— А вот что: раз уж я начал работать на этом поприще, у меня нет выхода, кроме как быть чьим-то призраком, и я хочу стать призраком настоящего мертвеца.

— Надо полагать, это несложно. Постоянно представляются такие возможности.

— О нет, вовсе нет! — быстро возразил призрак. — Вы даже не представляете, какая суматоха поднимается, когда происходит нечто подобное. Как только открывается вакансия, если мне позволено будет так выразиться, немедленно подается гора заявок на занятие должности привидения.

— Я и не думал, что все происходит именно так, — сказал я, искренне заинтересованный. — Но должна же быть какая-то четкая система или, может быть, очередь, в которой можно было бы стоять в ожидании назначения, как посетители парикмахерской ждут, пока освободится мастер.

— Что вы, так совсем не годится! Некоторым из нас тогда пришлось бы ждать вечно. Как только появляется хорошее место, на него сразу набрасывается толпа, хотя, конечно, бывают и должности, которые никого не интересуют. Я слишком поспешил и в итоге оказался в нынешнем неприглядном положении. Так вот, мне кажется, вы могли бы мне помочь. Может, вам известно — или станет известно — о случае, когда вакансия привидения может открыться в любой момент, но пока что этого никто особо не ожидает. Если бы вы дали мне знать о таком месте, я бы мог подать ходатайство о переводе.

— Что вы имеете в виду? Вы что, предлагаете мне совершить самоубийство или убить кого-нибудь ради вас?

— О, что вы, конечно, нет! — призрак туманно улыбнулся. — Ничего подобного я не имел в виду. Вообще, конечно, здесь есть влюбленные, за которыми следят с неослабевающим интересом, потому что такие люди в момент отчаяния могут предоставить чудесное место для привидения — или два места… Но я не думал ни о чем таком применительно к вам. Я хотел всего лишь поговорить с вами в надежде, что вы можете дать мне какую-нибудь полезную информацию; я же в качестве ответной услуги буду рад помочь вам в ваших любовных делах.

— Вы, похоже, уверены, что у меня есть некие любовные дела, — заметил я.

— Ну конечно! — ответил призрак, позевывая. — Я бы не смог пробыть здесь так долго и не узнать обо всем, что происходит вокруг.

Было что-то ужасное в самой мысли, что за нами с Мэдлин следил призрак, наверное даже тогда, когда мы бродили в роще. Но, в конце концов, этот призрак был особенным, и я не мог выдвинуть ему те претензии, какие обычно предъявляются к подобным ему существам.

— Теперь мне нужно идти, — сказал призрак, поднимаясь, — но я отыщу вас завтра вечером. И помните: вы поможете мне — я помогу вам.

Наутро я какое-то время колебался, стоит ли рассказывать об этом разговоре Мэдлин, но вскоре убедил себя, что лучше помалкивать. Она ведь может уехать, узнав, что в доме призрак. Так что я ни словом не обмолвился о нашей с ним встрече и вел себя так, что могу с уверенностью сказать: Мэдлин ничего не заподозрила. Когда-то я мечтал, чтобы мистер Хинкмен уехал хоть на день. Мне казалось, что тогда я смог бы набраться мужества и поговорить с Мэдлин о возможности нашей дальнейшей совместной жизни. Но вот удобный случай представился, а я никак не мог решиться. А если она откажет? Как я это переживу?

Однако я думал еще о том, что, возможно, она тоже считает это время подходящим для разговора. Она ведь не могла не видеть, что меня наполняют некие чувства, и логично предположить, что хотела так или иначе решить этот вопрос. Но решиться на отчаянный шаг я все еще не мог. Если Мэдлин хотела услышать от меня, что я хочу заполучить ее, ей стоило хотя бы намекнуть, что она готова преподнести мне такой подарок. Если же у меня нет оснований надеяться на такую щедрость с ее стороны, то пусть лучше все остается как есть.

Тем вечером мы с Мэдлин снова сидели на освещенном луной крыльце. Было почти десять вечера, и с самого ужина я уговаривал себя признаться ей наконец в своих чувствах. До сих пор я еще не ощущал себя готовым это сделать, но намеревался постепенно набраться смелости. Моя собеседница, кажется, понимала, что происходит, — по крайней мере, мне чудилось, что чем ближе я подбираюсь к щекотливой теме, тем больше она жаждет меня выслушать. Это был, конечно, поворотный момент в моей жизни. Если я все же решусь заговорить, это сделает меня либо счастливейшим, либо несчастнейшим человеком на всю оставшуюся жизнь; а если я не решусь, то более чем вероятно, что моя возлюбленная не предоставит мне шанса попробовать еще раз.

Так мы с Мэдлин сидели, ведя неспешную беседу, покуда я напряженно размышлял обо всем этом. И вдруг, подняв взгляд, я увидел давешний призрак менее чем в двенадцати футах от нас. Он сидел на перилах, прислонясь к одному из столбов, поставив одну ногу перед собой прямо на перила и свесив другую. Расположился призрак у Мэдлин за спиной; вышло так, что он был буквально напротив меня — мы с моей возлюбленной сидели лицом к лицу. К счастью, Мэдлин как раз глядела вдаль, а не на меня, потому что вид у меня в этот момент, наверное, был впечатляющий. Призрак, конечно, говорил, что найдет меня этим вечером, но мне в голову не могло прийти, что он появится, когда я буду с Мэдлин! Если она увидит призрак собственного дяди… Нет, я не мог даже представить, что случится. Я сдержал вскрик, но призрак сразу заметил мою встревоженность.

— Не бойтесь, — сказал он, — я не позволю ей себя увидеть, а моего голоса она не услышит, пока я не заговорю с ней напрямую, чего я делать не собираюсь.

Полагаю, в моем взгляде отразилась благодарность.

— Так что об этом не стоит беспокоиться, — продолжал призрак, — но я смотрю, вы не очень продвинулись в своих любовных делах. На вашем месте я не тянул бы и поговорил с ней прямо сейчас. Лучшего шанса вам не представится. Здесь вас никто не прервет; кроме того, насколько я могу судить, ваша дама готова выслушать вас благосклонно — если, конечно, вообще захочет слушать. Неизвестно, когда Джон Хинкмен решит уехать в следующий раз, и уж точно сие радостное событие произойдет не этим летом. На вашем месте я бы никогда не решился ворковать с племянницей Хинкмена, если он находится где-то поблизости. Если он застанет кого-либо объясняющимся в любви мисс Мэдлин, стычка будет ужасной.

Я был полностью с ним согласен.

— Боюсь даже думать о нем! — воскликнул я.

— О ком? — спросила Мэдлин, быстро разворачиваясь ко мне.

Положение было весьма нелепым. Долгая беседа с призраком, которого я слышал отлично, а Мэдлин не замечала вовсе, заставила меня забыться.

Следовало объясниться как можно скорее. Разумеется, признаваться, что я говорил о ее драгоценном дядюшке, не стоило, так что я поспешно назвал первое пришедшее в голову имя.

— О мистере Виларсе, — сказал я.

Это даже не было ложью, ведь мне противна была любая мысль об этом типе, который расточал бесконечные любезности в отношении Мэдлин.

— Вы зря так говорите о нем, — возразила она. — Он исключительно образованный и здравомыслящий молодой человек с отличными манерами. Этой осенью его, скорее всего, изберут в парламент, и я не удивлюсь, если он там будет иметь успех. Ведь когда мистеру Виларсу есть что сказать, он всегда точно знает, как и когда это сделать.

Эти слова были сказаны спокойно, без всякого негодования, весьма естественно. Но ведь если Мэдлин была хоть немного благосклонна ко мне, ей вряд ли могло не понравиться, что я плохо отношусь к своему возможному сопернику. А в последних словах уж точно содержался намек, который невозможно было не понять: окажись мистер Виларс на моем месте, он бы не стал тянуть с объяснением.

— Я знаю, что дурно так думать о человеке, — сказал я, — но не могу ничего с этим поделать.

Она не стала меня бранить, и, кажется, ее настроение даже улучшилось. Я же был недоволен, потому что не хотел признавать, что мысли о мистере Виларсе вообще приходили мне в голову.

— Не стоит разговаривать вслух, — сказал призрак, — иначе можете оказаться в сложном положении. Я просто хочу убедиться, что у вас все хорошо, ведь тогда, возможно, вы будете склонны помочь мне, особенно если мне удастся пригодиться вам, что я и собираюсь сделать при случае.

Я очень хотел сказать ему, что он бы весьма помог мне, уйдя подальше. Объясняться в любви молодой девушке, когда на перилах рядом с вами сидит призрак ее дяди, наводящего на вас страх, очень трудно, если вообще возможно. Однако я сдержался, хоть и с трудом.

— Полагаю, — продолжал тем временем призрак, — вы не слыхали ничего, что могло бы быть мне полезно. Конечно, я очень жду добрых вестей, но, если вам есть что мне сказать, я могу подождать, пока вы останетесь один. Я зайду в вашу комнату ночью или могу побыть здесь, пока дама не уйдет.

— Вам не стоит ждать, — сказал я, — мне вовсе нечего вам сказать.

Мэдлин вскочила на ноги, щеки ее заалели, глаза засверкали.

— Погодите-ка! — вскричала она. — Чего, вы думаете, я жду? Нечего сказать мне, в самом деле! Ну конечно! А что вы должны были мне сказать?

— Мэдлин, — воскликнул я, — позвольте мне объясниться!

Но она ушла. Весь мой мир был разрушен! Я в ярости посмотрел на призрака.

— Гнусное создание! — закричал я. — Вы все испортили! Вы навеки погрузили мою жизнь во тьму. Если бы не вы…

Мой голос дрогнул. Больше я не мог вымолвить ни слова.

— Вы зря меня обвиняете, — возразил призрак. — Я ничего дурного вам не сделал. Я пытался лишь ободрить вас и помочь, и только вы виноваты в том, что совершили этот промах. Но не отчаивайтесь. Такие ошибки, как эта, можно объяснить. Мужайтесь и прощайте.

И он исчез, словно над перилами лопнул мыльный пузырь.

Я поплелся в постель, но никаких видений в ту ночь у меня не было, помимо порождаемых моими мыслями видений моей дальнейшей жалкой, полной отчаяния жизни. Мои слова прозвучали для Мэдлин ужасным оскорблением. Конечно, она могла вложить в них лишь один смысл.

И главное, никак невозможно было объяснить мое восклицание. Я лежал в постели и снова и снова думал об этом, но понял лишь, что никогда не смогу рассказать Мэдлин правду. Лучше я буду всю жизнь страдать, чем она узнает, что призрак ее дяди разгуливает по дому. Мистер Хинкмен в отъезде, и если она узнает о призраке, то может не поверить, что он не умер! А что если она не переживет потрясения? Нет, пусть мое сердце обливается кровью, но я не расскажу ей правды.

На следующий день стояла дивная погода: не холодно и не жарко, ветер был несильный и теплый, и вся природа улыбалась. Но мы с Мэдлин не смогли отправиться на прогулку. Она весь день была занята, и я едва пару раз повидал ее. Когда мы встретились за столом, она была вежлива, но очень тиха и сдержанна. Между делом мы затронули вчерашние события, и она сказала, что хоть я и был с ней очень груб, она не поняла, что я имел в виду. Конечно, ей лучше было и правда не знать, что означали мои слова.

Я был подавлен и говорил очень мало, но лучом света, озаряющим черную бездну моего бытия, было то, что Мэдлин не выглядела счастливой, хоть и была явно встревожена. На крыльце, залитом лунным светом, в тот вечер никого не было, но, слоняясь по дому, я нашел Мэдлин одну в библиотеке. Она читала, однако я зашел и сел рядом с ней. Хоть я и не мог объяснить свое вчерашнее поведение в полной мере, стоило по крайней мере частично сделать это. Она молча выслушала мои вымученные извинения.

— Я не имею ни малейшего представления, что именно вы имели в виду, — сказала она, когда я умолк, — но вы были очень грубы.

Я искренне отрицал любое намерение ее обидеть и принялся уверять ее с пылом, который должен был произвести на нее впечатление, что грубость по отношению к ней для меня немыслима. Я много говорил об этом и попытался внушить ей мысль, что, если бы не определенные обстоятельства, я мог бы говорить так прямо, что она бы все поняла.

Некоторое время Мэдлин молчала, а затем спросила, как мне показалось, более мягко, чем говорила до того:

— Эти обстоятельства каким-либо образом связаны с моим дядей?

— Да, — после недолгого колебания ответил я, — в некотором роде связаны.

Она не ответила и вновь уставилась в книгу, но не читала. Выражение ее лица ясно дало мне понять, что она несколько смягчилась. Мэдлин знала своего дядю так же хорошо, как я, и, возможно, думала, что, если обстоятельством, замыкающим мои уста, был именно он (а для него существовало множество способов стать таким обстоятельством), мое положение было настолько непростым, что это могло извинить некоторую бессвязность речи и эксцентричность манер. Кроме того, пыл, с которым я объяснялся, в самом деле произвел на нее впечатление, и я начал думать, что было бы неплохо объясниться с ней без промедления. Неважно, как она примет мое предложение, наши отношения не могли стать хуже, чем прошлой ночью и этим днем, но что-то в выражении ее лица подбадривало меня и заставляло надеяться, что она сможет забыть мое вчерашнее глупое поведение, если я начну рассказывать ей о своей любви.

Я придвинулся к ней вместе со стулом, и в этот самый миг в комнату через дверь за спиной Мэдлин ворвался призрак. Я сказал «через», и это было в прямом смысле так: дверь не открылась и вообще не произвела никаких звуков. Призрак был невероятно возбужден и размахивал руками над головой. Как только я увидал его, внутри меня все оборвалось. Вторжение этого невыносимого привидения убило надежду, что было забрезжила передо мной. Я не мог говорить, пока призрак находился в комнате.

Должно быть, я побледнел; во всяком случае, я уставился на призрак, совсем не глядя на Мэдлин, сидевшую между нами, и почти не видя ее.

— Знаете ли вы, — вскричало несносное существо, — что Джон Хинкмен уже взбирается на холм?! Через четверть часа он будет здесь. Если вы собираетесь сделать что-нибудь на ниве своих любовных подвигов, то поспешите. Но я пришел не за этим. У меня чудесные новости! Меня наконец переводят! Еще сорока минут не прошло, как одного русского дворянина убили нигилисты. Никто, совершенно никто не принимал его в расчет как возможную в ближайшее время вакансию! Мои друзья немедленно подумали обо мне и выхлопотали мне перевод. Так что я покину дом еще до возвращения этого ужасного Хинкмена! Как только моя новая должность будет утверждена, я оставлю наконец свое ненавистное существование здесь. Прощайте. Вы представить себе не можете, как я рад быть настоящим привидением! По полному праву плыть по коридорам облаком протоплазмы, проходить сквозь стены, наводить трепет на живущих — быть истинной, соответствующей всем правилам бесплотной тенью кого-то, кто умер! Да-да, бесплотной тенью человека, который…

— О, — вскричал я, вскочив на ноги и в отчаянии воздев руки, — я молю небеса, станьте моей!

— Да, — сказала Мэдлин, поднимая на меня глаза, полные слез, — я ваша.

Перевод Марии Великановой