Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 4(18), 2021.

Сквозь разбитую форточку, заткнутую тряпкой, тоскливо подвывала метель. За ночь на подоконнике скопилась горка снега и небольшой лавиной обрушилась на мерзлый пол. Миронов вытащил ногу из-под одеяла и тут же дернул ее обратно. Холодно…

Сверху зашаркали по полу, донесся приглушенный трескучий кашель. Иван Захарович, фельдшер, проснулся и выкуривает свою утреннюю папиросу. Значит, пора вставать, скоро начнется еще один бесконечный день.

Миронов представил длинную очередь крестьян с заспанными глазами, ждущих приема уже спозаранку во дворе их земской больницы, и ему захотелось оказаться за сотню верст прочь отсюда. Бесконечные свищи, нагноения, вывихи и прочие хвори хирургического плана. И ведь идут, когда уже и бабкины травки не помогли да заговоры местной знахарки толку не дали. А ты, доктор, давай, лечи и порошков не жалей.

В дверь постучали, потом раздался голос фельдшера:

— Сударь мой, извольте вставать. Нас ждут великие дела сегодня.

Миронов нащупал валенки под кроватью, накинул шинель и пошел в уборную, которая располагалась в самом углу двора, между дровяным сараем и невесть кем-то притащенным большим плугом.

* * *

День начался престранно. В приемную с боем ворвалась закутанная в несколько платков баба с мальчонком наперевес. Сопровождали ее трое ребятишек, державшиеся за измызганный серый подол. И вся эта делегация протаранила и бесконечную очередь, и рассерженно-растерянного Ивана Захарыча, словно их и не было.

Баба голосила, ей вторили ревом ребятишки:

— Ой, умирает Петруша! Спасите-помогите, люди добрыя!

Миронов вначале хотел цыкнуть на замотанную бабу, потому как не любил, когда начинали голосить и причитать. Дело в таких случаях кончалось какой-нибудь сущей ерундой, а спектакль затевался, чтобы обойти смурных мужиков, сидящих в очереди. Но когда взглянул на мальчика, кинулся к нему, разматывая одеяло и оглядывая худое тело, прикрытое рубашкой. Серое, без кровинки лицо, без сознания, пульс едва прощупывался. И тяжелая от крови штанина.

— Иван Захарович, операционную, воды горячей, и хлороформ готовьте! Не ори, дура! Чего стряслось?

Баба забормотала, охая и ахая. Попал под сани, ногу измочалило и вывернуло.

Миронов оставил мать в приемной, крикнув сиделке, чтобы дала ей валерьяны и детям горячего чаю, а сам понес мальчика в операционную.

Коленный сустав вывернуло из сумки, открытый перелом, осколок перебил вену. Иван Захарович глянул через плечо, обдав запахом табака, и сказал тихо в сторону:

— Не жилец он, сударь мой, я вам сразу говорю. Не мучайте вы его и себя.

Ну, это мы еще посмотрим, спокойно подумал Миронов. Не все так страшно на самом деле. Кость — это ерунда, сустав-то цел, только связки разворотило. Откуда-то пришла уверенность, что все будет хорошо…

Провозился он порядочно. Несколько раз заглядывал фельдшер, чтобы справиться, не надо ли чего. Но Миронов молча качал головой. Тут ведь только одному и можно было все делать, от двоих только суета и бесполезность будет. Так и провозился несколько часов.

Когда Миронов уже зашивал рану, он заметил одну странность.

— А ну как, помогите мне перевернуть его на живот, — попросил он фельдшера.

Из штанов у мальчика торчал хвост. Собачий, толстый, черного окраса. Он слабо подергивался, а когда Миронов дернул за него, хвост в ответ упруго вывернулся из рук. Начинался он из копчика, и Миронов заметил небольшой аккуратный шов, давно заживший. Словно кто-то пришил и сделал это чрезвычайно искусно.

— Это еще что? Вы это видите, Иван Захарович? — спросил Миронов, вытирая руки.

— Обычный хвост, — пожал плечами фельдшер и потом добавил: — Собачий определенно. Пожалуй, что от кобеля. Жилистый больно. Определенно от кобеля.

— Черт с ним, с кобелем, — сказал Миронов. — Я про хвост. Что за чертовщина?

— Сударь мой, поживете здесь — и не то еще увидите, — махнул рукой Иван Захарович и сменил разговор: — Позову сестру, чтобы прибрала здесь. Пойду я полежу, поясницу ломит, ну просто мочи нет.

Бабе сказали, что мальчика требуется оставить в стационаре на несколько дней, а может, и больше. Следует присмотреть, как пойдет заживление, поделать перевязки. Та успокоилась, когда увидела спящего мальчика, укрытого серым казенным одеялом.

— Послушай, любезная… — неуверенно начал спрашивать Миронов, когда баба уже заматывала платок и собиралась уходить. — Давно у него… хвост?

— Да уж почитай годика три как, — просто ответила баба и быстро перекрестилась.

— А зачем он? — глупо спросил Миронов.

Баба посмотрела на Миронова, словно первый раз его увидела.

— Ну ты чудной, доктор, — сказал она. — Для богатства.

Миронов сконфузился. Правда, таких вещей не знать.

— И где же ему этот хвост пришили? — глупо спросил он.

Баба сделала испуганное лицо, обернулась, чтобы никто не услышал, и шепнула ему на ухо:

— Так это фельдшер постарался. Благодетель, уж такое ему спасибо.

* * *

Вечером фельдшер позвал Миронова на ужин. Жена у него давно померла, но из деревни ему всегда приносили домашнее. Курицу, мяса, яйца, свежий хлеб. Уважали фельдшера за душевность, да и лекарств он не жалел.

Иван Захарович накладывал Миронову картошки с ароматным маслом и пододвигал тарелку с хрустящей моченой капустой. Достал фельдшер и крепкой наливки. Видно, что настроение у него было хорошее.

— Золотые у вас руки, сударь мой. Вам бы в Белокаменную или в Петербург, а не в нашей дыре прозябать, — с некоторым укором сказал фельдшер. — Держали бы практику. Экипаж, дом, жена, дворецкий на входе… По утрам кофей, вечером преферанс в компании.

— Так ведь там и без меня умелых хватает, — усмехнулся Миронов. — Без протекции нечего и думать. А я что есть? Родители — мещане, сестра чахоточная… Все жалованье им отправляю. Верите, даже рубашки белой нет!

— Ну, какие ваши годы, — махнул рукой фельдшер. — Еще схватите удачу за хвост.

— Кстати, Иван Захарович, — спросил Миронов, уцепившись за слово, — признайтесь, вы такое видели раньше? Я про мальчика с хвостом. Баба говорит, что это в некотором роде… Ну, словом, вы ему хвост пришили.

— Да слушайте вы ее больше, — замах руками Иван Захарович. — Темный народ! От этого и все страдания…

— И все-таки, — не отставал Миронов. — Что за чудо?

— Обычная история в этой местности, видимо, дело в составе почвенных вод. Каждый двадцатый в этом уезде с хвостом, — немного деланно пожал плечами фельдшер, разливая еще наливки. — Отдаст потом мать мальчонку в цирк. Будут показывать представления по весям империи. Семье великая помощь, опять же. Мать и убивалась, что ежели умер бы сыночек, то весь план о богатстве прахом.

— Так это же сенсация! — разгорячился Миронов. — Это же надо в журнал, наконец, статью послать в «Губернский вестник». И диссертацию!

— Не надо, — твердо сказал фельдшер. — Огласка в этом деле… Словом, не ворошите вы это. Нет у этих крестьян просвета в жизни. Нищета, болезни, чахотка, подати, неурожай… Средство от бедности — хвост, сударь мой.

Миронов неловко замолчал, чувствуя, что разговор даже как-то неприятен собеседнику. Но после наливки словно какой-то черт засел в нем и все дергал выложить правду.

— Ну, хорошо, а вот, предположим, у меня хвост может вырасти? — издалека начал Миронов. — Какой там надо особой воды пить?

— А вы этого хотите? — поднял бровь Иван Захарович.

Миронов задумался. Что его ждет? Он же погрязнет в этой земской больнице, со свищами и вывихами. А жизнь-то идет, проносится мимо. И сестра, и заложенный дом.

— Хочу, — посмотрел в глаза фельдшеру Миронов. — Экипаж, дом, жену, дворецкого… Сделайте мне хвост, Иван Захарович.

— Будете выступать на ярмарках? Между бородатой женщиной и заклинателем змей? — усмехнулся Иван Захарович.

Миронов и сам не понимал, что он, собственно, будет делать с этим хвостом. Преглупый разговор, рассердился он на себя. Все эта наливка.

— Это все ребячество, сударь мой, — махнул рукой Иван Захарович. — Сдался вам этот хвост, право. Для хирурга он совсем без надобности. А вы хирург от бога, уж я знаю, о чем говорю. Сдается мне, вы и сами можете пришивать хвосты.

— Если бы вы знали, до чего меня довела нищета. Вон, у вас до выдачи жалованья пару рублей постоянно занимаю и не отдаю, — со стыдом признался Миронов. — И эти крестьяне со свищами и квасной отрыжкой. Сил моих нет видеть их… Я бы не то что хвост, а и два хвоста заимел, лишь бы не знать это все.

— Идете спать, вы сегодня весьма устали, — поднимаясь, сказал Иван Захарович. — Завтра будет тяжелый день.

* * *

В сон Миронов провалился сразу, едва только прикрыл глаза. И приснилось ему, что лежит он на цирковом манеже, вроде как на лавке. Вокруг слепящие лампы, и нет никакой возможности увидеть зрителей в зале. Рядом стоят два человека в белых халатах, раскрашенные под похабных, с рыжими париками клоунов.

Потом один из этих циркачей бьет хлыстом, и он, доктор Миронов, вскакивает с лавки и начинает бежать вдоль манежа на четвереньках. Причем совершенно голый, и сзади по ногам бьет хвост. Он бежит, клоун щелкает хлыстом, а невидимые зрители охают и ахают. И нет сил прекратить все представление, словно невидимый поводок тащит его. Второй клоун, неподвижный и грозный, иногда подкидывал ему кусочки краковской колбасы, и он, Миронов, хватал их на лету и сразу проглатывал. Откуда-то пришла мысль, что если выполнять все приказы, то после представления еще накормят вкусной похлебкой с говядиной. А потом придет гимнастка, одетая в длинное черное трико, и почешет его за ушком. Надо только не противиться и бежать, бежать, бежать…

* * *

Миронов вытащил ногу из-под одеяла. Холодно…

Опять истопник экономит дрова, без особой злобы подумал Миронов, выходя во двор и открывая дверь в уборную. Когда он снял штаны, ему на секунду показалось, что между ног покачивается хвост. Рыжей расцветки, вроде как у сеттера. Миронов выскочил наружу со спущенными штанами и упал в снег. Потом провел дрожащей рукой сзади. Никакого хвоста не было.

Миронов неуклюже перекрестился и припустил бегом назад, в комнату. Чертовщина какая-то, подумалось ему. Во дворе столбом торчал мужик, ломая в руках шапку. Как только он увидал Миронова, то бухнулся на колени в снег и забасил прокуренным голосом:

— Ваше благородие, окажите милость, сделай мне хвост. Работы нет, помещик мироед. Жена говорит, езжай на заработки в город, на фабрику. Мужик ты, говорит, или видимость одна безденежная?

— Больше никаких хвостов! Буду ампутировать их, к чертовой бабушке! — уставил в него палец Миронов. — И в деревне всем так и передай! Работать надо, а не по циркам выступать!

— Ампутировать… — печально повторил мужик, нахлобучил шапку и вышел прочь со двора.