Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 12(14), 2020.

Об авторе, известном нам под именем — или псевдонимом? — Роберт Куттс Армор (1874—1945), мы на самом деле мало что знаем. Он жил в Австралии, тогда бывшей, с одной стороны, полноправной частью Британской империи, а с другой — «окраиной цивилизации», где человек, не стремящийся к публичности, может оставаться в тени. Армор к публичности не стремился. Он использовал множество псевдонимов, и есть серьезные основания предполагать, что один из них, Пьер Квируль, является его подлинным именем, а это указывает на французское происхождение. Однако большинство его работ опубликовано от имени Армора — которое по умолчанию принято считать настоящим или, по крайней мере, «основным».

Начал он публиковаться за несколько лет до Первой мировой войны, продолжил сотрудничество с книжными издательствами до конца 1930-х годов, а с газетами и журналами — почти всю оставшуюся жизнь. Его руке принадлежат в целом свыше 100 рассказов (возможно, много больше, если учесть нерасшифрованные до сих пор псевдонимы), неопределенное количество «малых романов», посвященных приключениям Секстона Блейка (персонаж детективного литературного сериала, выходившего с 1893 по 1978 год; авторство историй, опубликованных в первые десятилетия его существования, часто не раскрывалось), и три больших, изданных под именем Роберт Куттс Армор. Тематика его произведений многообразна: тут и юмор (очень удачный), и детектив (иногда фантастический), и стимпанк (впрочем, тогда так не называвшийся), и альтернативная история… Но конек Армора — хоррор, обычно в сочетании с приключенческим сюжетом.

Вечно терзаемый демоническим морем, окруженный рифами, острыми, как зубы акулы, остров Эйерн — у самого внешнего края Внешних Гебридских островов — редко посещается людьми. Здесь хозяйничают морские птицы. Их нескончаемый пронзительный крик перекрывает шум волн, что разбиваются о подножье гранитных скал и грохочут в глубинах пещер, прорытых за века непрерывного прибоя, подобного ударам молота. Именно птицы и привели Портера на Эйерн.

Это был маленький седой человечек, гибкий и подвижный, со смуглым лицом, обветренным от постоянного пребывания на воздухе при любой погоде, с искоркой в серых глазах и адским терпением охотящейся за птицами кошки.

Последнее качество ему пригодилось еще до того, как он добрался до острова. Сначала Портер два месяца ожидал, когда нанятый им баркас отважится выйти в море, а потом, уже на месте, они целые сутки пролежали в дрейфе с подветренной стороны, прежде чем стало возможным доставить на берег привезенный груз и провиант, которого хватило бы на полгода. Команда с лихорадочной спешкой возвела хижину, где Портер намеревался прожить ближайшие три месяца. Крохотную, но крепкую, собранную из секций, которые надежно стянули болтами, с крышей, не дающей защиты от ветра, и плотно прилегающей дверью, способной выдержать напор ураганного ливня. Хижину установили в нише под плоской вершиной острова и тщательно закрепили, набросав тяжелых камней для балласта.

— Ну вот, сдается мне, что теперь вас отсюда не сдует, мистер Портер, — заявил капитан, завершив работу и отойдя поодаль, чтобы оценить работу. — Только я все одно не завидую вам, приятель. Недоброе здесь место. Знаете, сказывали мне…

— Ой, да слышал я все эти байки, — ответил Портер. — Якобы здесь выходит на берег морской народ, так, что ли? Русалки, тритоны там всякие, верно? Что ж, не побоюсь сказать, я буду только рад их компании. Предложу им, к примеру, чая, ага?

— Может статься, что это вас подадут им на обед, — усмехнулся капитан и, заметив, что на море опять поднялись волны, велел команде поторапливаться и подниматься на борт.

Через полчаса маленькое суденышко скрылось из глаз с подветренной стороны, и Портер стал повелителем всего, что видел перед собой.

По его словам, поначалу он испытывал неописуемый восторг. Энтузиаст орнитологии, он давно мечтал об этой экспедиции. Уединенный уголок, заброшенный людьми и заселенный птицами, представлялся ему истинным раем. При нем были фотоаппараты, ружье и мелкокалиберная винтовка для отстрела коллекционных образцов, приспособление для выдувания яиц¹, защитный чехол для записных книжек, полный комплект снаряжения и неисчерпаемый материал для исследований. Он чувствовал себя счастливым.

Хорошая погода продержалась две недели, на протяжении которых Портер был занят от восхода солнца и до глубокой ночи, жалея о времени, потраченном на прием пищи, поскольку прекрасно понимал, что такие благоприятные условия не могут длиться долго.

«А потом с севера пришел шторм, настоящая буря, — рассказывал он. — Мне казалось, что я все знаю о ветре, но такой опыт я не хотел бы пережить снова. Я не смел отойти от хижины дальше, чем на несколько шагов, опасаясь, что меня сорвет со скалы и зашвырнет в море. Воздух наполнился брызгами, и я едва мог различить собственные ноги. Шум стоял ужасающий. Весь остров дрожал, я и боялся, как бы скала, под которой стояла моя хижин, не обрушилась на меня всей своей массой. Немало часов я провел, укладывая вдоль стен и на крыше крупные камни, и, когда шторм наконец утих, хижина почти целиком была погребена под ними. Со стороны она теперь выглядела как жилище эпохи палеолита, и ничто, кроме землетрясения, не смогло бы сдвинуть ее с места».

Ураган сменился затишьем, относительным затишьем с легким юго-западным ветром, принесшим дождь, и лишь незначительной донной волной. Портер воспользовался слабым приливом, чтобы осмотреть нижние уступы, к которым не решался подобраться раньше, и забрел довольно далеко от пляжа той крошечной бухты, где произошла высадка, пока изменение течения воды не предупредило его, что пора возвращаться.

«Я был разочарован, потому что надеялся добраться до устья пещеры, которую разглядел из бухты. Там наверняка нашлись бы гнезда, и мне хотелось понаблюдать за повадками обитателей пещеры. Однако рисковать было ни к чему, я мог промокнуть и провести не самую приятную ночь под открытым небом, поэтому сделал пару снимков и повернул назад. Уступ был узким, так что я поневоле шел медленно. И уже собирался обогнуть угол скалы, как вдруг испытал странное ощущение, будто бы на меня кто-то смотрит.

Должно быть, вам знакомо это чувство? Мне вспомнился один парень из „Путешественников“, который рассказывал, как на него охотился лев. Он говорил, что стал бы легкой добычей зверя, если бы вдруг не почувствовал взгляд, сверливший его спину. Вот и со мной случилось то же самое. Я почувствовал чей-то взгляд, и по спине пробежал холодок.

Я повернулся со всей резкостью, на какую был способен. На уступе никого не оказалось, абсолютно никого, и на скале над ним тоже. Никто не смог бы вскарабкаться по такому отвесному склону. И тут я заметил возле устья пещеры расходящиеся круги на воде, как будто кто-то только что туда нырнул. Я подождал минуту, а потом, так ничего больше и не увидев, тронулся в путь и благополучно добрался до бухты.

Тропа уходила от пляжа круто вверх, а за ней до самой хижины тянулся плоский уступ. Я остановился у подножия скалы, в последний раз оглянулся и начал подъем. И тут у меня снова возникло это ощущение! Я бросился назад, но без какого-либо успеха. Хоть мне и показалось, что кто-то исчез в глубине бухты, волнение на море было слишком сильным, чтобы разглядеть круги на воде.

Поднимаясь по тропе, я ломал голову над этой загадкой. Некоторые ныряющие птицы обладают необъяснимой привычкой прятаться под водой, когда кто-то поворачивается к ним, однако я никогда не испытывал ничего похожего, когда они смотрели мне в спину. А кроме того, птица, способная поднять такое волнение на воде, как в тот раз возле пещеры, должна быть чудовищем неслыханных размеров.

Я решил, что это мог быть тюлень, но мне тут же пришло в голову, что я не видел ни одного тюленя с самого прибытия на остров, хотя он и казался идеальным местом для этих существ. Еще удивительней то, что они редко попадались мне на глаза и на побережье Льюиса, и по пути сюда. Но, возможно, на летний сезон они уплыли на север, оставив здесь только старого самца-отшельника, который с годами стал осторожным и не захотел рисковать. В целом эта мысль показалась мне вполне правдоподобной.

Весь оставшийся день я обрабатывал накопившиеся фотопластинки и рано лег спать, чтобы проснуться с рассветом. Этот день выдался самым чудесным за все мое пребывание здесь. Небо было безоблачным, а море почти спокойным, так что я решился искупаться.

То, что я называю „пляжем“, на самом деле представляло собой пологую каменистую отмель, местами покрытую галькой и многочисленными трещинами. Она круто обрывалась, так что я, сделав три-четыре шага, неожиданно оказался на глубоком месте. Проплыв ярдов сто, я перевернулся на спину и расслабился. Если не считать легкой качки, море было совершенно спокойным.

Потом я увидел на воде небольшую воронку, вроде тех завихрений, какие возникают, когда крупная рыба проплывает близко к поверхности, а через мгновение у меня возникло прежнее неприятное ощущение, будто бы за мной наблюдают сзади.

Я перевернулся на живот, но опять опоздал. На воде остались только расходящиеся круги и ничего больше. Медлить я не стал. Пловец из меня неважный, но думаю, я преодолел ту сотню ярдов до берега за рекордное время. Не уверен, но мне представляется, что существо сопровождало меня, плывя параллельным курсом, пока я не выпрямился и не заскочил на отмель, подняв фонтан брызг.

Я принялся торопливо одеваться, запутался в брюках и, пытаясь сохранить равновесие, оперся ногой в острый камень и порезался. Забрызгав весь камень кровью, я наконец остановил кровотечение. Затем присел на один из валунов, чтобы закончить с одеванием, попутно проклиная свою неловкость, из-за которой придется несколько дней не уходить далеко от хижины, как вдруг из-за дальнего конца острова выплыла рыбацкая лодка. До нее было далеко, но, заметив, что я машу рукой, она повернула к берегу и сбросила парус, чтобы обойти рифы, закрывающие вход в бухту.

В лодке сидели четверо мужчин, и мне показалось, что они не горели желанием сойти на берег. Двое гребцов налегали на весла, а тот, что стоял на носу, успел прокричать целую череду вопросов, из которых я ничего не понял, потому что рыбак говорил по-гэльски. Я обратил внимание, что на лавке рядом с рулевым лежало ружье — несколько необычное оснащение для рыбачьего судна.

Я снова помахал рукой, приглашая их в гости, и заковылял к кромке воды. Наконец лодка приблизилась, высадила того, кто стоял на носу, и сразу дала задний ход. Высаженный мужчина с большой торопливостью двинулся по мелководью к берегу и, как только добрался до меня, разразился целым словесным потоком.

Кажется, он убеждал меня незамедлительно подняться на борт, но я лишь покачал головой в ответ и показал на свою хижину. Он заметил кровь на камне и рану на моей ноге и забеспокоился куда сильней, чем того, на мой взгляд, требовало положение. А когда я дал ему понять, что хочу, чтобы он поднялся в хижину и попробовал моего виски, он вызвался пронести меня на руках всю нижнюю часть тропы. Насколько я смог понять, он считал оставленный на камне кровавый след крайне опасным.

Прежде чем войти в хижину, он тщательно обследовал дверь и оценил ее надежность одобрительным кивком. Пока я разливал виски, он отыскал взглядом мое ружье и немного приободрился, но затем, осмотрев патроны, уныло покачал головой, показав энергичными жестами, что даже дробь восьмого номера — а крупней у меня было — слишком легкая. При виде мелкокалиберной винтовки он лишь презрительно фыркнул. Разумеется, пуля двадцать второго калибра — не самый лучший боеприпас, хотя я полагал, что для моих целей этого вполне достаточно.

Виски сделало его более красноречивым, его знаки стали чрезвычайно выразительными, и я отчетливо понял, что он хочет, чтобы я незамедлительно ушел вместе с ним, но уяснить причину этого желания мне так и не удалось. В ответ я показал ему предполагаемую дату своего отъезда — приблизительно через девять недель, — и он в отчаянии развел руками.

Наконец, видя мою непреклонность, он попрощался со мной, но перед уходом вынул из кармана свинцовое грузило, разрубил на мелкие кусочки и начинил ими патрон вместо вызвавшей у него такое презрение мелкой дроби.

Из дверей хижины я видел, как лодка скользнула к берегу, взяла рыбака на борт и тотчас отчалила. Несколькими минутами позже она поймала косой ветер, который вскоре унес ее за пределы видимости, оставив меня в крайне подавленном расположении духа. Тщетно напоминал я себе, что эти простые рыбаки верят во всевозможные жуткие легенды, будто бы на каждую из скал, тысячами разбросанных вдоль побережья, наведываются водяные духи или сирены, и будто бы тюлени — это потомки людей, утонувших в море, и раз в год, в ночь на Иванов день, они сбрасывают шкуры и пляшут на берегу в человеческом обличии от полуночи до рассвета.

Очень даже вероятно, что Эйерн страшит рыбаков некими привидениями, беспочвенными плодами кельтской фантазии. Что может быть естественней посреди полного опасностей моря, из которого поднимается алая, словно кровь, заря, а от скал, окутанных туманом, отражаются эхом самые причудливые звуки?

И все же, даже посмеиваясь над рыбаком, хотя и не вполне искренне, я понимал, что за его очевидной тревогой кроется нечто более осязаемое, чем келпи² и колдовские чары. В свинцовом грузиле было что-то весьма убедительное. Никто не станет разрубать хорошее грузило из-за воображаемого морского народа.

Так, может быть, это существо и было причиной его беспокойства? Что если я был на волосок от гибели? И самое главное — кто это такой, ради всего святого?

У меня было достаточно времени, чтобы обдумать этот вопрос, поскольку в тот день я не уходил далеко от хижины. Сидя на пороге, я перевязал раненую ногу, пообедал и снова уселся, глядя на бухту. Временами мне казалось, будто там кто-то стремительно двигался, прямо под поверхностью воды, и я размышлял о том, что люди, более чем полвека регулярно занимаясь ловлей рыбы и углублением фарватеров, по-прежнему мало знают об обитателях моря.

Несомненно, в океане существует множество видов, которые мы до сих пор не описали и не добыли ни одного образца. Гигантский морской змей может оказаться не одним из тех мифов, что рассказывают подвыпившие моряки, а кракен — не совсем плодом воображения.

Так и тянулись мои размышления, пока к тому месту, где я сидел, не подкрался туман, редкий, но все же скрывающий от взгляда и бухту, и тропинку, и все остальное, кроме земли у меня под ногами. Я вошел в хижину, достал „Мифы и легенды Западного Хайленда“ Кэмпбелла³, которые прихватил с собой для легкого чтения, и вскоре погрузился в истории о колдунах и ведьмах, способных вызвать бурю и отправиться в морское плавание на яичной скорлупке.

Я сидел возле двери, крошечное окошко хижины было пригодно лишь для вентиляции. Туман стеной стоял передо мной, а из мрака время от времени доносился неумолчный гомон птиц, который служил вполне подходящим аккомпанементом моему чтению. Свет угасал, и я уже собирался закрыть книгу и встать, чтобы заварить чай, как вдруг всего в двух ярдах от меня что-то беззвучно поднялось из тумана — размытый колеблющийся силуэт высотой почти в человеческий рост.

Омерзительная вонь ударила мне в ноздри. Я закричал в совершенном испуге, и при звуке моего голоса существо пропало из вида. Послышался грохот камней, но не более того: туман был так же пуст, как и до появления гостя.

— Но ведь здесь никого не может быть! — Я поймал себя на том, что выкрикиваю эти слова в пустоту. — Никого, способного это сделать!

И это было — по крайней мере, до того момента — абсолютной правдой. Если верить книгам по естественной истории, ни одного существа, соответствующего видимым размерам моего призрачного гостя и способного подняться от моря по крутой тропе, в здешних водах не встречалось. Тюлень мог бы совершить такое восхождение, но, даже принимая в расчет увеличительные свойства тумана, это должен быть великий отец всех тюленей, величиной с морского слона, чей ареал обитания находится за полмира от острова Эйерн.

Итак, убедив себя этим коротким рассуждением, что привидевшееся мне не может существовать на самом деле, я запрыгнул в хижину, запер дверь с мгновенным приступом сожаления о том, что затвор такой хлипкий, и решил укрепить его самыми тяжелыми из упаковочных ящиков. Попросту говоря, на какое-то время меня охватил унизительнейший страх.

Только из-за того, что я увидел в тумане нечто необъяснимое? Нет, скорее это был результат, кульминация всего случившегося раньше, и в особенности — странной тревоги рыбака за мою безопасность. Это существо должно быть смертельно опасным, иначе крупный рыжебородый мужчина не поднял бы такой переполох. Я вставил в патронник ружья снаряженный им патрон, тем же способом приготовил из свинцового пресс-папье начинку для еще нескольких, и уверенности у меня сразу прибавилось. Теперь я был готов защитить себя.

Вечер тянулся и тянулся. Ничего не происходило. Наконец я погасил лампу и, не раздеваясь, лег спать. Как ни странно, я почти сразу задремал. Должно быть, прошло несколько часов, прежде чем меня разбудил шум — стук падающего камня, одного из тех, что я сложил у стены. Через мгновение упал еще один. Очевидно, существо пыталось забраться на крышу. Я зажег лампу и, когда она осветила окно, заметил — или мне только показалось, — как что-то темное промелькнуло в тумане.

Шума больше не было слышно, но я уже не мог заснуть. Когда наконец забрезжил блеклый рассвет, я не утерпел, приоткрыл дверь и выглянул наружу, держа ружье наготове. Никого! Только по окрестным камням разбросаны клочки носового платка, который я оставил за дверью после того, как заново перевязал ногу.

Я немного спустился по тропинке и нашел другие клочки. Существо поднялось к хижине и вернулось к морю этим путем. Впредь нужно быть хитрей. По крайней мере, теперь я смогу узнать о его приближении, чтобы подготовиться к встрече. Я сложил стенку из мелких камней поперек тропы, чтобы даже кролик не мог проскочить мимо, не обрушив ее с грохотом. А поскольку кроликов на Эйерне нет, мало шансов на то, что тревога окажется ложной. Покончив с этим делом, я приготовил факел из соломы и промасленной упаковочной бумаги.

Я попытался занять себя, разбирая свои записи, но без особого успеха. Зажатое между колен ружье то и дело возвращало мои мысли к тому, что могло притаиться в тумане совсем рядом. Не думаю, что у меня когда-либо случался более тревожный и томительный день, так что я даже обрадовался, когда начало темнеть, поскольку был уверен, что мой вчерашний гость вернется.

Оставив окно открытым, но занавесив лампу так, чтобы снаружи был виден только отсвет, я заступил в караул, настороженный и прислушивающийся к каждому шороху или звуку. В девять я скромно поужинал. В десять перестал притворяться, будто увлечен чтением. К двенадцати начал мрачнеть, убеждая себя, что этой ночью существо не объявится. И всего лишь через две-три минуты услышал, как моя сигнальная стенка обрушилась.

Я тщательно отрепетировал все, что должен буду делать, и теперь повторил без единого сбоя. Зажег факел, швырнул его в окно, а затем выскочил наружу и разрядил один ствол.

Раздался грохот катящихся камней, вслед за ним что-то напоминающее кашель и рев одновременно, туман закрутился вихрем, и нечто темное, трудноразличимое проковыляло к ложбине и дальше в сторону плато. Я выстрелил из второго ствола, и рев прозвучал снова.

Поднялся оглушительный гомон птиц, вспугнутых нарушителем спокойствия, но я уже больше ничего не мог предпринять, а потому вернулся в хижину, перезаряжая на ходу ружье.

Постепенно птичий переполох затих, наступила тишина, нарушаемая лишь обычными, скупыми звуками. На какое-то время враг был обращен в бегство.

И все же я так и не уснул. Насколько мне было известно, пробегавший мимо хижины овраг был единственным удобным спуском к морю, и существо в любой момент могло вернуться, навестив по дороге и меня. Однако я больше не боялся, а скорее сам рвался всадить еще один заряд картечи в этого зверя. Но еще больше меня мучило любопытство, ведь мимолетный взгляд на существо ничуть не прояснил загадку. Я видел лишь бесформенную массу, которая могла оказаться чем угодно, размытое пятно, напоминающее облако дыма.

Я ломал голову над этим вопросом до самого рассвета, а затем, решив, что ничего важного, вероятно, уже не произойдет, задремал и проспал два-три часа. Когда я проснулся, туман в верхней части острова уже рассеялся, но все еще висел густой пеленой над морем. Вознамерившись выследить добычу и, если удастся, покончить с загадкой, я наскоро позавтракал и заковылял к выходу.

Идти по следу оказалось нетрудно. Лужа крови на том месте, где я соорудил стенку, как и множество капель по всему оврагу, говорила о том, что я серьезно ранил ночного гостя. На плато над тропой след был таким же ясным. Существо пропахало борозду прямо по гнездам, давя по пути яйца и птенцов.

Похоже, оно какое-то время бесцельно бродило по плато, а затем направилось к краю скалы и прошло вдоль него значительное расстояние, вероятно разыскивая дорогу вниз. Я продвигался очень осторожно, в любой момент ожидая встречи со зверем. Несколько раз я останавливался возле скопления валунов и бросал в них камни. Однако оттуда никто не появлялся, а след вел все дальше, пока я не добрался до места, находящегося прямо над той самой пещерой, о которой уже рассказывал. Здесь существо свернуло в овраг с такими крутыми склонами, что я засомневался, стоит ли отправляться следом за ним с моей пораненной ногой.

Постояв немного в нерешительности, я отважился спуститься к большому выступу скалы в тридцати футах ниже. Спуск занял немало времени, но в конце концов я устроился в безопасной расщелине, откуда мог рассмотреть оставшуюся часть оврага.

Как я и предполагал, он вел не прямо вниз, а обрывался на широком уступе приблизительно в пятидесяти футах над поверхностью моря. Туман все еще висел над скалами, и я лишь изредка мог разглядеть темную воду далеко внизу. Водяной пар кружился под легкими порывами ветра, то полностью скрывая уступ, то истончаясь в газовую вуаль, сквозь которую смутно проступали валуны и пятна лишайника.

На уступе что-то шевельнулось, что-то большее, длинное, настолько сливающееся своей окраской с камнем, на котором лежало, что только движение выдавало в нем живое существо. Но в этот момент туман опять сгустился, и больше я ничего не разглядел.

Оставалось только ждать. Я пристроил ружье между коленями и наблюдал за кружением завитков тумана по меньшей мере полчаса, прежде чем они снова рассеялись. Серый сгорбленный силуэт снова стал различим, и я разрядил в него сразу оба ствола.

С высоты мне показалось, что часть уступа приподнялась и скатилась в море. Я отчетливо видел, как нечто похожее на перепончатую лапу метнулось в сторону в тщетной попытке задержать падение. Затем послышался мощный всплеск, и в тот же момент что-то рванулось к месту падения, рассекая воду, словно нос идущего на полном ходу эсминца. Море вспенилось, две темные фигуры сошлись в яростной схватке, разбрасывая вокруг окрашенные кровью брызги, а затем туман снова сгустился, оставив меня так же далеко от решения загадки, как и прежде.

Шум схватки был слышен еще несколько минут, а затем наступила тишина, и, когда туман наконец снесло в сторону порывами ветра, внизу уже не было видно ничего, кроме постепенно размываемых красных пятен на воде. Я наблюдал за морем еще довольно долго, но так ничего и не дождался.

Тем же вечером вернулись рыбаки, прихватившие с собой переводчиком священника — приятного молодого человека, говорившего по-английски с отчетливым хайлендским акцентом. Он сошел на берег в сопровождении того же самого рыжебородого, который гостил у меня раньше, а лодка, как и в первый раз, тут же отчалила, но такая предосторожность, как ружье в руках у сидевшего на корме рыбака, уже не казалась глупой.

Священник „открыл огонь“, едва только оказался на расстоянии оклика от меня, рассказывая, кто он такой и зачем сюда прибыл.

— Вот этот человек, Агнус Макферсон, пришел ко мне в глубокой тревоге, поскольку не сумел объяснить вам, какой опасности вы подвергаетесь, оставаясь здесь, — начал он. — Так что мне волей-неволей пришлось плыть сюда с ним. Кто-то досаждал вам? Что здесь вообще произошло?

Он остановился перед первым пятном крови, а Агнус в сильном волнении разразился целым потоков слов на гэльском.

— Это кровь той смертельно опасной твари, — ответил я. — Не могу дать ей иного названия, потому что сам только мельком видел ее.

— И Агнус тоже не может сказать, кто это такие, — сказал священник. — Похоже на то, что их здесь несколько. Одна из наших лодок недавно пропала, и говорят, что на нее напали эти существа. На подобранных обломках судна были видны следы жутких зубов. Остров считают местом обитания этих чудищ. Вам лучше уплыть с нами. Другой возможности может не представиться еще долго.

И я уплыл. Уединение — это очень хорошо, и птицы вызывают огромный интерес, но их можно изучать и не в таких суровых условиях. Если я постоянно буду настороже, то вряд ли смогу заниматься чем-то еще. Так что мы перенесли мой багаж в лодку и отчалили — не без опасливых взглядов на темное устье пещеры, которая, по моим предположениям, хранила тайну острова».

На этом заканчивается практически важная часть рассказа Портера. Дальнейшее не пролило света на загадку, хотя в нескольких таинственных исчезновениях рыбацких судов обвинили чудовищ Эйерна.

Мнения морских зоологов разделились. Одни предполагают появление нового вида тюленей, более крупных и свирепых, чем знакомые нам милые животные, — плотоядных и кровожадных. Другие восхищены перспективой открытия нового вида аллигаторов, средой обитания которых оказалось море. Третьи смело ратуют за нечто совершенное новое и необычное — земноводную акулу-тигра, результат бог весть какой глубоководной эволюции.

А пока готовится экспедиция, призванная раскрыть тайну, мистер Портер бродит по залам Национального музея и другим местам, где выставлены образцы смертоносного холодного оружия, раздумывая над тем, какое из них выбрать. Он не намерен возвращать на Эйерн, не предприняв необходимых мер предосторожности.

Перевод Сергея Удалина

(Под редакцией Григория Панченко)

---

¹ Поскольку для коллекционирования используется лишь скорлупа яйца, его содержимое предварительно выдувают. Для этого используется специальное устройство, включающее зажимы и особое сверло, которое позволяет просверлить на боковой поверхности яичной скорлупы крохотное малозаметное отверстие. (Здесь и далее — примеч. ред.)

² Келпи — в шотландской мифологии водяной дух, обычно принимающий облик лошади.

³ Судя по дате написания рассказа, речь идет не о хорошо известном современным читателям Джозефе Кэмпбелле, авторе «Тысячеликого героя» и «Мифов, в которых нам жить», а какого-то другого исследователя мифов, но найти о нем какую-либо информацию не удалось.