Эпизоды прошлых веков

(Продолжение.)

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 6(20), 2021.

Константин Сатунин «Биабан-гули»

Дело было в начале марта в самой южной части Ленкоранского уезда, так называемом Астаринском магале. Я пробирался по делам службы из одного затерянного среди лесов и чалтыков селения к другому…

Однако дороги здешние в эту пору года превзошли даже и мои довольно-таки смелые ожидания: это была какая-то сплошная топь. Ошибка за ошибкой — и я сдался на предложение моих проводников ехать «ближайшей» дорогой, где «не так» грязно.

И вот мы свернули «с обыкновенной» дороги и поехали прямо через лес. Грязно здесь было действительно «не так». Там мы только шлепали по воде, здесь же поминутно то одна, то другая лошадь вдруг проваливалась в раскисшую почву чуть не по брюхо, билась, карабкалась по выступающим корням и, выбравшись, с испугом бросалась в чащу разных колючих растений, не слушая узды…

Впереди ехал мой неизменный проводник в этой части уезда, лесной объездчик Кахиани. Стало настолько темно, что я едва различал белый круп его лошади и всеми силами старался не отстать…

Мы ехали уже часа три. Вдруг лошадь объездчика фыркнула и затопталась на месте, он остановился. В этот момент перед нами была небольшая прогалинка, образовавшаяся от падения большого дуба. Тесно обступающие ее со всех сторон деревья, от основания до вершин опутанные вьющимися растениями, едва вырисовывались черными кружевами на сером небе. Я дернул за повод, чтобы приблизиться к проводнику, но лошадь только беспокойно перебирала ногами да прядала ушами. Пристально вглядевшись вперед, я ясно увидел в полумраке какую-то черную фигуру, которая беззвучно, как тень, но с совершенно человеческими движениями пересекала нам путь. Я не видел, откуда она появилась, но, пройдя поляну, она бесшумно скрылась в чаще. Кахиани, взявшийся было за ружье, снова закинул его за спину, и мы тронулись дальше.

Настроение мое перед этим странным видением было самое прозаическое: я мысленно ругал себя за легкомыслие, а проводников за их страсть ездить не по дорогам, а черт знает где и более всего заботился, чтобы, пробираясь чащей, не разорвать вдребезги своей новой шведской куртки. При таком трезвом настроении мыслей трудно было предположить галлюцинацию, да к тому же и лошади, и провожатые несомненно тоже что-то видели.

…Кахиани склонялся к мнению, что как здесь, так и в Грузии дикие мужчины в настоящее время уже перевелись, а остались одни только женщины, одну из которых мы и встретили сегодня на пути. Мирза же доказывал неопровержимыми фактами, что и дикие мужчины по сей день в Талыше здравствуют.

— Я три раза видел его, — начал Мирза. — Раз развесил я на ночь сети на уток, присел под дерево и сижу. Так немного задремал, кажется… Открыл глаза, смотрю — из-за леса идут ко мне лошади, а позади них, мне сперва показалось, еще лошадь. Вот она идет, идет, ближе, ближе. Гляжу, а это не лошадь, а человек большой-большой!..

И голова, и руки у него — все как у человека, только на всем теле шерсть, как у буйвола, а ноги у него длинные-длинные…

Да… Вот он остановился прямо против меня и глядит, а я сижу и молчу. Он глядел, глядел, видит, что я его не боюсь и не бегу, давай передо мной плясать: напугать меня хотел. Я взялся за кинжал и говорю: «Не боюсь я тебя. Пляши, сколько хочешь, а я не испугаюсь и не побегу!» Плясал он, плясал — видит, что я не боюсь, как закричит, и убежал в лес.

Уже светать стало. Я пошел поскорее домой. Взяв в селении старшину и весь джемаат, пошли мы смотреть то место. А там следы — вот какие: две четверти и четыре пальца!

Все видели и все мерили. Вот — две четверти и четыре пальца («ики карыш, дерт бармак!»), — снова повторил рассказчик, откладывая означенную меру на полу. При этом он так растягивал пальцы, что след получился без малого в аршин…

Другой раз я стал вынимать из сетей уток. Только достал двух, хотел их зарезать — вдруг кто-то как схватит меня одной рукой за шею, другой за ногу. Я сперва подумал, что товарищ шутит. «Пусти!» — говорю, а он еще крепче давит. Взглянул я сбоку — а это он! Что делать? Обе руки заняты, ноги в воде, а сдавил меня так, что и шевельнуться не могу. Я давай кричать. Прибежали наши люди, что поблизости были, — он бросил меня и кинулся в лес.

— Ну, а третий раз тоже ты уток ловил? — заинтересовался уже объездчик.

— Нет!.. Третий раз хуже было… в лесу «его» встретил. Шел я с охоты… Прежде я много на охоту ходил! Уже совсем темнеть стало, я торопился поскорее до дому дойти. Вдруг слышу, кто-то зовет меня по имени: «Мирза, Мирза!» Совсем как человек, только голос такой толстый, грубый. Я еще скорее пошел, а он все за мной и опять зовет меня по имени: «Мирза! Мирза!» А как раз мне на дороге канава попалась, и около нее дерево поваленное лежит. Ну, думаю, будь что будет! Остановился, вогнал в ружье сверх дроби пулю, залег в канаву, ружье на дерево положил и жду. Гляжу, а он идет по моему следу, высокий-высокий, как карагач, и весь, как буйвол, мохнатый. Вот я нацелился ему в грудь, выждал, пока он вплотную ко мне подошел, да как ахну! Даже самого меня оглушило! Как он закричит да замашет руками! Упал на землю, бился, бился, вскочил на ноги, опять упал, опять вскочил, потом снова, в третий раз уже упал, вскочил и побежал назад, а я во весь дух пустился домой… Пришел я домой и рассказал все брату. Утром взяли мы еще четырех человек и пошли на то место, а там крови, крови!..

— Долго шли мы по следу, — продолжал он, переведя дух. — Сперва пошел он на Арчевань, а с Арчевани повернул на Каладагну в камыши, из камышей мимо Мошхана пошел в горы. Три дня шли мы по следу, наконец бросили. С тех пор я более не ходил на охоту и ружье даже продал.

Его зовут, — сказал он, наклоняясь ко мне, — Биабан-гули!

(Природа и охота. 1899. Кн. VII. С. 28—35)

От редакции

Эта встреча не то чтобы из числа «незамеченных», но даже читателям, интересующимся криптозоологией, она в основном известна по очень краткой цитате, приведенной в труде Б. Ф. Поршнева «Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах». Скорее даже не цитате, а упоминании, что Сатунин «ясно увидел» фигуру дикого человека. Почему так — см. ниже.

В данном случае прежде всего интересна фигура самого наблюдателя. Константин Алексеевич Сатунин (1863—1915) — не просто натуралист, исследовавший талышские леса в конце XIX века. Он очень видный российский зоолог, автор 240 научных работ, открыватель многих видов, один из создателей отечественной зоогеографии. В описываемое время Сатунин заведовал биологической лаборатории Тифлисской шелководческой станции, через несколько лет стал старшим специалистом Департамента земледелия по прикладной зоологии и охоте на Кавказе — и вообще заслуженно считался ведущим специалистом по фауне Кавказа. Словом, ученый высшего класса, при этом отнюдь не «кабинетный».

(Это, кстати, один из множества примеров, опровергающих возражения противников криптозоологии, согласно которым «криптидов вообще и „снежного человека“ в частности видят кто угодно, но только не настоящие зоологи».)

В настоящий момент мы обладаем гораздо более обширным арсеналом сведений, чем были известны во время публикации работы «Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах» (1963 г.). Поэтому можем оценить достоверность сведений, сообщаемых Сатуниным, лучше, чем современники Б. Ф. Поршнева — который, по-видимому, решил «не смущать» читателей некоторыми подробностями, в то время выглядевшими чуть ли не фантастикой. Но теперь ясно, что никакой фантастики тут нет: только биология, приматология и палеоантропология… точнее, даже не палео-.

Суждение объездчика Кахиани (тут же, впрочем, опровергнутое Мирзой) о том, что будто бы «дикие мужчины в настоящее время уже перевелись, а остались одни только женщины», — не просто ошибка. Дело в том, что, как подтверждает множество наблюдений, у реликтовых гоминоидов (во всяком случае, на Кавказе) взрослый самец держится наособицу, в неосвоенных или малопосещаемых местах — и потому редко попадается на глаза. Основные объекты, с которыми приходится сталкиваться местным жителям (причем совсем не обязательно в столь труднопроходимых лесах!), — как раз самки и подростки.

Ситуация, когда гоминоид «пляшет» перед изумленным наблюдателем, тоже описана неоднократно — и… она вообще характерна для крупных приматов, когда те стремятся запугать оппонента (в данном случае человека), а если он не поддастся, готовы сами обратиться в бегство. Кстати, в данном случае характерно, что даже взрослый самец, столкнувшись с вооруженным, проявившим твердость духа горцем, спасовал — и, проделав серию скачущих движений, предпочел ретироваться.

Длина следа «две четверти и четыре пальца», хорошо запомнившаяся очевидцу, никак не может приближаться к аршину, потому что «четверть» — это совершенно конкретная мера длины, составляющая четверть аршина, то есть чуть менее 18 см. Значит, весь след, видимо, не достигал и 45 см (разумеется, «четверть» в полевых условиях принималась равной пяди, а «пальцы» — еще более произвольная мера). Так что цифры Мирза называет точно, а вот жесты его вполне объяснимо соответствуют жестикуляции рыбака, показывающего «во-о-от такую» сорвавшуюся с крючка рыбу. Очень характерная психологическая подробность!

Эпизод с «нападением» на охотника, вынимавшего из сети уток, похоже, не был нападением в собственном смысле слова: иначе оно бы увенчалось успехом. Гоминоид, сграбаставший Мирзу в объятия, явно не собирался его удушить или изломать — при столь несоизмеримом преобладании силы много секунд ему для этого не потребовалось бы. Налицо скорее грубая игра; впрочем, она и вправду могла бы завершиться трагически, не подоспей другие охотники. Любопытно, что в данном случае очевидец ничего не говорит об огромных размерах: возможно, ему пришлось иметь дело с подростком.

Наиболее странным выглядит последний эпизод с «окликанием». Но теперь криптозоологам известно, что реликтовый гоминоид способен не только подражать звукам, издаваемым домашними животными, но и воспроизводить (точнее, пытаться воспроизводить) отдельные слова — короткие, простые, легко артикулируемые… Чаще всего это как раз воспринятое со слуха имя какого-то человека, которого при нем не раз окликали другие люди. Похоже, здесь именно тот случай: Мирза подчеркивает, что он там постоянно ходил на охоту, а ранее упоминал и бывших с ним товарищей…

Это тоже скорее игра, проявление любопытства: пожелай гоминоид напасть — он как раз сделал бы это беззвучно. Но такие «призывы» (обычно натужные, неверные, искаженные: в данном случае тоже подчеркнуто — «голос такой толстый, грубый») действительно звучат очень страшно — и способны вызвать у человека реакцию от безоглядного бегства до выстрела. Последнее в данном случае и произошло…

Остается только надеяться, что рана, пусть и кровавая, оказалась не смертельной, раз уж охотники шли по следу целых три дня и отступились, так и не сумев настигнуть. Так или иначе, во всех трех (а считая встречу самого Сатунина — и четырех) случаях гоминоид выступает в качестве фигуры «пугающей», но не слишком опасной. А вот для него встреча с вооруженным человеком представляет куда большую опасность!

Название же «биабан-гули» — один из хорошо известных вариантов. Он существует в самых разных версиях: гуль-биабан, гульби-яван, голуб-яван…

Владимир Санги «Предание рода Кршыус-Пингун»

(Из книги «Легенды Ых-мифа»¹, М. «Советская Россия», 1967)

Это было давно, когда — никто не помнит.

Двое Кршыус-Пингун — отец и сын — пошли вверх по реке колоть рыбу острогой. Далеко они поднялись, накололи много рыбы. И тут сын сказал:

— Отец, посмотри вон туда. То ли большой человек, то ли какой милк² спускается по сопке.

Отец-старик поднял голову, увидел: спускается очень большой голый человек ростом до середины деревьев.

Сын испугался, побежал вниз по реке. Отойдя, остановился и оглянулся: голый милк подошёл к старику, взвалил его на плечо и потащил.

Прибежал сын в стойбище, рассказал сородичам. Сородичи не верят ему:

— Какой милк может быть среди бела дня?

Сын старика говорит:

— Это правда. Большой милк ростом до середины деревьев утащил моего отца.

Собрались его сородичи и стали говорить. Древние старики вспомнили:

— Старинное предание говорит, что есть такой милк.

И вот жители стойбища отобрали шестерых мужчин с крепкими сердцами. Взяли мужчины копья и луки, пошли вверх по реке. Пришли к тому месту, где старика забрал милк. Спрятались в кустах.

В полночь при луне и вправду появился большой голый человек ростом до середины деревьев. Когда милк подошёл близко, один из мужей сказал:

— Приготовьтесь!

Но другие мужья не ответили ему, промолчали. Их совсем не слышно, будто они умерли.

Подошёл к ним милк. Говорит:

— Их, оказывается, шестеро! По одному всех перетаскаю к себе домой. Вот какая радость-то!

Подошёл к ним, схватил одного, взвалил на плечо и потащил.

Остальных совсем не слышно — то ли уснули, то ли умерли. А тот, который говорил: «Приготовьтесь!», выронил из рук лук и копьё и сам стоит, будто забылся. Через некоторое время опомнились мужья, бегом спустились в своё стойбище.

Прибежали они в своё стойбище, рассказали всё. Услышала их древняя старуха, самая древняя в роду. Она сказала:

— Это милк преследует наш род с незапамятных времён. Надо позвать человека из другого рода и с ним идти на этого милка.

Двое мужчин пришли в соседнее стойбище Руй просить помощи. А род Руй-фингун — ахмалк³ роду Кршыус-Пингун. Согласился один Руй-финг пойти вместе с людьми Кршыус.

Ночью пошли Кршыус-Пингун вместе с Руй-фингом на милка.

В полночь появился милк. Оглянулся Руй-финг: его напарники повыронили луки и копья, стоят забывшись. Закричал тогда Руй-финг:

— Вы что, спать сюда пришли!

Поднял Руй-финг лук, сильно натянул тетиву, пустил стрелу. Милк схватился за грудь, взвыл от страшной боли.

Услышали этот вой Кршыус-Пингун, только тогда опомнились. Схватили луки, натянули тетиву, пустили стрелы. Повалили милка, убили.

Пришли они в своё стойбище, рассказали о победе. Древняя старуха, самая древняя в роду, сказала:

— Это счастье Руй-финга помогло вам одолеть милка. Если бы не Руй-финг, милк забрал бы вас, потом спустился бы в наше стойбище и перетаскал к себе всех. Хоть он и милк, вернитесь, похороните его по обычаю.

С того времени прошло много лет. Но люди Кршыус-Пингун из поколения в поколение передают малым и большим предание о храбром Руй-финге, который спас их род.

От редакции

Владимир Михайлович Санги (род. 1935) — нивхский писатель и этнограф, причем в этой книге он как раз прежде всего этнограф: «Легенды Ых-мифа» — сборник сахалинских легенд, реально собранных Санги в нивхских стойбищах. Все топонимы, названия родов и стойбищ соответствуют действительности; сюжеты нивхских преданий, конечно, насыщены «сказочностью» ничуть не меньше, чем любой другой фольклор, однако «Предание рода Кршыус-Пингун» заметно выделяется среди прочих реалистичностью — недаром сородичи молодого человека удивлялись: «Какой милк может быть среди бела дня?», а потом решили все-таки похоронить его, как человека. Но это именно та реалистичность, которую этнограф без знания криптозоологии не распознает… или, возможно, даже распознав, не захочет «засвечивать» перед научным сообществом, которое к криптозоологии относится гораздо хуже, чем к этнографии.

Рост «до середины деревьев» явно не следует воспринимать буквально: вспомним, что и в записи Сатунина рассказчик, желая подчеркнуть огромный рост биабан-гули, говорит «высокий-высокий, как карагач» — то есть словно бы приравнивает его к целому дереву, а не к половине. Милк в этой легенде производит впечатление существа большого, но не гигантского: за раз уносит только одного человека, может получить смертельную рану от выпущенной из лука стрелы…

Формулировка «очень большой голый человек», безусловно, указывает на отсутствие одежды — но означает ли она отсутствие шерсти на теле? Во всяком случае, художник Анатолий Рафаилович Брусиловский, при оформлении книги учитывавший указания Санги, изобразил этого загадочного людоеда существом хотя и бесшерстным, но при этом — абсолютно «снежночеловеческого» или, если угодно, «питекантропского» облика.

То странное оцепенение, что охватывало охотников, — хорошо известный по множеству описаний парализующий ужас, с которым очень трудно справиться неподготовленному человеку, даже если прежде он бесстрашно выходил против опасного зверя. В данном же случае обитатели стойбища оказались абсолютно не подготовлены к встрече с подобным противником: он прежде в их краях не появлялся, лишь древние старики вспомнили старинное предание о таком милке, никак не соответствующем представлению ни о духах, ни о зверях, ни о вражеских воинах.

Слова, которые милк бормочет сам себе, на сей раз (в отличие от прошлого эпизода) невозможно считать реальностью. Ну что ж — народные сказители, люди с мифологизированным сознанием, не сомневались, что даже звери и птицы способны говорить… причем все они общаются на языке, понятном как друг другу, так и нивхам. Кроме того, эпизод при всех обстоятельствах давний, прошедший через цепочку пересказов.

А вот насколько он давний — вопрос отдельный: очень может статься, что это «давно, когда — никто не помнит» лишь на считанные десятилетия отстоит от публикации Сатунина.

Примечательно, что Владимир Санги довелось соприкоснуться с криптозоологией и лично — но опять-таки этого не осознать. В 1961 году он участвовал в случайной поимке, видимо, последнего экземпляра сахалинского осетра Acipenser mikadoi — рыбы, к тому времени считавшейся исчезнувшей на Сахалине уже несколько десятилетий. Впрочем, смутные сообщения о таких осетрах продолжают поступать почти вплоть до конца ХХ века, но лишь как о криптидах. По ту сторону Татарского пролива они встречаются до сих пор, причем, похоже, не только доживающие свой век взрослые особи (продолжительности их жизни почти равна человеческой): даже одно крохотное нерестилище, последнее в мире, еще держится… Но для Сахалина A. mikadoi — давно уже предмет криптозоологии.

Энн Патнем⁴, из книги «Восемь лет среди пигмеев»

(М., Издательство восточной литературы, 1961)

Нехотя отправилась я домой. Войдя в лес, остановилась, чтобы прислушаться. Луна только что взошла, и слабый свет ее не мог рассеять мрака на лесной тропе. Немного погодя я услышала, что вновь загремели барабаны, которым вторил глухой звук деревянного инструмента. Раньше я никогда не слышала такой музыки в деревне пигмеев. Она была ужасной и гнетущей. Внезапно среди боя барабанов я услышала новый звук. Он напоминал отчасти мычание коровы, ожидающей дойки, отчасти звук рога, но с более низким тоном. Это был Эсамба. Все обрывки разговоров местных жителей, все фантастические слухи об Эсамбе внезапно всплыли в моей памяти. Где бродит Эсамба, там — смерть. Этот жуткий, низкий звук был голосом несчастья. Я съежилась от страха, прижавшись к стволу дерева. Дома я, конечно, стала бы рассуждать об этом трезво и, безусловно, нашла бы успокаивающие объяснения. Но здесь, в джунглях, все было иначе. Страх держал меня, как в тисках. Я была одна среди незнакомого мне мира — женщина в ночных джунглях, не имеющая даже перочинного ножа или булавки от шляпы, которыми можно было бы обороняться от неожиданного врага. Я прижалась спиной к стволу огромного акажу, сердце мое стучало, словно камнедробилка. Я не решалась искать убежища в деревне пигмеев, но в то же время боялась идти через темный лес к гостинице. Вновь раздалось мычание. На этот раз много правее деревни пигмеев. Как оно могло так быстро передвинуться далеко в сторону? В горле у меня пересохло. И вновь из темноты донеслось холодящее кровь мычание, но уже с другой стороны. «Бог мой, — думала я про себя, — он движется по кругу, чтобы отрезать мне путь домой». Теперь меня охватил ужас. Я побежала к нашему лагерю, прыгая через корни, цепляясь за свисавшие лозы лиан. Тени казались мне корнями, и я старалась не задевать их; корни выглядели, словно тени, и я спотыкалась о них. Ветви хватали меня, точно жадные руки. Теперь голос Эсамбы исходил только с одной стороны. Он был где-то сзади, недалеко. Я попыталась бежать быстрее, но, к сожалению, была очень плохой спортсменкой. Подсознательно я спрашивала себя, почему я спасаюсь бегством. Все, что я знала об Эсамбе, я почерпнула из нескольких разговоров возле костра и отдельных слов, произнесенных шепотом. Я слышала мычание все ближе и ближе и чувствовала, что не смогу добежать до гостиницы⁵. Я надеялась лишь на то, что смогу добраться до негритянской деревни, расположенной на пути к дому. В стороне от тропинки послышался другой — шелестящий звук. Казалось, там, в темноте, движется какое-то животное или человек. Последние остатки храбрости покинули меня, и я, громко крича, влетела по тропинке в деревню, а затем в дом Абазинги, смотрителя за животными нашего лагеря. Он протянул руку за копьем и прыгнул к двери, но я позвала его назад.

— Нет, нет, не ходи! — закричала я. — Там Эсамба!

Он повернулся ко мне, на его черном лице и в глазах застыл страх.

— Мадами видела Эсамбу? — спросил он.

— Я слышала его, но ничего не видела, — ответила я, тяжело дыша.

— Ваше счастье, Мадами, — сказал он. — Всякий, кто увидит Эсамбу, умирает в течение ближайших двух дней.

Я сидела у очага Абазинги, пока не отдохнула, а он рассказывал мне об Эсамбе. Когда Эсамба появляется, умирают деревья, а маленькие ручьи высыхают, клялся Абазинга. Когда бродит Эсамба, даже мужчины прячут свои лица в постели, чтобы не видеть его и не умереть. В ту ночь я больше не слышала голоса Эсамбы.

От редакции

Год издания английского первоисточника (Anne Putnam «Madami. My eight years of adventure with the Congo pigmies») — 1954 г. На тот момент Энн Эйснер Патнэм (1911—1967) действительно провела с пигмеями восемь лет. Проведет еще четыре, но об этом, к сожалению, напишет не книгу, а лишь одну статью: «My Life with Africa’s Littlest People», The National Geographic Magazine, Feb. 1960. Эпизод с Эсамбой, судя по косвенным данным, имел место где-то в 1950—1952 гг.

Итак, кто такой Эсамба? Образ его, безусловно, глубоко мифологизирован и обвешан множеством пугающих, откровенно фантастических способностей. Справедливости ради уточним: пигмеи, в чью мифологию (или круг знаний?) входит Эсамба, о нем стараются помалкивать, а наиболее фантастические подробности исходят от банту («негритянская деревня», как неполиткорректно по нынешним меркам высказалась Патнэм, — именно поселение банту), которые с джунглями на «вы». Но в любом случае ничего удивительного: традиционная психология мифологизирует практически всё сколько-нибудь опасное и загадочное.

Вместе с тем эта «мифологическая облицовка», похоже, создана вокруг существа из плоти и крови: издающего мычащий рев, способного быстро передвигаться сквозь заросли, свободно ориентирующегося в ночной тьме…

У советских издателей ответ был готов — и он, вынесенный в предисловие к книге, звучит следующим образом:

«У многих народов, находившихся на стадии формирования классового общества, существовали организации, объединявшие верхушечную часть общины — старейшин и членов знатных и богатых родов. Деятельность этих обществ связывалась с духами — в данном случае с духом Эсамба, голосом которого считался звук особого музыкального инструмента. Собрания членов обществ были тайными, их участники иногда появлялись переодетыми в обрядовую одежду и изображали духов. Весь церемониал был рассчитан на запугивание рядовых общинников. Тайные общества помогали выделявшейся верхушке утверждать свою власть над остальной массой населения.

Тайное общество Эсамба, очевидно, было создано богатой верхушкой племени бабира, жившего по соседству с бамбути. Ритуал этого общества был рассчитан на устрашение не только рядовых членов своего племени, но и пигмеев бамбути, связанных с бабира особой зависимостью».

Особенно впечатляет в этой формулировке слово «очевидно». Дело в том, что нет никаких оснований не только для очевидности, но и для каких-либо подозрений в пользу этой версии. О тайном обществе «Эсамба» и связанных с ним обрядах отсутствуют не только подобные сведения, но и вообще какие бы то ни было. О нем не слышал НИКОГДА и НИКТО. Самое показательное, что не слышали о нем ни исследователи, работавшие с пигмеями и окрестными банту (а ведь среди тех, кто прошел через «лагерь Патнэм», был знаменитый антрополог Колин Тернбулл, основатель так называемой этномузыкологии, уделивший особое внимание музыкальным инструментам пигмеев), ни представители колониальной администрации, которым о таких обществах положено знать по долгу службы. Так что «Издательство восточной литературы» открыло все это, что называется, буквально «на кончике пера»: исходя из идеологических представлений о том, какими методами «богатая племенная верхушка» может утверждать власть над своим и соседними племенами.

Между тем сведения об африканских вариантах реликтовых гоминоидов как раз существуют. Кто они и как соотносятся с «главными» видами, распространившимися по Евразии до Нового Света включительно, — отдельный вопрос, на нынешнем уровне знаний не решаемый. Конечно, разница между африканскими и азиатскими слонами, носорогами, буйволами превышает видовой уровень, но вот львы (во всяком случае, современные), гепарды и леопарды в Африке и Евразии отличаются не больше, чем на уровне подвидов. А уж наш собственный вид, Homo sapiens, демонстрирует и того меньшие отличия…

Но в любом случае «мычание» — один из тех звуков, которые для реликтовых гоминоидов довольно-таки характерны: это подтверждается многими описаниями!

---

¹ То есть «сахалинские легенды»: использовано нивхское название острова Сахалин. (Здесь и далее — прим. авт.)

² В мифологии сахалинских нивхов — злой дух «низшего порядка».

³ То есть «тесть»: в данном случае — более влиятельный род. У нивхов была обычна форма союза двух родов, один из которых, ахмалк («тести»), считался старшим, а другой, ымхи («зятья»), — младшим.

⁴ Anne Eisner Putnam — по современным нормам ее фамилию правильнее перевести как «Патнэм».

⁵ Эта «гостиница» — часть так называемого «Лагеря Патнэм», основанного супругом Энн. Лагерь этот раскинулся непосредственно в джунглях, так что фактически речь идет о жилом корпусе для антропологов и этнографов, регулярно приезжавших туда изучать пигмеев.