Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 7(9), 2020.

Лет в четырнадцать мы с друзьями были одержимы уже не Гарри Поттером, а темным лордом — из духа противоречия. Тогда же и родилась в наших незрелых умах идея создания крестражей, и первым, кто решился на расщепление собственной души, был Толик Лямкин, омега в нашей компании. Мы его и не подначивали — но он, наверное, видел в этом акте единственный способ хоть чуть-чуть приподняться в мальчишеской иерархии.

Своим крестражем Толик собирался сделать сфинкса: мы жили на Васильевском острове, и идти до Университетской набережной нам было совсем недалеко.

Я хорошо помню тот ноябрьский вечер, злые невские волны и пронизывающий ветер с воды. Машины шли по набережной плотным потоком, но пешеходов почти не было. Ничего интересного для расщепления своей души Толик не придумал — дождался появления случайного прохожего, выскочил из-за постамента сфинкса с криком «Авада Кедавра» и собирался воткнуть кухонный нож прохожему в сердце, но внезапно остановился и попятился. И выронил нож.

Мы стояли тут же, за постаментом и, несмотря на шум машин, ясно расслышали:

— Этот сфинкс занят. Он уже давно крестраж.

Толик то ли икнул, то ли всхлипнул, мы высунулись из-за постамента — прохожий был одет в куртку, и тень от капюшона полностью закрывала его лицо. И… почему-то было страшно — оттого, что не видно его лица. Эдаким нехорошим, ватным ночным ужасом перед темнотой и смертью…

— Я… пошутил… — промямлил Толик тоненько и плаксиво.

— Пошутил? С древней магией не шутят. Тот, кого нельзя называть, не первым придумал заключать осколки своей души в крестражи. Но он был мелок — по-настоящему великие люди создавали крестражи на костях тысяч людей. И вовсе не злодейство раскалывало их душу, нечто большее — то, что и делало их великими. Взгляни хоть на эти два крестража — их простая красота совершенна. У кого поднимется рука их уничтожить? Этот фараон имеет немало крестражей — например, два колосса неподалеку от Фив. Все чудеса света — чьи-то крестражи, залог бессмертия. Посмотри на ту сторону Невы, видишь всадника?

— Он тоже крестраж? — спросил Толик еле слышно.

— Нет, — незнакомец покачал головой, и в этот миг мне показалось, что у него какая-то неправильная голова. — Так что, тварь дрожащая, иди-ка лучше домой. Убийством прохожего можно расщепить твою мелкую душонку, но для бессмертия этого мало.

А когда незнакомец прошел мимо нас, мы увидели его профиль — это был кинокефал, псоглавец, и не один я мог в этом поклясться. Признаться, я думал, что поседел…

И Толик уныло поплелся следом за незнакомцем, но никому из нас не хватило смелости его остановить. Больше мы его не видели — в школе нам сказали, что он с родителями уехал в Москву.

Меня теперь частенько тянет на то место. Я подолгу смотрю на сфинксов с лицами мальчика-фараона и думаю о его бессмертии. И еще о том, что у Анубиса — проводника в мир мертвых — голова шакала. Меня мучает чувство вины и собственной ничтожности. А вокруг шумит поставленный на костях город-крестраж. Но разве же он не прекрасен?