Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 11(13), 2020.

Так же, как и в книжной литературе русского Средневековья, в народном творчестве этого периода еврейская тема была представлена во множестве самых различных произведений. Причем она не только отразилась в ряде фольклорных сюжетов, образов и мотивов, но и показала специфику взаимоотношений славянской и еврейской культур, разностороннее влияние еврейской части Библии (Танаха) на средневековую русскую литературно-фольклорную традицию, а также процесс оплодотворения русской духовности под влиянием библейского (в том числе и «ветхозаветного», то есть сугубо древнееврейского) мировоззрения. Тем не менее следует признать, что в связи со специфическим, глубоко религиозным восприятием мира в Средние века, с как бы «целостной верой» в ту эпоху, охватывающей все стороны жизни, а также с абсолютным отсутствием веротерпимости в средневековом русском обществе отрицательное отношение к евреям встречается в фольклоре русского Средневековья значительно чаще, нежели положительное (последнее, правда, изображалось в весьма ярких тонах, ибо касалось еврейства библейских времен, представленного в Библии, и было преисполнено глубоким религиозным христианским чувством). Конечно, негативное восприятие еврейства имеет место и в русском народном творчестве более поздних времен, объясняясь зачастую уже иными причинами, например распространенностью бытовой юдофобии, расширением торговых и других контактов русских с евреями, а следовательно, и появлением конкуренции между русскими и еврейскими купцами, и т. д. Однако нерелигиозные (или околорелигиозные) причины негатива по отношению к евреям в русском фольклоре Средних веков также существовали (к примеру, распространенность порожденного невежеством средневекового поверья об «употреблении» евреями в ритуальных целях крови христианских младенцев), хотя эти причины и не были тогда главными, уступая место сугубо религиозным. Среди восточных славян еще в начале XI в. распространялись разговоры о том, что многие христианские «святые мужи» будто бы претерпевали много мучений от евреев, и о том, что евреи, мол, пользуясь покровительством некоторых князей, отвращали многих славян от христианства. Об этом также писалось в древнерусских книгах того времени, например в летописи XI в. и в Киево-Печерском патерике (в последнем записано предание о том, как «учение еврейское» проникло сквозь затворы Печерского монастыря и «заразило» Никиту Затворника), а также говорилось из уст митрополита Иоанна, Феодосия Печерского и других церковных авторитетов, подкреплявших подобные разговоры в народе. Но наряду с такими разговорами, складывавшимися в народные сказания, уже в этот период, то есть уже в Киевской Руси, росло недовольство торговой деятельностью евреев, которых тогда было немало в Киеве (возможно, это были хазары) и с которыми имелись постоянные торговые контакты, о чем говорится в древнерусских летописях, равно как и о наличии в древнем Киеве «Жидовских ворот», «Жидовской улицы» и синагоги. Заметим, что евреи в Киевской Руси жили, очевидно, не только в самом Киеве, но и в других местах. Так, имеются сведения об их присутствии в Новгороде. Кстати, в «Новгородской кормчей» (1282 г.) находим словарь под названием «Речь жидовского языка, преложена на русскую», составленный крещеным евреем этого города [3, с. 196].

Одним из самых первых устных преданий, возникших на древнерусской почве и повествующих, кроме прочего, о евреях, явилось предание об избрании веры в Киевской Руси. Позднее (уже в северо-восточной Руси) это предание было зафиксировано в общерусской летописи. Здесь говорилось о том, как к князю Владимиру — «крестителю Руси» — приглашались еврей, латинянин и византиец. Князь расспрашивал их о религиях, которые они исповедовали, и размышлял о том, какая вера больше подойдет для его народа. Всем известно, какую веру он выбрал. Но, тем не менее, чрезвычайно интересно само по себе то, что иудаизм до принятия Русью христианства был, возможно, для Владимира одним из вариантов дальнейшего пути духовного развития его государства. Впрочем, данное предание основано на «бродячем» мотиве — мотиве приглашения к правителю государства представителей разных религий. Этот мотив существовал в различных вариантах еще задолго до времени княжения Владимира (Х в.); встречается он, кстати, и в Талмуде, хотя звучит здесь совершенно иначе и не имеет, конечно же, к восточнославянскому князю никакого отношения.

Следует подчеркнуть, что древнерусская устная словесность переняла у древнееврейской литературы и фольклора (главным образом позаимствовала из Библии) ряд образов, а также характерных форм художественного слова. Ярким примером может служить древнееврейский образ пастыря, фигурирующий и в русских духовных стихах¹ (скажем, в духовном стихе о «святом Егории»), и в русских народных легендах религиозного содержания, и в некоторых других произведениях. Вспомним в этой связи, что человек (Адам) еще в раю являлся пастырем животных и впервые употребил свое слово для их именования. Пастырями в прямом смысле выступают в Библии и любимый сын Авраама, и Ной в своем ковчеге, и младший сын Исаака, получивший благословение отца, и Иосиф, вся трогательная история которого основана на подробностях пастушьей жизни, и многие другие. Таким образом, перед нами раскрывается яркий пастуший мир в Библии. В «Ветхом Завете» фигурируют и пастыри в переносном смысле: скажем, Моисей в пустыне водил народ как пастырь. Вообще, сам еврейский народ часто называем не только в Св. Писании², но и в литературе и фольклоре многих народов, в том числе и в русской словесности Средних веков, «народом-пастырем», то есть представителем чистого понятия о Едином Б-ге, которое, как пишется во многих источниках (скажем, в послании старца Вассиана московскому великому князю Иоанну (XV в.), ярко отразившем религиозное умонастроение русского народа), спасительно для всего человечества и необходимо для него, как пастырь для паствы. Заметим, что такое отношение в Московии чаще всего касается еврейства библейских времен и в большинстве случаев резко меняется в худшую сторону, когда речь заходит о еврействе постбиблейском, — как это видно на примере «Просветителя» Иосифа Волоцкого (XV в.) [см.: 4].

В фольклоре средневекового Московского государства были весьма распространены также такие формы древнееврейского художественного слова, как изречение, притча, параллелизм, видение и аллегория [см.: 10, с. 123—135]. Без сомнения, эти формы распространились в средневековой русской устной и письменной словесности под прямым влиянием Библии (к примеру, ярко видна библейская стилистика во многих частях былин и духовных стихов русского народа).

Что же касается «ветхозаветных» сюжетов, то на них также основаны очень многие духовные стихи, легенды и произведения некоторых других фольклорных жанров (например, духовный стих «Плач Адама»). Встречаются в русском средневековом фольклоре и многие древнееврейские (библейские) мотивы. Так, в духовном стихе о Федоре Тиринове, мальчике-герое («богатыре-малолетке»), очевидна параллель с библейским рассказом о битве юного Давида с Голиафом. Только вместо Давида здесь фигурирует Федор, а сам заимствованный мотив приобретает уже антиеврейскую окраску: противником героя оказывается «богатырь Жидовин», выдвинутый «жидовскою силою» — как вражеским войском — на поединок с Федором. Под этой «силой» и «царем юдейским», возможно, подразумеваются хазарское войско и каган³. Но следует заметить, что в стихе борьба Федора со своими противниками образно представлена именно как борьба христианства с иудаизмом (хотя известно, что далеко не все хазары были иудеями) [см.: 2, ч. 1—2, с. 105—136]. Кстати, упоминаемый выше стих о Егории Храбром («святом Егории») изображает борьбу героя уже не только с евреями (представленными метафорой «пилы жидовские»), но и с представителями других религий; так, здесь против него направлены еще и «топоры немецкие», и исламская «смола в котле». В доспехах и на коне, с копьем булатным в одной руке и с Евангелием в другой Егорий борется против других религий, от которых, как сказано в стихе, он и его мать София «претерпели страшные муки» [там же, с. 161].

Безусловно, на духовное сознание русского народа в Средние века оказала огромное влияние церковная гимнография, в которой, конечно же, наряду с «новозаветными» присутствовали и «ветхозаветные» мотивы и элементы. Среди молитв, читаемых в русских православных церквах, были и прямо заимствованные из Танаха (скажем, псалмы Давида, весьма почитаемые в христианстве) [см.: 9].

Молитвословие в значительной степени воздействовало на развитие средневекового русского народного творчества. Так, элементы церковных гимнов обязательны в некоторых фольклорных жанрах (например, в заговорах и заклинаниях); гимнография значительно повлияла на возникновение такого специфического русского фольклорно-литературного жанра, как покаянные стихи; кроме того, «ветхозаветная» книга Псалтирь настолько была распространена и почитаема в средневековом русском обществе, что легла в основу создания ряда так называемых «гадательных Псалтирей», по которым народ в течение нескольких столетий занимался гаданием [8, с. 82]. Особенно ощутимо значительное влияние церковных гимнов на фольклор старообрядцев, приобретший свою специфику в XVII в., вскоре после церковного раскола в Московии. Многочисленные эсхатологические мотивы в этом фольклоре, высказывания о приходе «царства антихриста» (после реформы патриарха Никона) нередко «подкреплялись» различными элементами молитв [см.: 1, с. 70—77].

Стоит упомянуть, в связи с влиянием Танаха и вообще древнееврейской религиозной этики на развитие русского фольклора в Средние века, и о распространении в ту эпоху в Московской Руси сборников загадок, напрямую связанных с библейским текстом. Эти загадки были явным продуктом народного творчества, позднее записанным неизвестными книжниками, и подтверждали, как и многие другие фольклорные памятники, глубокое проникновение иудео-христианской религиозной культуры в сознание русского народа в Средние века. В сборниках загадок обычно задавался определенный вопрос (например: «Деревян ключ, водян замок, заяц убежал, а ловец погиб»), после чего давался ответ («Моисей ударил жезлом море и прошел, а Фараон погиб») [11, ч. 1—2, с. 120].

Во многих фольклорных произведениях Киевской и Московской Руси нашли отражение и другие, помимо Танаха, древнееврейские памятники. К примеру, в древних русских преданиях не раз встречается сюжет о Лолите («Лилуте», как она именуется на русской почве), будто бы первой жене Адама, которая изменила ему, смешалась со злым духом и сделалась праматерью поколения бесов. Этот сюжет взят из еврейской баснословной истории, записанной еще в глубокой древности, а позднее распространившейся по всей Европе. В Московии, как и в других европейских странах, он фигурировал и в фольклорных, и в литературных памятниках (скажем, в «Повести о бесноватой жене Соломонии»). Очень часто русскими использовались для создания фольклорных произведений (чаще всего легенд и сказаний) также древнееврейские апокрифические памятники; на основе таких памятников создавались, к примеру, легенды об Адаме и Еве, о Ное, об Исходе Моисеевом, а также многочисленные сказания о Соломоне — одном из наиболее часто встречающихся в древней русской литературе персонажей древнееврейской истории⁴.

Говоря вообще о еврейской теме (вне зависимости от текста Танаха) в средневековом русском фольклоре, заметим, что наиболее часто она встречается в легендах, сказках, преданиях, а также обрядовых и необрядовых песнях. Обычно о евреях и о еврейской религии в этих произведениях, по понятным причинам, говорится в отрицательном духе. Так, например, в одной из новгородских легенд об архиепископе Иоанне иудаизм называется «бесовской верой»; с ним сравнивается обман народа, поверившего бесу, превращавшемуся в блудницу и нарочно перед людьми выходящему из келии Иоанна.

К сожалению, следует признать, что уже упомянутое выше представление, зародившееся в Средние века, о том, что евреи в ритуальных целях будто бы умерщвляют христианских младенцев и используют их кровь, было в Московской Руси очень распространено в течение ряда веков. Среди людей, фанатически веривших во все рассказы о «евреях — убийцах детей», имели хождение различные легенды и предания на данную тему. В связи с этим всегда, когда в средневековые времена, а нередко и в более поздние периоды во многих европейских и азиатских странах, в том числе и на Руси (Южной и Северной), находили убитых детей, подозрение в первую очередь падало на евреев. Кстати, существовало древнее еврейское апокрифическое предание о том, что фараон, страдая проказой, приказывал приносить к нему еврейских младенцев и омывался их кровью. На основе этого предания на Востоке зародилось поверье, будто бы кровь младенца (и особенно первенца) очищает от проказы. С Востока это поверье перешло в Московскую Русь, где укоренилось в ряде народных суеверий. Но в Московии оно приобрело сугубо антиеврейскую окраску и обычно соединялось с представлениями об умерщвлении евреями младенцев. Так, например, в «Повести о новгородском белом клобуке» — одном из основных русских памятников XVI в., подкреплявших официальную идеологию этого времени, — содержался отрывок о том, что евреи будто бы посоветовали римскому императору Константину выкупаться в крови младенцев мужского пола, чтобы излечиться от проказы. Данный отрывок, основанный на вышеназванных народных представлениях, отразил часть распространенного в XVI—XVII вв. в Московии предания о «Москве — третьем Риме», где упоминается, помимо прочего, и о Константине, сделавшем христианство государственной религией Римской империи.

Наглядным подтверждением народных представлений в Московской Руси (позже — в России) о том, что детскую кровь евреи будто бы не только используют в ритуальных целях, но и лечат ею проказу, является также «Легенда об умерщвленном младенце», дошедшая до нас в списке XVI в., но, видимо, созданная ранее. В этой легенде высшее правосудие спасает уже умершего младенца (он воскресает), но, тем не менее, целебное свойство детской крови здесь не отвергается, а евреи представлены злодеями [5, с. 208—210].

Еще одной распространенной на средневековой русской почве легендой на еврейскую тему является «Легенда об оживленной курице». Здесь отражен спор между христианином и евреем по поводу воскресения Иисуса Христа на третий день после смерти. Христианин, придя домой к еврею на «святой неделе» после христианской пасхи (еврей в это время, по легенде, «пребывал в унынии»), сказал, что нет ничего невозможного для Б-га и что может воскреснуть даже вареная курица, лежавшая в этот момент на столе у еврея. Согласно легенде, эта курица действительно воскресла, замахала крыльями и даже снесла яйцо [5, с. 218]. Интересно, что в украинском фольклоре есть колядка (начинающаяся словами «Ой, дівча, дівча, дівча жидівча!..»), сюжет которой очень похож на сюжет вышеупомянутой легенды: здесь тоже оживает мертвая птица, что приводит еврея, как сказано в тексте, в остолбенение [там же]. В этой колядке, как и в русских легендах, чувствуется резкий негатив по отношению к евреям.

С отрицательным образом еврея в средневековом русском фольклоре связаны еще некоторые произведения. Например, в одном из вариантов сказочного сюжета о «благодарном мертвеце» фигурирует некий еврей «немилостивый»; он на базаре волок за собою мертвое тело человека, который должен был ему при жизни большую сумму денег, но не отдал. Мертвеца у еврея выкупил сын купца, о похождениях которого далее повествуется в сказке. Заметим, что данный сюжет позднее (в XVII в.) лег в основу создания в Московской Руси «Повести о некотором купце, како мертвое тело у жидовина скупи и царство себе приобрете» [6, с.71—78].

В заключение рассмотрения еврейской темы в русской народной словесности Средних веков подчеркнем, что, несмотря на многочисленные антиеврейские выпады, русский средневековый фольклор очень многое почерпнул из еврейской культуры (что видно из текста нашей статьи), и, в первую очередь, — «высочайшую мысль о Едином Б-ге как основную мысль всякой чистой нравственности, зародыш всякой гармонии и всякого устройства в человеческом мире» [10, с. 124]. За это русский народ в душе своей, безусловно, не может не испытывать благодарности еврейскому культурному влиянию и еврейскому духовному началу.

Литература

1. Абрамович С., Ткачев Ю. Библия и древняя русская литература. — Черновцы: Рута, 1999. — 80 с.

2. Веселовский А. Разыскания в области русских духовных стихов. — СПб.: Тип. Императ. АН, 1879—1881. — Ч. 1—2. — 228 с.; ч. 3—5. — 150 с.

3. Древнерусская литература: Изображение общества. — М.: Наука, 1991. — 241 с.

4. Иосиф Волоцкий. Просветитель. — Казань, 1857. — 128 с.

5. Костомаров Н. Памятники старинной русской литературы допетровского времени. — Вып. 1. — СПб., 1860. — 303 с.

6. Памятники литературы Древней Руси: XVII в. Кн. 1. — М.: Худож. лит., 1988. — 704 с.

7. Прохоров Г. Прение Григория Паламы «с хионы и турки» и проблема «жидовская мудрствующих» // Труды Отдела древнерус. лит. Ин-та рус. лит. АН СССР. — Т. 27. — Л.: Наука, 1972. — С. 329—369.

8. Сперанский М. Из истории отреченных книг. — Ч. 1—3 / Памятники древней письменности. — Т. 129—137. — СПб., 1899—1900. — 376; 217 с.

9. Ткачев Ю. Дидактическая традиция в средневековой русской литературе (XIV—XVII вв.). — Черновцы: Рута, 1999. — 226 с.

10. Шевырев С. История поэзии. — Т. 1: История поэзии индийцев и евреев. — СПб.: Тип. Императ. АН, 1887. — II, 210, IV с.

11. Шевырев С. История русской словесности. — СПб.: Тип. Императ. АН, 1887. — Ч. 1—2. — LXIX, 164, 214 с.; ч. 3—4. — XVI, 223, 126 с.

---

¹ Духовные стихи — особый восточнославянский песенный жанр фольклора, тесно связанный с книжными источниками религиозного содержания: апокрифами, житиями и т. д. (Здесь и далее — прим. авт.)

² В Танахе, как известно, несколько раз еврейский народ называется также «стадом», водимым Всевышним — Пастырем (с таким же определением встречаемся и в Талмуде).

³ Интересно, что в фольклоре и литературе Древней Руси князь Владимир Великий не раз именовался «каганом» (скажем, в «Слове о законе и благодати» он назван «великим каганом нашея земли»). Этим словом назывались и другие князья, что говорит о некотором культурном влиянии хазар на восточное славянство.

⁴ Возможно, элементы еврейских литературных и фольклорных произведений и вообще еврейская тема были очень широко представлены также в фольклоре русских «еретиков» XV—XVI вв. (так называемых «стригольников» и «жидовствующих»), поскольку предполагаемым первоначальным распространителем их «ересей» был «Захария евреянин», который, по мнению Г. Прохорова, являлся караимом [7, с. 329—369]. Названные «ереси» (особенно вторая) во многом сближались с иудаизмом, за что боровшиеся с ними церковные лидеры (Иосиф Волоцкий, архиепископ Новгородский Геннадий и некоторые другие) постоянно отождествляли их представителей с иудеями. Но, к сожалению, до нас не дошли никакие сведения о фольклоре этих «еретиков», как и почти все их литературные произведения (сохранилось только «Лаодикийское послание» Федора Курицына).