Часть 4. Описания реликтовых гоминоидов в источниках XVIII в.

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 7(9), 2020.

В восемнадцатом веке на западе Европы о реликтовых гоминоидах можно говорить уже лишь как о «последних из могикан». Хорошим англоязычным источником информации тут можно назвать книгу «Wolf-children and feral man» (Singh and Zingg, 1942). В той ее части, которая касается «дикого человека», работа авторов выше всяких подозрений, потому что они, как и Бернхаймер (Wild men in the Middle Ages, 1952), не подозревали, о чем пишут на самом деле. Например, они сообщают (цит. Tafel 1848: 123—24) о следующем случае, имевшем место в Испании (стр. 230):

«По словам Ле Руа¹, пиренейские пастухи, которые пасли свои стада в лесу Ивари (Ivary), видели в 1774 году дикого человека, обитавшего в расщелинах скал. На вид ему было около тридцати лет, он был очень высок, покрыт волосами, как медведь, а бегать и прыгать мог с проворством серны. Он выглядел веселым и счастливым, а характер его, судя по описаниям, не был лишен благородства. Он никогда ни с кем не вступал в общение и явно не проявлял к этому никакого интереса. Он часто подходил к хижинам пастухов, не делая никаких попыток что-либо украсть. Молоко, хлеб и сыр, по-видимому, были ему совершенно незнакомы, потому что он не брал их даже в тех случаях, когда они попадались ему на пути. Больше всего ему нравилось пугать овец и разгонять стада. Когда пастухи натравливали на него собак (а это бывало часто), он исчезал со скоростью стрелы, выпущенной из лука, и никому не позволял приблизиться к себе. Как-то утром он подошел к одной из хижин вплотную, но, когда кто-то из бывших там людей попытался ухватить его за ногу, он рассмеялся и убежал. <…> Никто не знает, что с ним стало в дальнейшем».

Обратившись взгляд на Восточную Европу, мы узнаем (см. Раубер, 1888: 49—50, стр. 219, цитата из Вирея², 1817), что в 1767 году охотники из Фраумарка в Нижней Венгрии, охотясь в горах на медведя, вышли к пещере, в которой обнаружили совершенно голую дикую девушку. Она была высокой, крепкой, с кожей коричневого цвета, выглядела лет на восемнадцать. Девушка была очень испугана, все ее поведение казалось «чрезвычайно диким». Охотникам пришлось применить силу, чтобы заставить ее покинуть пещеру, но при этом она не кричала и не проливала слез. Наконец им удалось доставить ее в Карпфен, маленький городок в округе Альтсол, где девушку ожидало заключение в психиатрической лечебнице. Она ела только сырое мясо.…

А сейчас приведем особенно подробное описание морфологии гоминоида и его поведения в неволе (которое, как известно, резко контрастирует с состоянием животного в дикой природе), содержащееся в том же источнике, т. е. работе Раубера: см. стр. 237—40, цитата из Вагнера³, 1796. Курсивом выделены те особенности, которые помогают идентифицировать описываемое существо таксономически:

«…Далее предлагаю вашему вниманию информацию о диком юноше, который был обнаружен несколько лет назад на границе Зибенбюргена и Валахии (ныне Румыния — Д. Б.) и доставлен в Кронштадт (ныне Брашов — Д. Б.), где и пребывал до 1784 года. На протяжении этого времени я имел возможность наблюдать за его жизнью. Не могу сказать, при каких обстоятельствах бедный мальчик был спасен от своей жизни в лесу <…> однако следует в точности сохранить факты, иллюстрирующие печальную картину.

Это несчастное человеческое существо принадлежит к мужскому полу и обладает средним ростом. У него чрезвычайно дикий взгляд. Глаза его глубоко посажены и дико бегают из стороны в сторону. Его лоб сильно вогнут, а пепельно-серые волосы коротки и жестки. Его густые каштановые брови сильно нависают над глазами, нос мал и приплюснут. Его шея выглядит вздутой, а в области дыхательного горла виден зоб. Его челюсти слегка выступают вперед, обычно он дышит через рот, держа его при этом полуоткрытым. Его язык почти неподвижен, а щеки выглядят скорее впалыми, чем полными; кожа, покрывающая их, как и остальное лицо, грязно-желтоватого цвета. При первом же взгляде на это лицо, производящее дикое и какое-то звероподобное впечатление, чувствовалось, что оно не принадлежит разумному существу. <…> Другие части тела дикого юноши, особенно спина и грудь, были очень волосаты; мускулы на руках и ногах сильнее и более выражены, чем у обычных людей. Руки покрыты мозолями (предположительно это связано с тем, что все действия юноша осуществлял именно голыми руками, т. е. без каких-либо орудий), а кожа их толстая не только в области мозолей и грязно-желтая, как на лице. На пальцах у него были очень длинные ногти; а на локтях и коленях — шишковатые затвердения. Пальцы ног длиннее, чем обычно бывает у людей. Он ходил прямо, но немного тяжеловесно, казалось, проявляя тенденцию переваливаться с ноги на ногу. При этом его голова и грудь были выставлены вперед. <…> Он ходил босиком и не терпел, когда ему надевали обувь. Он был совершенно лишен дара речи, даже в том, что касалось элементарной артикуляции звуков. Звуки, которые он издавал, шествуя перед погоняющим его стражем, были неразборчивым бормотанием, которое переходило в завывания, когда он видел лес или хотя бы дерево. Так он, похоже, выражал желание вернуться к своему привычному местообитанию, ибо однажды, когда он находился в моей комнате, откуда была видна гора, вид покрывающих ее деревьев заставил его жалобно заскулить. <…> Когда я увидел его в первый раз, у него не было никакого чувства самоощущения. Вероятно, это было связано с его полным непониманием своего нового состояния и тоской по прежней жизни в дикой местности, которая возобновлялась, когда видел сад или лес. Этим же я объясняю, почему сперва он не выказывал ни малейшего волнения при виде женщин. Когда я снова увидел его через три года, эта апатия и безразличие исчезли. Как только он увидел женщину, то разразился неистовыми криками радости и попытался выразить свои пробужденные желания, прибегнув также и к жестам. <…> Однако он проявлял гнев и непокорность, когда был голоден и хотел пить; в этих случаях было очевидно его желание напасть на человека, хотя при других обстоятельствах он не причинял вреда ни людям, ни животным. Помимо исходного строения человеческого тела, которое ожидаемо производит жалкое впечатление в этом состоянии дикости, и помимо того, что он ходит прямо, в нем не было видно всех характерных черт, по которым люди отличаются от животных; нельзя было без сострадания видеть, как это беспомощное существо ковыляло, погоняемое своим хозяином, рыча и дико сверкая глазами, подобно хищному зверю, безразличное ко всему, что его окружало. Чтобы обуздать это неукротимое желание побега, его предварительно связывали, когда он приближался к воротам города, за которыми виднелись сады и леса. Его должны были сопровождать несколько человек, потому что иначе он вырвался бы на свободу и убежал в свои прежние места обитания. Вначале его пища состояла лишь из разного рода древесных листьев, трав, корней и сырого мяса. Приучить его к приготовленной на огне пище удалось очень медленно; по словам заботившегося о нем человека, для этого потребовался целый год, за который его животная дикость явно уменьшилась.

Я не могу сказать, сколько ему было лет. Судя по внешности, его возраст составлял от двадцати трех до двадцати пяти. Вероятно, он никогда не научится говорить. Когда я снова увидел его через три года, он по-прежнему был нем, хотя во многих других отношениях явно изменился. Выражение его лица все еще сохраняло что-то звериное, но стало мягче. <…> О желании есть (а человеческую пищу он теперь любил во всех видах, особенно предпочитая бобовые) он сообщал при помощи характерных звуков. Когда кто-нибудь приносил ему пищу, он выказывал явно видимое удовлетворение. Иногда он пользовался ложкой. Он уже привык носить обувь и одежду, но не обращал внимания, если они были сильно порваны. Мало-помалу он приучился находить дорогу домой без провожатого; однако единственная работа, для которой он оказался пригоден, состояла в том, чтобы наполнять у колодца кувшин с водой и приносить его к дому. Это так и осталось единственной помощью, которую он мог оказать своему опекуну. Он также знал, как обеспечить себя пищей, прилежно посещая дома, где его подкармливали. Инстинкт подражания проявлялся у него во многих случаях, но ничто из этого не закреплялось настолько, чтобы сделаться постоянным. Даже если он подражал чему-то несколько раз, то вскоре снова забывал об этом, за исключением случаев, связанных с его основными потребностями (такими, как еда, питье, сон и т. п.), а также всего, что имело отношение к ним. Ведомый только силой привычки, он возвращался в свой дом по вечерам, а в полдень посещал дом, где его кормили. Он так и не научился осознавать ценность денег: соглашался брать монеты, но только с намерением поиграть с ними, и беззаботно терял их. Он был во всех отношениях похож на ребенка, чьи способности только начали развиваться, — однако с той разницей, что не умел говорить и не достиг никакого прогресса в этом отношении. Сходство с ребенком проявлялось и в том изумлении, с которым он, разинув рот, смотрел на любой новый предмет, который ему показывали; а также с тем чувством сосредоточенности, с которым он переводил взгляд со старых предметов на новые. Когда ему показали зеркало, он заглянул за него, чтобы увидеть свое отражение. При этом он оставался совершенно равнодушен к тому, что не нашел там ничего, когда зеркало исчезло из его поля зрения. Звуки музыкальных инструментов, казалось, немного заинтересовали его, но это был очень слабый интерес, который не оставил никаких следов. Когда я подвел его к фортепьяно в своей комнате, он с видимым удовольствием слушал мелодии, но не осмеливался дотронуться до клавиш — и очень испугался, когда я попытался заставить его сделать это. С 1784 года, когда он покинул Кронштадт, я больше не имел возможности получать о нем никаких сведений».

Если бы все, кому довелось встретиться с необычным, фиксировали свои впечатления так же тщательно, как автор этого отчета! Мы считаем, что сделанное им описание говорит само за себя и не требует особых комментариев, несмотря на наше стремление подробно проанализировать конкретные эпизоды.

Из вышесказанного ясно, что нет никакой необходимости путешествовать в «географически отдаленные регионы», чтобы найти доказательства существования гоминоидов. Тому, кто руководствуется правильной теорией, достаточно посетить библиотеки и музеи, чтобы обнаружить достаточно доказательств их присутствия в исторические времена в центре Европы. Ясно также, что существа из приведенных нами описаний отнюдь не являются «аномальными» сапиенсами: морфологически они напоминают современного человека в той же степени, что и неандертальцы. Кроме того, черты «кронштадтского дикого юноши» полностью соответствуют неандертальским характеристикам — это касается как морфологии, так и локомоции (последняя была изучена на основе ископаемых останков). Рассматривая художественные изображения европейских гоминоидов, мы также безошибочно видим неандерталоидные черты во всех этих курносых панах, фавнах, сатирах и т. д. Самое лучшее изображение гоминоида, бок о бок с Н. sapiens, так что неандертальские особенности первого становятся абсолютно ясными при сравнении со вторым, — это скульптура дикого человека на северном портале собора Нотр-Дам в Семюр-Ан-Осуа, Прованс, Франция. Низкий свод черепа, размер лицевого отдела и ряд его специфических признаков, столь же специфическая посадка головы — все это указывает на совершенно «правильного» неандертальца.

Подведем итог: окаменелые останки неандертальцев (или, по крайней мере, останки, которые выглядят как неандертальские) известны в Европе с доисторических и исторических времен. Причины исчезновения неандертальцев неизвестны. Европа в исторические времена — теперь это тоже можно считать известным — была местом обитания гоминоидов, которые выглядели как неандертальцы. Ergo, эти гоминоиды — неандертальцы.

Как же вписывается в эту картину парантроп? Мы думаем, что никак.

Если Страсенбург захочет утверждать, что те описания, которые мы приводили выше, подтверждают его гипотезу, он должен будет объяснить, каким образом парантроп эволюционировал столь сильно, чтобы до такой степени походить на неандертальца. Учитывая различные эволюционные пути, которыми предположительно двигалась эволюция этих представителей высших приматов (причем в случае парантропа эволюционная «развилка» отстоит на миллионы лет), такой параллелизм, приведший к столь высокому морфологическому сходству, нуждается в очень серьезном объяснении.

Если же Страсенбург предпочтет выдвинуть свои собственные аргументы, ему придется признать возможность существования в Европе исторической эпохи одновременно трех типов двуногих приматов: H. sapiens, неандертальца и парантропа.

Как говорил Оккам, «не следует множить объяснения без необходимости». В данном случае именно Страсенбург должен продемонстрировать такую необходимость. При этом, конечно, следует учитывать, что парантроп в Европе — самая что ни на есть «странная персона».

Список использованных источников:

BERNHEIMER, RICHARD. 1952. Wild men in the Middle Ages. Cambridge: Harvard University Press.

GINI, CORRADO. 1962. Vecchie e nuove testimonianze o pretese testimonianze sulla esistenza di ominidi o subominidi villosi. Genus 18 (1—4).

HUNTER, DON, with RENE DAHINDEN. 1973. Sasquatch. Toronto: McClelland and Stewart.

LIEBERMAN, PHILIP, and E. S. CRELIN. 1971. On the speech of Neanderthal man. Linguistic Inquiry 2:202—22.

LUCRETIUS, TITUS CARUS. 1947. De rerum natura. Translated by Cyril Bailey. Oxford: Oxford University Press.

MAYR, ERNST. 1970. Populations, species, and evolution. Cambridge: Harvard University Press.

NAPIER, JOHN. 1973. Bigfoot. New York: Dutton.

PLUTARCH. 1792. Plutarch’s lives. Translated from the Greek by John Langhorne and William Langhorne. London: Dilly.

RAUBER, AUGUST. 1888. Zweite Auflage. Homo sapiensferus, oder Dieustünde der Verwilderten und ihre Bedeutung fur Wissenschaft Politik und Schule. Leipzig.

REINACH, SALOMON. 1899. Repertoire des vases peints grecs et etrusques. Tome 1. Paris: Ernest Leroux.

— // — . 1906. Deuxieme edition. Repertoire de la statuaire grecque et romaine. Tome premier. Paris: Ernest Leroux.

ROGINSKY, YAKOV. 1969. Problems of anthropogenesis (in Russian). Moscow: Vishaya Shkola.

SINGH, J. A. L., and ROBERT M. ZINGG. 1942. Wolf-children and feral man. New York and London: Harper.

STOLYHWO, K. 1937. Les praeneanderthaloides et les postneanderthaloides et leur rapport avec la race du Neanderthal. Ljubljana.

TAFEL, J. F. I. 1848. Die Fundamentalphilosophie in genetischer Entwickelung mit besonderer Rücksicht auf die Geschichte jedes einzelnen Problems. Tübingen: Expedition.

VIREY, J. J. 1817. Nouvelle dictionnaire d’histoire naturelle. Paris.

VLCEK, EMANUEL. 1959. Old literary evidence for the existence of the «Snow Man» in Tibet and Mongolia. Man (London), August, pp. 133—34.

WAGNER, MICHAEL. 1796. Beitrüge zur philosophischen Anthropologie und den damit Verwandten Wissenschaften. 2 vols. Wien: Joseph Stahel.

ZERCHANINOV, YURI. 1964. Is Neanderthal Man extinct? Moscow News, February 22.

(Окончание следует.)

Перевод Григория Панченко

ОТ РЕДАКЦИИ

Снова и снова напоминаем, что при оценке исследований, посвященных проблеме реликтовых гоминоидов, следует учитывать исторический фактор. Набор фактов и выводов, фигурирующих в «обычных» палеоантропологических публикациях, сейчас тоже сплошь и рядом требует серьезной корректировки с учетом нынешних знаний.

Например, горельеф «дикого человека» с капители собора Семюр-Ан-Осуа — безусловно, «наш» случай. Эта капитель, кстати, отлично сохранилась, ее исследовали и современные криптозоологи (в одном из следующих номеров мы постараемся рассказать об этом), и все они пришли к сходным выводам. Изображенная там сцена — не символическая, а самая что ни на есть бытовая, показывающая сбор пожертвований на строительство этого собора. Взносы на него делают представители самых разных сословий — среди них и бродячий артист (не крестьянин, как сказано в статье), который как раз развязывает кошелек… а к плечу его прижался спутник по актерской жизни: молодой гоминоид, выполняющий в труппе бродячих артистов, по-видимому, те же функции, которые позже были частично переняты дрессированными медведями — не случайно традиция обучения их цирковым трюкам подчеркивает способность зверя выполнять «человеческие» действия. Является ли этот гоминоид неандертальцем — другой вопрос: с учетом современных представлений как раз совсем не похоже. Но совершенно точно речь идет не об обезьяне: обезьянки (главным образом макаки, ввозимые из Северной Африки и, возможно, тогда еще из Испании, где надолго задержалась популяция, остатки которой сейчас сохраняются только на Гибралтаре) в средневековых актерских труппах хорошо известны, их отлично умели изображать — и рисунки или скульптуры этих животных проходят совершенно по иному ведомству, чем изображения «диких людей».

Добавим, что сейчас нам известно гораздо большее число и рельефов, и статуэток, и особенно рисунков (фресок и книжных миниатюр), где во многих красноречивых подробностях изображены «лесные люди»: облика абсолютно не обезьяньего, но и не неандертальского, а скорее «древнечеловеческого» в широком смысле.

Описание «дикаря» из горного леса Ивари, оставленное пиренейскими пастухами, — тоже «наша» тема. И опять-таки можно добавить, что теперь мы знаем гораздо больше таких случаев: и более ранних, и более поздних… да, собственно, даже современных — во всяком случае, в Пиренеях они по сей день происходят. Так что применительно к XVIII в. говорить о западноевропейских гоминоидах как о «последних могиканах» несколько преждевременно, применительно к 1970-м гг. — тоже.

Впрочем, оговорка, касающаяся книги «Wolf-children and feral man» (Singh and Zingg, 1942): «В той ее части, которая касается „дикого человека“, работа авторов выше всяких подозрений» — совершенно обоснованна. Автором этой части был Роберт М. Зингг, профессор Денверского университета, крупный ученый и добросовестный исследователь; а авторство части, посвященной детям-«маугли», выращенным прежде всего волками, принадлежит в основном преподобному Джозефу Амрито Лала Сингху — тому самому директору приюта в Миднапоре (Бенгалия), где обитали знаменитые «девочки-волчицы» Амала и Камала… история которых если не полностью, то очень в значительной степени фальсифицирована. Соответствующие главы книги «Wolf-children and feral man», базирующиеся почти исключительно на неподтвержденных рассказах Сингха, стали одним из этапов этой фальсификации. Зингг не только полностью поверил Сингху и поместил его страницы, изрядно сдобренные вымыслом, в академическом издании, но и активно поддержал деньгами его приют. Впоследствии он подвергался критике и за то, и за другое (можно, конечно, сказать, что Сингх пошел на подлог ради благой цели, желая помочь детям, — но выяснилось, что в его приюте были малоприятные проблемы как с нецелевым использованием таких пожертвований, так и с гуманностью методов воспитания). В результате университетская деятельность Зингга на этом оборвалась, а книга приобрела скорее скандальную известность… но лишь в целом, с учетом глав, описывающих «волчьих приемышей». Главы, посвященные проблеме «дикого человека», от этого научную ценность не утратили!

«Девушка из нижней Венгрии» в позднейших исследованиях обычно именуется «девушкой из верхней Словакии»: городок Карпфен — та самая Крапина, возле которой найдены знаменитые остатки людоедского пиршества неандертальцев (что, впрочем, к нашей теме прямого отношения не имеет: «крапинские каннибалы» жили 130 тыс. лет назад), Альтсол — современный Зволен. Каких-либо упоминаний об этой девушке в сохранившейся части городских архивов найти не удалось, так что все сохранившиеся сведения восходят только к записи Вирея. В результате этот случай некоторые современные исследователи склонны считать недостоверным… что, впрочем, вряд ли оправданно. Однако относится ли он к нашей теме — тоже отдельный вопрос. О том, что девушка была покрыта шерстью, однозначно не говорится, а остальные признаки не столь показательны. Может быть, перед нами все-таки один из случаев «маугли» (несмотря на клубящиеся вокруг «звериных приемышей» фальсификации, истина тут тоже есть), вдобавок отягощенный какой-нибудь психической и физической патологией, которые вообще характерны для большинства эпизодов вскармливания и воспитания человеческих детей животными?

Что касается «юноши из Кронштадта», то это почти наверняка — как раз такой случай, т. е. к проблеме реликтовых гоминоидов он, увы, не относится. Возможно, несчастный молодой человек и не был «волчьим вскормленником», просто он какое-то время прожил без должного надзора, действительно фактически в лесу: в прежние века ребенок с тяжелой умственной патологией (увеличенный зоб, малый рост, разного рода деформации черепа, покато-вдавленный лоб — все это скорее признаки кретинизма, чем «архаичности») часто оказывался слишком тяжкой обузой для бедной семьи, так что в итоге он попадал «на улицу»… или, если его родная деревня находилась на лесистой территории, — в лес. Там у него вполне были шансы продержаться несколько лет, после чего он иногда привлекал внимание торговцев «живыми диковинами» (такой бизнес и в эпоху Просвещения существовал), через руки которых молодой человек, по-видимому, прошел прежде, чем попасть в поле зрения немецкого натуралиста… который сам сказал, что ничего не знает об обстоятельствах его «спасения».

Правда, в его случае есть упоминание о повышенной оволошенности — но оно настолько мимолетно, что мы вправе предположить: речь идет не о шерсти, покрывающей тело реликтового гоминоида, и даже не о том волосяном покрове, который характерен для гипертрихоза (к тому же в этих случаях прежде всего зарастает именно лицо — а оно у «кронштадтца» было покрыто голой кожей), а, может быть, о «по-человечески» волосатой коже. В крайних значениях эта «мохнатость» бывает очень выражена… и, как мы теперь знаем, при ряде стрессовых факторов, меняющих гормональный статус организма, увеличивается если не число волос на теле, то длина и «пышность» этого волосяного покрова. Особенно часто этот механизм «включается» при стрессовом голодании… которое почти неизбежно сопутствует случаям «маугли», будь то действительно звериные воспитанники или исторгнутые из социума умственно отсталые подростки. Впрочем, одно другому не противоречит: такие подростки, вынужденные как-то выживать в дикой природе, часто налаживают неплохие отношения с представителями окружающей фауны, пусть те для них скорее спутники, чем «приемные родители»…

Как бы там ни было, только желание непременно увидеть в любом описании «дикого человека» некую общность позволяет отождествлять это откровенно убогое существо — несчастное, неуклюжее, находящееся на грани выживания — с отлично приспособленным к жизни в суровой природе неандертальцем (лишь очень давние реконструкции времен детства палеоантропологии приписывали ему «переваливающуюся» походку). А тем более — с пиренейским «дикарем» из леса Ивари: покрытым «медвежьей» шерстью, огромным, могучим, стремительно-неуловимым… и явно счастливым в своей дикой жизни.

Контраст между ними совершенно разителен. Даже при учете оговорки насчет поведения в неволе, которое резко отличается от состояния свободного живого существа в дикой природе.

---

¹ Не имея возможности свериться с упоминаемой книгой, можем лишь гадать, о каком из двух французских энциклопедистов идет речь: о профессоре медицины и академике Шарле Ле Руа (1726—1779) или о его однофамильце и почти тезке Шарле-Жорже Ле Руа (1723—1789), лейтенанте королевской охоты, что не мешало ему быть известным писателем и натуралистом эпохи Просвещения, автором одной из первых книг о поведении человека. (Здесь и далее — примеч. ред.)

² Жюльен-Жозеф Вирей (1775—1846) был французским натуралистом, антропологом и эволюционистом.

³ По-видимому, Адольф (полностью Готтлоб Генрих Адольф) Вагнер, 1774—1835, немецкий историк, писатель и просветитель.