Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 1(39), 2023.

…И угораздило же тебя в тот предновогодний вечер, год назад, навязаться в помощники незнакомому старику!

Ты бежал по скользкой улице, торопясь к праздничному столу, и вдруг остановился, зацепившись взглядом за дедушку у соседнего подъезда, согнувшегося под тяжестью бесформенного мешка.

А дедушка-то был так себе, квелый и неприглядный. И мешок — килограммов на тридцать или сорок. Что было в том мешке — картошка из погреба? Странно, что много — не съест же он ее всю в ближайшие дни. Да уж, такому дедушке и картошка на новогодний стол угощение. Одна рваная шубейка чего стоит!

Ты предложил помочь и бодро рванул на себя мешок, собираясь перекинуть его за спину. Ч-черт, ну хоть бы лямки какие были…

Нет, даже не сорок килограммов было в этом мешке. Сорок — слабо сказано. Но ты всегда считал себя крепким парнем — и жаловаться не стал.

Десяток пролетов до пятого этажа показался тебе лестницей, упирающейся в небо. В сегодняшнее зимнее небо, хмурое и бесцветное.

В прихожей у деда было тесно и сыро, пахло плесенью и изветшавшими тряпками. Хозяин щелкнул выключателем, и тусклая лампа осветила пыльный коридорчик с серыми от паутины стенами, вешалку, прогибающуюся под тяжестью барахла — штук пять толстенных тулупов неопределенно-грязноватого цвета, какие-то идиотские колпаки… И мешки. Целая груда мешков, в беспорядке сваленных друг на друга — они начинались на пороге единственной комнатки и уходили вглубь, до самой стены, так что ступить там было негде, да и ступать не возникало желания.

И сразу же вспомнилось, что ты попал сюда совсем напрасно и что в квартире, где тебя ждут, горит сейчас громадная люстра над столом с салатами и бужениной, все в сборе, весело смеются и, может быть, уже пенится шампанское…

Но старик сказал:

— Ну вот и славно, юноша… Помог дедушке, спасибо. — И голос его, звучный и убедительный, составлял полный контраст этому выцветшему личику, этим моргающим подслеповатым глазкам. — А я тебя знаю, ага… А ты меня не знаешь. Но не удивляйся. Теперь я тебе окажу услугу, и уж это будет услуга что надо…

— Да? — спросил ты машинально и отступил на шаг, но старик продолжал:

— Не веришь? Напрасно. Уж я-то знаю, что тебе придется по вкусу. У меня для всякого свой подарок, да-да…

Его голос вдруг сделался невнятным, а фигура, наоборот, как будто выросла, и глаза блеснули горделиво. Теперь он совсем не казался немощным, этот старик.

И — может быть, причиной тому была игра теней при тусклой лампе, странно расцвечивающая все вокруг, может быть, обстановка пыльной квартиры, а может, ожидание чуда, жившее в тебе в тот единственный в году день, — но ты почти поверил его словам.

— Один подарок, да-да… Видишь вон там мешки? Не во всех из них то, что можно спрятать в шкаф или продать за деньги. Ну а ты, например, можешь проснуться завтра знаменитым, если пожелаешь. Ты или любой из твоих друзей, кто тебе всего дороже. Ничего не изменится в тебе или в друге — ни память, ни способности. Появится только слава. Это и есть мой подарок для тебя. Но запомни: подарок один. Если ты выберешь себя, ты никогда уже не сможешь одарить друга. Если друга — останешься без подарка сам. Решай сейчас, пока не поздно…

Его проницательные глазки смотрели на тебя, будто выворачивая наизнанку, а ты открыл было рот, намереваясь что-то сказать, спросить, возразить, — и не смог.

Как он угадал? Как?!

Ведь он же прочитал в тебе все то, что мучило тебя десять долгих лет, мучило бессонными ночами и унылыми днями и заставляло марать бумагу, а главное — раз за разом задавать себе вопрос: кто ты и чего стоишь?

Нет, твои романы не были так уж плохи. Иногда тебе казалось даже, что они гениальны. А еще чаще ты сознавал, что они не хуже и не лучше многих других, грудами лежащих на прилавках, неглупых и даже интересных, но очень и очень обычных романов. И если их издадут… Что, собственно, изменится, если их издадут?

Ты посылал свои романы в издательства. Одно, другое, третье. Пятое, десятое. И получал в лучшем случае лаконичный ответ: нет, не пойдет. В худшем — ничего.

И все было бы теперь совсем просто, если бы не…

…Это случилось давным-давно, целых пять лет назад. Ты познакомился с ним, когда он спас тебя и твою подружку от хулиганов, напавших ночью в переулке. Да, драться он умел. Он вообще много чего умел, этот странный парень с кривой усмешкой, одетый всегда небрежно и никого, казалось, не любящий, кроме себя. Он был всегда непредсказуем, иногда мог ни с того ни с сего нагрубить, а в другой день являл собой само чудо предупредительности. У него всегда была тысяча занятий, тысяча друзей, он прочитывал сотню книг в месяц и запоминал все, что прочел. Чаще, впрочем — бросал книгу, не дойдя и до двадцатой страницы.

Но главное — он сочинял рассказы. Короткие, редко больше двух страниц, однако, прочтя очередной, ты всякий раз удивлялся, как смог он уместить целый мир в какую-нибудь пару десятков абзацев. И если бы он хоть чаще писал… Ведь, главное, писал же легко. Он мог, вернувшись поздней ночью с дружеской попойки, сесть и за полчаса создать потрясающий текст. Но наутро охладевал к нему и засовывал в какой-нибудь ящик — хорошо если тебе показывал, и то не всегда…

Ты советовал ему: посылай в журналы. Он удивлялся: зачем? Сдались, мол, мне эти журналы. Он был, пожалуй, прав. Непопулярны сейчас рассказы и никого не делают знаменитым…

А романов он не писал. Нельзя сказать, что принципиально — обрывочные фрагменты на одну-две страницы у него были, но и только. Почему? Ответ не отличался разнообразием: скучно.

…Тебе сделалось вдруг обидно, жгуче, до слез. Ведь ты уже почти готов был сейчас отдать ему свою славу, которая для тебя так много значит. Ему! Для которого она и копейки ломаной не стоит, ты абсолютно в этом уверен, ты ведь знаешь его как облупленного… И ты открыл было снова рот, чтобы сказать, сказать единственно нужные теперь слова, но глаза… эти пронзительные глаза всевидящего старикашки…

И стыд заткнул тебе рот. Не сразу, с трудом ты проговорил:

— Ну, может быть, не сейчас, потом… как-нибудь…

На следующее утро ты снова пришел в этот подъезд и поднялся на этот этаж. Шикарную, явно недавно вставленную дверь открыла незнакомая девочка.

…Сегодня опять предновогодний вечер, и ты бежишь, скользя и едва не падая, по промерзшей улице. И на крыльце соседнего подъезда видишь щуплого старикашку с мешком на плече, оглядывающегося на тебя, — до чего же хитрая ухмылка! Ты подбегаешь к нему:

— Здравствуйте…

— Ну что, — продолжает ухмыляться старикашка, — решил или нет? Помни: решать опять нужно сегодня, не позже двенадцати.

Ты опускаешь голову:

— Ну, может быть, не сейчас… Я подумаю… еще немного. Пожалуйста.