Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 10(36), 2022.

Георгий Чулков (1879—1939) — видная фигура эпохи Серебряного века, литератор и литературовед, редактор журналов и разработчик ряда философско-эстетических концепций, самой известной из которых является теория так называемого «мистического анархизма». Фантастика в его творчестве встречается часто: то, как и следовало ожидать, с мистическим колоритом, то с сатирическим. Порой они сливаются, как в этом коротком рассказе, опубликованном на страницах «Сатирикона» в 1909 году.

Самое же, наверно, фантастическое в судьбе Чулкова — что он, оставшись после революции в России и совершенно не пытаясь приспособиться к литературным и идеологическим требованиям новой власти, публиковался при этом без особых проблем, прожил довольно долго (особенно на фоне большинства своих собратьев по Серебряному веку) и умер своей смертью…

Жил-был свинячий сын Ванька, по фамилии — Хрюшкин.

Родители Хрюшкина были почтенные — настоящая живая ветчина: и папаша, и мамаша. И братья, и сестры — все в родителей, хоть сейчас тащи в колбасную.

Один только Хрюшкин был неудачник: ни в мать, ни в отца, а в прохожего молодца.

У каждого братишки было прозвище: у одного Малосольный, у другого Вяленый. Про сестренку говорили, что она «с чесночком».

А Ванька остался без прозвища свинячьего. Неудачный был поросенок: кожа да кости, а вместо жира — никчемные мечтания.

Все к корыту, а он пятачком в небо и о прекрасной невесте хрюкает.

А вместо невесты выйдет, бывало, скотница Варвара да ножищей Ваньку как ахнет: у него из глаз искры… А он думает — звезды с неба.

Чудной был поросенок.

Говорит ему раз корова, и очень серьезно:

— Ванька ты, Ванька! Не сносить тебе головы. Родителей бы пожалел! Ну скажи на милость, какая из тебя колбаса выйдет, ежели ты, заместо помоев, журавля в небе норовишь поймать.

Осел говорит:

— А еще образованный! Студент тоже! Я бы тебе под хвост крапивы: узнал бы тогда кузькину мать.

И дядя-боров хрюкает:

— Вот я уж от жира ходить не могу. Брюхо-то у меня во какое. А в голове рассужденье. Я свое свинячье положение знаю. Я свое возьму. А ты что? Ты не свинячий сын, а латаха несуразная.

А поросенок в ответ:

— Я, дяденька, литературой займусь. Из меня сочинитель выйдет.

— Ты почем знаешь?

— Да уж у меня такие приметы есть.

— Какие такие приметы? Заврался ты, братец.

— Да у меня их много, дяденька: вот, например, розы я обожаю. Сочинителей хлебом не корми, розы им подавай.

— Где ты, свинячий сын, розы видел?

— Я, дяденька, третьего дня в сад забрался: целый день на клумбе пролежал.

Рассердился боров.

— Уходи, — говорит, — Ванька, подальше. Не посмотрю, что племянник, слопаю.

Дал Ванька стрекача от родственника, а у самого в голове та же загвоздка: как бы на клумбе полежать да розы понюхать.

Спит свинячий сын и видит во сне — лежит он, Ванька, весь в розах, а все вокруг говорят: «Ах, какой приятный поросенок!»

Что же! Оказался сон в руку. Наступила Пасха. Понадобился, как водится, поросенок.

Пришел повар на скотный двор. Поймал Ваньку.

— Ты, — говорит, — свинячий сын, не больно жирен. Да я, — говорит, — нафарширую тебя. И будет ладно.

Лежит поросенок на блюде смирно. Глазом не моргнет. А вокруг — розы… Правда, из бумаги. Однако если поразмыслить, то и это не худо.