(Криптоорнитология Николая Байкова)

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 6(44), 2023.

Для «широкой публики» объекты изучения криптозоологии — это прежде всего очень короткий список броских, эффектных, желательно гигантских (хотя бы относительно) видов. Совсем хорошо, если их при этом удается отождествить, пусть даже условно, с какими-нибудь «пережитками прошлого». Но настоящие криптозоологи знают, что это не так: в число криптидов могут попасть и гораздо более скромные представители фауны — каждый из которых, безусловно, столь же ценен для науки, как самый экзотический вид.

(Впрочем, «классические» криптиды тоже остаются рядом: обратим внимание во фрагменте, приведенном ниже, на опасности горной тайги, исходящие от злых духов, которые после захода солнца покидают свои убежища, нарушая ночную тишину «дикими криками и хохотом»! Впоследствии один из таких духов появляется в образе тигра, причем вполне материального, способного растерзать заблудившегося в тайге сборщика женьшеня. Однако дикие крики и хохот — совсем не тигриная особенность; а о том «духе», столь же материальном, которому эти звуки присущи, старый проводник, видимо, предпочел без нужды не рассказывать «белому сахибу», все-таки не совсем своему…)

На описание неизвестной птицы, содержащееся в книге Н. А. Байкова «В дебрях Манчжурии», наше внимание обратил один из коллег-биологов. Увы, по его собственной просьбе не открываем имя: к сожалению, для многих специалистов, работающих в общепризнанных областях науки, любое соприкосновение с криптозоологией, даже столь косвенное, — «стигмат», который может помешать дальнейшей работе по специальности.

Вместе с тем признания большой науки этот случай должен быть удостоен, как говорится, по факту: ведь автор описания Николай Аполлонович Байков (1872—1958) — выдающийся натуралист, его многолетний вклад в исследования Дальнего Востока поистине неоценим. И определить эту птицу Байков, привезший из экспедиций по Манчжурии обширнейшие биологические сборы (подстрелить цяо-р он стремился именно для научной коллекции!), оказался бессилен совсем не потому, что ему не хватило квалификации: она действительно не относится к какому-либо из известных видов! Это подтверждают и современные орнитологи: мы обратились к нескольким за консультацией, все они признали, что речь явно идет о неизвестном науке виде (или, возможно, двух видах: Байков это тоже допускал), и… все попросили не ссылаться на них в этой статье. Причины — см. выше.

Не сумев добыть экземпляр, Байков все же сделал рисунок: напомним, что встреча была не мимолетной, он наблюдал цяо-р несколько раз в разных экспедициях и имел возможность рассмотреть ее в бинокль. С тех пор эта птица так и не попалась на глаза профессиональным орнитологам, но… много ли их перебывало в тех краях? Краях, которые, оставаясь практически столь же труднодоступными, с тех пор вдобавок на десятилетия (собственно, до сих пор) сделались куда более опасными и «запретными», чем во время Байкова!

История сложилась так, что даже труды Байкова на десятилетия стали «запретной» и опасной литературой. К счастью, это время все же миновало — но труднодоступными они остаются по сей день.

Также обратим внимание на легенду, которую рассказывает Байкову местный проводник. Нет, не для того, чтобы в нее поверить, а потому, что она подтверждает слова Ж. И. Кофман: «Неизвестных животных на самом деле практически нет: виды, считающиеся „неизвестными“, в действительности известны целым народам». При этом связанные с ними суеверия (бывает и такое, более того, практически никогда не бывает иначе: разве мало суеверий связано с самыми известными видами, будь то медведь, тигр, еж или ворона!) иногда могут их оберегать… но одновременно препятствуют научному изучению.

Будем надеяться, что эта неизвестная птица (или птицы) дожила до нашего времени и наука еще сумеет сказать о ней свое слово. Но вообще-то за поколения, миновавшие со времен экспедиций Байкова, с лица земли исчезли многие виды — и о части из них, не обладавших приметным криком или внешностью, не осененных впечатляющей легендой, да и просто не попавшихся на глаза натуралистам, наука вряд ли когда-либо узнает…

А теперь — слово самому Байкову.

«…Со стороны реки раздался голос какой-то птицы. Он звучал громко, как флейта, и по временам становился похожим на человеческий. В звуках его было всего четыре ноты. Крик этот повторялся часто, через небольшие промежутки времени, и доносился откуда-то сверху, где темнели на фоне голубого неба кудрявые вершины гигантских кедров. На мой вопрос, что это за птица, Ли-сан ответил:

— Это птица Цяо-р! Если хочешь, я расскажу тебе о ней нашу таежную легенду, которую передавал мне мой отец, когда я был ростом не выше пояса!

Я с радостью согласился. Мы уселись с ним на обрывистом берегу реки. Внизу, под нами, бурлила и пенилась по камням беспокойная Лянцзыхэ. Раскурив свою трубку, старый зверолов начал повествование о той таинственной птице, крик которой раздавался в тишине дремучего леса, будя далекое горное эхо:

„В далекие, далекие времена жил в Нингуте старый Ван-га-го. Было у него два сына: старший Лиу и младший Кон-гуль-точу. Отец был беден и не мог прокормить свою семью, а поэтому братья каждое лето уходили в леса Шу-хая, искать и добывать в горных речках золотой песок, а в конце лета бродили по тайге в поисках драгоценного женьшеня, чем и поддерживали семью, облегчая труды престарелых родителей. Братья были очень дружны и крепко любили друг друга. Никогда они не разлучались, росли, играли и работали всегда вместе. В поисках женьшеня они также никогда не расходились поодиночке; но однажды, во время отдыха на берегу лесного ручья, старший брат Лиу вспомнил, что на предыдущей остановке, невдалеке оттуда, он забыл свою любимую трубку, подарок отца. Недолго размышляя, он встал и пошел искать свою трубку, велев брату ожидать его возвращения. Прошло много часов с тех пор, как ушел Лиу; в тайге повеяло уже вечернею прохладой, и густые тени легли по склонам лесистых сопок. Лиу не возвращался. Обеспокоенный Кон-гуль-точу начал звать своего брата, предполагая, что он сбился с пути и потерял направление, но ответа не было, только горное эхо вторило ему и откликалось многократно в далеких ущельях. Наступила ночь, и злые духи гор и лесов покинули свои убежища, нарушая тишину дикими криками и хохотом. Кон-гуль-точу не был труслив и смело шел по тайге, пробираясь через заросли, скалистые хребты гор, через болота и трясины, в надежде найти любимого брата. Но все напрасно… Всю ночь бегал по тайге Кон-гуль-точу, изорвал в клочья свою одежду; шипы и колючки чертова дерева вонзались в его тело.

Израненный и изможденный, он бежал все дальше вглубь дремучего леса и звал, громко крича: „Лиу! Лиу!“ Но ответа не было. Наступил день, и Кон-гуль-точу в отчаянии ломал себе руки и просил всесильного духа отдать ему брата! Он плакал и рыдал, падал на землю, царапая ее ногтями, и все призывал своего брата. Несколько дней он бегал по лесу и вдруг с невыразимою ясностью почувствовал, что никогда, никогда не найдет своего брата, и невыразимая тоска вошла в его сердце и затуманила его мозг. Он стал призывать горного духа и просил у него смерти, так как жизнь без брата была для него невозможной. В это время вышел из чащи горный дух в образе тигра и растерзал бедного Кон-гуль-точу, и душа его, освободившись от тела, улетела в тайгу, в поисках души Лиу. Добрые духи гор и лесов сжалились над душами любящих братьев и превратили их в птиц. С тех пор раннею весною, когда в тайге зацветает ландыш, раздаются крики двух птиц. Это братья Лиу и Кон-гуль-точу летают по лесам и зовут друг друга. Голоса их тоскливо звучат в тишине вечерней и утренней зари, нагоняя суеверный страх на обитателей тайги“…

В лесу действительно тоскливо раздавалось: „Кон-гуль-точу!“, и где-то вдалеке кричала какая-то птица: „Лиу! Лиу!“

— Если ты вздумаешь пойти за этой птицей Цяо-р, — продолжал Ли-сан, — с целью посмотреть ее или убить, она заведет тебя в такие дебри, что ты заблудишься и попадешь в лапы горного духа — тигра. Она знает, где растет женьшень, и поведет тебя к нему, но знай, что корень этот охраняет тот же дух и он тебе не отдаст его даром: ты заплатишь за него своей жизнью.

Так поучал меня старый зверолов Ли-сан, а вдали перекликались эти таинственные птицы, и казалось, что в голосе их было что-то человеческое, так мало он походил на птичьи крики.

— Кон-гуль-точу! — заливалась одна звучною флейтой в вершине старого кедра.

— Лиу! Лиу! — отвечала ей другая из глубины темнеющего леса.

Заинтересовавшись этими птицами, впоследствии я много лет подряд старался их добыть для орнитологической коллекции, но все попытки мои не привели ни к чему, так как подойти к птице почти невозможно: крик ее слышен далеко, за 1—2 километра; сидит она обыкновенно на вершине высочайшего кедра или тополя; на выстрел она не подпускает, слетает и начинает кричать опять за 1/4 или 1/2 километра. Крик ее слышен только весной, в конце апреля и мае, в остальное время ее не слышно. Вероятно, это — время гнездованья. Птица эта принадлежит к числу прилетных, т. е. гнездующих у нас только летом. Водится она только в Гиринской провинции, в Южно-Уссурийском крае и в Корее. Где проводит зиму — неизвестно. Китайцы называют ее „Цяо-р“. Видеть ее мне удавалось только на далеком расстоянии, в бинокль. Величиной она с сороку; оперение пестрое; хвост длинный. Может быть, весной птицы эти живут парами, и крик самца отличается от крика самки, а может быть, это два различных вида. Интересно было бы добыть эту птицу, еще неизвестную науке, для нашего края. Держится она в больших лесах, преимущественно хвойных и смешанных. Мистически настроенные китайцы-таежники ни за что не соглашались добыть для меня эту птицу, веря, что в ней пребывает душа заблудившегося человека. Когда я однажды прицелился из винтовки в птицу, сидевшую на верхушке сухого кедра, бывший возле меня зверолов отвел дуло в сторону со словами: „Не надо! Пу-син!“ Впоследствии я раза два стрелял в птицу из винтовки на расстоянии 300—400 шагов, но, разумеется, не попал: слишком уже мала была цель».