Александр Либин. Гитлер vs Сталин: между двумя «пророчествами»


(Окончание.)



Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 11(37), 2022.



Расы и евреи по Гитлеру

Книга «Mein Kampf» была написана в меру молодым уличным горлопаном. Через полтора десятилетия как Чемберлен, так и Сталин считали Гитлера хоть и неприятным, но серьёзным и опытным государственным деятелем, руководствующимся соображениями realpolitik, а не идеологическими фантазиями юности. Сталин сам был вождём первого в мире идеологического государства, но для него марксизм был прежде всего инструментом консолидации социума вокруг режима его личной власти, и он легко поступался догмами марксизма в случае политической необходимости.

В оценке государственных деятелей Сталин отталкивался от самого себя, считая собственную логику универсальной. В этом была его главная ошибка в отношении Гитлера.

Фюрер не менял убеждений. В фокусе его сознания и мировоззрения c 1908 года, когда его не приняли в Венскую академию художеств1, находились евреи. Первым политическим сочинением Гитлера было письмо к солдату Гемлиху от 16 сентября 1919 года о «сущности еврейского вопроса»; последним — политическое завещание от 29 апреля 1945 года, посвящённое большей частью еврейскому вопросу2. Как заметил Теодор Хойс, первый президент ФРГ, «антисемитизм так же централен для Гитлера, как экономика для Маркса»3. Антисемитизм был для Гитлера не только средством увлечь за собой массы, легко поддающиеся антисемитской пропаганде, но, прежде всего, глубоким внутренним убеждением и чувством. Антисемитизм Гитлера был не средством, а самоцелью4. В отличие от христианского антисемитизма, весьма распространенного в начале ХХ века в Германии и Австрии, гитлеровский антисемитизм был чисто расовым: «Евреи всегда были народом с характерными четкими расовыми чертами и никогда не были религиозной группой», — писал Гитлер в эссе «Ариец и еврей», вошедшем в качестве составной части в книгу «Mein Kampf». Следуя Э. Чемберлину, весьма популярному в начале ХХ века автору, Гитлер рассматривал человеческую историю как историю борьбы рас. Это считается вариантом дарвинизма. Беда только в том, что дарвиновская «межвидовая борьба» — реальность, а «борьба рас» — фикция. Фюрер полагал, что расы бывают высшие и низшие (как и виды) и победа высших рас над низшими естественна, а потому прекрасна. Немцы, по Гитлеру, принадлежали к высшей, арийской расе, и их судьба — побеждать и властвовать над другими. Евреи же выпадали из этой «естественной» схемы. Они даже не низшая из всех рас, они — не-раса. Они внушают миру абстрактные идеи, отлучающие людей от их природных расовых задач, тем самым разлагая расы. В мире деморализованных рас господствуют евреи, которые при благоприятных для них обстоятельствах морят деморализованные массы голодом. Все белые народы, постоянно воюя друг с другом, тем не менее объединяются для совместной борьбы с евреями.

Фатальность антисемитского комплекса Гитлера заключалась в порожденной его больной фантазией связи России и евреев. Дело в том, что российские пространства предназначались Гитлером для германской колонизации, что было абсолютно необходимо, по его мнению, для прокормления народа Германии, веками страдавшего от нехватки плодородных земель. Это и было вожделенное «жизненное пространство», то самое «Lebensraum». В повышение плодородия почв научными путями Гитлер категорически не верил, считая саму эту идею частью «еврейского заговора» по отлучению человека от природы. Русских Гитлер считал низшей расой, не способной к самоуправлению и не представляющей собой препятствия к немецкой колонизации российских пространств. По его мнению, в течение веков в России правила немецкая элита, составлявшая остов русской государственности. Результатом революции 1917 года была замена элиты немецкой на элиту еврейскую, представляющую собой ядро большевизма, стремившегося с помощью Коминтерна разложить и захватить весь мир.

Задача состояла в уничтожении советского государства и в «удалении»евреев, что открыло бы путь к германской колонизации огромных пространств России и Украины. Так мыслил Гитлер в 1924 году. Тогда он оставил открытым вопрос о способе уничтожения СССР. Новации 1940 года состояли в идее войны против СССР как оперативной задачи и последующей депортации евреев в лагеря на территории Советской Арктики.

Захват Европы и «приобретение» почти 4 миллионов евреев стали к концу 1940 года источником глубокой фрустрации фюрера, так как Англия не сдавалась, депортировать евреев было некуда, а сами немцы были готовы избавляться от евреев только в рамках некоего «закона и порядка».

Уничтожение советского государства, помимо всего прочего, позволяло выйти из этого тупика путём депортации немецких и польских евреев на просторы приполярной полосы европейской части России, непригодной из-за суровости климата для немецкой колонизации. Так для Гитлера решение «еврейского вопроса» оказалось связанным с уничтожением Советского Союза.

Хотя германский лидер неоднократно говорил о войне против СССР, это были разглагольствования зарвавшегося новичка, не нюхавшего пороху. К 1940 года Гитлер был 50-летним победителем в европейской войне. Он уже знал, что даже самая победоносная война — дело нелёгкое. Сопоставление армий и военных возможностей различных государств было популярным занятием в первой половине ХХ века. Все военные эксперты — немецкие, французские, английские и американские — считали, что в случае войны вермахт разобьёт РККА: «В рейтинге армий мира Красная Армия на тот момент, безусловно, стояла ниже французской и считалась относительно слабым противником»5. Возникал закономерный вопрос: «А что же дальше?» Все военные эксперты тщательно изучали фолианты о войне 1812 года. В них подробно описывалась цепь военных побед Наполеона в этой войне, завершившихся его тотальным поражением. В немецких школьных учебниках истории фигурировали картинки с изображением обмотанных в лохмотья французских солдат среди заснеженных пространств России. Но не надо было быть военным экспертом, чтобы понять справедливость максимы «Россия воюет пространством».

Ответа на вопрос, что произойдёт в случае разгрома основных сил Красной армии, ни у кого не было. Советский Союз был абсолютно изолирован и абсолютно непроницаем. Советская пропаганда вещала о невероятных достижениях, и в то же время в СССР царил политический террор. Сложить из всей поступающей информации мало-мальски правдоподобную картину не представлялось возможным.

Тем не менее сведения о сложной ситуации внутри Советского Союза всё-таки поступили, но ими решительно пренебрегли в западных странах.

Бегство «лучшего чекиста»

В ночь с 12 на 13 июня 1938 года советско-маньчжурскую границу пересёк и сдался японским властям уполномоченный НКВД по Дальневосточному краю, включавшему в себя девять областей, комиссар госбезопасности 3-го ранга Г. С. Люшков. Люшков был очень важной фигурой в системе управления органами госбезопасности; любимец сначала Ягоды, а затем Ежова, называвшего его «лучшим чекистом». Его принимал и инструктировал лично Сталин. Люшков участвовал в расследовании убийства Кирова, даже допрашивал Каменева 20 марта 1935 года; в подготовке процессов Зиновьева и Пятакова; в терроре 1937—1938 годов против партийной элиты в Азово-Черноморском районе, где находилась дача Сталина, и в Дальневосточном крае, где он был приставлен к командующему Особой краснознаменной дальневосточной армией (ОКДВА) маршалу В. К. Блюхеру. В целом Люшков был активным участником «мероприятия», получившего полвека спустя название «Большой террор».

Дела в том, что до 1 августа 1937 года смертные приговоры могла выносить только Военная коллегия Верховного Суда СССР, которая рассматривала каждое дело в слушании примерно 25 минут. Но каждое дело должно было быть оформлено (пусть даже и фальсифицировано) по всем правилам Уголовно-процессуального Кодекса СССР со всеми свидетельствами и протоколами. Подобные дела насчитывали сотни страниц и готовились месяцами. Однако реальный темп вынесения смертных приговоров не устраивал Сталина, и специальным постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 июля 1937 года по регионам было предусмотрено 59 «троек» — как правило, в составе первых секретарей обкомов и крайкомов ВКП(б), прокуроров областей и начальников Управлений НКВД областей, — которым предстояло утверждать смертные приговоры списками, составляемыми из лиц, чьи личные данные соответствовали критериям, установленным специальными приказами по НКВД по утверждению Политбюро ЦК ВКП(б) вне зависимости от совершённых или не совершённых этими лицами конкретных действий (бывшие кулаки, бывшие священники, бывшие жандармы, немцы, поляки и т. д.). Эта система начала действовать с 1 августа 1937 года с утверждением Приказа по НКВД №00447 о репрессиях против бывших кулаков и ряда других категорий лиц. Число подлежащих расстрелу или заключению в концентрационный лагерь на 10 лет лиц по каждому региону (и по каждому специальному приказу НКВД) утверждалось Политбюро ЦК ВКП(б) (так называемые «лимиты»). Всего до прекращения действия этой системы особым постановлением ЦКВКП(б) от 15 ноября 1938 года было издано 15 специальных приказов.

По личному заданию Сталина Люшков стал начальником Управления НКВД по Азово-Черноморскому краю. В конце июля 1937 года Г. С. Люшков стал начальником УНКВД по Дальневосточному краю (ДВК), включавшему 9 областей, и прибыл в Хабаровск  9 августа 1937 года. Основной его задачей, кроме насильственного переселения 135 тысяч корейцев и 25 тысяч китайцев, была «опека» над ОКДВА и её главкомом Блюхером. В момент прибытия Люшкова в Хабаровск Люшков возглавил «тройку» по ДВК. На январском (1938 год) совещании работников НКВД СССР Люшков был отмечен в числе лучших чекистов страны за то, что участвовал в репрессиях 70 тысяч «врагов народа»6.

8 июня 1938 года Люшков председательствовал в «тройке» в последний раз. За две недели до этого, 26 мая 1938 года, Политбюро ЦК ВКП(б) приняло Постановление «О работниках НКВД», в пункте 4 которого говорилось: «Освободить тов. Люшкова Г. С. от работы начальника УНКВД Дальневосточного края, с отзывом его для работы в центральном аппарате НКВД СССР»i. Будущее Люшкова становилось туманным, а на фоне следующего пункта этого постановления, согласно которому начальник УНКВД Новосибирской области Г. Ф. Горбач переводился на место Люшкова, туман становился мрачным. Ранее, после получения шифротелеграммы от 16 апреля 1938 года за подписью замнаркома внутренних дел М. П. Фриновского, был отозван в Москву заместитель Люшкова М. А. Каган, обещавший Люшкову позвонить оттуда, но был арестован 4 мая 1938 годаii. Согласно показаниям жены Люшкова, провожая Кагана в Москву, Люшков сказал на вокзале в Хабаровске, что не исключена возможность его ареста и что вместо нового назначения он попадёт в Лефортовскую тюрьму.

В июле и августе 1938 года Люшков дал две больших пресс-конференции в отеле «Санно» в Токио, на которых рассказал, что в Советском Союзе арестовано более миллиона человек, из которых несколько сот тысяч уже расстреляно, в том числе 10 000 в армии и в политической элите, что в течение последних двух лет создано 30 новых концентрационных лагерейiii. Данные Люшкова были абсолютно точными (по состоянию на начало лета 1938 года). Его рассказы печатались в японских газетах и журналах в форме некоего «Дневника», но Люшкову никто не поверил. Перебежчики всегда рассказывают страшные сказки о своей родине для оправдания своего предательства. «Нью-Йорк таймс» высмеяла Люшкова, назвав его свидетельство «дневником японского школьника»iv. Через тридцать лет, в 1968 году, Роберт Конквест придумал выражение «Большой террор». Так он назвал книгу, в которой попытался реконструировать события в СССР 1937—1938 годов. Однако Люшкову Конквест не поверил и его данными не воспользовался. Вместо этого он занялся туманными демографическими гаданиями и насчитал 15 миллионов погибших. Только с рассекречиванием советских архивов в 1990-х годы выяснилась подлинная картина, и понятие «Большой террор» закрепилось за чудовищной операцией, начавшейся 1 августа 1937 года, в ходе которой, до её прекращения 15 ноября 1938 года, 650 тысяч человек были расстреляны и примерно такое же количество приговорено к 10 годам концлагерейv.

Адмирал Канарис, начальник абвера (немецкой военной разведки и контрразведки), отправил в Японию для допроса Люшкова полковника Грайлинга, составившего там на базе собственных разговоров с перебежчиком и записей японцев стостраничный отчёт. Найти этот документ в трофейных немецких архивах, несмотря на усиленные поиски американцев, пока не удалось. Нет также никакой информации о прохождении этого отчёта в канцеляриях Рейха, что совершенно неправдоподобно. Несомненно, этот отчёт должен был тщательно изучать шеф гестапо Генрих Мюллер, сам являвшийся специалистом по Советской России, скрупулезно собиравший информацию об НКВД. Совершенно точно, что показания Люшкова — еврея и генерала НКВД — представляли огромный интерес как для самого Гитлера, так и для Гиммлера и Геббельса.

Можно предположить, что Гитлер поверил Люшкову.

Если это так, то Люшкову поверил и Гиммлер. Тогда становится понятным неясный, на первый взгляд, оборот из его меморандума от 25 мая 1940 года относительно «большевистских методов уничтожения народа». Гиммлер явно имел в виду технику «Большого террора» в описании Люшкова.

Гитлер и Гиммлер были уверены, что в случае прихода иностранной армии население Советской России скинет правящий режим, а на её территории можно действовать свободнее, нежели на территории оккупированной Европы, особенно Западной.

Это давало ответ на вопрос «Что дальше?». На него намекал Люшков, публично утверждавший, что сталинский террор подрывает основы советского государства. Так что за приходом иностранной армии должен был последовать распад системы власти, и восставшее население начнёт само истреблять тех, кто составляли её главную опору, — евреев и комиссаров. При подобном «раскладе сил» и немецкая армия не осталась бы в стороне.

Следует отметить, что Рихард Зорге, отказавшийся выполнять приказ 1937 года о возвращении в Советский Союз из опасений быть репрессированным, тем не менее отрицал в частных разговорах в Токио тезис Люшкова об ослаблении советского режима в результате террора. В своих донесениях Зорге высказывал подозрения, что немцы и японцы могут принять всерьез утверждения Люшкова о неминуемом падении советского режима в случае военного конфликта и это может привести к войнеvi.

Война против России как «универсальное средство»

Вместе с уничтожением Советского Союза, по мнению Гитлера, можно будет прямо на месте, никуда не транспортируя, уничтожить и его еврейское население. Порочный круг 1939—1940 годов, когда под власть Гитлера попадало всё больше евреев, а он не знал, что же с ними делать, был бы в таком случае разорван. Противоречие между территориальными захватами и избавлением от евреев, столь характерное для немецкой оккупации Западной Европы, не возникнет на территории Советского Союза. СССР должен был, по мнению Гитлера, пасть к зиме 1941—1942 годов, и тогда на пустынные пространства Советского Севера можно было бы депортировать немецких и польских евреев. Однако всё это означало войну невиданной доселе степени ожесточения, в ходе которой немцы станут другими. Так возникла идея Гитлера о «войне на уничтожение». Немецкая армия должна была превратиться в армию убийц. К этому времени возможно было вступление в войну США, чего фюрер ожидал в 1942 году, и в результате война становилась воистину мировой, и тогда, согласно его, Гитлера, «пророчеству» от 30 января 1939 года, грядет время «изведения еврейской расы в Европе». Пути реализации этой цели на территориях к западу от «линии Керзона» были пока неясны, но германский лидер рассчитывал на изобретательность Гейдриха и его подручных. Главное было набрать в ужасной войне в России момент инерции немецкой ненависти.

4 декабря 1940 года Эйхман представил Гиммлеру краткую сводную записку о статусе «еврейского вопроса» в Европе, включая новых балканских союзников Гитлера: перед Германией стояла задача переселения 5,8 миллионов евреев из «европейской экономической сферы немецкого народа на пока ещё неопределённую территорию (выделено мной — А. Л.7. Мадагаскар в документе не упоминался….

5 декабря 1940 года Гитлер принял Браухича и Гальдера, которые вручили ему план с кодовым названием «Отто». Фюрер сообщил им, что армия должна быть готова к вторжению в Советский Союз к концу мая 1941 года. Для вторжения выделялось около 3500 танков четырёх типов, из них около 1000 — лёгких и устаревших Рz-1 и Рz-2. Никакие танковые резервы не предусматривались.

17 декабря заседания Единой Придунайской Комиссии в Бухаресте были прекращены, когда споры дошли до рукоприкладства между советской и итальянской делегациями8. Наступил пик трёхмесячных препирательств советской миссии с немцами и итальянцами. Советский Союз отказывался от посредничества Германии и Италии в переговорах с Румынией о режиме судоходства в дельте Дуная. Для Гитлера это была модель поведения СССР в рамках предполагаемого «Пакта четырёх» в случае принятия советских условий от 25 ноября 1940 года.

17 декабря 1940 года генерал Йодль, начальник штаба OKW, доложил фюреру новый проект Директивы №21 под кодовым названием «Фриц». Так звали сына подполковника Бернгарда фон Лосберга, одного из составителей плана войны против Советского Союза, автора идеи наступления по трём направлениям.

В тот же день Рузвельт объявил о намерении провести Закон о ленд-лизе — предоставлении неограниченного кредита странам, воюющим с Германией, для приобретения американского вооружения и стратегических товаров.

От «плана Барбаросса» ко второму «пророчеству»

18 декабря, сменив код операции «Фриц» на «Барбаросса», что отсылало к императору Священной Римской империи Фридриху Барбаросса, одному из руководителей крестового похода, Гитлер подписал Директиву №21, являвшуюся приказом к разработке оперативного плана будущей войны с Советским Союзом. План военных действий исходил из возможности тотального разгрома Красной армии в течение нескольких месяцев ещё до достижения победы над Англией, невзирая на мобилизационные возможности Советского Союза как в отношении живой силы, так и в техническом плане. Страх фюрера перед войной на два фронта, погубившей Германию в Первую мировую войну, исчез. В тот же день Герхард Энгель записал в своём дневнике: «Я убеждён, что и сам Гитлер не знает, как всё это обернётся. Он очень обеспокоен отсутствием ясности в оценке сил русских… Была ещё надежда на капитуляцию англичан, на то, что американцы не вмешаются…»9

Война должна была закончиться за четыре месяца, и обеспечение немецкой армии зимней одеждой не предусматривалось. За это время планировался выход германских войск на «линию Архангельск — Волга». Подразумевалось, что после этого организованное сопротивление русских должно было прекратиться. Состояние умов немецкой военной верхушки, принявшей без возражений оптимистический, если не сказать авантюристический, план уничтожения Советского Союза, зафиксировал в своих мемуарах Гудериан: «…Освежив свои знания о походах шведского короля Карла ХII и Наполеона, я чётко осознал все трудности, которые ожидают нас на предполагаемом театре военных действий. К тому же всё яснее становилось, что масштабы нашей подготовки совершенно не соответствуют грандиозности намечаемого мероприятия. Но достигнутые нами в последнее время успехи, в особенности та скорость, с которой мы одержали победу на Западе, так одурманили мозги наших верховных командующих, что они вычеркнули из своего словаря слово „невозможно“»10.

Предполагалось, что правящий советский режим быстро падёт. Фюрер был уверен, что возникнет голод, который унесёт десятки миллионов жизней, и освободившуюся территорию можно будет уже весной 1942 года заселять немцами.

Тем не менее в Директиве №21 указывалось, что «речь идёт о мерах предосторожности на случай, если Россия изменит свою нынешнюю позицию по отношению к нам». Гитлер ещё не принял окончательного «политического решения».

Директива №21 была сверхсекретной; документ отпечатали в 9 экземплярах, причём только три из них вышли за пределы штаба OKW — они были направлены командующим трёх видов вооружённых сил.

Немецкая верхушка узнавала о ней постепенно. Например, Риббентропу документ стал известен лишь в марте 1941 года. Так и не ясно, знал ли о ней Рудольф Гесс. Но слухи поползли очень быстро, так как подготовку к войне огромной армии, которую планировалось передислоцировать на Восток, скрыть было невозможно.

Однако цели такой войны оставались непонятными, и почти никто не верил в столь безумное начинание. Кроме некоторых прозорливых людей… Так, Черчилль верил, потому что очень хотел верить: это было спасение для осаждённой Англии. Типичный случай того, что называется «wishful thinking» — «принимать желаемое за действительное». Сталин прекрасно осознавал мотивы Черчилля и поэтому отвергал его предупреждения. Жаль только, что он совершенно не понимал Гитлера. Но вообще его мало кто понимал. Среди этого небольшого числа людей был Черчилль. Английская разведка не сообщала ничего определённого о грядущем неминуемом немецком вторжении в Россию, зато вместе с английским МИД она распространяла ни на чём не основанные слухи, что Гитлер якобы предъявил ультиматум Сталину и между Россией и Германией идут интенсивные тайные переговоры. Несмотря на многочисленные утверждения, что «все, кроме Сталина», знали о грядущем нападении, только единицы, не имевшие никакого отношения ни к каким разведкам, оказались достаточно проницательны. Причина очень проста: это был безумный план, но для того, чтобы поверить в его серьёзность, надо было забыть о собственных предубеждениях и собственной логике, принять безумие Гитлера как факт и понять его структуру, а это действительно было cверх человеческих сил.

18 декабря 1940 года Гитлер произнёс в берлинском Дворце спорта речь перед 5000 выпускников военных училищ, в которой призвал их выступить «против несправедливости, существующей на свете, когда 60 миллионов великороссов владеют ⅙ частью земного шара, а около 90 миллионов немцев ютятся на куске земли», и устранить её11. На другой день после подписания Директивы №21, 19 декабря, Гитлер принял наконец нового советского посла Деканозова, с 30 ноября томившегося в ожидании церемонии вручения верительных грамот главе Германского Рейха. Ведя беседу с новым послом в крайне дружественном тоне, фюрер сказал, что дальнейшие переговоры пойдут по обычным дипломатическим каналам.

Так началась операция Гитлера по усыплению бдительности советского вождя. Эта операция включала регулярные беседы заведующего личной канцелярией фюрера Отто Майснера с Деканозовым, считавшимся доверенным лицом Сталина, и передачу ему через подставленного гестапо и «завербованного» НКВД агента О. Берлингса, скрывавшегося под псевдонимом «Лицеист» (в гестапо его называли «Петер»), специально составлявшихся или просматривавшихся Гитлером дезинформационных меморандумов. Успех дезинформации превзошел все ожидания Берлина. Сталин до последнего момента считал, что германский лидер не заинтересован в военном противостоянии с Россией. Когда война всё-таки разразилась, он несколько дней недоумевал почти открыто и до конца жизни — тайно.

30 января 1941 года, в восьмую годовщину прихода нацистов к власти, Гитлер выступил с традиционной речью перед Рейхстагом в берлинском Дворце спорта, в которой напомнил о своём предсказании, сделанном за два года до этого, хотя и предпочёл отнести его к 3 сентября 1939 года, дабы связать с началом войны. Он, в частности, заявил: «Я не могу упустить возможность отметить, что в этот день в Германском Рейхстаге я подчеркнул, что если еврейство погрузит мир в пучину войны, то история евреев Европы завершится. Они могут снова посмеяться надо мной, как они раньше смеялись над моими предсказаниями. Но грядущие месяцы и годы покажут, что и в этом я окажусь прав. Уже сегодня мы видим, что пока ещё враждебные нам расовые народы в один прекрасный день осознают наличие куда большего внутреннего врага и встанут в великий общий фронт с нами. Фронт Арийского человечества против эксплуататорского Еврейского Интернационала, разрушающего нации»12.

Эта речь не привлекла внимания. Впервые за долгое время Гитлер вновь заговорил о евреях. Невозможно было понять, что фюрер имел в виду. Между тем он корректировал своё несбывшееся «пророчество» от 30 января 1939 года. Народы Западной Европы не оправдали надежд, возложенных на них Гитлером. Их антисемитизм был лишён страсти и боевого напора. Теперь речь шла о народах к востоку от линии Керзона, переживших только что насильственную советизацию, в которой местные евреи приняли активное участие.

Впрочем, речь Гитлера была не только о них. Если первое «пророчество» носило условный характер — оно было о том, что произойдёт с евреями, если евреи спровоцируют мировую войну, — то теперь Гитлер уверенно говорил о неизбежном: о войне Фронта Арийского человечества против эксплуататорского Еврейского Интернационала. Из кого же он состоял? На свете оставалось две концентрации евреев, не подвластных Гитлеру: Советский Союз и Соединённые Штаты.

В отличие от первого «пророчества», на сей раз речь шла о предсказании, сбывшемся в Едвабне и во Львове, в Каунасе и Таллине, в Риге и Киеве и в десятках других мест, где местное население, зачастую даже враждебное немцам, в момент ухода Красной армии само принялось убивать евреев, порой при содействии германских солдат.

Прямого приказа убивать евреев до 22 июня 1941 года отдано не было. Гитлер хотел, чтобы немцы начали истреблять евреев по зову сердца, а не по приказу сверху. Катализатором служил оказавшийся безграничным антисемитизм народов Восточной Европы, помноженный на их опыт советизации. Временный уход советской власти, заменённой благоволящей истреблению евреев властью германских оккупантов, послужил триггером к вакханалии массовых убийств евреев. Только в районе Полесья исследователи насчитывают 128 населённых пунктов, где местное население, возглавляемое национальной польской интеллигенцией, убило значительную часть еврейских жителей. Через 75 лет немецкий исследователь Холокоста написал: «Всего в Восточной Европе как минимум пять тысяч мест, где убивали евреев»13.

Ничего похожего не было в 1940 году при захвате немцами стран Западной и Центральной Европы. Советская западная граница 1940 года оказалась водоразделом между миром, где евреев будут впоследствии убивать тайно, организованно свозя их в секретные лагеря уничтожения на востоке Польши, и миром открытых массовых убийств евреев. Так началось быстрое превращение немецкой армии в армию убийц.

Речь Гитлера 30 января 1941 года означала принятие им политического решения о войне с Советским Союзом, страной «еврейского большевизма».

На другой день после неё была издана «Директива по стратегическому сосредоточению и развёртыванию войск (операция „Барбаросса“)»14. Это — первый рабочий документ, по которому в дальнейшем пошла реальная подготовка к войне. Основным его элементом являлась концентрация усилий в районе к северу от Припятских болот, предложенная OKH.

Основой концепции являлась идея распада советского государства на раннем этапе войны. Автор идеи, Бернхард фон Лосберг, помощник Варлимонта, писал в её обосновании: «Каким образом в дальнейшем будет организовано взаимодействие обеих главных групп восточнее Припятских болот и каковой будет конечная военная цель — это в значительной мере будет зависеть от того, произойдёт ли после начальных немецких успехов развал России и когда он наступит. Если западные районы России и связь с морями будут потеряны, нам представляется невероятным, что Россия останется ещё дееспособной…»15

Гитлеру с лёгкостью удалось убедить генералов вермахта, что, несмотря на всю техническую мощь Красной армии, советский режим развалится за считанные месяцы. Серьёзные и немолодые люди поверили мегаломанским фантазиям безумца, одержимого юдофобскими идеями.

Выливший душу в одном абзаце двухчасовой речи 31 января, Гитлер больше до 22 июня 1941 года себе такого не позволял, дабы не возбуждать внимание советского руководства.

Откровенные пассажи в речи Гитлера не привлекли внимания специалистов по Германии и нацизму в Москве, если таковые ещё остались в разведке и Коминтерне после террора 1930-х годов. Трудно понять, кто вообще в Советском Союзе читал полностью текст речи Гитлера.

Ни Я. З. Суриц, ни кто другой не сумели бы привлечь внимание Сталина и Молотова к одиночному пассажу в одной из речей Гитлера, даже если бы и попытались. Информации о неблагополучии в германо-советских отношениях и без этого хватало.

Краткие выводы

Никто не был готов поверить, что «еврейский вопрос» был центральным в сознании Гитлера. И что реальный центральная проблема для Гитлера — как быть с Советским Союзом — рассматривалась им вкупе со столь второстепенным и надуманным вопросом. Это не поддавалось не только «материалистическому пониманию истории», но и простому здравому смыслу.

Весь грандиозный план операции «Барбаросса», в создании которого участвовали десятки и сотни лучших умов представителей офицерства и генералитета победоносного вермахта, основывался в итоге на категорическом мнении Гитлера, что советский режим, державшийся на «еврейских комиссарах», не выдержит комбинации давления наступающего вермахта и ненавидящих «комиссаров» масс автохтонного населения. Соображения о евреях были интегральной частью мыслительного процесса Гитлера.

На чисто рациональной основе нельзя было прийти к решению вторгнуться в Россию. Так и считал Сталин, не веривший в безумство высших властителей современного государства. Власть есть квинтэссенция воли правящей элиты, которая не может позволить безумцам свободу действий.

Только десятилетия спустя историки «обнаружили» «пророческие» пассажи в выступлениях Гитлера и поняли, что речь шла не только о дежурной пропаганде и демагогии.


1 Waite R.G.L. The psychopathic god: Adolf Hitler. New York, 1977. Р. 186—191.

2 Яд Вашем: исследования. Т. 2. Иерусалим, 2010. С. 38.

3 Heuss T. Hitlers Weg: Eine historisch-politische Studie uber den Nationalsozialismus. Berlin, 1932. S. 31.

4 Evans R. What the War Was Really About // The New York Review of Books. December 12, 2013.

5 Исаев А. В. Вторжение. 22 июня 1941 года.М., 2019. С. 9.

6 Тумшис М. А., Папчинский А. А. 1937. Большая чистка. НКВД против ЧК. М., 2009, С.113.

7 Bevolkerungsstruktur und Massenmord. Neue Dokumente zur deutschen Politik der Jahre 1938—1945. Vol. 9 (Beitrage zur nationalsozialistischen Gesundheits — und Sozialpolitik). Berlin, 1991. P. 24—27.

8 The New York Times, January 1, 1941. P. 4.

9 Engel G. Op. cit. S. 103.

10 Гудериан Х. Воспоминания немецкого генерала. М., 2018. С. 153—154.

11 Агрессия. Рассекреченные документы службы внешней разведки Российской Федерации 1939—1941. М., 2011. С. 239.

12 Hitler А. Op. cit. BAND II. P. 1663—1664.

13 Дикман К. Как относиться к преступлениям «своих»? // Рута Ванагайте, Эфраим Зурофф. Свои. Путешествие с врагом. М., 2018. C. 4.

14 1941 год. Кн. 1. Док. №250. С. 575.

15 Fall Barbarossa. Dokumente zur Vorbereitung der faschistischen Wehrmacht auf die Aggression gegen die Sowjetunion (1940 / 41). Berlin (Ost), 1970. S. 132.


i Лубянка. Сталин и Главное управление НКВД. Док. №327. С. 538.

ii Петров Н. В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД 1934—1941. Справочник. М., 1999. С. 218.

iii Мозохин О. Б. Сталин и органы государственной безопасности. М., 2017. С. 293.

iv The New York Times, 14.07.1938.

v Первое слово правды. М., 2020. С. 17, 156.

vi Тумшис М. А., Папчинский А. А. 1937. Большая чистка. НКВД против ЧК. М., 2009. С. 133—134.

Оставьте комментарий