Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 8(46), 2023.

Белые Пески лежали так далеко от столицы, что никто из местных жителей не мог с уверенностью сказать, часть они Империи или нет. Дом наместника пустовал уже года три — предыдущий энси, которого сослали в эту дыру (поговаривали, что он согрешил с женой какого-то советника с первого этажа Башни Бога-Императора), помер от дыхания песков. Этот северянин с белой нежной кожей долго харкал кровью, а местный лекарь ничем не смог ему помочь. Когда из столицы прилетел бич Императора, ему предъявили лишь мертвое высохшее тело.

Нового наместника так и не прислали.

В прошлом месяце на старом, будто побитом молью, дракере прилетал сборщик налогов. Заперся вместе с Пауком, получил необходимую мзду и убрался восвояси. Больше гостей в ближайшее время не ждали.

Но сегодня на рассвете по небу промчались несколько дракеров. Тени огромных крыльев скользнули по песку. Протяжный крик затих в тумане.

Кто и зачем явился к Пауку? Гиль пожал плечами. Неважно. Его дело ловить змей, а не рассуждать, отчего к старосте прилетели столичные энси.

Гиль шел вдоль кромки песчаного моря. Утренний серый туман уже уползал вслед за зыбуном, но на небе все еще ярко светила ладья старика Сина. Где-то там, в вышине, бог ночного неба отбивался веслом от сонма злых духов и, наверное, костерил этот проклятый мир на чем свет стоит. А Гиль шел внизу — худощавый, гибкий, словно высушенный дыханием пустыни. Недавно ему исполнилось семнадцать, и на его выбритой голове красовалась татуировка свободного гражданина. Теперь Гилю было плевать на проклятия всех богов, как мертвых, так и живых.

«Почему не змея?» — спросила у Гиля Аррата на утро-после-семнадцати, притрагиваясь к наколотому у него на затылке скорпиону.

Кожа все еще болела, но Гилю захотелось зажмуриться от удовольствия.

«Ненавижу змей», — усмехнулся он сестре.

«А зачем сделал татуировку еще и на руке? — спросила та. — И что означают эти символы?»

Сама Аррата не была свободной. Три года назад, едва ей исполнилось шестнадцать, отец продал ее в рабство. Вечно не хватало денег, а старик Элай предложил за девчонку целых сто мин серебра. Смотрителю маяка нужен был помощник. Но Элай учил Аррату не только разжигать солнечный камень на вершине башни и настраивать систему отражающих кристаллов. Когда-то давно Элай перебрался в Белые Пески из самой столицы и привез с собой кучу мудреных алхимических книг.

Аррата рассказывала Гилю о лунных цветах, что распускаются в подвале маяка, где Элай обустроил свою лабораторию. Старик заставлял Аррату ждать, не смыкая глаз, когда ночное сияние бога Сина пройдет сквозь окошко под потолком, отразится от системы линз и под этим холодным светом цветок на один-единственный час раскроет бледно-голубые лепестки. Тогда Аррата стряхивала в глиняную чашку желтую пыльцу. После Элай запирался в своей лаборатории и готовил эликсир, за которым приходили, стыдливо пряча глаза, местные женщины. Говорят, что снадобья Элая творили чудеса: неверные мужья возвращались домой, а слабые и немощные старики на целую ночь становились буйными, как молодые ослы кунги.

Еще Элай учил Аррату заговаривать стрелы. На самом деле ее работа с заговором имела мало общего. Аррата нагревала подвижный блестящий металл, который так и норовил спрятаться на дне сосуда, окунала в него наконечники стрел, а затем сушила их в полуденный зной под ветром пустыни. Такие стрелы почти ничем не отличались от обычных, но стоило взглянуть на них под особым углом… Тогда на грани наконечника можно было увидеть отблески будущей зари. Наверное, когда-то в далеком прошлом подобными стрелами, которые не знали промаха, Бог-Император убил Мертвую Богиню.

Сейчас ими мог обладать любой охотник, если, конечно, выложит Элаю кругленькую сумму.

«Тьфу! — плевался отец Гиля. — К Тиамат всю эту магию!»

Отец не боялся истинного имени Мертвой Богини.

На поясе Гиля висел отцовский нож — старый, добротный, остро наточенный, чья обернутая кожаными полосами рукоять была десятилетиями отполирована мозолистыми руками. Таким ножом удобно располосовать тело гигантской змеи и рубить колючие кусты. Отец даже рассказывал, как однажды отбился от детеныша сирруша и спас себе жизнь.

Гиль шел в одной набедренной повязке — ведь на рубаху давно не хватало денег. Ветер шептал у него за спиной, заносил цепочку следов. Гилю казалось, что он слышит, как на краю мира вздыхает Мертвая Богиня.

Всю ночь ветер ее дыхания несет к берегу запах соленой воды и мускуса. На ее зов поднимаются глубинные воды, превращая песчаное море в зыбун — ловушку для заблудших путников. Всю ночь пустыня бурлит. На ее поверхности лопаются огромные пузыри — крак! крак! — вздымая фонтаны мокрого песка.

Но с рассветом Мертвая Богиня делает вдох — и вода уходит, песчаное море успокаивается и твердеет. Кипящие пузыри застывают барханами. Тогда Гиль выходит на охоту. Оставляя за собой цепочку следов, он идет вдоль кромки песчаного моря. В его руке длинная палка с раздвоенным концом, на поясе висит нож, а за спиной в мешке шевелятся пойманные змеи.

Несколько лет назад, когда Гиль был мальчишкой без татуировки, он мечтал стать мореходом. Особенно когда прятался от пьяного отца в загоне с овцами. Гиль закрывал глаза и видел себя на гордом корабле посреди кипящего моря песка. «Лево руля! Сирруш по правому борту! Приготовить гарпуны!» Широкие корабельные колеса скрипели, вольный ветер надувал воображаемые паруса.

Но еще лучше ходить не на какой-то охотничьей шхуне типа «Бродяги», а служить на двадцатиколесном гиганте-фрегате из императорского флота. Их паруса косые и белые, словно крылья чаек. Их капитаны повидали множество дальних стран. Однако для таких, как Гиль, путь во флот закрыт. На обучение не хватит денег.

Когда умер отец, то от отчаянья Гиль собирался продаться рабом на галеры. Но, хвала Шамашу, вовремя опомнился. Рабы на галерах поднимают и опускают цепи. Десятки человек в едином порыве, словно большая многоногая и многорукая тварь. «Эгей! Эгей! Пошевеливайтесь, твари! Или хотите отправиться на корм сиррушам?!» Каждую ночь — поднять биты, наматывая на барабан тяжелую цепь, и с размаху опустить в зыбучий песок под брюхом корабля. Поднять и опустить. Зыбун от ударов твердеет, позволяя кораблю не проваливаться. А другие рабы толкают галеру вперед длинными шестами — горшами: «И-и-ой! И-и-и-огой!»

Но теперь на затылке Гиля грозно поднимает ядовитый хвост скорпион. Теперь Гиль — свободный гражданин, а значит, наследует дело отца. И о дальних странствиях можно забыть навсегда.

В пятнадцатый день рождения Гиля отец поманил его к себе и сказал:

— Ну-ка, иди сюда, протяни левую руку.

Отец держал за шею серую змею. Гиль не успел отпрянуть, как та вцепилась ему в запястье. Боль от укуса была ужасной, и Гиль потерял сознание.

«Никаких лекарей!» — запретил отец.

По его мнению, настоящий мужчина должен терпеть боль и выживать в любой ситуации, будь то песчаная буря или укус змеи.

Гиля выхаживала сестра. Она сама подсмотрела в книгах Элая, как лечить укусы змей.

Аррата тайком поила Гиля соком белых грибов, что собирала под горячим песком барханов. Она убегала за селение и возвращалась с волдырями от солнечных ожогов и с полной корзиной склизких, пахнущих, как дохлый варан, белых шаров. Гиль глотал их горький сок, и ему ненадолго становилось легче.

— Змеи! — кричал он, мечась по кровати и путая бред со сном. — Кругом одни змеи!

Гилю казалось, что по всему его телу ползали десятки холодных скользких тварей.

— Снимите их с меня!

В остальное время, когда действие сока белых грибов заканчивалось, Гиль впадал в бред и разговаривал с богами.

Он выжил просто из упрямства. Гилю хотелось непременно вылечиться, встать на ноги и бросить отцу прямо в глаза, что он никогда не будет змееловом. Через месяц Гиль спустился к отцу в погреб. Ноги еще дрожали, но он справился.

В погребе на натянутых веревках сушились змеиные шкуры. Глиняные кувшины у дальней стены были наполнены до краев бальзамическим вином. В кувшинах плавали пойманные змеи. Говорят, что при правильном приготовлении из них можно сделать настоящий деликатес. Купцы покупали змей у отца и везли в столицу. Может быть, даже самому Богу-Императору.

Когда Гиль спустился в погреб, отец как раз выдавливал яд из зубов кобры. Огромная змея обвилась вокруг его руки, а хвост метался у отца за спиной и яростно шлепал по голым лопаткам. Отец крепко сжимал кобру за шею, а под ядовитые зубы подставил глиняную вазу. Любой лекарь или алхимик отдаст за яд хорошие деньги, но для того, чтобы наполнить сосуд, потребуется не одна тысяча змей.

— Отец, я никогда не стану змееловом! — бросил Гиль, глядя ему в глаза.

Отец отшвырнул кобру в глиняную вазу и достал из корзины серую змею.

Гиль выбежал из дома.

Но потом вернулся и молча протянул руку отцу.

* * *

— Мне нужна твоя помощь, мальчик, — сказал Элай.

Это случилось месяц назад, в праздник равноденствия, когда боги Шамаш и Син дважды встречаются на небесной реке. Гиль ждал сестру у маяка, чтобы поделиться праздничным обедом.

— Да, энси Элай, — кивнул Гиль.

Может, старик тоже угостит чем-то вкусным по случаю праздника.

— Мне нужно, чтобы ты кое-кого для меня добыл, — сказал Элай.

Аррата возилась внутри маяка и, судя по доносящемуся аромату, пекла лепешки. Элай встретил Гиля у входа.

— Какую змею хочет уважаемый энси? — учтиво поклонился Гиль.

От Элая пахло чем-то непривычным. Возможно, так пахнет расплавленный на солнечном камне металл. И еще — разогретая сера.

— Нет, не змею, — покачал головой Элай. — Ты поймаешь мне акрабуамелу — человека-скорпиона.

— Что?!!! Нет, энси, я не могу!

— Я хорошо заплачу. Ты знаешь пустыню. Ты сможешь для меня его добыть.

— Нет! У нас же есть охотники. Обратитесь к ним.

— Пятьдесят мин, — сказал Элай.

У Гиля перехватило дыхание. За пятьдесят мин можно безбедно прожить полгода. Можно даже купить овцу. Или сразу две, ведь загон давно пустовал. Рот наполнился вкусом жареного мяса.

— Это плата за тайну, — сказал Элай. — Строго между нами. Об этом никто не должен знать. И мне не нужно все тело акрабуамелу. Достаточно любой его части. Ядовитого хвоста, например. Да, — задумался Элай, — хвост вполне подойдет.

«Зачем ты согласился?» — после спрашивала Аррата.

«Ты не знаешь, о чем он меня попросил», — хмурился Гиль. Женщины не должны вмешиваться в дела мужчин. В конце концов, у него на затылке уже был наколот скорпион.

«Ты все равно должен был отказаться! Ты… не знаешь, что это за человек! Мерзкий старик! — сжала кулаки Аррата. — Ему нельзя верить!»

Но пятьдесят мин серебра… Гиль зажмурился. Они с энси Элаем заключили договор ранним утром, под взглядами Шамаша и Сина. Пожали руки под луной и солнцем. Такой договор нельзя нарушить.

Когда умер отец, все стало совсем плохо. Сначала купцы не хотели работать с Гилем. Вернее, предлагали за змей слишком низкую цену, тогда как Гиль требовал, чтобы ему платили, как и отцу. Но купцы считали, что «этот проклятый мальчишка» сдастся раньше.

Гилю приходилось самому есть пойманных змей, что хранились в бальзамическом вине. Он ел и считал потерянные деньги (одна серая змея — это четверть мина, а кобра — целых полмина серебра). Потом Гиля тошнило. Но, когда купцы явились снова, он потребовал сумму вдвое больше, чем просил его отец.

Купцы снова ушли.

Гиль голодал. Аррата тайком от энси Элая носила брату еду.

Через месяц сошлись на старой цене. Гиль откладывал, чтобы выкупить сестру, и жил впроголодь. Теперь, если он сможет выполнить просьбу алхимика, то исполнит и свою мечту. Отец продал Аррату, а он выкупит. Но люди-скорпионы — это не змеи.

Гиль впервые увидел акрабуамелу на похоронах отца.

* * *

Ихур долго готовил тело к похоронам. Для него это было привычным делом. Обмотать мертвеца тканью, уложить на телегу, подождать, пока родственники покойного прочитают молитвы (или помолиться самому, если провожающих нет), и отвезти в пустыню. Гиль вместе с Аррой стояли над погребальной телегой.

«К кому обратить свои молитвы?» — спросил Ихур.

«Давай к Шамашу», — махнул рукой Гиль.

Ему было все равно. Теперь предстояло жить одному в пустом доме.

Накануне вечером отец выпил несколько чаш с вином, а затем вдруг решил отправиться проверять дальние ловушки. Больше живым Гиль его не видел. Утром Гиль ушел на поиски, не особо надеясь на удачу. Пустыня редко возвращает свою добычу, и все, что попало в зыбун, может выплыть на поверхность лишь спустя годы. Но Гиль нашел отца у самого края уходящего зыбуна. Отец лежал наполовину засыпанный песком и выглядел маленьким, тщедушным человеком. Смерть, казалось, забрала не только жизнь, но и вытянула из тела все соки, успела высушить за считанные часы.

Наверное, это была кобра. Определенно кобра, решил Гиль, разглядывая следы от укуса на распухшем отцовском лице.

Отец говорил, что это дань Мертвой Богине — в первый день каждого месяца ты должен танцевать со змеей. Кобра завороженно наблюдает за пляшущим в твоей руке платком. Твои движения то становятся быстрыми, как удар скорпиона, то зажатый в пальцах платок вдруг замирает и начинает дрожать, как рабыня, исполняющая танец живота. По телу кобры тоже пробегает дрожь. Быстрее. Медленнее. Голова змеи двигается в такт беззвучному танцу. И тогда ты хватаешь кобру за шею.

В самом конце, перед тем, как схватить змею, отец часто любил целовать ее в голову. Но, видимо, в этот раз вино оказалось слишком крепким.

Гиль сделал вид, что плачет из-за холодного ветра.

На услуги Ихура пошли последние десять мин — все, что Гиль нашел в тайнике отца.

В столице не знают, как в Белых Песках хоронят мертвецов, иначе не миновать интереса бичей Императора. Но столица слишком далеко. Там живут и умирают не так, как на границе пустыни. В городе Бога-Императора не слышат дыхания Тиамат.

«Все, пора, — сказал Ихур. — Мы пришли из песка и уйдем в него. Пустыня должна получить то, что ей причитается».

Гиль долго смотрел ему вслед. Увозящий тело отца Ихур казался совершенно черным на фоне багрового заходящего солнца. Аррата сжала руку Гиля.

«Нет, я должен увидеть», — вырвался тот и поспешил за Ихуром.

Хотя смотреть было запрещено, Аррата его не остановила.

Гиль долго крался за Ихуром, сначала ориентируясь по его темной фигуре, а, когда Шамаш полностью скрылся в своем доме, по свету факела. Ихур отвез тело отца далеко в пески и оставил на самом краю наползающего зыбуна. Навстречу Ихуру вышли несколько темных жутких фигур. Свет от факела вырывал из мрака длинные суставчатые ноги, огромные клешни и голые человеческие торсы. У акрабуамелу были бледные лица и раскосые глаза с вертикальными зрачками, которые светились в темноте. Гиль невольно вспомнил портреты Бога-Императора. Тот же взгляд. Та же мертвенная бледность кожи. Один из людей-скорпионов оказался женщиной, и Гиль, к своему стыду, увидел большие налитые груди с черными сосками.

Говорят, акрабуамелу породила Мертвая Богиня для сражений с Богом-Императором. Но это было очень давно.

Ихур низко поклонился. Акрабуамелу забрали тело отца и вместе с ним исчезли во тьме зыбуна.

* * *

Еще не один раз Шамаш путешествовал по небесной реке, прежде чем Гилю улыбнулась удача.

В тот день он решил проверить дальние капканы. Поход был неблизким, но улов того стоил. Пусть гигантские змеи попадались редко, зато из каждой можно было заготовить десять кувшинов с мясом. А если в капкан попадалась змея с красными полосами и раздвоенным хвостом, то из ее огромных зубов можно было нацедить полкувшина дурно пахнущего яда.

Хотя что-то подсказывало Гилю: не ходи! Может быть, покалывание в шрамах на левой руке. Кожа после змеиных укусов потеряла чувствительность, однако перед самумом она часто начинала противно зудеть. Не прошло и часа, как горизонт затянуло стеной урагана. Ветер больно швырялся колючим песком, но это было лишь разминкой перед настоящей бурей.

Можно было зарыться в песок, как делают обитатели пустыни. Однако Гиль знал, что на востоке в десяти минутах ходьбы лежит севшая на рифы шхуна. Время уже стерло ее название, мачты были сломаны, а из четырех колес осталось лишь одно, давно изъеденное песком и червями. В ее трюме можно было переждать самум.

Гиль бросился бежать, подгоняемый ветром. На бегу он выхватил из-за пояса платок и обвязал вокруг головы, закрывая нос и рот. Бурая стена самума была уже совсем близко, когда Гиль ворвался в темноту шхуны. И сразу понял, что он здесь не один. Среди шороха мелких тварей, что прятались в брюхе корабля, Гиль услышал чье-то испуганное прерывистое дыхание.

Сквозь щели в древесине пробивался тусклый свет. В его лучах Гиль смог разглядеть забившегося в дальний угол акрабуамелу.

Это был ребенок. Это был мальчишка. Своими человеческими руками он прижимал к себе капкан-ловушку, чьи зубья сомкнулись вокруг одной из его ног. Нога была перебита и висела на остатках сухожилий и панциря. Мальчик-скорпион обливался кровью. Он угодил в капкан охотников и, не в силах разжать механизм, сумел вырвать ловушку из песка и вместе с ней забраться в трюм шхуны.

Теперь он с ужасом загнанного зверя смотрел на Гиля, держа на изготовке хвост с ядовитым шипом на конце.

Гиль потянулся к висящему на поясе ножу, и в этот момент шхуну захлестнул самум. Старая древесина застонала под ударами ветра.

* * *

Они вышли из дома Паука, пятеро бичей Императора. Гиль сначала увидел привязанных к столбам дракеров — вернее, еще раньше почувствовал исходящий от них запах: при всем своем грозном виде дракеры оставались падальщиками, и кормили их трупами скота. А уже потом заметил самих воинов-энси. Бичи Имератора искореняли ересь и были вправе карать и миловать, как если бы их устами говорил сам Бог-Император. Они были его пальцами и его оружием.

Гиль впервые видел их так близко. Если от крылатых тварей исходил смрад падали, то сами воины пахли страхом. Во всяком случае, так Гиль распознал этот аромат смерти. У одного из бичей Императора была пустая неприкрытая глазница. Он скользнул взглядом единственного глаза по Гилю, и тот покрылся холодным потом. Нет, это всего лишь люди. Не волшебники. Они не могут читать мысли. Им не увидеть, что лежит в мешке за спиной Гиля.

Говорят, что акрабуамелу охраняют вход в царство мертвых. Бог-Император запретил их убивать.

Одноглазый воин отвернулся и направился, слегка прихрамывая, к дракерам. Остальные принялись раскладывать в центре площади огненные камни.

Значит, будет чья-то казнь.

Гиль попятился.

Только теперь он понял, почему бичей Императора так называют. У каждого из них за спиной висел свернутый в кольцо кнут с вплетенными ядовитыми иглами, вырванными из хвостов людей-скорпионов.

* * *

— Я выполнил наш договор, энси Элай, — сказал Гиль, доставая из заплечного мешка ногу акрабуамелу.

— Отлично, отлично, — жадно схватил добычу старик. — Жди меня здесь.

Гиль ждал снаружи, пока плывущий по небу Шамаш не коснулся шпиля маяка, а затем отворил дверь и зашел внутрь. В подвал вели каменные ступени.

Гиль впервые оказался в лаборатории алхимика. Свет пробивался откуда-то сверху сквозь систему линз. В его лучах сосуды, весы и странные инструменты, среди которых Гиль узнал только щипцы, выглядели еще более загадочно. Элай склонился над одной из чаш, что стояла на едва разогретом солнечном камне.

— Плата, достопочтимый энси, — сказал Гиль. — Мы заключили сделку под взглядами Шамаша и Сина…

— Смотри сюда, — перебил его Элай, указывая на глиняную чашу.

Вязкая жидкость в ней слабо булькала, словно полуночный зыбун. И еще в чаше что-то плавало.

«Где же Арра? — подумал Гиль. — Наверное, наверху, присматривает за кристаллами маяка. Придется оставаться наедине с этим безумным стариком».

— Пахнет, как кипящий змеиный яд, — поморщился он.

— Ты прав, — ухмыльнулся Элай. — Но здесь не только яд. Присутствует еще небесный металл, тот, что можно найти, когда в пустыню падает звезда, и самый необходимый элемент моего открытия — кровь акрабуамелу. Ты мне ее принес, мальчик.

— А теперь смотри! — воскликнул он и подцепил щипцами плавающую в чаше бесформенную массу.

К своему отвращению, Гиль понял, что это большая дохлая жаба. Ее глаза были подернуты белой пеленой. Тяжелые капли скатывались по склизкому телу и падали обратно в чашу.

Гиль отшатнулся, Элай схватил его за запястье, а затем опустил жабу на стол. Та зашевелилась и вздрогнула. Раз, другой. Жаба снова дернулась и затихла.

— Живая, — прошептал Гиль.

— Нет! — в отчаянии воскликнул Элай. — Она должна была ожить полностью, понимаешь? Но она не ожила! Сколько книг я изучил!

Он потащил Гиля к лежащим на полке у стены томам. Это были именно книги — тяжелые, большие, со страницами, сделанными из настоящей кожи, а вовсе не глиняные таблички, по которым учился писать Гиль. Даже его скромной возможности отличать один символ от другого хватило, чтобы понять, что книги написаны на незнакомом ему языке.

— Это древние тексты, — сказал Элай, поглаживая книгу свободной рукой. — Забытые знания. Ты не представляешь, чего мне стоило прочитать эти книги. Я по крупицам расшифровывал этот забытый язык, на котором разговаривали во времена, когда Бог-Император был еще молод.

Как он может так говорить о Боге-Императоре? — удивился Гиль. Это… святотатство. Император был всегда. Не старый и не молодой. Он сражался с Тиамат и победил. Он сделал из ее тела землю. Из ее крыльев сотворил небо.

— Так нельзя, — прошептал Гиль. — Нельзя воскрешать мертвых. Вечно живой лишь Бог-Император. За такие опыты вас сожгут! За такие книги вас сожгут!

— Ты думаешь, почему я забрался в вашу глушь?! Кто в здравом уме поменяет столицу на эту дыру? Подальше от глупых энси, которых заботит лишь то, как подняться повыше в Башне. Дальше от проклятых бичей Императора. Я должен разобраться в том, что знали древние. Говорят, что Бог-Император пришел к нам из пустыни. Где-то там хранятся все забытые знания. Ты ведь тоже хочешь жить вечно, мальчик?

Элай вдруг дернул Гиля, и тот едва удержался на ногах.

— Что это у тебя? — выдохнул старик, указывая на руку Гиля, где от локтя до запястья бежала рябь символов. — Откуда у тебя эта татуировка? Ты знаешь, что она означает?

— Нет!

— Это «жизнь» на языке древних. Вечная жизнь. Где ты видел такую надпись?

* * *

«Наколи мне вот это», — потребовал Гиль у Мигалеша, который макал тонкую иглу в чашу с краской.

Гиль ловил змей. Мигаль делал татуировки. Каждому свое. Только что был закончен скорпион на выбритом затылке.

«Что это?» — спросил Мигаль, глядя на глиняную табличку с символами, которую протягивал ему Гиль.

«Не знаю, — пожал Гиль плечами. — Я нашел это в пустыне. Мне нравятся эти символы. Не знаю, что они означают, но ты чувствуешь, какое от них исходит тепло?»

Мигаль пожал плечами. Ему было все равно.

«Так где, говоришь, наколоть?»

«Вот здесь, от локтя до запястья», — протянул левую руку Гиль.

«Это следы от укусов змей? — удивился Мигаль. — Раз, два, три… Сколько раз тебя кусали?!»

«Пять. Знаешь, пятый укус я даже не заметил. Коли прямо поверх шрамов — не хочу больше их видеть. Сотрем мои скверные воспоминания. Коли, не бойся, рука уже давно ничего не чувствует».

Когда Гиль бережно поглаживал татуировку, пробегая пальцами по символам, то у него перед глазами появлялись картины прошлого.

Волны касались прохладой его ног. Белая пена оседала на икрах. Он смотрел, как по поверхности океана плыла Тиамат. Ее огромное драконье тело скользило среди бурных волн. Крылья вздымали ветер. Из чудовищной пасти стекал яд, и в том месте, где зеленые капли касались океана, вода мгновенно испарялась.

— Я прикончу тебя! — ревела Мертвая Богиня. — Я разорву тебя на части!

На ее шее висели таблицы судеб, в которых была записана доля каждого из ныне живущих. Те же символы, что и на табличках из затерянного в песках города. То же исходящее от них тепло.

За спиной матери чудовищ шло ее воинство. Ее дети, рожденные для битвы. На горизонте океан обрывался гигантским водопадом, и все эти твари выползали из бездны нескончаемым потоком. Гигантские псы с красными глазами и смрадным дыханием, крылатые львы, многоголовые змеи и люди-скорпионы — подобные чудовища могут привидеться лишь в кошмарах.

— Уйди, мальчик, не мешай! — проскрипел один из акрабуамелу, и Гиль в страхе отпрянул в сторону.

Чудовище проползло мимо, источая острый запах мускуса.

Тот, кто ждал это воинство, будущий Бог-Император, стоял на клочке земли, вооруженный луком с блестящими стрелами. С каждым новым видением его фигура обретала более отчетливые контуры.

Тело Бога-Императора становилось скорпионьим — множество ног шевелилось в постоянном движении. Хвост с ядовитым шипом извивался над головой. Большие клешни вспарывали воду.

Бог-Император ничем не отличался от атаковавших его акрабуамелу.

* * *

— Древний город, — сказал Гиль, пытаясь вырваться из хватки Элая. — Развалины, скрытые под песком. Когда зыбун уходит, стены появляются на поверхности. Это далеко отсюда. Я ставлю там капканы. И еще там есть целая комната, где хранятся подобные таблички.

— Много?

— Да, много! Отпустите!

— Ты отведешь меня туда! — потребовал Элай. — У нас мало времени. Бичи скоро придут за мной, я это чувствую. Уходим немедленно! Ты ведь еще хочешь увидеть свою сестру?

— Что вы сделали с Арратой?! Где она? — воскликнул Гиль.

Элай потащил Гиля в дальний угол лаборатории, где стояла глиняная ванна. Сдернул с нее тростниковое одеяло, и Гиль, к своему ужасу, увидел плавающую в бальзамическом вине сестру.

Глаза Арраты были закрыты, а кожа мертвенно бледна. Над сердцем запеклась кровь от узкой раны.

— Вы убили Аррату!

Гиль выхватил нож, собираясь полоснуть по руке проклятого алхимика. А потом вогнать острие в его сердце! Аррата мертва! Все уже не важно!

— Стой! — закричал Элай. — Убьешь меня и потеряешь сестру! У меня… у нас есть шанс. Мы можем ее оживить! Осталось совсем чуть-чуть, и я пойму, как сделать снадобье, дарующее вечную жизнь! Отведи меня в древнюю библиотеку, и когда я найду, что давно ищу, то верну к жизни твою сестру!

Нож задрожал в руке Гиля.

Сожри тебя Тиамат! Элай убил Аррату, чтобы провести свои эксперименты, как с жабой. С каким удовольствием Гиль располосовал бы проклятому энси горло, словно ядовитой змее. Но сначала он должен вернуть к жизни Аррату.

— Пошли! — приказал Гиль, прижимая острие ножа к боку Элая.

* * *

В этих древних руинах водились огромные змеи. Порой зыбун приносил столько песка, что полностью скрывал под собой разрушенные стены. Но иногда песок отступал больше обычного, и тогда открывался проход в библиотеку.

— Там дверь, — махнул Гиль рукой, указывая в сторону старых стен.

На стене были изображены лев и сирруш — дракон пустыни. Жалкое подобие своей прародительницы Тиамат.

Элай зажег солнечный камень в фонаре, который принес с собой.

— Стой! Кто там? — вдруг сказал он.

Среди развалин промелькнула тень. Гилю показалось, что от стены к стене скользнула тварь с множеством лап. Когда тень замерла, то стало понятно, что это подросток-акрабуамелу. Одной ноги у него не хватало.

— Уходи! — махнул рукой Гиль. — Убирайся!

Мальчик-скорпион отбежал на несколько шагов и снова замер, разглядывая пришедших в руины людей.

На шхуне, когда снаружи завывал самум, этот мальчишка-акрабуамелу быстро понял, что Гиль собирается помочь. Он вытерпел без единого звука, пока Гиль отрезал искалеченную ногу и счищал торчащие части панциря, и позволил себе заплакать, лишь когда все закончилось. Гиль перевязал рану обрывком ткани из набедренной повязки.

— Возвращайся к своим! — закричал Гиль.

Элай спустился в темноту подземелья. Гиль остался ждать старика снаружи, опасаясь, что тот попытается убить его в узких переходах хранилища.

* * *

Они вернулись к маяку, когда начало смеркаться. На небо в самой большой ладье выплыл Син, и его лучи заливали пустыню мертвенным светом. Элай не брал с собой найденные таблички.

«Я все запомнил, — говорил он. — Нашел все, что мне надо. Маленькое изменение в пропорциях — и она оживет. Нужно лишь немного больше крови. Говорю тебе — это вечная жизнь, мальчик! Мы будем жить вечно, как древние! Как боги, мальчик!»

Нож Гиля упирался старику под ребра, но тот, казалось, этого даже не замечал. В своей лаборатории он тут же бросился к чаше и принялся что-то смешивать и нагревать. Наконец Элай торжествующе поднял чашу с мутной вязкой жидкостью.

— Испытаем сначала на жабе? — спросил он.

Кожа на левой руке Гиля заколола, словно перед бурей. Чувство тревоги не проходило, будто приближалась необъяснимая опасность.

— Оживляй мою сестру, алхимик! — потребовал Гиль.

Элай вылил содержимое чаши в ванну с мертвой Арратой. Гиль ждал, затаив дыхание. Он убьет проклятого энси, если Аррата не оживет. Клянется, что убьет, как ядовитую…

Аррата шевельнула пальцем. Затем вдохнула вино, в которое была погружена, и закашлялась. Из ее раны над сердцем вырвалось облачко крови. Гиль рванулся и поднял обеими руками голову сестры над ванной. Аррата кашляла и захлебывалась. По ее груди текла кровь. Элай смеялся.

В это время Гиль почувствовал запах падали и услышал, как где-то за окном хлопают крылья дракеров.

* * *

Элай первым выбежал из маяка. Он что-то кричал про то, что будет жить вечно, и смеялся, когда его сбило с ног ветром от крыльев опустившегося дракера. Один из бичей Императора скрутил Элая веревками, как паук добычу, и закинул в седло.

Гиль сумел выскользнуть за двери, неся сестру на спине, и скрылся в ночном сумраке. Туда, в пустыню, в зыбун, подальше от страшных бичей Императора! Его не преследовали. Неужели не заметили? Или не посчитали нужным. Но Гилю постоянно чудился шум крыльев летящих за ним дракеров.

Гиль бежал из последних сил, чувствуя, как становящийся зыбуном песок начинает проваливаться под ногами. Главное было не останавливаться. Остановишься — и мокрый песок тут же схватит тебя за икры и начнет проглатывать — глубже, глубже, пока не засосет сначала по колени, а потом по пояс, и ты уже не сможешь вырваться. Останется только ждать, пока песок не захлестнет тебя с головой. Аррата тихо стонала у Гиля за плечами. Он чувствовал ее теплое дыхание. Рана на груди сестры затянулась и больше не кровоточила.

Гиль не знал, где у него взялось столько сил, чтобы донести сестру до древних руин. Там, среди занесенных песком камней, он упал без сил, не опасаясь, что их затащит в зыбун.

— Ты живая, — прошептал он, погладив сестру по щеке.

Кожа на скуле Арраты лопнула, и пальцы Гиля выпачкались кровью. Аррата раскрыла глаза. Ее зрачки были вертикальными и светились отраженным лунным светом.

Гиль отшатнулся. Наверное, он кричал, глядя на то, как Аррата упала на четвереньки, а кожа на ее спине рвется и из ран начинают выползать суставчатые паучьи ноги.

Она стояла перед ним — только что родившийся акрабуамелу. По скорпионьему телу Арраты стекала слизь с кровавыми прожилками. И лишь лицо, если не смотреть в глаза, оставалось прежним лицом его сестры.

— Аррата? — тихо спросил Гиль.

Аррата повернулась и беззвучно скользнула в сумрак зыбуна. Вскоре к ней присоединилась другая тень. Мальчик-скорпион что-то протрещал Аррате, и та ответила на том же странном языке. Они ушли вместе, рука об руку. Их паучьи лапы двигались так быстро, что отталкивались от зыбуна.

Гиль смотрел им вслед и не заметил, как среди руин опустился дракер. Рядом с Гилем остановился одноглазый бич Императора. В руках он сжимал длинный лук.

— Я оказался прав, — усмехнулся воин-энси. — Я говорил, что надо дать старику закончить свои эксперименты. Этот глупец думал, что получит снадобье вечной жизни. Вот она, его вечная жизнь.

Бич Императора вынул из колчана стрелу — ее наконечник серебрился в лунном свете.

Гиль выхватил нож. Где-то в глубине сознания он понимал, что это бесполезно. Ему не справиться с воином Императора. Но он должен был хотя бы попытаться защитить сестру. Бич Императора словно нехотя сорвал со спины хлыст с вплетенными скорпионьими жалами и, продолжив движение, коротко им взмахнул. Колючки впились в грудь Гиля. Острая боль пронзила с головы до ног. Нож выпал из руки, и Гиль повалился следом за ним на песок.

Бич Императора так же нехотя наложил стрелу на тетиву.

— Десять вздохов, — сказал он. — А после твое сердце остановится от яда. Хорошая смерть. Вы встретитесь с сестрой в загробном царстве. Я, конечно, не могу дать ей уйти, — он натянул лук.

Аррата и маленький акрабуамелу были в пятидесяти шагах отсюда — их было хорошо видно под лучами ночного бога. Заговоренная стрела легко преодолеет такое расстояние. Волшебные стрелы не знают промаха.

— Алхимик еще немного поживет. Он расскажет нам секрет, как Императору создать свое войско из акрабуамелу. Непобедимое войско.

Старые шрамы пульсировали под татуировкой на руке Гиля. Казалось, именно в них теперь сосредоточена вся боль. Сердце яростно колотилось. И пальцы слушались. Что такое яд скорпиона после укусов пяти серых змей?

Гиль подхватил с песка отцовский нож, бросился на спину одноглазому бичу Императора и изо всех сил полоснул того по шее. Воин захрипел и рухнул на песок. Гиль стоял, тяжело дыша, и до боли в пальцах сжимал нож.

Он смотрел вслед уходящей сестре и ее новому другу.

Аррата и мальчик-скорпион выглядели темными силуэтами на фоне желтого диска плывущего по небу бога Сина.