Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 11(37), 2022.

Для большинства читателей легенды Германии, персонажи немецкого фольклора, старинные обычаи остаются малоизвестной темой. Что ж, начинаем знакомство.  В этом номере — дайджест одной из глав книги Helmut Hanke «Seemann, Tod und Teufel» в переводе Лемира Маковкина: нашего старшего друга, участника ВОВ, прекрасного переводчика… увы, его уже нет с нами.

Несколько слов от переводчика:

Кое с кем из авторов, которых я переводил, мне посчастливилось встречаться и даже подружиться. Наше знакомство с Хельмутом Ханке произошло уже после того, как я перевел его замечательную книгу «Люди, корабли, океаны». Он был очень интересный человек: моряк, антифашист, замечательный писатель. Мы поддерживали тесные отношения до самой его смерти, а с его сыном Гюнтером я держу связь до сих пор.

Вторая книга Хельмута Ханке «Seemann, Tod und Teufel»(в русском издании получившая название «На семи морях») пробивала себе дорогу почти два десятка лет, пока не вышла превосходным изданием в московском издательстве «Мысль» уже на закате советской эпохи. И ведь ни дня не лежала на прилавках! Уверен, что большинству русскоязычных обитателей Германии (да и многим читателям на постсоветском пространстве) она осталась неизвестной, так что публикация в «Горизонте» для них — дополнительный шанс познакомиться с творчеством этого замечательного автора. И с тем, чем жили и дышали моряки в эпоху парусного флота…

Тоскою черной полон океан, И шторм до неба громоздит волну, И парусов тугую белизну В лоскутья рвет свирепый ураган.   Летит корабль — упрямый альбатрос Встречь ветру над угрюмой глубиной, Ковчег, самим ведомый Сатаной, Небесной кары не страшась угроз,   От мыса Горн, без лоции и карт, К Китаю, где у джонок на бортах Оскалились драконы, где в портах Рокочут гонги под салют петард.   Подобно надмогильному плющу, Покрыла плесень ржавый кабестан. Застыл у мачты строгий капитан; Струится дождик по его плащу.   Вселенской скорби злая пустота Мертвящей маской затенила лик. За часом час идет, за мигом миг, Сочится время, тает, как мечта.   Как пепел, голова его седа, В нем каждый нерв натянут, как швартов. Но вот сидят матросы вдоль бортов, Глядят, не видя, в бездну, в никуда.   Застыли люди, к банкам прикипев, Как мумии, иссохли их тела, Лоза их рук в трухлявый борт вросла, Их лики страшны, словно Божий гнев.   Косички их под ветром свились в крыж, И, как в насмешку, чтоб спастись от бед, У каждого огромный амулет Висит на шее, тонкой, как камыш.   Он кличет их — безмолвны моряки. Вокруг вода, соленая вода… И не уйти до Страшного суда От неизбывной, тягостной тоски! Георг Гейм (1887—1912) «Летучий Голландец»

…И поныне еще существуют на морях обычаи, глубоко сросшиеся со старыми морскими суевериями, корнями своими уходящие в изначальную, граничащую с бессилием зависимость путешествующих по воде людей от волн, ветра и погоды. Ведь до сих пор ежегодно в результате морских катастроф гибнет немало судов. До тех пор, пока человек не станет полным властелином морской стихии, суеверия на море не умрут.

Никогда не был моряк боязливым. Иначе вряд ли пустился бы он в авантюру мореплавания. Море было жесточайшей школой мужества. Мы видели людей моря, гребущих и идущих под парусами, ворочающих шпиль и откачивающих воду, борющихся, разбойничающих и бунтующих. Для этого требовались настоящие парни. И тем не менее они были суеверны. Это начиналось уже с постройки судна. Чтобы парусник обладал добрыми мореходными качествами, для его постройки следовало употребить несколько краденых бревен. Искра, возникшая при закладке судна, считалась дурным предзнаменованием. Лучше уж было начать все сызнова. Под шпор¹ мачты, перед тем как ее поставить, клали золотой. Эта своеобразная вариация древнего жертвоприношения при закладке жилища должна была принести счастье. Когда судно спускали на воду, то вместо нынешней бутылки шампанского обычно произносили заговор: «Господи, упаси сей корабль от бурь и непогоды, от нужды и опасностей и защити его от всех зол в мире, и от тех также, господи, что исходят от людей».

При уходе судна в первое большое плавание читалась молитва или пелись псалмы. Один такой псалом, относящийся еще ко временам крестоносцев, сохранила для нас Вессербруннеровская рукопись² XV века. Текст гласит: «Во имя бога, поплыли мы, и милость его да пребудет с нами. С нами сила господня и гроб святой, ибо сам господь упокоен в нем».

Моряцкие суеверия относятся ко всем силам природы, таким, например, как ветер, который был необходим для мореплавания, пока корабли ходили под парусами, и которым не мог командовать никто из людей. Но моряк не хотел признаваться в своем бессилии. Подобно тому как люди каменного века верили в охотничьи заклятья, так и морской волк был уверен в том, что, соблюдая определенные условия, он может повлиять на ветер, это капризное дитя небес.

О ветре во время плавания вообще нельзя было говорить, ибо в противном случае он мог внезапно прекратиться. От свиста на борту мог возникнуть встречный ветер.

Осторожное отношение моряков к ветру повелось еще с начала плаваний под парусами. Ни на одном грузовом паруснике античного мира не обходились без жертвенника на юте, где для ублажения бога ветров первоначально приносились даже человеческие жертвы. На жертвенник клались важнейшие части тела — голова и сердце. Лишь постепенно вместо человеческих в жертву стали приносить голову и сердце морских животных (например, прибивая к утлегарю³ акульи плавники или крылья альбатросов). Еще в начале ХХ века эта уходящая в античные времена корабельная традиция бытовала на больших парусных барках, доставлявших селитру из Чили или пшеницу из Австралии. Ибо чем же иным, как не древним жертвоприношением, было то действо, которое совершали капитаны этих самых огромных из всех когда-либо существовавших парусников: вскоре после отплытия они бросали свои фуражки за борт, причем эта культовая жертва считалась обеспечивающей успех лишь в том случае, если приносилась с наветренной стороны!

Чтобы вымолить попутный ветер и моряцкое счастье, в новогоднюю ночь за бортом подвешивали метлу или рождественскую елку. Из-за соблюдавшегося прежде пятничного поста считалось предосудительным пускаться в море в пятницу.

Даже среди нынешних моряков не изжита еще вера в «Летучего Голландца». Столь же бессмертным оказался и Клабаутерманн. Это добрый, хотя иной раз и несколько ехидный дух корабля. Не установлено точно, произошло ли его имя от «ползуна по мачтам» или от «конопатчика»⁴. Второе толкование более вероятно. Ведь «конопатить» означает затыкать пазы в корпусе корабля, что и относится к первейшей обязанности этого доброго корабельного домового.

Ни один матрос сроду не видел этого человечка, о котором впервые упоминается в одном документе еще XII столетия. И тем не менее каждое поколение моряков знает, как он выглядит. Его словесный портрет таков: ростом с садового гнома, огненно-красный, лицо обрамлено седыми волосами и бородой, матросская одежда.

Если ночью связки корабельного набора скрипят и стонут — это знак деятельности Клабаутерманна. В матросском воображении это он укрепляет недостаточно надежные места. Согласно другой версии, он лишь указывает своим деревянным молотком на повреждения. Его обычное местопребывание под шпилем — якорной лебедкой, а во время штормовой погоды он несет вахту на мачте. Когда же он сидел на рее — это был предостерегающий знак. В этом случае корабль ожидала катастрофа.

Предзнаменования вообще играли большую роль в воображении моряка. Если, например, в гавани крысы покидали корабль, он в следующем же рейсе должен был погибнуть. Если моряку приснилась рыба или он увидел «серую смерть» — клочья дыма или тумана, напоминающие человеческую фигуру, — это также было предзнаменованием гибели корабля…

На море говорили об особом таланте парусных мастеров, умевших узнавать по определенным признакам, с кем из членов экипажа во время рейса может случиться беда. Репутацией имеющих так называемое «второе лицо», то есть обладающих даром магнетизма, пользуются финны. Мелвилл пишет в «Ому»: «В результате этого их влияние среди матросов очень велико, и двое или трое финнов, с которыми я в разное время плавал, казались сделанными специально для того, чтобы производить такое впечатление. Теперь один из этих морских прорицателей был у нас на борту, пожилой моряк с льняными волосами, который постоянно ходил в грубой самодельной шапке из тюленьей шкуры… Ночью, когда было погребение, он положил свою руку на старую подкову, что была прибита как талисман на фок-мачте, и сказал торжественно, что менее чем через три недели от нашего экипажа останется на борту не более четверти».

Многие матери обладают даром магнетизма по отношению к своим сыновьям, ушедшим в море. На побережье Северного моря обычным было следующее: чтобы узнать, жив ли еще сын, матери должны были полоскать в морской воде полотно и многократно повторять при этом имя пропавшего без вести. Если в результате этой процедуры ничего не случается — значит, он жив. Если же на мгновение отчетливо показывается его образ — значит, его нет больше среди живых. Подобная же магнетическая связь существует и с мужем или женихом, не вернувшимся с моря. В час смерти он зовет по имени свою жену или невесту. Иногда он даже является в облике, видимом для глаза.

Покойник на корабле приносил, по морским суевериям, несчастье, во всех случаях он мешал плаванию и должен был как можно скорее быть спущенным за борт. Если он оставался непогребенным день и ночь, то корабль опаздывал с прибытием к цели своего путешествия. Да и на парусного мастера, который шил мешок для трупа, также взирали с истинным суеверием.

Церковь, предназначавшая для людей каждой профессии своего святого покровителя, выделила для мореплавателей сразу нескольких. Еще и поныне моряки Балтики и Северного моря, говоря о Расмусе, подразумевают море. Это имя ведет свое происхождение от Эразмуса, одного из четырнадцати чудотворцев. У итальянцев и португальцев он назывался святым Эльмом. В честь него названы огни святого Эльма, которые показываются иной раз перед ураганом в виде бледно-голубых язычков пламени на кончиках мачт. Это считают знаком присутствия здесь святого патрона мореплавателей. В действительности же появление этих огоньков представляет собой определенное электрическое явление.

Затем имеются еще святые Николай, Брандан, Колумбан, Клеменс и святая Гертруда Брабантская. Брандан был в своей жизни миссионером и использовал корабль для распространения христианской веры. Церковь нарекла его за это покровителем моряков в северных водах. Колумбан умел выпрашивать попутный ветер. Святого Клеменса задним числом причислили к покровителям кораблей за то, что он был привязан неверными к якорю и утоплен в море. Святая Гертруда, по христианскому мифу, спасла некий корабль от морского чудовища. Когда брабантский экипаж уходил в море, матросы устраивали пирушку в ее честь.

Может быть, святые заступники и в самом деле помогали кораблям? Еще португальские моряки XVI и XVII веков, на кораблях которых ежедневно служили множество различных молебнов, имели возможность убедиться, что эта помощь была весьма ненадежной. Но и терпя (несмотря на все молитвы) многодневное безветрие, разочарованные «тягуны канатов» вовсе не становились атеистами. Они просто подвергали своих святых наказанию, называвшемуся «порка Луки». Возможно, что это выражение происходит от обычая, сходного с так называемым купанием Антония. Чаще всего на иберийских судах хранилась статуя святого Антония Падуанского. В подобных случаях ее либо привязывали к мачте, либо погружали в воду — купали. Разумеется, процедура «купания Антония» не нравилась корабельным капелланам. Но чтобы не довести раздраженных людей до бунта, они вынуждены были закрывать на это глаза.

Наиболее симпатичным из всех корабельных покровителей был святой Николай Мирликийский. Он хорошо знал нравы своих подопечных и понимал, что легче вычерпать ложкой океан, чем «отлучить» моряков от крепких напитков и легкомысленных девушек. Поэтому он лишь напоминал пастве, чтобы она за этими занятиями не забывала и о своей бессмертной душе. Жития святых говорят, что он и сам плавал по морям. Когда в Ликии (где он был в IV веке епископом Миры) случился голод, он приводил в гавани страны корабли, груженные хлебом.

Этот заступник левантийских моряков очень пришелся по вкусу парням с палубы. Вскоре он повысился в чине до покровителя всего честного морского люда. Уже в раннем средневековье в большинстве гаваней Средиземного моря, а позднее и в прибрежных его городках имелись церкви и капеллы, освященные его именем.

До сих пор еще существуют такие старинные морские церкви. Одна из них, в Терсато, — своеобразная смесь замка и капеллы под знаком креста и якоря. Она находится в северном углу Адриатики, неподалеку от Фиуме (ныне — Риека). Как знамя, свисает с хор пожелтевший рваный парус. Много десятилетий назад его принесло течением вместе с куском реи, на которой был укреплен. Это все, что осталось от парусного барка «Маргарита» и шестнадцати человек его команды. Здесь прислонены к стене несколько источенных червями досок, там — просмоленная лопасть весла и якорь. Запыленные фигуры носовых украшений на хорах могли бы многое рассказать о пережитом в дальних плаваниях, обрети они вдруг дар речи. Но и их молчание красноречиво. Львиная голова с отбитым носом продырявлена в нескольких местах. Отверстия эти — отнюдь не работа червей-древоточцев. И у деревянного ангела с чешуйчатой нижней частью туловища рука отвалилась не от дряхлости.

Рядом с надгробными плитами капитанов висят вырезанные из дерева модели кораблей. По соседству стоят деревянные доски, на которых яркими, контрастными красками изображены в лубочном стиле корабли и морские трагедии. Эти картины написаны в знак обета или благодарности. На них представлены рыбаки в битве не на жизнь, а на смерть со стихией, пираты, берущие на абордаж «купца», и даже множество кораблей в морском бою.

И над всем этим витает затхлый запах трухлявого дерева. Здесь матросы многих поколений складывали свои благодарственные подношения, когда им в очередной раз удавалось уйти от урагана. Жены и невесты моряков молились здесь за возвращение домой своих мужчин. Не всегда доходили молитвы до бога. Свидетельство тому — скромные доски с именами моряков и просьбами молиться за упокой их душ.

Перевел с немецкого Лемир Маковкин

---

¹ Шпор — нижний конец мачты. (Здесь и далее — примеч. перев.)

² Названа так по имени города Вессербруннера (Верхняя Бавария), где была найдена старонемецкая рукописная книга стихов о сотворении мира.

³ Утлегарь — рангоутное дерево, продолжение бушприта.

⁴ По-немецки эти названия звучат соответственно как «клеттерманн» и «кальфатерманн».