(Китайская история)

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 9(47), 2023.

Пауль, на самом деле Пауль Карл Вильгельм, Шеербарт (1863—1915) — крайне разносторонняя личность: немецкий писатель, поэт, философ, искусствовед, художник, архитектор и изобретатель. Правда, его изобретательская деятельность отчасти свелась к конструированию вечного двигателя, но все же лишь отчасти — да и вообще, простим ему. Тяга к экспериментаторству привела его к созданию в 1892 году специализированного «Издательства немецких фантастов», первого не только в Германии, но и в мире! Увы, на литературном рынке оно не смогло закрепиться — в отличие от самого Шеербарта, регулярно и успешно публиковавшегося в журналах и издательствах, в том числе ведущих (одно из них, «Rowohlt», остающееся ведущим по сей день, собственно, даже началось с публикации его книги, восхитившей молодого коммерсанта Эрнста Роухольта так, что он окончательно решил посвятить себя издательскому делу). Тем не менее литературной критикой он был ценим выше, чем общественностью: для добропорядочного немецкого читателя и, главное, покупателя Шеербарт всю жизнь оставался слишком уж сюрреалистом…

Существует даже легенда, будто он всю жизнь прожил в такой нищете, что вскоре после начала Первой мировой войны, когда заработки окончательно упали, буквально умер от голода. Действительность еще печальней: Шеербарт никогда не впадал в буквальную нищету, но он всей душой был предан «пестрому» довоенному миру — и наступившая эпоха «черно-белых взглядов» претила ему настолько, что через несколько месяцев он перестал принимать пищу — и буквально покончил с собой, заморив себя голодом.

Рассказ, который мы публикуем в этом номере, написан в последние довоенные годы — и отражает тогдашнюю обстановку… с тревожным взглядом в будущее, все еще не кажущееся окончательно неизбежным. Есть у писателя и его условное продолжение, опубликованное тогда же, но демонстрирующее взгляд уже из будущего… для нас — несбывшегося… Познакомим с ним читателей в следующем, октябрьском номере!

Три месяца назад я побывал в Пекине. Во время весёлого приёма у итальянского посла я познакомился с богатым господином Ли Бан Шином, пользовавшимся в качестве предсказателя погоды большим уважением в стране косичек¹.

Знатные китайцы сегодня уже не так отстранённо дипломатичны по отношению к европейцам, как ещё десять лет назад. На востоке азиатского континента тоже многое изменилось. Так и вышло, что Ли Бан Шин в тот самый вечер, когда мы познакомились, пригласил меня в ближайшие дни на свою виллу.

Одним утром, сразу на рассвете, он прислал за мной автомобиль, и три часа позже господин Ли Бан Шин встретил меня у въезда на виллу между двумя большими собаками из белого фарфора.

Вся вилла была фарфоровой виллой, снаружи — синей, внутри светло-жёлтой. Чёрный бархат покрывал весь пол. И половина фарфоровых плиток, как снаружи, так и внутри, была расписана. Мебель была из резного эбенового дерева, иссиня-чёрная, но не полированная. Самыми восхитительными казались большие цветные объёмные фрукты из фарфора в декоративных венках, оживлявшие всё как внутри, так и снаружи, висящие на стенах и рамах дверей и окон. Эти гроздья винограда, персики, сливы, яблоки, вишни и абрикосы немного напоминали итальянский Ренессанс, хотя ему было далеко до здешнего пышного богатства красок. О том, что фарфоровая вилла была создана в Китае, говорили росписи, выполненные, несомненно, в китайском стиле — при этом в одном из древних, который сложно заподозрить в родстве с современной модой.

Сначала я позавтракал с господином Ли Бан Шином. Нам подали чай, коньяк и как минимум три десятка китайских деликатесов, а в промежутках — сигареты и сигары. Но я едва ли мог отдать должное этому завтраку, так как хозяин дома был очень разговорчив. В молодости он долгое время проживал в Берлине и бегло говорил по-немецки.

— Здесь меня считают, — сказал он, улыбаясь, — предсказателем погоды. Но на самом деле я умею несколько больше. Вообще-то мне безразлично, пойдёт ли дождь или снег, будет ли ветрено или безветренно.

Это, конечно, пробудило моё любопытство. Я попросил у слуги сельтерской воды — очень холодной. Добавив в неё коньяк, я сначала выкурил одну сигару.

А господин Ли Бан Шин в это время продолжил несколько взволнованно и торопливо:

— Знаете, — сказал он, жестикулируя, — я считаю, что в Европе всё ещё недооценивают солнечную энергию. Но так ведь не может продолжаться. Природа больших пятен на солнце всё ещё является для нас огромной загадкой, при этом невозможно оспорить, что они связаны с погодой в нашей земной атмосфере. И если неоспоримо влияние энергии солнечных пятен на атмосферу Земли, то стоит предположить, что эта энергия влияет и на человеческие головы. Следовательно, кризисы, войны и революции связаны с солнечной энергией.

— Это не ново, — тихо сказал я.

В это время один из слуг натирал до блеска фруктовый венок окружностью как минимум четыре метра, расположенный на противоположной стене и занимающий как минимум половину неё.

Господин Ли Бан Шин тихо свистнул и подал знак слуге, после чего тот немедленно ушёл.

— Я знаю, что взгляды, который формируются у меня, уже многократно озвучены. Но никогда прежде историческая правда не была для меня так пронзительно ясна, как этим летом. Погода лета этого, 1910, года, как вы заметили, совершенно ненормальна. Такой ненормальной она не была уже давно. И тут к этому добавляются кризисы, войны и революции: в Турции, в Персии, в Португалии, в Германии — и у нас. Ещё никогда не происходило столько всего за одно лето. Добавьте стремительное развитие воздухоплавания, Брелио уже перелетел канал². Что ещё должно произойти? Считаете, всё это не связано с погодой и, значит, с солнечной энергией? Вся наша жизнь под угрозой. Словно мы живём в фарфоровом доме. Мой фарфоровой дом — символ всей нашей жизни; со всех сторон нас окружает хрупкий материал — тонкий фарфор. Я не только предсказатель дождя, я хочу предсказывать и политическую погоду. Это то, что мне хотелось бы вам поведать.

— Да, — спокойно проговорил я, — в Европе и так хватает пессимистов. Когда что-то происходит, многие сразу думают, что это конец света. Но эти светопреставления стали предсказывать так часто, что некоторых людей уже ничем не напугать. Поверьте мне на слово.

— Вот именно, — прошептал он взволнованно, — я считаю, людям как раз не следует бояться. Но ведь было бы неплохо получить предупреждение о грядущих изменениях во всех сферах жизни. Подумайте о времени сто лет назад! Наполеон ещё не побывал в Москве. Политические перевороты считались очень важными. В Европе тогда царила ураганная политическая погода. Но не стоит преувеличивать роль политической погоды. Это был всего лишь предвестник ещё большей непогоды, которую мы испытали, — непогоды, вызванной развитием железных дорог в больших городах, электричества и всякой техники. Вот и сейчас намечается новая огромная непогода, а политические ураганы, как и атмосферные, — всего лишь предвестники. Прав я или нет?

У меня снова появился аппетит, о чём я и сообщил, тут же добавив:

— Дайте мне немного времени. Я хочу обдумать ваши слова. Мой ответ не заставит себя ждать.

Он почтительно выразил согласие и отдал слуге дюжину приказов.

А я ел ложкой и вилкой сервированные китайские деликатесы — всего понемножку. Всё было очень тактично. Я размышлял о странном хозяине дома, сейчас молча сидевшем с опущенным взглядом и курящем настоящую кубинскую сигару.

— Вообще-то, — сказал я, когда насытился, — готов присоединиться к вашему мнению. Но я не знаю, как проявится новая непогода, которая, по вашим словам, надвигается сейчас. Увы, не знаю…

Господин Ли Бан Шин поплотнее запахнул свой тёмно-синий шёлковый халат и сказал:

— Вы должны признать, что паровоз в прошлом столетии привёл к колоссальным переменам. По сравнению с этим все политические перемены, как и войны девятнадцатого столетия, — почти ничто. Затем появился автомобиль, а следом — управляемые летательные аппараты. И это управляемое произведёт ещё больший переворот в двадцатом столетии, чем все паровые машины девятнадцатого века.

— Не рискованно ли в таком случае, — спросил я, улыбнувшись, — жить в фарфоровом доме?

— Я делаю это только из любви к символизму. В конце предыдущего столетия я побывал в Париже, где научился ценить нескольких так называемых символистов. Но я не знаю, известно ли вам самое опасное в современном воздухоплаванье.

— Нет. Не известно, — тихо ответил я.

А он продолжил:

— Европейцы всё ещё не уделяют достаточно внимания этому вопросу. Нет никаких сомнений, что весьма скоро у нас будет очень много управляемых летательных аппаратов, равно как и планеров: вероятно, сотни, а в ближайшем будущем — даже тысячи. Тогда милитаризм будет пользоваться почти исключительно летающими аппаратами, и только во вторую очередь другими транспортными средствами. Из этих летающих аппаратов будут сбрасываться опаснейшие взрывчатые вещества, которые могут упасть везде и разрушить всё. Как тут не бояться ужасных перемен? Право слово — вы были бы слепы, если бы не видели этого. Решения Гаагской конференции — платонические идеи, которые не интересуют людей, когда они хотят войны. А революционеров и вовсе не волнуют решения Гаагской конференции — это столь же очевидно, как влияние солнечной энергии на человеческие головы. Так донесите это до европейцев, умоляю вас! Расскажите им, что я живу в фарфоровом доме, неустанно говоря так символическим языком. Этим я хочу выразить, что мы все живём в фарфоровом доме — все-все, в том числе и европейцы.

Мы обсуждали эту тему до глубокой ночи.

На следующий день, когда мы попрощались между двумя фарфоровыми двухметровыми псами, я сказал, качая головой:

— Какая странная страна Китай! Подумать только, что я услышал всё это лишь от одного китайца!

Я никогда не забуду наш разговор на этой фарфоровой вилле…

Перевод Дарьи Странник под редакцией Григория Панченко

---

¹ Здесь, вероятно, отсылка к книге Максимилиана фон Брандта «Из страны косичек. Болтовня старого китайца» («Aus dem Lande des Zopfes. Plaudereien eines alten Chinesen»). (Здесь и далее — прим. перев.)

² Речь о Ла-Манше, или Английском канале.