Небольшой отрывок из открытой лекции светлой памяти доктора наук профессора Натальи Ивановны Басовской

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 9(11), 2020.

Жил в XVIII веке в Париже некто известный как Антуан Лоран Лавуазье, часто присутствовавший на ставших ежедневным ритуалом казнях «врагов Франции и революции», куда поначалу было не пробиться, а места в окнах на площадь стоили бешеных денег. «Голубая кровь» текла рекой, доставляя радость изголодавшейся по зрелищам толпе: летели головы королей, герцогов, жирондистов, дантонистов, эбертистов, фельянов — словом, на любой вкус. Потом, конечно, людям все это поднадоело, и поглазеть на убийство очередного десятка-другого «врагов» приходили только самые жадные до крови, можно сказать вампиры.

Антуан Лавуазье посещал эти мероприятия обычно со своим старым приятелем генералом Гюйо, с которым они с научной, как им казалось, точки зрения обсуждали происходящее. Во время казни на гильотине, или луизетте, как ее тогда называли, голова казненного скатывалась в корзину, а палач должен был поднять ее и показать на все четыре стороны, и друзья спорили, сразу ли после отделения от тела умирает мозг или какое-то время продолжает жить. Гюйо уверял, что видел, как моргнула голова одного из казненных. Естествоиспытатель и основатель современной химии Лавуазье горячо возражал ему, де, то была судорога, а душа, мол, отделяется от тела вместе с головой, потому как мозг не может жить без тела. Гюйо не соглашался и как-то предложил: если кому-то из них, по счастью, доведется попасть на луизетту, он должен моргать столько, сколько сумеет, чтобы другой мог высчитать время, какое голова продолжает жить после казни.

Идея показалась Лавуазье забавной, себя он считал фигурой неприкосновенной (масса заслуг перед Республикой), но в 1793 году ярый, как все революционеры, депутат Бурдон потребовал в Конвенте немедленного ареста всех бывших откупщиков (аналог коллекторов, отбирающих у бабушек телевизоры и вязальные спицы). Многие на суде выступали в защиту Лавуазье, напоминали о его заслугах перед родиной, научных достижениях, была даже подписана петиция совещательного органа, на которую председатель трибунала Коффиналь, отправивший на гильотину почти две тысячи человек, ответил: «Республика не нуждается в ученых». Этот славный человек и другие достойные люди, многие из которых, включая самого Коффиналя, довольно скоро сами закончили свой жизненный путь под косым топором, обвинили Лавуазье и других откупщиков в заговоре против народа, помощи врагам Франции и даже отравлении путем примешивания ядовитых примесей к жизненным припасам, приговорив их к казни.

8 мая 1794 года Антон Лавуазье вместе с другими приговоренными откупщиками (всего 30 человек) подошел к гильотине, усовершенствованной версии «Шотландской девы», одним из конструкторов которой, как ошибочно думают многие, был еще один его друг Гильотен.

В первых рядах собравшихся на площади зрителей он увидел… своего приятеля Гюйо, который несколько раз моргнул, напоминая о недавнем уговоре. Лавуазье кивнул, подтверждая, что не забыл, и встал на колени. Лезвие упало, голова скатилась в корзину, а палач неторопливо полез доставать ее, не обращая внимания на взволнованного, считающего вслух Гюйо. Палач поскользнулся, из-за чего не сразу ухватил окровавленную кровью предшественников голову Лавуазье, поднял ее, но, поняв, что ошибся, отбросил и снова полез в корзину. Какое-то время, показавшееся Гюйо вечностью, он был скрыт от возбужденных взглядов толпы, слышались нервные смешки, а в задних рядах раздавался лихой посвист. Наконец палач выпрямился, держа перед собой голову ученого, глаза которого были открыты и смотрели прямо на Гюйо. Тот окаменел, боясь упустить последний раз, когда Лавуазье, точнее голова Лавуазье, моргнет перед смертью, но его губы продолжали считать.

— Одиннадцать, — прошептал Гюйо, и в этот момент голова моргнула. В последний раз.

Взгляд ученого замер, уже не видя генерала, сияющего от блистательного подтверждения своей теории, не слыша тишины застывшей в страхе толпы, возможно знакомясь в это самое мгновение с чем-то неизведанным ранее. А может, он просто умер…

ОТ РЕДАКЦИИ

Вопрос Наталье Басовской насчет источников этой истории теперь уже, увы, не задашь, но, похоже, перед нами все-таки образец «гильотинного фольклора», не имеющего четких источников как таковых.

Не сохранилось вообще никаких сведений о том, что Лавуазье (с другом-генералом или один, с научным интересом или как «вампир») посещал публичные казни. Кстати, никакой генерал Гюйо как друг Лавуазье истории не известен — причем настолько не известен, что вряд ли случайно он тут фигурирует без имени. Впрочем, в ту пору было целых два генерала Гюйо, не только однофамильцы, но и почти тезки (Клод Этьен и «просто» Клод)… но в их биографии эти события категорически не вписываются. Фраза Коффиналя (кстати, не председателя трибунала, а его заместителя — впрочем, в день осуждения Лавуазье он заменял заболевшего председателя и действовал рьяно) «Республика не нуждается в ученых», скорее всего, является легендой… хотя если не букву, то дух эпохи она передает.

Лавуазье отнюдь не считал себя неприкосновенным и ничего «забавного» в событиях тех ужасных месяцев не видел. О том, что он заключал пари с кем бы то ни было по поводу способности мигнуть после гильотинирования, тоже не сохранилось достоверных (и вообще каких бы то ни было) сведений. С другой стороны, подобного рода сюжеты весьма часто фигурируют в «гильотинном фольклоре», пусть и связываемые с другими личностями, да и методами — потому что при тогдашнем способе организации казней рассмотреть «подмигивание» из толпы обычно было невозможно. Некоторые из этих случаев вызывают подлинное отвращение: так, один из патриотов влепил отсеченной голове Шарлотты Корде пощечину — чтобы она хоть после смерти покраснела, «устыдившись» гибели Марата…

Несколько позже действительно были проведены научные попытки разобраться, сохраняет ли мозг гильотинированного способность хоть какое-то время осознанно реагировать на происходящее. Результаты показались двусмысленными: какие-то мышечные реакции, включая движения век, действительно проявлялись через десятки и даже немногие сотни секунд после отсечения головы, но даже тогдашней науке было ясно, что они, возможно, продиктованы рефлекторными сокращениями мускулов, которые не имеют никакого отношения к сознательным действиям. Современная наука (разумеется, опираясь на опыты над животными) подтверждает: энцефалограмма мозга указывает на его хотя бы частичную «работоспособность» лишь первые секунды после отсечения головы, до пятнадцатой-двадцатой секунды наблюдаются агональные явления, а через сорок — пятьдесят секунд — полное угасание даже этой активности, давно уже не сознательной…

Единственный задокументированный случай, когда голова будто бы осознанно следила взглядом за одним из работников гильотинной команды и якобы даже подмигнула ему на тридцатой секунде после отделения от тела, связан не с Лавуазье, а с неким Лангилем, присужденным к смертной казни за убийство, датируется аж 1905 г. — и, вероятно, все-таки является ошибкой наблюдения или слишком вольной трактовкой.

По поводу сравнения откупщиков с коллекторами можно только солидаризоваться с современным исследователем: «Откупная система с полным основанием была ненавидима народом, но личная деятельность Лавуазье по откупам была вполне безупречна». Особенно при учете того, что получаемые от откупов доходы (а также личные средства) Лавуазье тратил на научные опыты: с государственным финансированием науки в дореволюционной Франции были серьезные проблемы… а в революционной — тем более.

Что касается «авторства» гильотины и вопроса, до каких пор она называлась «луизеттой» (по имени другого ее «соавтора», Антуана Луи) — то это вопрос отдельный; сразу скажем, что в пользу доктора Гильотена он был решен примерно за год до того, как Лавуазье взошел на эшафот. Вообще изобретатели тут мало сказать не боролись за приоритет — они, наоборот, почти сразу начали отказываться от такой «чести», перекладывая ее на коллег. Гильотен — на Луи, Луи — на некого механика Шмидта (который на самом деле в 1792 г. создал неудачную конструкцию, отвергнутую приемной комиссией Министерства юстиции)… все они вместе — на «старых мастеров»…

Да, конечно, была и «Шотландская дева», и другие старинные конструкции так называемых опадных топоров, первые из которых появились лет за 300 до Французской революции; но именно инициатива доктора Гильотена в конечном счете привела к тому, что на смену этим полузабытым и не очень-то производительным устройствам пришла «национальная бритва». При помощи которой стало возможным производить не только «гуманную» казнь (что было первоначальной задачей прогрессивных изобретателей), но и по-настоящему МНОГО казней без обусловливаемых человеческим фактором задержек…

Правда, опять-таки нет никаких сведений о дружбе между Лавуазье и Гильотеном, но это нормально: мы уже успели убедиться, что события, персонажи и отношения между ними в этой истории совершенно не совпадают с реальной историей…