Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 3(5), 2020.

Откуда появился добрый доктор, готовый исцелить и корову, и волчицу, и медведицу?

Эта статья началась с другой — я увидела в ленте историю о прототипе доктора Айболита, виленском детском враче, отличавшемся удивительной добротой и к малышам, и к животным. Сюжет выглядел очень красиво, и все же я засомневалась: небольшая нестыковка дат, крохотные натяжки, и хороший вопрос — что связывало известного литературного критика Николая Корнейчукова и виленского врача Цемаха Шабада? И какое отношение к ним обоим имеет американец британского происхождения Хью Лофтинг и его чудаковатый персонаж доктор Дулиттл?

Оказалось, что нить событий и совпадений завязалась преинтересным узлом, а история с именами и прототипами совсем не проста. Итак, кто же кого породил?

Дитя войны

Судьба ирландского «отца» доброго доктора в чем-то сходна с судьбой других великих сказочников — Толкиена и Льюиса. Уйти в мир воображения Хью Лофтинга побудила Первая мировая война.

Он родился в 1886 году в графстве Беркшир в многодетной семье католиков — англичанина и ирландки.

Мальчиком Хью очень любил природу и животных, мечтал о своей собаке и просил маму брать его в Лондон — полюбоваться на щенков в витрине зоомагазина. Родители наотрез отказались держать в доме питомцев, поэтому Хью утешался сказочными историями о зверях, которые рассказывал братьям и сестрам. Как и многие его сверстники, он исследовал поля, пруды и парки, разглядывал головастиков и ловил бабочек. Но когда Хью устроил маленький «зоологический музей» в бельевом шкафу матери, родители решили, что с них хватит.

Мальчика отправили в закрытый католический колледж иезуитов, где он провел 10 лет. И на время забыл о прежних мечтах, решив стать добропорядочным инженером. Год отучился в США в Массачусетском университете, затем окончил Лондонский политехнический. Несколько лет энергичный молодой человек строил железные дороги по всему миру — в Канаде, на Кубе и даже в Африке. Потом переехал в Нью-Йорк, остепенился, женился, обзавелся сыном Колином, дочерью Элизабет и четырьмя собаками. И начал писать… статьи в технические журналы, никакой беллетристики.

Спокойную жизнь прервала Первая мировая. Лофтинг оставался британским подданным, он не стал уклоняться от призыва и 1916—1918 годы провел на фронте, во Франции и Фландрии. Он много писал детям, но не о сражениях и победах — рассказывал милые истории, шутил и подбадривал малышей. Лофтинг не раз становился свидетелем неизбежных военных трагедий: под пулями и снарядами гибли не только люди, но и лошади и мулы — бессловесные помощники солдат. Будущий писатель с болью в сердце наблюдал за мучениями животных.

Тогда-то и родился волшебный доктор, который смог бы помочь несчастным — хотя бы в сказочном мире. И вскоре Колин и Элизабет стали получать письма с историями о добром враче Дулиттле, который научился понимать язык зверей и птиц.

Кстати, «Дулиттл» не значит «Ай, болит» — это обычная английская фамилия, вспомните Элизу Дулиттл из «Моей прекрасной леди». Возглас боли звучал бы «Ah it hurts». А версия о том, что английский хирург XVIII века Джон Хантер был прототипом Дулиттла, вызывает сомнения. Лофтинг в свое время прочел книгу об этом известном враче, одном из основоположников трансплантологии и крионики. Однако Хантер (фамилия переводится как «охотник») не лечил животных, а ставил на них бесчисленные эксперименты — вряд ли подобное поведение вдохновило бы писателя.

В 1918 году Лофтинга тяжело ранило в ногу. После выписки из госпиталя его демобилизовали с инвалидностью. Он решил вернуться домой в Нью-Йорк. Дорога через океан в те годы была долгой и скучной, регулярных авиарейсов еще не запустили. На корабле Лофтинг разговорился с другим пассажиром, английским писателем Сесилом Робертсом и показал ему наброски историй о добром докторе. Робертс пришел в восторг и в США отрекомендовал Лофтинга своему издателю. В 1920 году вышла первая книга «История доктора Дулиттла» с иллюстрациями автора. И дети с восторгом приняли ее.

Тысячи писем полетели в Нью-Йорк, дети благодарили Лофтинга, а он придумывал все новые приключения доктора и его друзей, вплоть до полета на Луну. Всего было опубликовано 15 книг о Дулиттле, попугае Полинезии, горилле Чи-Чи, утке Даб-Даб, поросенке Габ-Габ, потомке последнего единорога Тянитолкае и других животных, живущих в английском городке Падлби-на-болоте.

Правда, в современной Америке вряд ли кто решится публиковать их без цензуры: увы, при всей доброте к животным Лофтинг совершенно неполиткорректно отзывался о чернокожих жителях африканского континента… Но в остальном его книги действительно добры и полны типично английского юмора.

«— Джон, неужели ты думаешь, что больные придут к тебе лечиться, ведь тут все просто кишит разной живностью! Какой же ты доктор, если в твоем кабинете полным-полно мышей и ежей! Посуди сам, твои звери попросту выгнали троих, эта леди — четвертая. И знаешь, я сама слышала, как судья Дженкинс и пастор божились, что не ступят сюда ни ногой, как бы худо им ни пришлось. С каждым днем у нас все меньше и меньше денег. Если так пойдет и дальше, порядочные люди откажутся иметь с тобой дело.

— Но я люблю животных гораздо больше, чем порядочных людей, — признался Доктор.

— Ты просто смешон, Джон Дулитл, — заявила Сара и хлопнула дверью».

На этом мы оставим Лофтинга и переместимся в Россию.

 А если я утону?

В 1924 году в СССР напечатали книгу Лофтинга практически без купюр: «Историю доктора Дулитля» перевела Любовь Хавкина. Перевод получился приятным, мягким и бережным, и слово «Тянитолкай» Хавкина придумала первой — в оригинале оно звучит «PUSHMI-PULLYUS» «толкай меня, тяни всех». Но оригинал истории не получил большой известности — или голодным детям было еще не до книг.

Детский писатель Николай Корнейчуков, он же Корней Чуковский, в 1923 году тоже работал над прозаическим переводом книги. Но по каким-то причинам отложил работу на несколько лет: возможно, стихи для детей больше влекли его. Кстати, если вы вдруг не в курсе — именно Чуковскому мы обязаны детскими адаптациями приключений Робинзона, барона Мюнхаузена, Маленького Оборвыша, Принца и Нищего.

Об истории появления поэтической версии Айболита сам Чуковский писал так:

«Вдохновение нахлынуло на меня на Кавказе — в высшей степени нелепо и некстати — во время купания в море. Я заплыл довольно далеко, и вдруг под наваждением солнца, горячего ветра и черноморской волны у меня сами собой сложились слова:

О, если я утону,
Если пойду я ко дну…

Голышом побежал я по каменистому берегу и, спрятавшись за ближайшей скалой, стал мокрыми руками записывать стихотворные строки на мокрой папиросной коробке, валявшейся тут же, у самой воды, и сразу в какой-нибудь час набросал строк двадцать или больше».

Однако до знаменитой сказки в стихах оставалось еще несколько лет. Впервые персонаж Айболит появился в истории про Бармалея в 1925 году. «В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы». Добрый доктор на аэроплане мчится спасать Таню и Ваню, непослушных детей, которые ослушались родителей. Таня, Ваня и Бармалей фигурируют еще в нескольких сказках. Как и храбрый Ваня Васильчиков, они стали любимыми персонажами Чуковского.

Стихотворная версия «Айболита» увидела свет в 1929 году и к оригинальной истории о докторе Дулиттле отношения почти не имеет. Единственный общий сюжетный ход — больные обезьяны, которые попросили доктора о помощи. К сожалению, детские стихи Чуковского вызвали возмущение у чиновников от литературы, возник даже специальный термин «чуковщина».

Писателя стали травить в прессе, в декабре 1929 года он вынужден был опубликовать письмо, в котором отрекался от своих детских сказок и торжественно обещал писать советские стихи для советских детей. Обещание он наполовину сдержал — перестал писать сказки почти на двадцать лет, но и к патриотическим стихам не приступил.

Прозаический пересказ истории Хью Лофтинга вышел в 1937 году и существенно отличался от оригинала: действие из Англии переехало в абстрактную сказочную страну, вредная сестра Сарра стала Варварой, появились Таня и Ваня, место пиратов занял Бармалей. И… сказка ожила!

Изначальный перевод был рассчитан скорее на подростков, теперь история доброго доктора сделалась совсем простой и понятной для малышей. Особую прелесть ей придавал выдуманный «звериный» язык.

«Доктор давно уже научился говорить по-звериному. Он сказал лошади:

— Капуки, кануки! По-звериному это значит: „Садитесь, пожалуйста“.

Лошадь села. Доктор надел ей очки, и глаза у неё перестали болеть.

— Чака! — сказала лошадь, замахала хвостом и побежала на улицу.

„Чака“ по-звериному значит „спасибо“».

«Айболита» приняли на ура. К слову, он был отнюдь не единственным вольным переложением зарубежной сказки, вышедшим в СССР. Вскоре мы побеседуем и об истории Буратино-Пиноккио, и о Волшебнике Изумрудного города. А пока вернемся к прототипу доктора Айболита.

Добрый гений старого Вильно

«Выхожу на улицу — ох, какими светлыми кажутся мне весенние сумерки после темного погреба, освещаемого полосатым светом фитилька! Пахнет свежестью — только что, видно, прошел теплый, весенний дождик. Пахнет почками, распускающимися на чахлых деревцах вдоль уличного тротуара. Из открытых дверей магазинов вырываются десятки интересных запахов. Откуда-то доносится смех, где-то во дворе звучит песня. Издалека слышно, как в городском саду духовой оркестр играет вальс „Дунайские волны“… От улицы пахнет жизнью!» — таким остался в памяти Александры Бруштейн старый Вильно, нынешний Вильнюс.

Отец писательницы, Яков Выгодский, врач и общественный деятель, много лет по мере сил оберегал еврейскую общину города. Он был талантливым и добросердечным врачом, хорошим человеком и неплохим политиком — дважды избирался в польский Сейм, успел побыть и министром. Удивительно даже, почему он разошелся во взглядах со своим коллегой — доктором Цемахом Шабадом.

«…Был это самый добрый человек, которого я знал в жизни. Придет, бывало, к нему худенькая девочка, он говорит ей: „Ты хочешь, чтобы я выписал тебе рецепт? Нет, тебе поможет молоко. Приходи ко мне каждое утро и получишь два стакана молока“. И по утрам, я замечал, выстраивалась к нему целая очередь. Дети не только сами приходили к нему, но и приносили больных животных…» — так писал о Шабаде Чуковский, давая интервью о докторе Айболите для «Пионерской правды».

Самым загадочным вопросом этой статьи для меня стала связь между еврейским доктором и петербургским литературным критиком. И оказалось, что Чуковский переписывался с Давидом Заславским, который был женат на сестре жены Шабада. И в 1912 году познакомился с Цемахом лично. Вряд ли он останавливался у врача в доме во время визитов в Вильно, но видеться вполне мог: как и все хорошие писатели, Чуковский был любопытен.

Чем же прославился Шабад? Жители Израиля наверняка знают о центрах материнства и детства «Типат Халав» — «капля молока».

Так вот, эта организация появилась в 20-е годы в Вильнюсе — и основал ее, как вы догадались, доктор Шабад. По его инициативе община стала оказывать медицинскую и продовольственную помощь матерям с маленькими детьми, выдавая им среди прочего бесплатное молоко. Другой заслугой доктора Шабада стало изучение диабета — он был среди первых исследователей болезни. Третьей — система светских еврейских школ для малоимущих детей. Еще он основал Общество здоровья, призванное предотвращать болезни. И наконец, открыл и профинансировал два детских приюта.

Помимо перечисленного, Цемах служил военным врачом, добровольно отправившись на позиции Первой мировой, спасал бездомных Хитровки, участвовал в борьбе с эпидемией холеры в Тамбовской области, сидел в тюрьме как пламенный революционер, учился в Берлине, Гейдельберге и Вене. Как и Выгодский, успел побыть депутатом Сейма, правда всего два года. Не раз беседовал с Альбертом Эйнштейном. А еще доктор Шабад лечил каждого, кто к нему обращался, и не брал платы с неимущих.

По воспоминаниям очевидцев, он не только оказывал медицинскую помощь взрослым и детям, но и помогал их питомцам: кошкам, собакам, даже подбитым воронам. И доброта его была известна всему Вильно. Говорят, виленцы, встречая друг друга в Москве или Мариуполе, первым делом интересовались: «Ну как там доктор Шабад?»

Умер он в 1935 году, в 70 лет от заражения крови: Шабад продолжал практиковать, несмотря на возраст, и порезался во время операции. А антибиотиков тогда еще не появилось. Провожать любимого врача вышел весь город — более 30 000 человек сопровождало гроб. Вот такой Айболит… Впрочем, возможно, он умер вовремя.

Доктор Выгодский, коллега и оппонент Шабада, дожил до 1941 года.

В Первую мировую он сумел остановить погром и убедил немцев, захвативших Вильно, не причинять вред еврейскому населению. Когда фашисты вошли в Вильно 24 июня, Выгодский, уже 84-летний старик, стал членом юденрата, надеясь защитить соотечественников. Он пробился в штаб гитлеровцев, протестуя против репрессий — и оказался в тюрьме. Даже в застенках он пытался помогать товарищам по несчастью, но возраст взял свое, старый врач скончался в камере.

Племянница Шабада и его ученица Роза Шабад-Гавронская стала врачом-педиатром в Вильно. Она лечила матерей и новорожденных, отстаивала преимущество грудного вскармливания, помогала неимущим семьям, лично добывала для них еду и одежду. Много усилий Роза приложила для создания материнской школы, где женщинам рассказывали об уходе за младенцами. Сейчас этим занимаются патронажные сестры.

В 1941 году Роза повторила подвиг Януша Корчака. Как и все евреи Вильно, она оказалась в гетто. И стала делать то, что умела лучше всего: заботиться о детях. Она организовала приют, собрала сирот, искала для них пищу, лечила и утешала. Благодарные пациенты не раз предлагали ей организовать побег, обещали убежище и спасение. Но Роза отказалась бросать на верную смерть своих подопечных. Вместе с ними отважная женщина нашла гибель в котлованах страшного Панеряя — района, где расстреливали коммунистов, евреев и партизан. От нее не осталось даже фотографий. Будь старый доктор жив к началу войны, скорее всего он бы тоже погиб в гетто. Даже памятник Шабаду гитлеровцы уничтожили.

По счастью, не все потомки доброго доктора стали жертвами фашистов. Вопреки легенде, ни Анна Павлова, ни Михаил Ботвинник не были родственниками Шабадов. Зато многие другие знаменитые люди — были; в частности, семья Шабад породила целую династию известных врачей.

При поддержке Майи Плисецкой (бабушка балерины, родоначальница династии Мессереров была сестрой Шабада) и общины литваков скульптор Ромуальдас Квинтас установил на перекрестке улиц Месиню и Диснос бронзовый памятник.

Пожилой человек в длинном пальто, очках и шляпе ласково обращается к девочке, держащей на руках котенка. «Памятник доктору Айболиту», как его окрестили горожане, стал местной достопримечательностью. Но и на этом история не закончилась.

Доктор Ызыгрын

Напоследок хочется упомянуть еще об одном прототипе доктора Айболита, который использовал Владимир Сутеев, создавая первые иллюстрации к книге.

Это Петр Изергин, главный врач санатория для детей, больных костным туберкулезом.

С 1906 до 1936 года он прилагал все усилия, чтобы помочь мальчикам и девочкам, пораженным недугом. Антибиотиков еще не было, оставалось надеяться лишь на силу юного организма.

Изергин применял гипсования, лечебное питание и климатотерапию, он сутками держал детей на целебном крымском воздухе. Во время Гражданской и голода в Крыму Изергин продавал свои вещи и отказывался от жалованья, чтобы обеспечить необходимым маленьких пациентов.

Для местных жителей «Ызыргын», как окрестили его татары, был спасителем: и педиатр, и акушер, и «глазник». Когда в Алупке не было врачебного пункта, он один лечил целый поселок. Изергин ходил пешком в самые отдаленные места полуострова, искал и добывал для детей еду. Как и Цемах Шабад, он кормил детей — и не только своих больных, но и осиротелых татарских.

Никакие бандиты не смели отнять у него провизию. Он говорил им сердито: «Это мое, — возьмите! А это, детское, — не дам». И «Ызыргына» отпускали живым.

Чуковский познакомился с Изергиным при трагических обстоятельствах: в декабре 1929 года он привез в санаторий тяжелобольную десятилетнюю дочь Муру.

Я лежу сейчас в палате
Рядом с тумбой на кровати.
Окна белые блестят,
Кипарисы шелестят,
Ряд кроватей длинный, длинный…
Всюду пахнет медициной.
Сестры в беленьких платках,
Доктор седенький в очках.
(с) К. И. Чуковский

Полтора года Изергин бился за жизнь девочки, но оказался бессилен. В ноябре 1931 Мура умерла от туберкулеза.

«Айболит» к тому времени уже был написан, но Сутеев слышал историю о санатории. И срисовал своего героя с невысокого сухонького старичка в круглых очках. Кстати, напротив кабинета, где Изергин принимал пациентов, действительно рос огромный дуб. Так вот шутит судьба…

Доктору Цемаху Шабаду поставили памятник в Вильнюсе. Доктору Изергину — в родной Вятке. Доктору Айболиту — более 20 памятников в самых разных городах России.

Но лучшим памятником докторам, не жалеющим ничего для спасения пациентов, становятся спасенные жизни.

Хорошо, что есть сказки, которые учат детей доброте и самоотверженности. Спасибо доктору Айболиту и всем сопричастным легенде о враче, который поможет каждому, кто нуждается в помощи!