Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 5(7), 2020.

Уильям Томас Стед (1849—1912) — автор жанра «интервью», известнейший британский журналист, публицист, миротворец, правозащитник, «властитель дум» на протяжении доброй четверти века. Он был неоднозначной личностью: в своей общественной деятельности слишком часто руководствовался постулатом, согласно которому его страна была обязательно неправа независимо от каких-либо обстоятельств. Это поссорило его с Конан Дойлом, который счел (и небезосновательно!), что в ходе Англо-бурской войны Стед превратился в рупор антианглийской и пробурской пропаганды, доходя при этом до прямой клеветы. Их не помирил даже интерес к спиритизму, у Стеда проявившийся раньше, чем у Конан Дойла. Данный рассказ, или эссе, представляет собой одну из публикаций 1897 года в основанном им вестнике «Пограничье», который был, по словам Стеда, «журналом правдивых исследований сверхъестественного».

Уильям Стед как один из наиболее вероятных претендентов на Нобелевскую премию мира 1912 года был приглашен принять участие в Нью-Йоркском мирном конгрессе. Но конгресс прошел без него: Стед отправился в Америку на «Титанике»… Незадолго до катастрофы он рассказывал в пассажирском салоне корабля историю о проклятой мумии из Британского музея. Этот эпизод, сохранившийся в памяти выживших, породил легенду о том, что будто бы мумия находилась на «Титанике» и, дескать, именно она привела к столкновению с айсбергом.

Кроме того, существует легенда, будто Стед сам накликал свою судьбу, написав два рассказа (в 1886 и в 1892 гг.) о кораблекрушениях, якобы точно описывающие гибель «Титаника»… Эти произведения действительно существуют. Правда, один из рассказов скорее посвящен спиритизму, чем катастрофе, и в обоих произведениях обстоятельства кораблекрушения имеют очень отдаленное сходство с тем, что произошло в реальности.

Во время катастрофы у многих людей проявляются худшие черты характера, но Стед, наоборот, проявил лучшие свои качества: он помогал спасать женщин и детей, отдал свой пробковый жилет одному из пассажиров третьего класса…

Многие современники считали, что, если бы Стед действительно прибыл на конгресс, там удалось бы разработать международные правила, способные воспрепятствовать Первой мировой войне. Кто знает, возможно, они и были правы.

Дома, где обитают призраки, чем-то неизъяснимо притягивают нас, но можно с уверенностью утверждать, что именно отдаленность и придает им немалую толику этого очарования.

Гораздо увлекательнее разглядывать дом с привидениями снаружи или читать о нем, находясь на расстоянии многих миль, чем проводить бессонные ночи в его стенах. Мне ни разу не выпадало случая ночевать в таком доме, но однажды довелось задремать в руинах заброшенного замка и проснуться, содрогаясь от ужаса, которого я никогда не забуду, покуда жив.

Произошло это в замке Эрмитаж — мрачной древней приграничной крепости, которая стоит в долине Лиддес-дэйл, недалеко от Риккартона, самой, верно, захолустной из железнодорожных станций. В то время, когда я побывал там, мне едва исполнилось двадцать, и голова моя была набита самыми неправдоподобными историями о Шотландской границе. В Эрмитаж я заехал по дороге, совершая паломничество в Брэнксом-холл. Пишу это не для того, чтобы заявить, будто призраки замка Эрмитаж действительно существуют. Но даже если все мне только почудилось, я, так или иначе, получил опыт, позволивший осознать, каково это — оказаться в доме с привидениями.

Замок Эрмитаж, который в дни его расцвета был одной из известнейших приграничных крепостей, и доныне главенствует над всеми замками Шотландской границы.

Проклятый Эрмитаж, и призрачен, и страшен,
Где духи скалятся, дозор свершая свой,
Без отдыха кружа по грешной мостовой,
Пока земля не поглотит вершины башен.

Лорд Сули, злокозненный владетель замка Эрмитаж, заключил сделку с дьяволом: тот, согласно легенде, явился ему в виде духа в красном колпаке, что приобрел свой оттенок, будучи вымоченным в крови несчастных жертв. Лорд Сули продал демону душу и взамен получил способность призывать своего фамильяра, трижды постучав по крышке железного сундука, — на том лишь условии, что никогда не будет смотреть в его сторону. Однажды лорд Сули все-таки забыл о своем обещании или пренебрег им, и его участь была предрешена. Но даже после этого враг рода человеческого соблюдал букву договора. Нечистые чары защищали лорда Сули от пут и от железа: никакая веревка не могла связать его, и никакая сталь не сумела бы поразить. Когда враги наконец взяли его в плен, было признано необходимым прибегнуть к хитроумному и действенному способу, а именно: завернуть его в лист свинца и сварить до смерти.

Котел водрузили на каменный круг,
На каменный круг, на девять камней,
Потом раскалили котел докрасна,
Латунь засияла солнца ясней.
Злодей завернут был в лист свинца —
Свинцовый саван, бесславный конец,
И тело швырнули в кипящий котел,
Смешав и кости, и плоть, и свинец.

Так было уничтожено тело лорда Сули, но его дух все еще влачит бессмысленное существование. Каждые семь лет он встречается с Красным Колпаком на том же месте, где они прежде творили зло:

Еще семь лет проходит, и вот
Слышится жуткий вой,
И вновь открывается тайный ход
В подземный покой колдовской.

Я посетил замок Эрмитаж в одиночку. Моя память была до краев заполнена рассказами о прошлом. В домике смотрителя, что стоял неподалеку, в долине, я получил ключ, которым и отпер дверь. Когда ее петли заскрипели и из руин пахнуло холодом, страх едва не заставил меня остановиться. Но, собравшись с духом, я все-таки вошел и обследовал замок, а после улегся на затянутую мхом скамью и отдался очарованию минувшего. Я провел так, наверно, час или немногим более, когда над головой у меня раздался внезапный вопль, до того долгий и пронзительный, что кровь застыла в жилах. За ним последовал еще один звук, который я мог сравнить только с топотом множества ног, обутых в железо, по вымощенному камнем коридору. Этого уже было достаточно, чтобы перепугаться не на шутку. Но куда больший ужас я испытал, услыхав, как тяжелые створки ворот качнулись с лязгом на своих петлях. В тот миг мне показалось, будто склеп закрылся, погребая меня заживо. Сердце колотилось так, что я почти слышал его стук. И скрип ржавых петель, и лязг ворот, и сам этот шум, тоскливый и замогильный, вогнали меня в такой ужас, что я лежал неподвижно, не осмеливаясь даже шевельнуться, и был способен только трястись мелкой дрожью в ожидании немедленной смерти.

Если бы в ту минуту явился нечистый и отправил меня прямиком в ад, я счел бы это логичным завершением услышанного. К счастью, ни один посетитель, от которого разило бы серой, не омрачил голубые небеса над моей головой своим непрошеным присутствием. Через некоторое время я немного оправился от испуга и осмелился войти в проем, где гуляло эхо, чтобы выяснить, в самом ли деле я стал узником этих стен. Дверь была захлопнута; и я по сей день помню трепет, охвативший меня, когда я протянул руку и толкнул дверь, проверяя, заперта она или нет. Она подалась: редко мне приходилось испытывать большее облегчение, чем в то мгновение, когда я переступил порог и понял, что снова свободен. Я чувствовал себя спасенным из-под могильной плиты, которая вот-вот должна была накрыть меня. Конечно, оглядываясь назад спустя многие годы, легко утверждать, что все это мне лишь почудилось. Возбужденного воображения, порыва ветра, просвистевшего в щербатой стене, хлопнувшей двери было довольно, чтобы объяснить мой испуг; и тем более не исключено, что я попросту уснул в окружении этих призрачных руин.

Именно так я в ту пору и рассудил, после чего вернулся и провел в замке еще час, стараясь хотя бы убедить себя, что мой страх был не так уж силен. Но ни до, ни после ни один порыв ветра, что проносился, завывая, мимо зубчатых стен, даже близко не походил на тот шум, который так меня напугал. До сих пор, возвращаясь к воспоминаниям, не могу не забавляться при мысли о письме, которое я отправил в то время, пытаясь описать мой ужас. «Все насмехаетесь над суевериями? Допустим. Я же рад, что все еще падок на суеверия, поскольку полагал, что цивилизация выдавила из меня эту способность».

Боюсь, некоторые из моих критиков будут склонны отметить, что в этом отношении стоит надавить на меня еще немного.

Перевод Елены Литвиновой