Часть 2. Загадка исчезновения неандертальца

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 5(7), 2020.

Продолжаем публикацию дискуссии о природе реликтового гоминоида, начатую в прошлом номере.

Небольшое уточнение. В информации, предваряющей первую часть статьи, формальное присутствие И. Бурцева в качестве соавтора объяснялось следующим образом:

«В журнальной публикации в качестве соавтора указан Игорь Бурцев, но он, на тот момент более известный в англоязычном научном мире, чем Баянов, дал согласие на это, чтобы снизить риск отклонения статьи: американские журналы в те годы не всегда охотно публиковали тех советских авторов, о которых прежде не слышали или слышали мало».

На самом деле, как нам сообщил Д. Ю. Баянов и как следует из анализа книги «America’s Bigfoot: Fact, Not Fiction» (стр. 78—80), все происходило не совсем так.

Бурцев тогда не был более известен за рубежом, но это в данном случае вообще значения не имело. Научные издания, и западные, и советские, крайне неохотно открывали свои страницы для возможности публикации материалов о реликтовом гоминоиде; однако именно журнал Current Anthropology благодаря состоявшемуся весной 1972 года контакту его издателя Сола Такса (Sol Tax) и Б. Ф. Поршнева придерживался иной политики — в частности, на его страницах был опубликован перевод (выполненный Баяновым) статьи Поршнева, прежде увидевшей свет в советском академическом издании «Доклады Академии наук СССР».

К тому времени, когда началась научная дискуссия «Неандерталец против парантропа», Поршнева уже не было в живых. Редакция Current Anthropology по-прежнему готова была предоставить российским гоминологам площадку для ответа, так что главный вопрос состоял в том, как отправить статью в иностранный (хуже того — американский: с французскими в принципе было проще!) научный журнал. Для тех, кто помнит, какие правила существовали в Советском Союзе по поводу такой переписки, не станет секретом, что в этой ситуации было крайне желательно, чтобы отсылаемые материалы были сперва завизированы дирекцией Дарвиновского музея, которая в случае чего потом будет официально отвечать за последствия публикации.

Директриса Дарвиновского музея относилась к теме благожелательно, но в ту пору усилилось давление критиков, требовавших запретить Смолинский семинар, и потому обратиться к ней за визой означало подставить ее. В этих обстоятельствах Дмитрий Баянов и попросил Игоря Бурцева выступить в качестве формального соавтора. Тогдашнее официальное положение Бурцева (член КПСС, одно время руководящий работник в райкоме комсомола, потом на другой партийной работе) значительно увеличивало шансы на то, что статья достигнет пункта назначения за рубежом даже без визы директора музея.

Если говорить о тайнах, связанных с историей гоминидов, то первое и главное место среди них занимает загадка исчезновения неандертальцев. Эти существа являлись последними из гоминидов, предшествующими сапиенсам, и, что подтверждают находки костных останков в сочетании с археологическими данными, они были распространены на Земле более широко, чем любые другие гоминиды, опять-таки кроме современных сапиенсов. Следы их присутствия найдены во всех уголках Старого Света. Какие бы глобальные законы или локальные закономерности эволюции (равно как и исторические законы, которым повинуется человеческое общество) мы ни пытались применить для объяснения «ухода» неандертальцев, нам не удастся назвать никакой причины, по которой они должны были вымереть за то относительно очень короткое время, что отделяет их признанные наукой ископаемые кости или археологические артефакты — не говоря уже о так называемых псевдонеандертальских останках, о которых мы напишем ниже, — от наших дней. Мы можем смело предположить, что у них не было атомных бомб, инфляции, больших городов, они не страдали от загрязнения окружающей среды и т. п. Правда, на них могли оказывать воздействие природные катаклизмы, иной раз грандиозные: достаточно вспомнить хотя бы только ледниковые периоды. Но неандертальцы, как известно, успешно пережили их. Еще раз: из всех пре-сапиентных видов они были самыми поздними, самыми умными, самыми выносливыми и самыми многочисленными. Тем не менее — где же они?

Предположение, что неандертальцы были уничтожены H. sapiens, не выглядит убедительным, потому что они изначально должны были превосходить H. sapiens численностью — к тому же на Земле всегда было и сейчас есть достаточно территорий, где можно не встретить нашего славного вида. Могли ли неандертальцы смешаться с H. sapiens и быть поглощены им? Это тоже неправдоподобно: как мы уже говорили, H. sapiens тогда еще было не так уж много — и скорее существовала большая опасность того, что именно кровь сапиенсов будет подвергнута смешению или даже поглощению со стороны неандертальцев. Гипотеза поглощения игнорирует общеизвестное существование барьеров, в историческое время затруднявших смешанные браки между разными национальностями и тем более расами сапиенсов; вполне резонно ожидать в доисторическое время еще более строгих запретов по отношению к гоминидам иного эволюционного статуса.

Теория Поршнева дает на эту загадку ясный и простой ответ: сегодняшние реликтовые гоминоиды — это вчерашние неандертальцы.

Главным препятствием, которое мешает научной общественности принять этот ответ, является несоответствие между животным образом жизни реликтовых гоминоидов и человеческим образом жизни, приписываемым неандертальцам. Некоторые из признаков неандертальского человекоподобия (изготовление и использование каменных орудий, знание огня) являются доказанными фактами, в то время как другие (отсутствие волосяного покрова на теле, наличие одежды, религиозные обряды) можно считать не более чем интерпретациями. Эти интерпретации — такие, какие они есть в настоящее время, — не оказываются для приверженцев поршневской теории сколько-нибудь заметным препятствием; что касается фактов, то нет ничего невозможного в идее Поршнева (которую разделяем и мы), что в прошлом все неандертальцы или значительная их часть изготовляли каменные орудия и пользовались огнем, в то время как сейчас никто или почти никто из их реликтовых потомков этого не делает.

Нейпир (1973: см. список использованной литературы) допускает возможность того, что в географически отдаленных регионах существуют природные ниши, где неандертальцы могли бы продержаться до нынешнего времени, но настаивает на условии их человекоподобности: «Если только в эволюции неандертальцев не произошло чего-то крайне экстраординарного, любая связь между этими относительно цивилизованными людьми эпохи мустьерской культуры и неуклюжими волосатыми гигантами Каскадных гор¹ видится чрезвычайно маловероятной». В эволюции неандертальцев действительно произошло «нечто крайне экстраординарное»: они дали начало нашему собственному виду (H. sapiens в той терминологии, которую мы предпочитаем, или H. sapiens sapiens² в научной терминологии, предпочитаемой Нейпиром). Зная наш вид и то, на что он способен, мы понимаем: ничего более экстраординарного с неандертальцами не могло случиться в принципе! Будучи гораздо более способным и энергичным изготовителем инструментов, H. sapiens повсюду оттеснил неандертальца от любых источников сколько-нибудь подходящего сырья для изготовления каменных орудий и заставил его отступить в дикие края, где ему приходилось все больше и больше полагаться на свои «звериные» возможности. К тому же, если говорить об изготовлении орудий труда и пользовании огнем — то мы ведь не знаем, находились ли все неандертальские популяции даже в пору своего расцвета на примерно одинаковом уровне развития или же демонстрировали в этом смысле не меньшее разнообразие, чем то, которое характерно для сегодняшних H. sapiens. А для разных групп нашего вида характерны поистине радикальные отличия в технологии и культуре.

Нейпир говорит, что неандертальцы, «по-видимому, достаточно продвинулись в способности концептуализации³ своих мыслей, чтобы иметь представление о загробной жизни». В принципе можно бы даже и согласиться с этим тезисом, но тут же возникает вопрос, каким образом они осуществляли эту свою концептуализацию, если их способность к членораздельной речи ставится под сомнение (и не только Поршневым: ср. Либерман и Крелин, 1971). Известно, что неандертальцы не могли нарисовать контур животного, тогда как сапиенсам это доступно уже в трехлетнем возрасте. Восполняли ли они этот недостаток мыслями о загробной жизни, мы, вероятно, никогда не узнаем. Мы знаем лишь, что поздние, или «классические», неандертальцы имеют ряд морфологических признаков, указывающих на так называемую регрессивную эволюцию. Таким образом, теория Поршнева постулирует и дополняет в области этологии (или культуры) то, что уже признано для морфологии.

Кроме того, Поршнев подчеркивал, что по крайней мере некоторые из неандерталоидных скелетных останков, найденных в более поздних слоях и рассматриваемых поэтому как «псевдонеандертальцы», на самом деле могут быть подлинными неандертальцами. Например, неандерталоидная черепная крышка из Подкумка (Кавказ), которая столь молода, что датируется бронзовым веком, и останки, рассмотренные Столыгво (1937).

Обратив внимание на то, что выглядит как относительно или даже абсолютно недавние останки неандертальцев, найденные под землей, мы можем перейти к поиску их следов в исторические времена уже на земле.

Разумеется, мы не можем ожидать, что объект нашего интереса, если он вдруг окажется упомянут в исторических источниках, будет фигурировать там в соответствии с какой-либо принятой сейчас научной номенклатурой. Поэтому теория Поршнева предполагает поиск недавних H. neanderthalensis под такими названиями, как паны, сатиры, фавны, силены, сильваны, нимфы и бесчисленное множество других.

Разумеется, следует ожидать, что открытие реликтовых гоминоидов приведет к подлинной революции в приматологии. Но к не менее революционным переменам оно приведет и в той области, которую Нейпир называет «Вселенной гоблинов»: в изучении и понимании как мифологии вообще, так и демонологии в частности.

Классические неандертальцы, как известно, жили на территории Европы, поэтому в географическом и историческом смысле Европа является полигоном для проверки гипотезы о реликтовых гоминоидах как неандертальцах. Раз уж тема относится к биологии, давайте начнем с рассмотрения свидетельств из источников, которые можно назвать естественнонаучными, а не просто историческими.

Итак, наша задача состоит, во-первых, в том, чтобы показать, что Европа была местом обитания гоминоидов в исторические времена, и, во-вторых, в том, чтобы доказать, что эти гоминоиды были не чем иным, как пережиточными формами неандертальцев.

(Продолжение следует.)

Перевод Григория Панченко

ОТ РЕДАКЦИИ

Как и в комментариях к первой части статьи (см. прошлый номер журнала), напоминаем: сейчас проблема вымирания неандертальцев, безусловно, выглядит иначе. Современная наука видит тут несколько причин — которые, скорее всего, работали в комплексе; и главной среди них, практически без сомнений, представляется давление кроманьонцев, прямое или косвенное. Пришельцы совсем не были малочисленны — и, конечно, не ограничивались тем, что оттесняли прежних «хозяев Европы» от мест добычи сырья для каменных орудий…

Вместе с тем и сами неандертальцы видятся науке совершенно иначе, чем в 1970-х гг., а особенно в предшествующие десятилетия, когда Поршнев сформулировал основные постулаты своей теории. Как ни странно, это новое виденье одновременно и повышает, и понижает их «очеловеченность».

Прежде всего уточним: прежде наука была склонна принимать за неандертальцев всех тех древних представителей рода Homo, которые, условно говоря, «прогрессивней питекантропов, но примитивней кроманьонцев». Теперь ясно, что это не так, поэтому неандертальский таксон «сузился», сократился и ареал: неандертальцы, сформировавшись в Европе, проникли в некоторые регионы Азии (и на Ближний Восток, и в гораздо более северные области), но отнюдь не охватили весь Старый Свет целиком, а уж в Африке их попросту никогда не было. С другой стороны, это означает, что наряду с неандертальцами существовало сразу несколько человеческих видов, синхронных им по времени, а порой соседствующих и в местах обитания (да, включая Европу), иные из которых гораздо лучше подходят в качестве предков современных реликтовых гоминоидов. Например, те же денисовцы: они и на север проникли дальше неандертальцев, и на восток… при этом, по-видимому, были крупнее и массивнее, чем неандертальцы. А вдобавок и архаичней: ведь они, как теперь выяснено, относятся к виду Homo erectus, пусть к поздним (раз уж сумели встретиться с сапиенсами и передать им толику своей ДНК) и «продвинутым» его подвидам. Но есть и третья сторона: неандертальцы, перестав быть единственными и даже наиболее подходящими кандидатами в реликтовые гоминоиды (по правде говоря, они никогда ими не были — хотя парантропы годятся на эту роль гораздо хуже), все-таки вполне могли быть одними из предков нынешних реликтов. Виды Homo, даже весьма различающиеся по эволюционному статусу, как теперь известно, скрещивались без особых проблем. Те же денисовцы и неандертальцы не только порознь влили долю своей крови в сапиенсов (и, судя по всему, в ряде случаев «получили ответ»), но и друг с другом образовывали гибриды…

Доля неандертальской ДНК, вошедшей в геном сапиенсов, невелика: это «протечки», а не происхождение. Палеоантропологам 1970-х гг. представлялось почти несомненным, что «тип неандертальца» развился в «тип современного человека», пускай эта эволюция затронула лишь часть неандертальского вида, а поздние неандертальцы, не затронутые этим процессом, представляют собой «эволюционный шлак», способный только регрессировать. Однако оказалось, что сапиенсы происходят все-таки от совсем других групп ископаемых Homo.

Тем не менее признаков регрессивной эволюции у неандертальцев все же нет, их деление на ранних «сапиентных» и поздних «классических» оказалось неправильной интерпретацией. А вот наличие у них определенных (и довольно значительных) способностей к членораздельной речи, представлений о загробной жизни, зачатков искусства и т. п. — уже далеко не интерпретации: практически никем из ученых это теперь не оспаривается. Кстати, изменения в неандертальских генах, ответственных за речь, примерно соответствуют нашим — то есть получены от общего предка, гейдельбергского человека (для неандертальцев — «прошлый» вид, а для сапиенсов — «позапрошлый», но не через неандертальцев). Выходит, потенциальную возможность говорить получил уже он — другой вопрос, как она развивалась и была ли сопоставима в разных популяциях, у разных подвидов. Но уж неандертальцев в любом случае животными считать нельзя. Равно как и их предшественников.

Зато позапрошлый для них и позапозапрошлый для нас вид, эректусы, на каких-то этапах эволюции (когда давление внешней среды резко усиливалось — или, наоборот, ослабевало), по-видимому, мог временами «уходить в звери», без регресса тела или мозга, но с очень значительной утратой большинства достигнутых на пути очеловечивания навыков: от орудийной деятельности до зачатков речи…

Наверно, именно потому, что — зачатков: лишь достаточно продвинутая речь могла удержаться сама и удержать все остальное. Не случайно она у сапиенсов ни при каком социальном регрессе не утрачивается никогда, даже когда «отпадает» все остальное: письменность, животноводство и земледелие, мореходное дело, металлургия, навыки ткачества… А до появления развитой речи (что во многом определяется на генетическом уровне) ее зачатки утрачивались столь же легко, как впоследствии терялась письменность. И это автоматически вело к потере передачи опыта, а как следствие — всех остальных человеческих приобретений.

Популяции сапиенсов, проигравшие историческое состязание, «уходили в дикари». Эректусы, проигравшие доисторическое, — «в звери». Формулировки, конечно, условные: ведь и туземец нашего вида никоим образом не «дик», даже если он живет в каменном веке, когда люди с точно таким же по возможностям мозгом осваивают космос, — и, соответственно, «обезьяночеловек» Homo erectus отнюдь не превращается в обезьяну. Выход из этих тупиков, исторических и эволюционных, не невозможен, но сплошь и рядом затруднен.

Очень вероятно, что многие популяции, «ушедшие в звери» таким вот образом, могли там, «в зверях», остаться навсегда. Как ни парадоксально, это даже давало им шанс уцелеть, когда с приходом сапиенсов вдруг оказывалось, что существование в «звериных» экологических нишах еще возможно, а вот примитивные человеческие сообщества рядом с «цивилизацией кроманьонцев» обречены.

Неандертальцы, по-видимому, были слишком людьми, чтобы отступить «в звери» (хотя для какой-то части их гибридов с эректусами этот путь был открыт — что, возможно, обеспечило значительное разнообразие форм нынешних реликтов). Оказавшись вовлечены в конкуренцию с кроманьонцами, они, наоборот, скорее вступили на путь ускоренной сапиентизации, но проиграли эту гонку…

Она не обязательно была «военной»: это подтверждается некоторым количеством неандертальско-кроманьонских помесей, определяемых частью морфологически, а частью и по ДНК. Вообще доля неандертальской ДНК в разных группах современных людей не негроидной расы (которая этой примеси лишена) примерно одинакова, т. е. «базовое» скрещивание, оставившее основной след в геноме, произошло почти сразу после выхода из Африки: скорее всего, на Ближнем Востоке, издавна облюбованном неандертальцами. Но, судя по всему, на территории верхнепалеолитической Европы такое смешение крови имело место неоднократно. Следы его затушеваны дальнейшими событиями: потом отбор пошел на вымывание неандертальских генов из смешанных популяций — или, не исключено, самих этих популяций из общего массива европейских кроманьонцев.

Вероятно, к ним следует отнести и часть «постнеандерталоидов», о которых идет речь в этой статье. То есть данный процесс в каком-то смысле противоположен формированию и сохранению реликтовых гоминоидов.

Черепная крышка из Подкумка — с большой вероятностью останки такого гибрида или, может быть, не гибрида в собственном смысле слова, а уроженца смешанной популяции, в которой причудливо тасовались унаследованные от предков признаки. Впрочем, датировка ее бронзовым веком практически наверняка ошибочна, а если она относится к верхнему палеолиту, что почти наверняка, — то поздние неандертальцы продолжают оставаться «где-то рядом».

А вот о черепе, исследованном Столыгво, этого сказать нельзя. Он не дошел до современных исследователей, сохранились только фотографии, сделанные для статьи 1908 года, — однако по ним совершенно ясно, что ни к неандертальцам, ни к гибридам эта находка (обнаруженная, как считается, при раскопках кургана в Новоселке, который археологи начала ХХ в. условно датировали V—III тыс. до н. э., но, возможно, гораздо более поздняя⁴) отношения не имеет. Череп этот принадлежал очень рослому и мощному мужчине, его повышенная робустность (обеспечивающая, помимо прочего, заметные надбровные дуги — которые никак не синоним неандертальского надбровного валика!) для непривычного взгляда действительно выглядит архаичной, но это ложное впечатление. Сильно выступающий затылок тоже не имеет ничего общего с неандертальским «шиньоном», а лоб, конечно, покат, но по-человечески, а не по-неандертальски.

По-видимому, при жизни обладатель этого черепа внешностью (а также силой и, возможно, ростом) напоминал Николая Валуева, по поводу которого регулярно звучат «неандертальские» шуточки — совершенно необоснованные. Боксер-парламентарий обладает черепом абсолютно современного характера, а все «древние» ассоциации продиктованы исключительно могучим рельефом костей. То же самое можно сказать и о его «коллеге» из новоселковского кургана — равно как о ряде столь же робустных находок из позднекаменного, бронзового или железного века. В ту пору хватало очень сильных мужчин…

Казимеж Столыгво, один из основателей польской антропологии, был известным ученым — и, судя по его публикациям разных лет, всерьез рассматривал возможность доживания неандертальцев до исторического времени (правда, не связывая это с темой «снежного человека»). Однако на его исследованиях тоже лежит печать времени: начала ХХ в., когда неандертальские черепа были далеко не так хорошо известны, как сейчас, поэтому многие антропологи, не имевшие прежде возможности лично ознакомиться с ними, были склонны классифицировать как «неандертальский» любой череп со скошенным лбом и сильным надбровным рельефом…

Статья Столыгво, опубликованная в бюллетене Академии наук (Краков) на французском языке, доступна в Интернете с 2003 г.: https://ianjuby.org/neanderthal-in-chain-mail-armour/. У нас нет возможности перевести ее: может быть, кто-нибудь из читателей подключится? Но фигурирующие в ней фотографии черепа говорят сами за себя…

А теперь внимание: все это — не доводы против существования в наше время тех или иных форм реликтовых гоминоидов. Просто эта проблема гораздо сложнее, чем выбор между неандертальцем и парантропом. А раз уж криптозоология является наукой, то она должна учитывать новые научные данные, даже если они требуют внесения поправок в собственную «классику»…

---

¹ Каскадные горы (Cascade Range) — крупный горный хребет на западе Северной Америки, простирающийся от южной части канадской провинции Британская Колумбия через американские штаты Вашингтон и Орегон до северной Калифорнии.

² Терминология, употреблявшаяся в те десятилетия, когда некоторые ученые были склонны считать, что различия между неандертальцем и современным человеком не превышают подвидовых, сейчас тоже используется, но главным образом для разделения современных сапиенсов и их древнейших форм.

³ Концептуализация — процесс осмысления поступающей информации, на основании которого мозг может формулировать те или иные концепции.

⁴ Статья Столыгво публиковалась только на французском языке, нам не по силам ее прочесть — но в разных англоязычных источниках приводятся цитаты из нее. Судя по ним, неподалеку от скелета были найдены фрагменты кольчуги (именно кольчуги, а не какого-то доспеха в принципе), которую Столыгво относит к Средним векам. Этот вывод, конечно, выглядит обоснованным (кольчуга в захоронении V или даже III тыс. до н. э. — нечто гораздо более странное, чем неандерталец), но вообще-то в курганах случаются и «впускные» погребения более позднего периода. Тем не менее эта информация, искаженная при многократных пересказах, попала в креационистские издания, где обрела вид истории о «могиле неандертальца в железной кольчуге», что якобы опровергает теорию эволюции. Каждый раз, когда какой-нибудь сторонник креационизма ссылается на этот «факт», Казимеж Столыгво, крупный ученый и убежденный эволюционист, наверняка переворачивается в гробу.