Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 4(6), 2020.

К сожалению, об авторе, публиковавшемся в начале ХХ века как К. А. Мерсер, неведомо практически ничего. Поэтому даже трудно сказать, как должно звучать его (ее?) имя: в оригинале C. A. Mercer, но что такое «С» — Клэр, Чарльз, Шарлотта, Сайрус, Кристиан, Целестина? Жил этот автор, судя по географии журнальных публикаций, на атлантическом побережье США, вероятнее всего в Бостоне. До начала Первой мировой войны был хорошо известен редакторам периодических изданий и составителям сборников. Вот только мы не знаем, что именно было им известно, кроме фамилии (псевдонима?) и инициалов. А ко времени завершения войны эти же редакторы и составители жаловались, что уже несколько лет как потеряли его из виду.

Если «Мерсер» действительно подлинная фамилия, то она походит на французскую, а многие американские французы отправились сражаться за страну своих предков сразу, не дожидаясь, пока США примут решение участвовать в европейском конфликте или все-таки нет. Так что, быть может, жизнь Мерсера оборвалась где-то на полях сражений 1914—1918 годов.

Несмотря на полуденное солнце, сад выглядел угрюмым и безотрадным. Для кустов сирени и лаванды весна осталась позади: их свежесть заглушили буйно растущие сорняки. Ветер играл в ветвях. На поросшей травой дорожке причудливые тени постоянно меняли свою форму, преломляясь о ящики, которые ограничивали их мельтешение с твердостью и педантичностью стражи, расчищающей путь королевскому кортежу.

Цветы выглядели так, словно они тяготились самим их унылым существованием. Будь они обычными дикими цветами, никогда не знавшими человеческой поддержки и заботы, с ними бы такого не приключилось. Но они ее познали, и это все изменило.

Калитка висела на ржавых петлях, и это объясняло протяжный скрип, когда ее открыл человек, который считался здесь чужаком уже почти двадцать лет.

Что ж, реальный сад оказался куда меньше, нежели тот, что запечатлелся в его памяти. А ведь когда-то он казался величественным владением, простирающимся за горизонт, смыкающимся вдали с прекрасным лесом, густым и высоким.

Мужчина ощутил разочарование. Эту собственность вряд ли получится реализовать по хорошей рыночной цене, как он надеялся. Но если ему удастся избавиться от трудностей, кольцом обступивших его, то можно нанять хорошего поверенного, и пускай сам дальше ведет дела.

Мужчина прибыл сюда в полдень, чтобы встретиться с юристом. Последний из возможных покупателей недавно предложил за недвижимость свою цену. Учитывая обстоятельства, цену можно и повысить — в лесу ведь полно древесины!

Фасад дома смотрел на юг, прямо в сад. Все было так же, как и когда мужчина рос здесь под присмотром двоюродной бабки. Позже он думал, что та лишала его любви и ласки лишь потому, что смерть отвернулась от нее самой, взамен предпочтя ее собственных детей. Все ее привязанности были похоронены еще до того, как он родился. Вдобавок он удался лицом не в ту ветвь семьи.

Должно быть, она воспитала в себе сильный характер. Ей практически невозможно было объяснить, что силы у нее уже не те. Все, начиная от приходского священника и заканчивая последним слугой, слегка ее побаивались. Мужчина помнил ту бесстрастность, с которой она встретила известие о смерти ближайшего родственника. Тогда его оглушила мысль о том, что точно так же она встретит известие о нем самом, и его пробрал озноб. Понадобилось все солнечное тепло сада, чтобы он вновь сумел согреться.

Напряженное состояние духа нарастало в глубине души мужчины, так что он бы не слишком удивился, если б сейчас увидал свою двоюродную бабку — она сидела бы, идеально выпрямив спину, в своем угольно-черном резном кресле, точно так же, как в его ранних воспоминаниях, положив на колени тонкие желтые кисти рук, на которых ярко блестели кольца. Как-то раз она взяла его маленькие ладони, зажала между своими и так мыла их. Тяжелый блеск камней на кольцах вызывал болезненную ассоциацию с пыткой. Шторы в пахнущей мускусом гостиной всегда были частично задернуты, чтобы сберечь ковер от выцветания: со времен основания семья поддерживала традицию бережливости, ту самую, которую утратил последний представитель рода.

Годы таяли вдали и подергивались туманной дымкой, и воображаемая нить натягивалась между «сегодня» и тем временем, когда летние дни тянулись куда длинней, а солнце светило куда ярче, и он считался добродетельным, если вел себя тихо и не создавал проблем.

Ручей, который мужчина когда-то гордо именовал рекой, создавал естественную границу между садом и лесом. Он также усох и теперь по сравнению с тем, что было раньше, представлял из себя мелкую, жалкую струйку — точно так же как угасал сияющий романтический ореол, которым мужчина наделил было воспоминания о своих детских приключениях.

Когда он подошел к ручью, то увидал в текущей воде отражение, но не его собственного лица, а кого-то намного моложе.

Вот так он и встретил мальчика. Ребенок этот занимался тем, что выкладывал камни для переправы через ручей, и сейчас как раз осуществлял пробный заход, проверяя надежность переправы и держа равновесие на скользких верхушках камней. То, что он ухитрился до сих пор остаться незамеченным, казалось чудом, однако вполне могло быть объяснено растущими по берегу зарослями камыша высотой с самого мальчишку.

Мужчина уставился на мальчика, и тот ответил ему ясным, безоблачным взглядом. Удивленным ребенок не казался. Так случается, когда кто-либо настолько юн, что постоянно встречает на своем пути все новые и новые чудеса и потому воспринимает их как должное. Беглый осмотр показал, что тот взрослый человек ему не враг, а интуиция у детей почти так же безошибочна, как и у диких животных.

Со своей стороны, ребенок излучал безошибочно улавливаемую ауру обладания этим местом. Дитя было неотъемлемой частью этого сада, точно так же как мальвы или жимолость. Однако же разве могло такое случиться?

«Должно быть, сын смотрителя», — подумал мужчина.

Он разрешил своему агенту поступать так, как тот сочтет нужным для поддержания дома в пристойном виде. Но никаких явных следов того, что здесь кто-то живет, не замечал. Теперь же с близкого расстояния он обратил внимание, что дом не выглядит необжитым и пустующим, как он ожидал. И даже темные бессмысленные провалы окон не означали, что за занавесями не кипит жизнь.

— Ты здесь живешь? — спросил он у мальчика.

— Да, — мальчишка горделиво повернулся к скромному серому зданию, словно бы демонстрируя его, с видом человека, который забыл обо всем, садясь на любимого конька. — Этот дом очень старый. Над конторкой в гостиной висит портрет человека, который его построил и посадил этот лес. Ханна говорит…

— Ханна?!

Повторять имя было самым дурацким поступком на свете. Разумеется, в мире существовало множество Ханн. Старая служанка с этим именем из детства, рассказавшая мужчине множество историй, умерла так давно, что этот ребенок и сосчитать-то эти года не смог бы!

— Да. А вы знакомы с Ханной? Скоро она придет и позовет меня, вы ее тогда увидите. Ханна говорит, что они — в смысле, деревья — росли вместе с семьей, — мальчик произнес это с забавной важностью, видимо неосознанно копируя того, кто пересказывал эту семейную легенду ему самому, — и с ними вместе дом выстоит или падет. А вы как думаете, они действительно пустили корни так глубоко?

В голосе его звучало абсолютно неподдельное беспокойство.

Поскольку собеседник выразил полнейшую неспособность сформировать собственную точку зрения по данному вопросу, мальчик, убедившись, что его откровения встречены вполне уважительно, продолжил:

— Я как-то выкопал одно дерево — потом сильно об этом жалел, — чтобы самому принести рождественскую ель, как в книжке было написано. Я просто хотел повесить на нее кое-какие старые игрушки, которые у меня были. Это была совсем молодая елочка, достаточно маленькая, чтобы поместиться в цветочном горшке, но в ту ночь весь дом трясся и окна трещали, как будто все лесные деревья пытались забраться внутрь. Я слышал, как они стучали сучьями по оконным переплетам, да так злобно! И как только рассвело, я вышел и снова посадил рождественскую елку обратно. У меня и в мыслях не было долго держать ее вдали от родной земли, и они, должно быть, знали об этом.

— У тебя здесь разве нет друзей?

Мальчик огляделся по сторонам:

— Ну так вот же деревья! Они замечательные друзья. Я ни одно из них не могу выделить. Так здорово слушать, как они хлопают в ладоши, когда вместе веселятся! А еще на них есть гнезда и белки. Мы на них всех вдосталь насмотримся.

В это как раз поверить было нетрудно: мшистое полотно древесных стволов пятнало множество различных следов.

Мальчик тараторил, не умолкая. Больше всего он болтал об основателе рода, чей портрет висел в гостиной, и о том, как он сам, когда вырастет, подумывает написать книгу, как делали некоторые прародители, чтобы снова прославить и возвеличить семейное имя. Он еще не решил, какую именно книгу должен написать. А это очень сложно — находить рифмы, когда пытаешься сочинять стихи? Сейчас он не видел смысла скрывать свои мечты и амбициозные замашки, которые по доброте душевной считал слишком постыдными или такими, что могут ранить домашних, и о которых, как правило, дети забывают, когда вырастают.

— А может, пойдем в лес? — спросил он. — По камням достаточно легко перебраться.

— Что ж, давай пойдем, — мужчина явно начал видеть все глазами мальчишки.

Сад вновь стал огромным, таким, каким сохранился в его памяти, вобравшим в себя целый мир, полный завораживающих тайн. Ничто здесь, в сущности, не изменилось, а те изменения, которые он себе нафантазировал, были всего лишь сиюминутными переменами, произошедшими в нем самом. Ребенок вложил в его руку свою теплую, энергичную ладошку, и вместе они отправились в лес такие же счастливые, как парочка школьников-прогульщиков; со стороны казалось, что они давнишние друзья.

— Так это и есть твой зачарованный лес? — спросил мужчина.

— Ну, не то чтоб зачарованный, — серьезно ответил мальчик. — Я как-то читал о таком, но то, конечно, была просто сказка. Он развеивался сразу же, как только кто-нибудь произносил верные слова. Но это должны быть очень неверные слова, раз они заставляли лес развеяться.

Он говорил о лесе так, словно тот был по меньшей мере священной рощей. Его собеседник внезапно почувствовал себя виноватым, хотя не до конца понимал, в чем именно виновен.

— Конечно, кто-нибудь может его вырубить, — мальчик понизил голос. Казалось, он считает постыдным громко упоминать о подобных деяниях. — Наверное, это чудовищно — слышать их стоны, когда топор валит их на землю. Молодняк вряд ли поймет, что случилось, но вот для прародителей леса, которые здесь с самого начала, это будет кошмар. Ханна говорит, что их завывания в штормовые ночи любой сможет услыхать.

— Даже если их срубить и увезти отсюда прочь?

— Да, даже тогда… Хотя, с другой стороны, никто уже не услышит их вой, если дом падет вместе с ними — ну, разумеется, если это все правда. Но нам-то об этом беспокоиться незачем, потому что ничего из этого не случится. Понимаете, если это случится, куда же я денусь?

Мальчик весело расхохотался. Последний довод показался ему решающим. Столь важное соображение, несомненно, выносило ужасающую ситуацию за скобки, превращая ее в не что иное, как обычную шутку.

Затем детский смех затих, поскольку оба прислушались — каждому почудилось, будто он услыхал свое собственное имя.

— Это Ханна! — вскричал мальчик и рванул с места по направлению к дому, совершенно не заботясь о том, что сейчас столкнется с другим человеком, как раз открывавшим калитку.

— А кто тот мальчишка, что скрылся за шпалерником пару минут назад? Сложно предположить, что он — сын смотрителя.

Сердце мужчины сжалось и внезапно пропустило удар: что-то подсказало ему ответ еще до того, как он был произнесен.

— Ребенок? — юрист выглядел удивленным. — Я никого не видел. Детям нечего делать в этом саду, да и никакого смотрителя здесь нет. Дом был заколочен, когда умерла последняя служанка, та самая Ханна. Это случилось одиннадцать лет назад.

Они добрались до веранды. В окнах догорали лучи солнца, клонившегося к закату. Легко было понять, что дом абсолютно пуст. Шторы были опущены, а окна — темны, и на них виднелись потеки от дождя. На дымоходах безвозбранно и безбоязненно гнездились птицы. Полы под каминами давным-давно остыли.

— Мой клиент желал бы приобрести недвижимость на тех условиях, которые мы обсудили изначально, — сказал юрист. — Он рассчитывает вложиться в нее как в участок под застройку. Деревья, разумеется, вырубят…

Повеял ветерок, и верхушки деревьев содрогнулись. Младший из собеседников быстро вклинился в разговор:

— Сожалею, что побеспокоил вас, заставив приехать сюда, но я в конце концов решил оставить себе это старинное местечко. Да, это палки и камни, но, если они уйдут из рук моей семьи, это будет неправильным. Я должен приложить все старания и выкарабкаться без этого ошибочного шага.

Маленький призрак его давно почившего детства заслуживал не быть выселенным.

Перевод Валерии Малаховой