(Рассказ из цикла «Звездная педагогика»)

Господа курсанты, это не шутка? Точно — не шутка? Ну, тогда благодарю! Благодарю за оказанную честь… Хотя… дайте-ка я проверю по расписанию…

Шестнадцать ноль-ноль… Нет, в это время ни одной лекции, ни одного семинара и ни одного зачета не наблюдается. Я уж обрадовался — какой ловкий трюк вы изобрели, чтобы перенести зачет.

Так что от души благодарю за приглашение. От всего сердца поздравляю жениха и невесту. Кажется, это первая свадьба на вашем потоке.

Желаю жениху и невесте дожить до золотой свадьбы. Желаю вырастить по меньшей мере троих сыновей. И повторю это за свадебным столом. И еще чего-нибудь хорошего придумаю…

Нет, я бывал на свадьбах, даже тосты произносил, хотя…

Хотя свадьбы, детки, разные бывают… Видел я и такое бракосочетание, на которое жениха вели под конвоем и в наручниках. Почему в наручниках? Потому, что этот дуралей грозился выстрелить себе в висок из разрядника. Конечно, не выстрелил бы, кишка тонка. Но мало ли что стукнуло бы в его дурную голову?

Ну да, он совершенно не желал жениться. В этом он был похож на вас, господа курсанты. Вы бегаете к девчонкам в релакс-зону, вы лазите в общежитие к операторам связи и к менеджерам логистики. Знаю, знаю! Но жениться вы еще не готовы. Лазить — готовы! Жениться — ни за что! Разве что по факту беременности, и то с большим скрипом.

А вы представьте, что было бы, если бы завтра вышел приказ ректора: всем курсантам немедленно зарегистрировать законный брак с подружками. Курсант Мганомба, вам плохо?

Сколько?!

А как полагается в вашем племени? Количество жен вообще никак не ограничивается? М-да… сочувствую…

А если кто-то отказывается жениться?

Ничего себе, ну и нравы! Сочувствую, курсант Мганомба, это действительно беда. Но вы в такой ситуации хоть останетесь живы.

Где убивают? Нет, нигде такого греховодника не убивают. Просто предлагают выбор между жизнью с матерью своего ребенка и толстой палкой, которая проткнет его насквозь.

Бывают ситуации, когда это необходимо.

Когда мы осваивали трассу сорок шесть, то неожиданно отыскали давнюю пропажу. Пропажу двухсотлетней давности. Транспортник ушел в прокол и исчез. Просчитать выход специалисты не сумели: тогда еще не научились работать с мигрирующими проколами.

На борту транспортника было под сотню человек. Он вынырнул непонятно где, и запаса горючего хватило до ближайшей планеты земного типа. Ну, высадились, погоревали, но жить же как-то надо. Пока разобрались с местной флорой и фауной, несколько человек погибло. А прочие собрались на совет. Все они были люди образованные и знали слово «популяция». И все они понимали: не будут рождаться дети — колония вымрет. Значит, защита прав ребенка — на первом месте. Остальные права — производные.

Был также поднят вопрос о дисциплине. В таких обстоятельствах она должна быть даже не железной, а вообще металлокерамической. И, значит, должен быть кто-то один, кому прочие добровольно подчиняются, иначе начнутся разброд и шатание.

И вот к тому времени, как пропажа нашлась на Лакстигале, там было три поселка, в одном — семьсот человек, и в двух — примерно по двести.

Поскольку эти люди жили как наши далекие предки, разве что с гигиеной у них было получше, поскольку у них образовалась своя культура, то этнографы пришли в безумный восторг.

Что такое этнографическая экспедиция — знаете?

Про сопровождение экспедиции — знаете? Это не курорт на Дениссоне! Ученые — люди, которым чувства меры не полагается по штатному регистру. Нам с Гробусом приходилось вытаскивать одного такого безумца из брюха кадуэтской черепахи. Аборигены чувствовали, когда она всплывает, и брались за весла, а наш безумец не понял, отчего вся компания вдруг его покидает. Его спас скафандр. Он сидел там, в брюхе, а мы с Гробусом спешно выясняли, имеем ли право шарахнуть эту проклятую черепаху разрядом главного калибра. Было предположение, что у нее имеется что-то вроде разума, и мы чуть не поседели, пока начальство приказало: шарахайте!

И вот нас с Гробусом прикрепили к команде этнографов. А к нам прикрепили Алекса. Сказали: вы бывалые космические орлы, вы способны выгнать «звездную прозрачную» из отработанных брикетов термобрикса, вы довели начальство центра логистики номер триста восемнадцать до психиатрического института, причем оно, кажется, до сих пор там сидит. Значит, как-нибудь справитесь с одним-единственным стажером. Мы ответили: пусть нас лучше пошлют добывать печенку филакрийского осьминога.

Стажер, детки, — это еще хуже этнографа.

Тебе все равно, что там у этнографа в голове, лишь бы не отходил от тебя слишком далеко. А вот что в голове у стажера, тебе не все равно. Допустим, он должен знать, как обращаться с пультом от энергостанции. Он сдавал экзамен по энергооборудованию, он даже какую-то оценку получил. И вот, когда ему за десять секунд нужно активировать энергоблоки, вдруг выясняется, что он впервые видит этот пульт. Это исторический факт, детки. Вернувшись на орбитальную, я подал рапорт, и больше этого стажера в Разведкорпусе не видели.

Так вот, мы не сумели отбиться, и Алекс пошел с нами в сопровождение этнографической экспедиции.

Нас было одиннадцать человек — восемь ученых, мы с Гробусом и Алекс. Они кудахтали о своих будущих диссертациях, и я напрасно пытался проверить их личное оружие и аптечки.

Главный был профессор Эгон Стрелецки. При нем — супруга, Вета Стрелецки.  Затем молодые и не в меру шустрые Эрик, Кристина, Елена… Пять, а как звали еще троих, я позабыл. Эрик был сын старого Стрелецки и Веты. Пошел, так сказать, по родительским стопам. А это означало — через десять лет станет доктором наук, папочка выстроит ему карьеру, мамочка найдет подходящую невесту, и дитя устремится к вершинам этнографической славы. Но Эрик не бездельничал, нос не задирал, был со всеми на равных. Да и не побездельничаешь при такой мамочке…

Девочки, Елена, Кристина и… Вспомнил! Линда! Девочки были так себе. Вот только Елена понравилась Гробусу — красивая и все время молчит, представляете? А Линда с Кристиной все время трещали, как транспортерная лента, если в механизм насыпать камней.

Местные жители приняли нас, я бы сказал, настороженно. И я их понимаю. Они за двести лет несколько одичали, и им было за это стыдно. Они понимали, что мы такие же люди, что мы им желаем только добра, но держали дистанцию. И в самом деле, перепрыгнуть из почти каменного века в век четвертый космический… Четвертый, детки. Они же не годами измеряются. Чему вас только учат…

Так вот, у них все было очень строго. Женщины не пытались командовать, дети слушались старших. Не послушаешься, удерешь из поселка, потом найдут твой обглоданный скелетик. Работали все, и вожди со своими семействами тоже трудились. Что делали? Пахали землю, выращивали овощи, деревья выращивали, с которых снимали кору, и из этой коры много всего мастерили. Выделывали шкуры местного зверья, состригали с них шерсть, пряли и ткали, ухаживали за отмелями, где плодились съедобные моллюски. И, естественно, завелось у них что-то вроде религии. В общем, для этнографов — рай.

Развитие культуры в рамках изолированной группы — это вообще сюрприз на сюрпризе. Они изобрели свои орнаменты, каждая закорючка наделялась особым смыслом. И еще были у них рыцарские турниры.

Повторяю — когда предки этих людей оказались вне всякой цивилизации и поняли, что нужно выживать всеми правдами и неправдами, они стали искать образцы для подражания в истории. Видимо, какое-то время они могли пользоваться голографическим оборудованием и экранами. А потом истории про рыцарей передавались устно из поколения в поколение. Ненужное забывалось, недостающее присочинялось.

Что такое турниры… Ну да, курс истории вы проходили на первом курсе и в сокращенном варианте.

Кто-нибудь знает, что такое лошадь? Курсант Перфильев, найдите нам лошадь. Нет, это верблюд. Нет, это осел, но уже близко… Смотрите все на голокуб. Вот так она скачет, и при этом на ней должен сидеть человек. А теперь представьте: два человека несутся друг дружке навстречу на двух лошадях. Оба в металлических скафандрах, у каждого в руке копье, и кто выбьет противника из седла — тот победитель.

И главное — во время турнира участники называются рыцарями. Он до того может быть пастухом или огородником, но на турнире он — рыцарь.

Да, это вроде игры, но игра опасная. И у нее есть смысл. Парней тренируют, чтобы в бою они чувствовали себя естественно и непринужденно, а не так, как курсант Норихиро в экзоскелете. Лошадей на Лакстигале, естественно, не было, но было что-то вроде шестиногих лам разной величины. На тех, что мне по пояс, перевозили грузы, а на тех, что повыше, ездили верхом. Лам этим колонистам удалось приручить, но были там еще зловредные хищники, с которыми приходилось сражаться не на жизнь, а на смерть. Так тренированный всадник на шестиногой ламе с длинным копьем был не предметом роскоши, а единственным спасением.

Значит, про турниры вы поняли. Это было вроде сессии: парни показывали свое мастерство. Но они еще один смысл имели. Среди колонистов иногда возникали ссоры. Обычно их мирил принцепс. Вождь у них так назывался — принцепс, а его супруга — принципесса. Но иногда вставал вопрос о чести. Есть оскорбления, которые, как раньше говорили, смываются только кровью. И при всем при том, что каждый человек был нужен, важен и дорог, принцепс иногда позволял поединки. Не столько для того, чтобы людей убивать, сколько в воспитательных целях: чтобы каждый балабол знал, что его могут вызвать на поединок, а тушку потом выкинуть в лес.

Все это мы узнали не сразу, а постепенно. Этнографы разделились, старшие жили в главном поселке, молодежь в двух других. Мы сопровождали их при вылазках на охоту и на сбор… черт, как же это назвать?.. такие длинные штуки на деревьях, набухают под корой, потом оттуда вылетают маленькие желтые шарики…

И все бы ничего, но строгость нравов очень наших этнографов угнетала.

— У них тут все держится на страхе! Слова лишнего не скажи! — возмущался профессор Стрелецки, а прочие поддакивали. Я тоже иногда поддакивал: тупое общество, вместо морали — толстый дядька в должности палача, и совесть каждого отдельно взятого индивидуума — в зачаточном состоянии.

Да, палач действительно был. За воровство полагалось телесное наказание. Какое? Ох, если бы его ввели в обиход у нас в колледже! Вся ваша группа месяцами не могла бы сидеть, зато уровень знаний подскочил бы невероятно.

Мы с Гробусом следили за молодежью только тогда, когда она куда-то лезла за материалом для диссертаций. А там — четыре молодых аспиранта и две аспирантки. Естественно, у них завелись всякие шашни. Было бы странно, если бы не завелись. Но следить за их нравственностью мы не нанимались.

Наш стажер Алекс знал, кто с кем, почему и как. Ну так он сам был мальчишка, сразу после колледжа. Ему и было интересно, чем красивые девочки занимаются в свободное от изысканий время.

И вот как-то приходит Алекс в нашу пещеру… Ну да, нам принцепс отвел три небольшие пещеры, причем в верхнем ярусе, самые безопасные… Приходит он мрачный, сердитый и бурчит себе под нос, как псевдопримат с Дзетты.  Мы только одно слово разобрали: «убью».

— Выпей, — говорит Гробус. — Полегчает.

А мы уже наладились гнать «звездную прозрачную» из местной болотной ряски. И, скажу я вам, получалось очень даже прилично.

Алекс выпил полкружки, но рассказывать, как мы надеялись, про свою будущую жертву он не стал. Просто пошел спать, а мы вздохнули с облегчением. Понимаете, детки, в разведке такое бывает — вдруг совершенно вменяемый человек понимает, что должен кого-то убить. Это такая потребность организма. Когда очень долго сдерживаешь недовольство, оно перерождается в агрессию. Вот взять меня — я уже полгода сильно недоволен вашей группой…

— У него конфликт с этнографами, — сказал Гробус. — И ничего удивительного, я от них тоже не в восторге.

— Нужно подрегулировать его разрядник, — ответил я.

— Рискованно, — предупредил Гробус.

— Всего на пару дней. Будем надеяться, что он за это время не столкнется с буркалозавром.

Мы так прозвали одну тамошнюю скотину с фасеточными глазами величиной с умывальную раковину. Колонисты охотились на нее из-за длинного меха. И с одной такой скотины удавалось настричь не меньше двадцати килограммов — разумеется, с мертвой. Но ее еще пойди уложи…

Утром Алекс заявил, что никуда не пойдет, будет лежать в пещере и завтракать тоже не желает.

Мы поняли, что к мальчику пришла хандра. Она иногда является без всякой причины, но тут причина явно была. Иногда нужно просто двое суток лежать и выращивать в себе эту хандру, пока она не станет совершенно необъятной и не лопнет. Мы это понимали. Так что мы оставили нашего стажера в покое и поделили меж собой его обязанности.

Первое, что случилось, — профессор Стрелецки сообщил, что все нужные материалы собраны и экспедиция завершается. Мы обрадовались. Второе — пропала аспирантка Елена. Мы испугались. Елена могла заблудиться, могла сдуру упасть в колодец, могла уйти, никого не предупредив, в один из двух маленьких поселков. Почему она отключила связь — мы узнали только потом…

Поняв, что ситуация скверная, мы пошли к принцепсу.

Звали его Фридрих — в честь какого-то немецкого курфюрста, о котором колонисты знали только то, что был великим. И он принял нас в помещении, где стояли грузовые ламы. Не ламы, конечно, однако очень мордами похожи. Принцепс совещался со стариком, умевшим эту скотину лечить.

Гробус, который был в нашей тройке за старшего, трижды поклонился и объяснил, в чем проблема. Мы хотели просить себе в помощь хотя бы десяток парней на верховых животных — чтобы обшарить окрестности большого поселка. Принцепс сказал, что вышлет парочку опытных следопытов. При этом он так посмотрел на нас, что мы поняли: наши дипломы и сертификаты он всерьез не принимает.

Представьте себе этого Фридриха Великого в серой домотканой рубахе по колено, в кожаных лаптях на босу ногу и с огромной рыжей бородищей. Но он тут — принцепс, а мы — так, случайно забрели.

Спорить с ним мы не стали. Просто убрались. Потом он прислал мальчишку с сообщением: пропажа нашлась. Подробностей не было.

Профессор Стрелецки уже связался со своим начальством и приказал аспирантам упаковывать экспонаты. Его супруга Вета спешно обрабатывала все записи. Мы с Гробусом укладывали свое имущество и фильтровали последнюю порцию «звездной прозрачной», Алекс молча дулся на весь свет. И тут является гонец от принцепса с сообщением: завтра суд, всем явиться.

Мы за собой никакой вины не знали и даже порадовались за наших этнографов: ритуал суда для них — что для вас зачет автоматом, который полагается тем, кто не прогулял ни одного семинара. То есть праздник.

Мы порадовались, а профессорское семейство что-то затосковало.

И вот явились мы на суд. Вся экспедиция, но в неполном составе: Елена так и не вернулась.

Принцепс сидел под деревом: у них там положено править суд на открытом воздухе и непременно под толстым деревом. Кулаки выложил на колени. Хорошие такие кулаки, как два чайника. Справа и слева сидели те, кто постарше, вокруг стояла молодежь. Женщин я не заметил, даже ее милость принципесса отсутствовала.

Мы встали перед принцепсом туда, куда нас не очень любезно поставили его помощники. Профессор, понятно, впереди, мы — за спинами и чуть сбоку, так, чтобы все видеть. Мало ли что тут затевают — я должен быть уверен, что никто не помешает мне достать из-под куртки импульс-разрядник и вывести экспедицию целой и невредимой. Профессора с бригадой я заблаговременно предупредил, при каком сигнале бросаться наземь.

— Вот что, ученый муж, — сказал принцепс, — про твоего сынка сказывают, будто обольстил и бросил девицу, а она от него в тягости. Дело житейское. У нас в таких случаях грех на свадьбе пропивают, как у вас — не знаю. Если бы оная девица молчала — то и нам разницы нет, с приплодом она или еще невинная. Но она моей супруге жалобу принесла.

— Ой, мамочка… — прошептал Эрик.

— И жалобу ее моя супруга слышала! — принцепс повысил голос. — И в покоях своих дала ей убежище! Ты, ученый муж, может, не знаешь, но в таких случаях из покоев моей супруги у девицы выход только один — к брачному ложу.

— Ничего себе казус, — тихо сказал Гробус.

— Да уж, казус, — согласился я. И вы уже, наверно, поняли: экспедиция была, опустившись на Лакстигалу, под юрисдикцией Разведкорпуса, все конфликты сперва исследуем мы с Гробусом, потом при необходимости рапортуем выше. А Елена, девушка образованная и знавшая свои права и обязанности, додумалась просить помощи у принципессы Иоанны. На самом деле это был очень верный ход. Наши юристы вряд ли могли бы ей помочь: ну, забеременела, так рожай и требуй материальной поддержки, помощь в составлении иска гарантируется. Нарушение брачного обещания в процессуальном кодексе Дальнего Космоса не фигурирует. А теперь речь уже идет не о шалостях влюбленной дурочки, а об отношениях с колонией на Лакстигале. Это куда серьезнее.

— Это клевета! — воскликнул профессор Стрелецки. — Мой сын не мог!..

— Это не клевета, а чистая правда, — ответил Фридрих Великий.

— Откуда вы знаете? Вы же не делали генетического анализа!

— Девица дала слово перед образом Мадонны.

У них действительно была копия «Мадонны Литта» Леонардо да Винчи. Как поклонение образу уживалось с жертвами, приносимыми буркалозаврам, я не знаю. Какие жертвы? Ох, всякая мелочь и дребедень, пирожки, миски с творогом…

У нашего профессора все возражения в глотке застряли — так громко и весомо ответил ему принцепс. А мы с Гробусом даже развеселились: ну, кто кого, старый склочник Мадонну, или она его?

— Ну, допустим, допустим… Вета, молчи, умоляю. Допустим, между Эриком и этой девицей что-то было. Разве это повод для конфликта?! — трагическим голосом воскликнул Стрелецки.

— Разве в вашем обществе права ребенка не защищают? — удивился принцепс.

— Защищают, конечно…

— И права его матери?

— Ну, я не знаю… Я специалист в узкой области, моя специализация — этнография, — вовремя вспомнил профессор.

— Девица, повторяю, принесла жалобу. Повивальные бабки ее смотрели и срок подтвердили. Не знаю, как у вас, а у нас бедных дурочек защищает закон. Ваша девица имеет право на рыцаря.

— Ка… какого рыцаря? — в ужасе спросил Стрелецки.

— Такого, что в поединке принудит соблазнителя на ней жениться. Я уже кинул клич. И четырнадцать человек отозвались. Все готовы стать рыцарями и вступиться за оскорбленную девицу. У нас с самого начала было так принято.

— Я! — воскликнул Алекс и выскочил на площадку перед троном Фридриха Великого. — Я хочу быть рыцарем!

— Пятнадцать, — произнес принцепс. — Клянусь, этого более чем достаточно.

И тут мы с Гробусом все поняли.

Честно вам признаюсь: мы зазевались. Не каждый день попадаешь в такую ситуацию. Нам надо было сразу хватать Алекса за шиворот и вводить ему транквилизатор. Но, повторяю, мы зазевались. А когда опомнились — он стоял перед принцепсом. И рядом с ним — старший сын Фридриха Великого, спиной к спине. Это они уже сразу соображали, подойдут ли Алексу доспехи старшего сына.

Из чего делали доспехи? Из шкуры буркалозавра, после того как сбривали с нее длинную шерсть. Она в палец толщиной. Но если на турнире в нее угодят острым копьем — будет плохо. Опытный боец может пробить такую шкуру. Не слишком опытный — просто оставить противнику синяк во все брюхо.

Профессор Стрелецки не сразу понял, что произошло. Зато поняла Вета и так заголосила — у нас у всех уши заложило. Она орала на принцепса, используя такие слова, что и нам с Гробусом выговорить стыдно.

С одной стороны, ее можно понять: она защищала своего ребенка. Ребеночка! С другой — если юный балбес способен стать отцом, то уже никакой он не ребеночек. Имейте это в виду. Если окажется, что кто-то из вас… Ну, в общем, я его выгораживать не стану. Профессор Виленский — тоже.

Принцепс подал своим верноподданным знак молчать. Усмирить Вету пытался только профессор. А когда она выкричалась и замолчала, принцепс сказал:

— Как я и говорил, в нее вселился дух горной падали. Ей нужна помощь, иначе будет кричать, пока не умрет.

Что такое помощь на здешний лад, мы поняли полминуты спустя. Откуда-то взялись женщины. А женщины на Лакстигале — не девочки из релакс-зоны, они с детства работают на свежем воздухе, ходят с мужчинами на охоту, и скрутить профессорскую жену для них — все равно что для вас справиться со слепым щеночком. Мы с Гробусом переглянулись — и не стали ее защищать.

— Ступайте сюда, — велел нам Фридрих Великий, когда мамашу увели. — Что скажете?

Он знал, что наша обязанность — охранять экспедицию.

— Скажем, что для нас дружба и взаимопонимание с народом Лакстигалы важнее, чем истерика пожилой женщины, — за нас обоих ответил Гробус. Это было именно так — в наши задачи входила и ликвидация конфликтов.

— Это верно. Сделайте так, чтобы ее муж не мешал турниру.

— Сделаем, — хором ответили мы.

Хотите знать, как во время этого так называемого суда вели себя этнографы? Профессор, когда его оттолкнули от супруги, перепугался. Никто и никогда с ним так не обращался. Эрик пытался найти поддержку у этнографической молодежи, но добился только злобного шипения:

— Тебя предупреж-ж-ждали…

Самым вменяемым в этой компании был Эгон. Когда принцепс распустил подданных, а парни увели Алекса, мы потихоньку спросили Эгона, не сошла ли Елена с ума, чтобы связываться с Эриком.

— Ей нужно было попасть в эту семью, — хмуро ответил Эгон. — Стрелецки — человек Сайвара Брисса, а Брисс — правая рука Раджатабха Гхоша. Гхош — президент Фонда Луди. Оттуда идут хорошие гранты, в том числе и на этнографию.

— Разве экспедиции не Разведкорпус оплачивает? — удивились мы.

— Частично. Примерно половину денег дает Фонд Луди. А Елена — девочка талантливая и с амбициями. Сама она, в одиночку, хорошо если какой-то один жалкий грант выбьет. А у нее диссертация почти готова, я читал куски — это совсем новый подход к классификации!..

После чего Эгон пять минут говорил так, что впору было включать транслейтер. Мы в конце концов поняли, что для Елены единственной возможностью стать доктором наук было родить профессору внука. И с этим следовало торопиться: Вета изо всех сил пыталась свести Эрика с внучкой Гхоша.

— Но тогда все получается наоборот. Это Эрика соблазнили, это за него нужно вступаться! — сообразил Гробус. Эгон только невесело рассмеялся.

А мы с Гробусом хором вздохнули: бедный Алекс, нашел в кого влюбляться. Конечно, эта Елена была девочка правильная, к внешности не придерешься. Но уж больно ловко она все организовала. Пойти к принципессе Иоанне — это был верный ход.

Осталось только объяснить все это Алексу. Но нас к нему не пустили. Парни готовили нашего Алекса к рыцарскому турниру. Тогда мы взялись за профессора.

— Вы понимаете, что Эрику нужно немедленно идти к принцепсу и просить позволения жениться на Елене? — спросили мы.

— Она меня убьет, — ответил профессор. — Сделайте что-нибудь! Отправьте его на орбитальную!

Мы впервые видели, как взрослого дядю бьет дрожь при мысли о гневе супруги. Надеюсь, больше и не увидим.

Да, мы могли доложить наверх о форс-мажоре и вывести Эрика из игры. Но как бы после этого сложились отношения с Фридрихом Великим? Нам было велено отнестись к этой колонии с максимальным уважением, чтобы принцепс позволил спустить на его территорию врачей и учителей.

Думали мы, думали, проскребли затылки до самого мозжечка. Наконец решили: надо бы узнать побольше об этом «праве на рыцаря», вдруг в законодательстве найдется какая-то прореха.

К принцепсу мы обращаться не рискнули. Но у него был один подручный, с которым сложилось что-то вроде хороших деловых отношений. Был это мужичок в годах по имени Люциан. Он нам и объяснил, что «право на рыцаря» имеет всякий, кто не в состоянии себя защитить. Скажем, мальчик до пятнадцати лет. Или женщина в любом возрасте. Или старик, которому за шестьдесят. И потому во всех трех поселках слабых почти не обижают. Ведь быть рыцарем на турнире — почетно.

Мы узнали, сколько лет профессору Стрелецки. Оказалось, всего пятьдесят восемь. Так что просить у принцепса защиты он не мог, да и от кого? От самого принцепса? От жены? Госпожа Стрелецки находилась на излечении. Эрику было больше пятнадцати…

Меж тем парни тренировали Алекса, а Эрик, видимо, решил, что опасная ситуация сама как-нибудь рассосется, и ничего не делал.

Вы бы тоже ничего не делали, имея таких родителей. Он был уверен, что папочка и мамочка что-нибудь придумают.

Придумали мы.

Мы его в пещеры нижнего яруса потихоньку отвели. Самого нижнего, где держали скотину и запасы корма. Воняло там… Вы даже вообразить не можете, как там воняло! И там мы ему сказали:

— Ты, дитя бестолковое, можешь тут отсидеться, и пусть все думают, что ты сбежал в лес и там сожран местными гадами. Потом, когда будет стартовать на орбитальную, что-нибудь придумаем. Но лучше бы тебе срочно бежать к принципессе и требовать немедленного брачного обряда.

— А мама? — спросил Эрик.

— О маме раньше нужно было думать!

И мы в две глотки стали ему внушать, что мама не вечная, что мама однажды оставит его горьким сиротинушкой и рядом должна быть женщина вроде Елены, которая будет о нем заботиться и тащить вверх.

Перед нами стояла задача — женить эту детку, этого мамочкиного сыночка с полной головой этнографии и с полным же отсутствием характера, пока лекарки принцепса не выпустили Вету на свободу. Иначе ведь Алекс и впрямь проткнет его копьем, а нам — отвечать.

Конечно, потом она будет воевать, доказывая, что брак недействителен. Но Елена с младенцем на руках убедит любое судилище. И вся молодежь экспедиции будет на ее стороне.

Не столько наши аргументы подействовали, сколько вонь в пещере. Как только Эрик, зажимая руками нос и рот, промычал согласие, мы буквально отнесли его к принцепсу.

Для таких случаев у принцепса были полосы тонкой древесной коры. Пока его младший сын бегал за Еленой, он составил брачное свидетельство. Этот документ сперва подписал он сам, потом — жених и невеста, потом — мы с Гробусом и еще человек двадцать народа. И мы немедленно отправили на орбитальную восемь голограмм — свадьбу со всеми подробностями и само свидетельство.

Думаете, это — всё?

А как же Алекс?

Для него эта свадьба была хуже смертной казни. Он-то надеялся спровадить Эрика на тот свет! Причем спровадить совершенно законно. А потом уже как-то договориться с Еленой. Он не понимал, что Елена выйдет замуж только за мужчину, который поможет ей строить научную карьеру.

И вот он принял решение.

Он попросил нас с Гробусом сопровождать его к принцепсу. Сказал: наше присутствие необходимо. А мы как раз старались оказаться подальше от наших этнографов, уже собиравшихся на орбитальную. Там ведь уже буянила Вета. Ну, к принцепсу так к принцепсу.

Мы явились в его пещеру.

— Чего вам? — нелюбезно спросил Фридрих Великий.

Он был занят делом: сам доводил до бритвенной остроты свой охотничий нож.

— Хочу наняться на службу, — сказал Алекс.

— Кем?

— Могу в охотничью команду. К Хагену, он меня возьмет.

— Ну так и ступай к Хагену, он тебя поставит на довольствие.

Принцепс сказал это, не отрывая взгляда от точильного бруска.

— Но эти, как их… рекомендации?.. За меня могут поручиться Уве, Ганс…

— Какие еще рекомендации? — голос у принцепса был скучный-скучный, как у человека, который хочет избавиться от зануды. — Не справишься с делом раз — пошлют на кухню таскать мешки. Не справишься два — пинком под зад. Вот и все.

— Ваша милость! — поняв, что на этом аудиенция закончена, заорал я. — Это непорядок! Берете на службу неизвестно кого, имени не спросив! А у него обязательства, он стажер!

— Я подаю в отставку, — твердо сказал Алекс. — Хочу жить здесь. Гробус, Янчо, вы что, не понимаете? Здесь правильная жизнь. Здесь я на своем месте.

— Алекс, но тебя же столько лет учили! Тебя так хорошо выучили! — на два голоса запричитали мы.

— Да. Поэтому я все турнирные приемы сразу освоил. Понимаете, наш мир слишком сложный. Пальцем страшно пошевелить — обязательно найдется закон, который регламентирует шевеление пальцем. А тут законы простые: не врать, не воровать, помогать слабым. Их и записывать незачем!

Тут мы с Гробусом немного смутились. За время службы в Разведкорпусе мы нарушили не так много законов, как хотелось бы, всего тысячи полторы…

— И еще одно, ребята. Я тут нужен. Я — свежая кровь. Нужны здоровые дети. Они же здесь все в дальнем родстве. А я — чужой. Так что остаюсь.

Главное он, конечно, не сказал. Он хотел, чтобы между ним и Еленой было по меньшей мере сорок парсеков. Но мы поняли, мы же не дураки.

На прощание мы оставили Алексу свой агрегат для производства «звездной прозрачной». Фридрих Великий очень ее одобрял.

Так что осторожнее с девочками, господа курсанты.

А о том, как одного жениха вели к нотариусу в наручниках, я расскажу в другой раз.

Вернуться к содержанию номера