Эпизоды прошлых веков

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 11(13), 2020.

Время от времени криптозоологам приходится встречаться и с таким видом возражений: если ваши объекты реальны — почему же о них прежде не имели никаких данных известные люди, оставившие след в науке, политике, культуре? А если так, может быть, неизвестные животные вообще и «дикие люди» особенно — все-таки плод народной фантазии, имеющий реальное воплощение лишь в «мифологизированном сознании» неграмотных суеверных сословий?

Что ж, попробуем развеять данное заблуждение. На самом деле «Горизонт» начал делать это с первых своих выпусков (особенно обращаем внимание на публикацию в № 3(5), 2020 статьи «Дело о Homo troglodytes», где приводились цитаты из трудов Якоба Бонтиуса, отца тропической медицины, и великого Карла Линнея, во многих смыслах отца современной биологии как таковой) — и регулярно продолжал. Но, наверно, пора превратить эту традицию из регулярной в постоянную.

Иоганн Шильтбергер «Путешествие по Европе, Азии и Африке с 1394 года по 1427 год» (цитата из гл. 25)

Несколько слов об авторе. Баварский рыцарь Шильтбергер — первый европеец, побывавший в Сибири; правда, не по своей воле. Сперва он попал в плен к туркам в знаменитой битве под Никополем, потом судьба долго бросала его по миру: вместе с турками попал в плен к Тимуру, от него перешел к другим ханам… в какой-то момент сменил статус пленного раба на положение ценного военного специалиста, впрочем тоже подневольного… и наконец после длительных мытарств сумел вернуться в Европу.

Был он довольно-таки обычный «человек средневековья», иногда веривший в чудеса и подчас очень вольно обращавшийся с цифрами — особенно когда речь шла о численности своих войск и, соответственно, вражеских. Но когда его записки не касаются этих материй, наука склонна их высоко оценивать и считать весьма достоверными.

«…Вышеупомянутый королевский сын по имени Чакра провожал Едигея в Сибирь. Они двигались два месяца, пока не прибыли в эту страну, где есть горы, простирающиеся на 32 дня ходьбы. По рассказам местных жителей, этот горный хребет примыкает к пустыне, доходящей до края света и в которой люди жить не могут из-за водящихся в ней диких животных и змей. В самих же горах отдельными семействами живут дикари, у которых нет постоянных жилищ. Все их тело, кроме лица и рук, покрыто волосами, и они подобно другим животным скитаются по горам, питаясь травой и всем, что попадется им под руки.

Наместник этого края прислал Едигею мужчину и женщину из этих дикарей, которых поймали в горах, где водятся также лошади ростом не больше ослов. Страна эта изобилует также разными породами животных, которые совсем не встречаются в Германии и которых я не могу даже назвать…»

Любопытно, что данное сообщение — в той части, которая касается лошадей, — учеными никогда не оспаривалось. Считается, что это первое упоминание о лошади Пржевальского, причем, что ценно, за пределами ее ареала, установленного в XIX—XX вв. Кстати, на самом деле разница не сводится к несовпадению ареалов. Они-то века назад могли сильно отличаться от современных — но ведь налицо и малый рост (некоторые европейские тарпаны действительно были таковы, а вот пржевальцы покрупнее), и горное местообитание… Похоже, перед нами тоже какой-то криптид, точнее субфоссильный вид: наука спокойно относится к тому, что еще считанные века назад на Земле обитало несколько видов диких лошадей, которых не всегда удается определить систематически и отличить друг от друга.

Интересно, каких еще животных Шильтбергер «не может даже назвать»? Если говорить о видах, которые зоология официально готова признать обитателями тех краев (южное Зауралье) сейчас или даже полтысячи лет назад, то среди них едва ли найдутся такие, которые будут трудноузнаваемы для средневековых европейцев: в Германии тогда водились и туры, и зубры… Может быть, действительно какие-то реликты мамонтовой мегафауны?

Впрочем, гораздо интересней те криптиды, описание которых он дать все-таки решился: семейная пара «диких людей»…

Джон Стейнбек «The Long Valley» (цитата из рассказа «Flight»)

Джон Стейнбек — автор, которого (хотелось бы надеяться) не нужно представлять современным читателям. Сборник «The Long Valley» (название его, пожалуй, правильнее всего перевести как «Долгая долина») был опубликован в 1938 г., но входящие в него рассказы создавались в предшествующие 7 лет; рассказ «Полет», судя по всему, написан в первой половине 30-х по впечатлениям поездки в Калифорнию. На русский язык он, как и весь сборник, не переводился: из двенадцати рассказов «Долгой долины» русскоязычным читателям известен только один, «Рыжий пони».

«Пепе каждую минуту настороженно оглядывался через плечо, но не забывал посматривать и вперед, в сторону горной гряды, к вершинам которой лежал его путь. Однажды он увидел черную фигуру, хорошо различимую на голой белесой скале, но в следующее мгновение Пепе торопливо отвел взгляд, потому что это был один из Темных Стражей. Никто не знал, что представляют из себя эти Стражи и где они живут, однако все знали, что лучше не проявлять к ним какого-либо интереса и вообще никогда не обращать на них внимания. Они не беспокоили тех, кто следовал по тропе и занимался своими делами».

Пепе Торрес, главный герой «Полета», начинает свое путешествие почти от самого океанского побережья примерно на 15 миль южнее городка Монтерей, штат Калифорния, и движется на восток через горный хребет Санта-Лючия (отрогов которого в момент встречи с Темным Стражем он уже достиг). Это совершенно реальная местность — и… в последующие десятилетия оттуда поступали многочисленные сведения о наблюдении сасквача, бигфута, «дикого человека». В первой половине 1930-х они не то чтобы отсутствовали — просто их в ту пору никто регулярно не собирал.

А вот сообщения о встречах с Темными Стражами, они же Темные Наблюдатели (в мексиканском варианте «Los Vigilantes Oscuros», после перехода Калифорнии под власть США — «Dark Watchers»), как раз были и тогда, и раньше: они не являются литературным вымыслом Стейнбека! Правда, принято считать, что это такая местная легенда, калифорнийский фольклор. Согласно ему, Темные Наблюдатели — высокие, иногда вообще нечеловечески огромного роста темные фигуры, которые неподвижно стоят на скалах хребта Санта-Лючия и наблюдают за путниками, следующими внизу по пешеходным или конным тропам. Обычно их можно видеть в сумерках и на рассвете. В «литературных» версиях такие Наблюдатели порой опираются на длинные посохи, а головы их покрыты широкополыми шляпами, однако канонические рассказы калифорнийских старожилов не содержат этих подробностей: просто темные силуэты много выше человеческого роста, которые издали толком не рассмотреть, а вблизи их никто не видел. При попытке подойти они скрываются с глаз… но вообще местный «кодекс путника» крайне не советует предпринимать такие попытки.

Сам Джон Стейнбек нигде открыто не сообщал, что видел Темных Наблюдателей, но его старший сын Томас Стейнбек впоследствии рассказывал, что у него в детстве была такая встреча — причем как раз когда он путешествовал по Калифорнии с отцом. Правда, это случилось позже, уже в 1950-х.

Как выглядел этот «Страж»? Да вот именно так же: огромного роста темная фигура на далекой скале. И их местные спутники, такие же горцы мексикано-индейского происхождения, как Пепе Торрес, дали им с отцом точно такой же, совершенно привычный для той местности совет: спокойно идти своей дорогой, не пытаться приближаться к Темному Стражу, даже не смотреть на него — и он никого не тронет!

Надо сказать, это полностью соответствует тем рекомендациям, которыми руководствуются местные жители практически во всех краях, где случаются встречи с реликтовыми гоминоидами…

Уже взрослым человеком Томас Стейнбек, собирая материалы для книги «In Search of the Dark Watchers», совершил с коллегой-фотографом специальное путешествие по гористому участку калифорнийского побережья Биг-Сур (Big Sur), где наиболее часто фиксировались наблюдения Темных Стражей и где, добавим, имело место его детское наблюдение, а также эпизод из отцовского рассказа «Полет». Собранная им информация оказалась очень неоднородной: от цветистых откровенно мистических баек, поведанных любителями сенсаций, до крайне скупых, неохотно рассказываемых сообщений, исходящих от фермеров, охотников, один раз даже директора местной школы, которые обычно вели себя так же, как Пепе из рассказа Стейнбека-старшего (и как сам Стейнбек-младший в детстве), а потому и подробностей увидели не больше.

Зато среди записанных им сведений — уверенность старожилов, что Стражи чуют запах оружейной смазки, поэтому не приближаются к вооруженным путникам. Кроме того, по их мнению, Стражи избегают приближаться к бивакам современных туристов, где много непривычных им ранее вещей, вроде новомодных (на тот момент) пластиковых бутылок и ярких палаток.

Что ж, ничего фантастичного в этом нет! Наоборот, это подтверждает принадлежность Стражей миру существ из плоти и крови — а не мифов и атмосферных явлений!

Любопытно, что исследователи американского фольклора, как правило, склонны признавать за феноменом Темных Стражей какую-то естественнонаучную реальность. В ход идут не только галлюцинации, якобы вызываемые инфразвуком, который может генерироваться ветром (этот гипотетический инфразвук — буквально «во все дырки затычка», его с завидным упорством пытаются применить для объяснения чего угодно, от пресловутых тайн Бермудского треугольника или паранормальных явлений до того панического испуга, который испытывают некоторые наблюдатели при встрече с реликтовым гоминоидом), но и так называемый «эффект Брокенского призрака». Этот последний представляет собой оптическую иллюзию (кажущаяся гигантской тень наблюдателя, падающая на поверхность облаков или тумана), которая, безусловно, может объяснить часть случаев… но явно не все!

А когда сообщения о встречах с Темными Стражами перестали поступать? Да примерно с середины 1960-х, когда очевидцы начали осознавать, что темную фигуру, наблюдающую за ними с дальней скалы, уместней отождествить не со Стражем, он же Наблюдатель, но с бигфутом, он же сасквач…

Теодор Рузвельт, цитата из книги «The Wilderness Hunter»

Да, это тот самый Рузвельт, 26-й президент Соединенных Штатов и вообще человек выдающийся во многих отношениях — в частности, замечательный следопыт и охотник, а также очень грамотный натуралист. Естественнонаучные увлечения — вообще его «первая» любовь, опережающая интерес к политике. Многие исследования Рузвельта, посвященные природе, до сих пор остаются эталонными, и опубликованная в 1893 г. книга «The Wilderness Hunter» («Охотник в дикой природе») — тоже среди них.

«…Фронтирсмены, как правило, не слишком суеверны. Они для этого чересчур практичны и ведут слишком трудную жизнь, в которой слишком мало остается места для полетов воображения, касающихся духовной жизни или сверхъестественных явлений. Живя на фронтире, я слышал лишь несколько историй о привидениях, да и эти были совершенно трафаретны.

Лишь однажды мне довелось услышать „гоблинскую историю“, которая меня по-настоящему впечатлила. Ее рассказал старый охотник-горец по имени Бауман: седой обветренный человек, который на фронтире родился и прожил там всю жизнь. Он явно сам верил тому, что говорил, потому что по ходу своего повествования с трудом сдерживал дрожь; но он, как следует из фамилии, был немецкого происхождения и в детстве, несомненно, cполна наслушался всевозможных преданий о привидениях и гоблинах, так что в его уме подспудно таилось множество страшных суеверий. Кроме того, он не менее хорошо был знаком с легендами, которые рассказывают индейские шаманы долгими ночами в зимних стойбищах: истории про снежных странников и призраков, про лишенные четкой формы злые сущности, что бродят в дебрях леса, жаждая подстеречь одинокого странника и его собак, если те под кровом ночи окажутся невдалеке от мест, где все эти лесные чудища таятся….

Когда произошло событие, от котором рассказывал Бауман, он был еще совсем молодым человеком. Вместе со своим напарником они ставили капканы в горной местности, отделяющей русло реки Салмон от истоков Виздом-ривер¹. Их охота оказалась не особо удачливой, поэтому они с напарником решили подняться по особенно дикому и уединенному ущелью, через которое протекал небольшой ручей, где, как говорили, водилось много бобров. Перевал, к которому им надлежало приблизиться, имел дурную репутацию, потому что за год до этого там был убит, по-видимому хищным зверем, одинокий охотник: его полусъеденные останки впоследствии были найдены старателями, которые днем раньше набрели на его опустевший лагерь.

Однако память об этом событии никоим образом не остановила двух молодых легкомысленных охотников, которые были столь же предприимчивыми и стойкими, как и любые другие представители их вида. Они доехали на паре своих тощих горных пони до подножья перевала, где оставили их пастись на открытом бобровом лугу, потому что простиравшийся далее каменистый склон, густо поросший лесом, был непроходим для лошадей. Затем молодые люди двинулись пешком через огромную мрачную чащу. Им потребовалось примерно четыре часа, чтобы выйти на небольшую открытую поляну, где они и остановились, чтобы разбить лагерь, поскольку признаков пушной дичи вокруг было предостаточно.

Оставался еще час или два до наступления сумерек. Быстро соорудив навес из подлеска, они оставили там свои уже распакованные заплечные мешки и двинулись вверх по течению. Заросли там были очень густыми и труднопроходимыми, загроможденными буреломом. Лишь кое-где этот мрачный лес перемежался небольшими полянами, поросшими горным травостоем.

К лагерю они вернулись уже в сумерках. Поляна, на которой он был разбит, была не слишком широка, высокие стволы тесно растущих вокруг сосен и елей огораживали ее, точно сплошной частокол. С одной стороны протекал небольшой ручей, за которым поднимались крутые горные склоны, покрытые густым хвойным лесом.

Они были удивлены, обнаружив, что во время их короткого отсутствия кто-то — по всей видимости, медведь — навестил лагерь и порылся в их вещах, разбросав содержимое мешков и явно целенаправленно разрушив навес. Следы зверя были довольно четкими, но поначалу охотники не обращали на них особого внимания, занятые более насущными делами: они быстро восстановили навес, оборудовали спальные места, разложили припасы и разожгли огонь.

Пока Бауман готовил ужин, опустилась темнота. Тем временем его спутник решил повнимательней осмотреть следы. Вскоре он взял из костра головню, чтобы лучше разглядеть следовую цепочку там, где „злоумышленник“, орудовавший в их лагере, удалился прочь по звериной тропе. Когда головня погасла, он вернулся и взял еще одну, после чего продолжил осмотр следов повторно и очень внимательно. Вернувшись наконец к костру, постоял молча минут, вглядываясь в темноту — и вдруг заметил: „Бауман, этот медведь шел на двух ногах“.

Бауман рассмеялся его словам, но напарник настаивал на своей правоте. Они зажгли факел, снова изучили следы уже вдвоем — и осталось только согласиться: отпечатки оставлены двумя лапами или, возможно, человеческими ступнями. Однако уже сделалось слишком темно, чтобы в чем-нибудь быть уверенным наверняка. Обсудив, могут ли следы действительно принадлежать человеку, и придя к выводу, что это невозможно, трапперы завернулись в одеяла и легли спать под навесом.

В полночь Бауман проснулся от какого-то шума и сел, откинув одеяло. В его ноздри ударил резкий запах дикого зверя, и он различил в темноте очертания огромного тела, загораживающего вход в навес. Мгновенно схватив винтовку, Бауман навскидку выстрелил в эту неясную, но угрожающую тень — однако, должно быть, промахнулся: сразу после выстрела он услышал треск ветвей, когда посетившее их лагерь существо, кем бы оно ни было, стремительно бросилось в непроницаемую тьму леса и ночи.

После этого двое молодых людей почти не спали, до рассвета дежуря возле вновь зажженного огня, но больше ничего не слышали. Утром они начали осматривать те ловушки, которые установили накануне вечером, и расставлять новые. Без слов понимая друг друга, весь день они держались вместе и к сумеркам, все также не разлучаясь, вернулись в лагерь.

Еще на подходе охотники, к своему удивлению, заметили, что навес снова снесен. Вчерашний гость посетил лагерь в их отсутствие; одержимый безрассудной злобой, он не только разрушил временное жилище вторгшихся в его угодья людей, но также разбросал по всей поляне охотничье снаряжение и постельные принадлежности.

Земля была испещрена следами: на сей раз незваный гость, покидая территорию лагеря, прошел по мягкому грунту вдоль ручья, где его стопы отпечатались столь же четко, как на снегу. После тщательного осмотра следовой цепочки не осталось никаких сомнений: чем или кем бы ни было это существо, оно шло выпрямившись — и на двух ногах.

Уже всерьез обеспокоенные, молодые люди собрали огромную кучу сухих бревен и всю ночь поддерживали ревущее пламя мощного костра, попеременно сменяя друг друга на страже. Около полуночи неведомая тварь вновь спустилась со склона холма, прошла через лес на противоположной стороне поляны, пересекла ручей — и пробыла на том склоне примерно час. Они слышали треск ветвей, когда пришелец продвигался сквозь чащу, и несколько раз он издавал резкий, скрипучий, протяжный стон, звучавший по-настоящему зловеще. Тем не менее он не рискнул приблизиться к огню.

Утром оба траппера, обсудив странные события последних тридцати шести часов, решили, что лучше всего им сегодня же собрать свои заплечные мешки и покинуть ущелье. Им тем легче было решиться на этом, потому что, несмотря на множество признаков пушной добычи вокруг, покамест их силки и капканы почти пустовали. Однако сперва все-таки нужно было пройти по линии уже расставленных ловушек: хотя бы для того, чтобы собрать их.

Этим Бауман со спутником и занялись. Все утро они держались вместе, снимая одну ловушку за другой: ни в одной не было добычи.

С того самого момента, как молодые люди вышли из лагеря, у них возникло неприятное ощущение, что за ними следят. Проходя сквозь густой ельник, они иногда слышали треск веток позади себя, а потом, когда на пути им попался участок леса, поросший молодыми соснами, оттуда из-за деревьев временами доносился легкий шорох.

В полдень они уже возвращались; до лагеря оставалось не более пары миль. При ярком солнечном свете их ночные страхи казались совершенно нелепыми: ну чего бояться им, двум вооруженным мужчинам, каждый из которых за долгие годы блужданий по лесным дебрям даже в одиночку-то привык успешно противостоять любым опасностям, исходящим от людей, зверей или природной стихии?

Не снятыми оставались еще три ловушки для бобров, ранее поставленные вокруг небольшой заводи в широкой лощине неподалеку. Бауман вызвался сходить за ними, а его товарищ направился в лагерь, чтобы ускорить сборы.

Придя на место, Бауман обнаружил, что во все три ловушки попалось по бобру — причем один из них сумел выдернут колышек и затащить капкан в бобровый домик. Траппер потратил несколько часов на то, чтобы извлечь оттуда этого бобра, а потом освежевать всех трех, и когда он наконец двинулся к месту ночлега, то с некоторым беспокойством отметил, как низко успело опуститься солнце.

Путь к лагерю лежал под широко раскинувшимися ветвями огромных деревьев. Бауман спешил изо всех сил: тишина и запустение леса словно бы давили на него. Его ноги бесшумно ступали по толстому слою сосновой хвои, а косые лучи вечернего солнца, пробиваясь меж колонн древесных стволов, не развеивали полумрак, в котором с трудом можно было рассмотреть то, что находилось на сколько-нибудь удаленном расстоянии. Ничто не могло нарушить призрачную тишину, которая в часы безветрия всегда окутывает мрачные своды первобытных лесов.

Наконец траппер подошел к окраине небольшой поляны, где располагался их лагерь. Он еще издали окликнул своего товарища, но не получил ответа.

Огонь погас, хотя тонкая струйка синего дыма, клубясь, все еще поднималась над кострищем. Вокруг лежало их снаряжение, как полностью упакованное, так и разбросанное.

Сначала Бауман никого не увидел; он крикнул снова, но по-прежнему не получил ответа на свой зов. Выйдя на поляну, он позвал своего друга третий раз — и только тут увидел его тело, распластавшееся на земле рядом с толстым стволом упавшей ели. Подбежав к нему, испуганный зверолов обнаружил, что тело еще теплое, но шея сломана, а на горле видны четыре большие отметины от клыков.

Следы таинственной зверочеловеческой твари, глубоко отпечатавшиеся в грунте, рассказали Бауману, что тут произошло.

Несчастный парень, закончив упаковывать вещи, сел на еловый ствол лицом к костру, а спиной к густому лесу и ждал своего товарища. В ту же минуту его чудовищный противник, который, должно быть, все это время скрывался в зарослях неподалеку, ожидая возможность застать одного из людей неподготовленным к нападению, беззвучно подошел сзади, ступая длинными бесшумными шагами и, по-видимому, как прежде, все время держась на двух ногах. Очевидно, он сумел остаться незамеченным вплоть до того мгновения, как поравнялся с человеком. Тогда он сломал трапперу шею, с силой оттянув его голову назад своими передними конечностями, и в тот же миг впился зубами ему в горло.

Он не съел тело, но, по-видимому, резвился вокруг него в необузданном свирепом веселье, время от времени перекатываясь по трупу; а затем убежал прочь, вернулся в глубины лесных дебрей, куда не достигает никакой шум.

Бауман, крайне растерянный и полагающий, что существо, с которым ему пришлось иметь дело, было не зверем, а „чем-то наполовину“ — получеловеком, полудьяволом, каким-то огромным чудовищным гоблином, — бросил все, кроме своей винтовки, и торопливо устремился вниз по ущелью. Он не останавливался, пока он не достиг бобрового луга, где все еще паслись стреноженные пони. Сев верхом, он гнал коня вперед всю ночь, пока не убедился, что его никто не преследует…»

Интересен комментарий знаменитого натуралиста и писателя Эрнеста Сетона-Томпсона, опубликованный им в сборнике «Famous animal stories» (1932), куда, с разрешения правообладателей, был включен соответствующий отрывок из книги Рузвельта. По словам Сетона-Томпсона, Рузвельт рассказывал ему об этом эпизоде 35 лет назад, то есть в 1897 г., через 4 года после публикации «The Wilderness Hunter», причем будущий президент совершенно ясно дал понять, что уверен в правдивости рассказа Баумана и не считает его «гоблинской историей» (вообще парадоксально, что немцев за несколько десятилетий до Первой мировой изображают как «прирожденных мистиков»: нам скорее привычен их образ как «прирожденных рационалистов»). В той беседе двое видных американских натуралистов, Рузвельт и Сетон-Томпсон, попытались найти ему естественнонаучное объяснение — и не смогли. В публикации 1932 г. Сетон-Томпсон все же предпринимает еще одну попытку, но буквально через силу. Он высказывает предположение, что тут случайно совпали — несколько раз подряд! — действия двух животных, следовавших друг за другом. Лагерь разорял американский черный медведь, барибал: зверь не слишком опасный, но «шкодливый» и способный в некоторых случаях пройти некоторое расстояние на задних лапах. Попытки же нападения — и неудачные, и последнюю, закончившуюся трагически, — предпринимал крупный кугуар, то есть пума.

Трудно избавиться от ощущения, что Сетон-Томпсон, замечательный знаток североамериканской дикой природы, это объяснение сознательно «притягивает за уши», абсолютно понимая его невозможность. Он видит, до какой степени тут никакие концы с концами не сходятся, — но считает своим долгом дать ему хоть какую-то рациональную трактовку, лишь бы читатели не склонились к версии «снежных странников, призраков и злых сущностей». А представлений о возможности существования реалистической фигуры «дикого человекозверя» в его научном арсенале нет. Как не было их и у Рузвельта…

Вообще же все подробности тут на редкость характерны: включая и зловещий крик, и тяжелый запах… Особенно примечательно, до какой степени обе стороны остерегаются друг друга: ведь и в самом деле двое хорошо вооруженных мужчин, привычных успешно противостоять любым опасностям, исходящим от людей или зверей, — слишком крепкий орешек даже для «огромного чудовищного гоблина»: именно потому, что он — существо из плоти и крови. Поэтому обе стороны внимательно следят друг за другом — и проигрывает та из них, которая проявила беспечность…

Добавим, что этот случай прямо-таки идеально объясняет правила поведения, рекомендованные Стейнбеку для общения (точнее, способа его избежать) с Темными Стражами. Страж не тронет того, кто идет своей дорогой, не пытаясь приближаться к самому Стражу или его территории. Но любые иные действия могут кончиться очень скверно!

Степан Злобин, цитата из романа «Степан Разин»

Можно согласиться, что связь именно этого эпизода с нашей темой достаточно спорна и даже условна. Тем не менее Злобин — не «кабинетный писатель»: роман «Степан Разин» написан после Великой Отечественной, но до войны его автор большую часть жизни провел в Башкирии, причем на такой службе, которая требовала постоянных разъездов по сельской местности. В тех краях и сейчас иногда фиксируются встречи с реликтовым гоминоидом, а уж тогда-то, почти век назад…  

«На одном из таких привалов, невдалеке от Вологды, когда Степан один у костра лежал навзничь, глядя в непривычно белесое северное небо, и слушал ветер, шумевший в вершинах леса, к костру, путаясь в драном подряснике, прибежал брат Агапка.

— Баба лесная! — отчаянно шепотом выдохнул он.

— Чего? — не поняв его, переспросил Степан.

— Дикая баба в болоте! — таинственно прошипел монах.

Он был испуган и вместе обрадован, что в первый раз в жизни увидел своими глазами одну из тех небылиц, о которых так много врал.

— Завязла, что ль, баба? — громко воскликнул Степан и вскочил, готовый подать нужную помощь.

— Чш-ш, ты! — шикнул Агапка, словно охотник, предупреждающий новичка о близости дичи. — Дикая баба в болоте сидит, лесная!

Еще не вполне понимая, о чем идет речь, Степан поддался охотничьей осторожности монаха.

— Где? — спросил он шепотом.

— На болоте. Сидит. Бородища — во! — показал монах до пупа. — Сидит в болоте и бороду щиплет по волоску — знать, на гнездо, как птица, детенышам на подстилку. Щипнет да скорчится вся. И больно, а надо! — с увлечением шептал рыжий Агапка, пробираясь через кусты можжевеля, гнездившегося над болотом.

По пути им попались купец-муравейщик и сапожник, искавшие ягод. Рыжий монах их увлек за собой, страстно рассказывая о небывалом чуде.

Живая „дикая баба“ была достоверней египетских вылинявших папирусов, индийских медных болванов и даже — „Псалтыри“.

Они подкрались к болоту, и с торжеством указал Агапка в густую траву.

За кустами на кочке сидела в болоте „дикая баба“ — в платке, в сарафане и драненькой кацавее. Баба с густой бородой в самом деле была занята тем, что, корчась от боли, волос по волосу щипала свою бороду.

Ветер шумел в болотной траве, в вершинках корявых елок, шелестел по кустам и относил от бабы их голоса.

— Уловим чудо лесное да окрестим ее в христианский чин, — суетливо шептал Агапка.

— А куды ее деть? В Соловецку обитель бабу нельзя вести — грех. Куды ее денешь? — сказал сапожник. — Да и в миру ей чудно. Замуж? Куды — с бородой!..

— Можно б продать кому из бояр. Карлов всяческих покупают в забаву али арапов. Деньги велики за них дают, — надоумил купец. — А нет — так убить: пакость така на что богу надобна!

— Пусть в лесу живет, — возразил Степан. — Может, у ней тут нора и детеныши ждут, пропадут без нее…

— Чай, и детеныши бородаты, — заметил купец.

— Ой, ба-аба! Гляньте, робята, полбороды порвала! — забывшись от изумления, воскликнул рыжий.

— Без бороды она что — баба как баба!.. Лови, покуда не выдрала всю! — подзадорил купец.

— Накось! Она в трясину мырнет — ей нипочем, а ты вылезь оттоле! — предостерег сапожник.

— Ну, зыкнем! Может, соскочит… Давай заходи на ту сторону, — указал монах.

Они рассыпались по кустам, окружая болотце.

Монах вскочил, замахал руками, заухал.

Баба подпрыгнула, шарахнулась по болотцу, по кочкам, скачками в сажень длиной — на купца. Тот взвизгнул от ужаса и бросился наутек в кусты. Рыжий Агапка помчался с ревом в другую сторону. Баба взвыла и повернула прямо на Стеньку…

Степан не успел вскочить из кустов, как болотное чудо метнулось ему навстречу и опрокинуло его наземь.

Степан ухватил бабу за ногу, она упала ничком. Он вывернулся, навалился сверху, сунул руку под локти чудища и, слыша его страшный храп, пронзительно закричал:

— Держу! Вяжи!

Те набежали, стали вязать.

На крик сбежались еще монахи, кузнец…

— Братцы! — вдруг басом взревела баба. — Братцы, на что я вам, для какой нужды?! Нет у меня ни алтына…

— Ты, дика женка, молчи, молчи, — уговаривал бабу купец, норовя ей засунуть в рот шапку, чтоб не кусалась и не кричала, а то, не ровен час, накличет самца — тот, может, с рогами, с когтями…

— Пусти, Христа ради! — взмолилась баба.

— Аль ты хрещена душа? — удивился Агапка.

— Как не хрещена? Не зверь — человек!»

Далее автор и себя, и читателей убеждает, что все это имеет обыденное происхождение (чуть дальше последует социальная расшифровка в духе эпохи: мол, это просто мужик, сбежавший от боярского произвола в бабьей одежде). Но ведь, как мы помним, Сетону-Томпсону тоже приходилось давать такие расшифровки, пусть не социальные, а природоведческие. Все же создается невольное ощущение, что Злобин представил тут если не свой собственный опыт довоенной встречи, то какие-то слышанные им истории. Те, кто работал по алмасты на Кавказе, абсолютно не удивятся, услышав про используемую гоминоидом человеческую одежду (чаще всего какой-нибудь бесформенный рваный балахон, украденный с места просушки или даже оставленный кем-то из местных осознанно, там же, где оставляют подкормку). Просторное одеяние деревенской бабы — как раз в тему, вне зависимости от пола. Ну и — сочетание с если не буквально с бородой, то заросшим «до глаз» лицом, причем эта поросль переходит в шерсть на шее и теле…

Рассуждения и намерения людей, кстати, очень характерны для самых разных эпох. Равно как и их непонимание ситуации.

Что до физических возможностей — то далеко не всегда превосходство настолько на стороне гоминоида, как то было при его встрече с американскими трапперами, когда ему приходилось опасаться разве что их винтовок. Вспомним, что и Шильтбергер видел пойманных особей.

Homo sapiens, как известно, умеет ловить не только себе подобных, но и сильнейших представителей дикой фауны!

---

¹ Т. е. на «дикой» территории между штатами Айдахо и Монтана. Даже сейчас это края с почти первозданной природой, а при Рузвельте они вообще носили неофициальное название «Местность без возврата». (Примеч. авт.)