Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 2(4), 2020.
Эмили Полин Джонсон (1861—1913) — канадская писательница и поэтесса, известная в литературном сообществе под именами Э. Полин Джонсон и Текайонваке, часто читала свои стихи на сцене. Ее мать была англичанкой, а отец — индейцем из племени могавков, и Джонсон считала себя прежде всего индианкой. В то время, когда она начала свою писательскую карьеру, большинство индейских писателей были мужчинами, а их творчество в основном сосредоточилось на критических эссе по истории и политике. Однако сама она больше интересовалась миром художественной литературы и поэзии и старалась с его помощью показать жизнь индейских народов. Она читала свои стихи в Канаде, Соединенных Штатах и даже в Лондоне, и сегодня ее творчество рассматривается как ориентир для индейского феминизма (в Канаде это движение развивалось скорее «по-британски», чем в стиле Соединенных Штатов Америки).
«Легенда о ледяных детях» впервые была опубликована в 1911 году в журнале Mother’s Magazine.
Когда путешествуешь по Канаде с востока на запад и проникаешься красотой реки Святого Лаврентия, Великих озер, прерий, Скалистых и Селкеркских гор и наконец неистовым буйным великолепием реки Фрейзер, то по дороге к приветливому берегу Тихого океана проходишь мимо одной из самых плодородных долин во всем Великом доминионе. Фруктовые деревья и виноградники, сады и цветники раскинулись там во все стороны, а в туманной дали выгибается полоса вздыбленных гор с грозной армией гигантских дугласовых пихт и кедров1, которые могут расти только на западных склонах. Через всю долину тянутся ленивые рукава моря, но здесь есть также и несколько небольших чудесных озер с кристально чистой водой. Одно из них особенно прекрасно. Крохотное, с такими обрывистыми берегами, что ветры лишь изредка волнуют его зеленовато-голубые воды. Величественные древние деревья, мхи, стелющиеся побеги и папоротники подкрадываются так близко к берегу, что отражаются в озере во всем богатстве красок и изысканности форм. Глядя на эту девственную красоту, каждый инстинктивно чувствует святость чистоты, какую можно отыскать только в заповедных лесах. Природа здесь еще не осквернена нечестивой рукой человека.
Счастливый случай привел меня к берегам этой истинной драгоценности, вставленной в оправу гор. Однажды, когда мы сидели вместе с Клучман2 на песке и любовались дремлющим под лучами осеннего солнца морем, я заговорила с ней о пресноводной жемчужине долины Чилливак.
— Ты ее видела? — спросила она с живым интересом.
Я кивнула.
— Очень рада за тебя. Женщины сквомишей очень любят это место. Особенно матери. Мы называем его озером Ледяных детей.
Я отметила, что это красивое название, хотя и странное.
— Потому что, — объяснила я, — озеро, конечно же, никогда не замерзает.
— Нет, — ответила она. — Оно замерзает, по крайней мере один раз за зиму, пусть даже всего на день. Озеро очень тихое, и ветер теперь не мешает ему покрываться льдом.
Я ухватилась за слово «теперь».
— Значит, когда-то здесь были ветры? — рискнула я, поскольку нужно очень осторожно высказывать свои мысли, если надеешься вытянуть какие-нибудь старые предания из неразговорчивой старой Клучман.
— Да, когда-то здесь были ужасные, шквалистые ветры, запертые в чаше гор, они ходили кругами, набрасываясь на воды озера, словно посаженные на цепь дикие звери, — ответила она и добавила вечную горестную присказку: — Но это было очень давно. Еще до появления белого человека.
Краснокожие уже больше ста лет без конца повторяли это заунывное, словно плач: «Еще до прихода белого человека».
Затем она набрала пригоршню серебристого песка, и, пока он пересыпался из ладони в ладонь между тонкими смуглыми пальцами, голос ее обрел ту звучную монотонность, с какой она обычно наполовину шепотом, наполовину нараспев рассказывала свои причудливые истории. Я праздно сидела рядом с ней, омываемая лучами солнца, и слушала «Легенду о ледяных детях».
— Их было двое. Забавно ковыляющие малыши, только что освободившиеся из плена своих плетеных колыбелей. Две девочки, двоюродные сестры одного возраста, беззаботные и шаловливые, бесценные сокровища для матерей. Был теплый, ласковый день поздней осени, такой же, как сегодня, когда кочующий род сквомишей остановился на крутом берегу маленького озера и начал готовиться к ночлегу.
Мужчины рубили ветки для постройки небольшого вигвама. Женщины собирали хворост, чтобы варить оленину и птицу, а дети играли вокруг, глядя на то, что делают старшие, и время от времени подбрасывали пищу огню. День заканчивался, и вслед за сумерками поднялся легкий ветер. Сначала он шептал в кронах сосен и кедров, словно мать, нежно напевающая колыбельную своему малышу. Потом голос ветра стал громче, и он заговорил грубей.
Песня умолкла, могучие голоса деревьев пробудились, словно боевые кличи множества племен. Маленькое озеро встрепенулось, вскинулось и пришло в ярость, закружились водовороты, волны вздымались, и пенились, и бились одна об другую.
Шквалистый ветер, запертый в чаше берегов, никак не мог вырваться на свободу.
В суете подготовки к ночлегу и укреплению ненадежного вигвама две маленькие девочки остались без присмотра и рука об руку направили свои неловкие детские шаги к обрывистому берегу. Вода перед ними поднималась и опадала, пенясь и завиваясь, словно игривое дикое животное, их маленькие ручки потянулись к пенным кудряшкам, длинным рядам гребней и бурунов. Весело смеясь, малышки соскользнули по поросшему папоротниками склону и шагнули в неглубокую воду у берега, а затем двинулись дальше по поверхности озера, забавляясь и играя среди бурлящих волн и водоворотов, но их маленькие тельца не тонули. Маленькие ножки скользили по разъяренной воде, как перья, выпавшие из крыла пролетавшей мимо птицы, потому что Сагали Тайи3 подставил свою ладонь невинно резвящимся детям, и их мягкие ступни получили более надежную опору, чем в самой защищенной гавани обширного побережья Тихого океана.
С берега за ними наблюдали матери, сначала с мучительным страхом, затем с удивлением и наконец с благоговением.
«Великий Тайи поддерживает их своей рукой», — восхищенно прошептала одна из них.
«Слушай, он говорит с нами».
«Позволите ли вы мне проявить сострадание к вашим малышкам, о матери сквомишей? — спросил голос из облаков. — Мне, вечно заботящемуся о вас, как о детях, веселых, беззаботных детях, или же вы хотите вернуть их к себе на берег, чтобы они выросли из невинности своего детства, чтобы страдали душой и телом, как страдает каждая женщина, болели и состарились, а затем умерли, оставив вас в одиночестве, и ушли туда, куда вы не сможете последовать за ними, не сможете заботиться о них и любить их? Чего вы хотите, о матери сквомишей? Если вы больше любите себя, возьмите детей назад. Если вы больше любите своих детей, отдайте их мне».
И матери ответили в один голос: «Заботься о них вечно, как о детях, вечно невинных, вечно беззаботных, — возьми их, о Великий Тайи, потому что мы любим их больше, чем себя!»
Ветер всхлипывал все тише. Волны перестали бурлить, рев бушующей воды превратился в шепот, а потом сменился полным спокойствием. Но малышки все так же играли и резвились на голубой глади озера. Ладонь Сагали Тайи по-прежнему поддерживала их.
Той ночью озеро замерзло от берега до берега. Как только рассвело, матери проснулись от голоса, звучавшего очень мягко, но исходящего из невидимых уст, и обе они понимали, что это послание от Тайи из края Счастливой охоты.
«Дети останутся вашими навсегда, — сказал он, — но я, кого люди зовут Сагали Тайи, буду держать их в своем кулаке. Я сковал воду вечной неподвижностью, потому что тела ваших детей слишком юные и нежные, их маленькие ножки слишком мягкие для суровых волн, их маленькие ручки слишком хрупкие, чтобы сражаться с грубым ветром. Ни одна буря не потревожит больше этот уголок мира, ни один порыв ветра не взбудоражит поверхность воды. Я усмирю этот уголок мира для ваших детей, и они будут жить здесь под моей защитой до конца времен. Встаньте, о матери сквомишей, и посмотрите на принесенный мне дар, который я обязуюсь вечно хранить для вас».
Женщины встали и подкрались к выходу из вигвама, чтобы взглянуть на своих детей, танцующих на хрупком чистом льду на дальнем конце озера. Они видели детские улыбки, слышали детский смех и понимали, что материнским сердцам никогда не придется оплакивать утраченную невинность своих малышек, их потерянное детство. И с тех пор каждый год, когда первый мороз поздней осени покроет маленькое озеро корочкой льда, малыши выходят на его сверкающую гладь, играя и смеясь, словно духи воздуха. Они никогда не станут взрослей, не утратят детскую невинность. Они чисты, как лед, которого касаются в танце их маленькие ножки, и так будет до конца времен.
Серебристый песок все еще сыпался между ее смуглыми пальцами, когда Клучман закончила рассказ, а я все еще любовалась солнечными бликами на ленивых водах океана и гадала о том, не могли ли там тоже танцевать какие-то бывшие дети.
— А этих ледяных детей кто-то потом видел? — задумчиво спросила я.
— Только тот, кто приближается к стране Великого Тайи, — ответила она. — Когда человек приближается к этой стране, он становится похожим на ребенка, его взгляд становится невинным, сердце — доверчивым, а жизнь — безгрешной, и он спускается по крутому берегу старости к тихому, спокойному и безветренному озеру, где будет покоиться вечно на руках у Великого Тайи, который много сотен лет хранит здесь чистых ледяных детей, потому что хочет, чтобы все его индейские дети стали такими же, как они, прежде чем переправятся через озеро в край Счастливой охоты, что лежит на другом берегу.
Она помолчала немного и добавила:
— Я старею, тилликум, — что означает «друг», — и, возможно, увижу их… скоро увижу.
Перевод Сергея Удалина
1 Пихта Дугласа — второе по высоте на американском континенте дерево (после секвойи), которое может достигать свыше 100 м. Кедров в Новом Свете нет, но их название перенесено на ряд других растений. В данном случае речь идет о так называемом канадском красном кедре, родственном туям и кипарисам.
2 Клучман — женщина (на чинукском жаргоне — язык, который используют в торговле индейцы тихоокеанского побережья Канады). В данном случае это слово применено в качестве имени-«прозвища» собеседницы.
3 Сагали Тайй — «Небесный вождь» на чинукском жаргоне.
Astra Nova 