Испанская грусть

«Гренада» — одна из немногих комсомольских песен, которым удалось спуститься с трибун. Историю мечтателя, который пошел воевать за счастье крестьян из далекой страны, распевали у пионерских костров и на сборах коммунарских отрядов, вспоминали на полях сражений Испании и Великой Отечественной. Она внушала надежду, согревала сердца, вдохновляла искренностью порыва. По сей день поэты и барды возвращаются к «Гренаде» — цитаты из текста есть и у Егора Летова, и у Бориса Гребенщикова, и у Олега Медведева. Откуда же взялась песня, почему хлопец воевал именно за Гренаду, а не за Андалусию или Прованс?

Ах, гостиница!

Дело было в 1926 году. Едва отгремела Гражданская, до всеобщего Интернационала и победы коммунизма на отдельно взятой планете оставались считанные годы… по крайней мере, так казалось бойцам. Поэзия Серебряного века рухнула вместе с царским режимом, страна требовала новых стихов — горячих и резких, как сабельные удары.

Будет знамя,
                      а не хоругвь,
будут
          пули свистеть над ним,
и «Вставай, проклятьем…»
                                               в хору, — так писал Маяковский.

Михаил Светлов (Шейнкман) был одним из множества молодых, рьяных и голодных поэтов, наводнивших в те дни Москву. Сын местечкового торговца, он всей душой принял революцию. В 16 он стал главредом журнала «Юный пролетарий», в 17 ушел на фронт, отдав кровавую дань Гражданской. На войне он начал писать стихи, в 1923 выпустил первый сборник, в 1924 переехал в Москву и продолжил печататься. Нельзя сказать, что Светлов пользовался большой популярностью, но более успешные коллеги считали юношу вполне перспективным.

Поэты тех лет охотно спорили на любые темы. Их одинаково беспокоили НЭП, электростанции, половой вопрос и мировой пролетариат. И романтика в революционной поэзии оказалась одной из болезненных тем. Революционер двадцатых был солдатом, матросом и настоящим бойцом, а его песня — маршем или гимном.

Наш паровоз, вперед лети, в Коммуне остановка!
Иного нет у нас пути, в руках у нас винтовка.

Светлов был против. И вот майским вечером он прогуливался по Тверской без особенной цели. Во дворе кинотеатра «Арс» поэт увидел вывеску гостиницы «Гренада». И его осенило.

Поэтическое вдохновение, момент предвидения — штука сложная. Светлов не мог и предположить, что спустя десять лет коммунисты отправятся в Испанию сражаться с режимом Франко. Он не задумывался о том, какой отзыв породят чеканные строки.

«Ничего»

«…У меня появилась шальная мысль — дай-ка я напишу какую-нибудь серенаду! Но в трамвае по дороге домой я пожалел истратить такое редкое слово на пустяки. Подходя к дому, я начал напевать: „Гренада, Гренада…“ Кто может так напевать? Не испанец же? Это было бы слишком примитивно. Тогда кто же? Когда я открыл дверь, я уже знал, кто так будет петь. Да, конечно же, мой родной украинский хлопец, — вспоминал Светлов. — Стихотворение, скажу прямо, мне очень понравилось. Я с пылу, с жару побежал в „Красную новь“. В приёмной у редактора я застал Есенина и Багрицкого. С Есениным я не был коротко знаком, но Багрицкому я тотчас же протянул стихи и жадно глядел на него, ожидая восторга. Но восторга не было. „Ничего!” — сказал он. Редактора „Гренада“ также не потрясла: „Хорошо. Я их, может быть, напечатаю в августе“. А был май, и у меня не было ни копейки. И я, как борзая, помчался по редакциям. Везде одно и то же… Я отправился к Иосифу Уткину. Он тогда заведовал „Литературной страницей“ в „Комсомольской правде“. Он тоже сказал: „Ничего!“, но стихи напечатал».

Стихотворение произвело эффект разорвавшейся бомбы. Им впечатлился Маяковский — выучил наизусть, читал на своем вечере в «Политехническом» и первым посулил молодому поэту большую славу.

«Светлов! Что бы я ни написал, всё равно все возвращаются к моему „Облаку в штанах“. Боюсь, что с вами и с вашей „Гренадой“ произойдёт то же самое».

Маяковский ошибся — после «Гренады» была «Каховка», второе из стихотворений, благодаря которым Светлов остался в русской литературе. Его поэзия забыта — незаслуженно, надо сказать.

Юношу стального поколенья
Похоронят посреди дорог,
Чтоб в Москве еще живущий Ленин
На него рассчитывать не мог,
Чтобы шла по далям живописным
Молодость в единственном числе…
Девушки ночами пишут письма,
Почтальоны ходят по земле.

Увы, такова жизнь. Зато «Гренада» пережила автора и покорно ложиться в пыльные кладовые истории все еще не собирается. Что произошло со стихотворением дальше?

Гренада моя!

Потенциал будущей песни оценили многие композиторы и исполнители. В 1929 году «Гренаду» впервые исполнил Утесов, вложивший в джазовый ритм цокот копыт и напряжение бешеной скачки. Свою версию музыки предложил Юлий Мейтус — его аранжировку подхватили Интернациональные бригады в Испании 1936—1939 годов. Для отважных бойцов стали реальностью слова:

…Я хату покинул, пошел воевать,
Чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать…

На памятнике венгерскому писателю и компатриоту Мате Залка были высечены именно эти строки.

И в концлагере Маутхаузен заключенные из «блока смерти», сумевшие поднять восстание и организовать побег, пели «Гренаду» — она стала гимном сопротивления, таким же, как «Белла чао» для партизан.

После войны «Гренада» не сдавала позиции очень долго. В отличие от большинства официозных комсомольских песен, она вызывала живой отклик, вдохновляла на подвиги тех, кто никогда не видел настоящих боев, и заставляла плакать ветеранов-интернационалистов. Светлов был молод, когда писал «Гренаду», и чувства его были молоды и светлы.

Новую версию песни сработал Таривердиев — у композитора сложился целый цикл на стихи Светлова. Но самую популярную «Гренаду» написал все же Берковский. А исполнение Камбуровой, ее хрустальный, пронзительный голос до сих пор не удалось превзойти.

Вот, пожалуй, и все. Слушайте, смотрите, думайте, вспоминайте. Есть песни, которым суждено бессмертие, и «Гренада» одна из них. Ведь всегда рождаются хлопцы, готовые бросить все и отправиться строить светлое будущее для крестьян далекой страны!

Орленок

Мальчишка в буденовке и шинели, с горном в руке — один из любимых героических образов в СССР. Про юного трубача, погибшего героической смертью, сочиняли песни и сказки, сняли мультфильм, ему возводили памятники и делали барельефы. С одной стороны, Орленок был частью государственной идеологии, с другой — его искренне любили. Не одно поколение пионеров тайком утирало слезы на моменте, когда в траву падает осиротевший горн. Мальчишки упоенно воображали, что однажды вскочат на колесницу и помчатся в далекое прошлое спасать отважного Василия Степанова, девочки рисовали в дневниках печальное и мужественное лицо. Вечерами у лагерных костров вожатые брали гитары и выводили кто как умел: орленок, орленок, идут эшелоны, победа борьбой решена, и ребята подпевали, вглядываясь в огонь. Им чудились всадники в пыльных шлемах.

«…Серёжа-то… твердо знал: на свете не бывает чудес.

И он изумился и вздрогнул почти так же, как его враги, когда в полыхании рыжих грив и с глухим громом подков пятеро кавалеристов вылетели на поляну и встали полукругом.

И самый главный всадник — смуглый, белозубый, в зеленой рубашке и парусиновой буденовке с суконной голубой звездой — негромко сказал:

— Не трро-огать…»

Крапивин в «Мальчике со шпагой» точно услышал и верно передал аккорд эпохи. А откуда вообще взялся Орленок, почему не сокол или, например, буревестник? И существовал ли отважный горнист на самом деле?

Еврейские корни

История Орленка началась в 1936 году. Драматург Марк Наумович Даниэль сочинил пьесу на идиш и назвал ее «Зямка Копач». В середине 30-х годов еврейских театров в Советском Союзе было достаточно много, их не поощряли, но и не притесняли. «Блуждающие звезды» с успехом гастролировали по провинции, разыгрывая попеременно старые комедии и революционные драмы. Десятки ныне забытых авторов сшивали красными нитками воспоминания о голодном местечковом детстве и краснознаменной юности. Марк Даниэль оказался не хуже и не лучше других.

В отличие от Багрицкого или Бабеля, он не воевал, не мчался в атаку с саблей наголо, счастливо избежав сражений Гражданской. Драматург родился в Двинске, после революции перебрался в Москву, окончил вуз, обзавелся семьей, начал публиковаться на идиш и зарабатывать на жизнь литературным трудом. Единственное, что удручало Даниэля, — слабые легкие. В остальном жизнь его складывалась на редкость счастливо.

«Зямка Копач» выглядел типичной советской пьесой. В белорусское местечко врываются белополяки, юный красноармеец, 15-летний сирота Зямка Копач, попадает в тюрьму вместе с однополчанами. Ему, как и командиру отряда Кудрявцеву и прочим большевикам, грозит расстрел. В камере Зямка сочиняет прощальную песню, надеясь, что вольная птица отнесет весть родным. Но судьба благоволит сироте — он успевает сбежать, связаться с партизанами и отбить командира.

В оригинальном варианте песня звучала печально и нежно, как великое множество местечковых и кантонистских песен, в которых оторванные от семей юноши мечтали передать весть родным.

Одлэрл, одлэрл, штолцэр фойгл, Фаршпрэйт дайнэ флигэлах брейт. Ун зог ундзер калэ, Ун зог ундзэр мамэн: Либэ, эс дэрварт ундз дэр тойт. Одлэрл, одлерл (фрайнт юнгэр), Фли ибэр грэнэц, Дурх хмарэ, дурх штурэм, дурх шнэй Ун трефст дортн Ленинэн, А грус гиб им ибэр, а гройсн грус дэр партэй

Орленок, орленок, гордая птица, Расправь свои крылышки широко, И скажи нашей невесте, и скажи нашей маме: Любимая, нас ожидает смерть. Орленок, орленок (друг молодой), Лети через границу, Сквозь тучу, сквозь бурю, сквозь снег, И встретишь там Ленина, Передай ему привет, большой привет партии.

Почему именно орленок? Возможно, Даниэль перефразировал стихотворение Пушкина «Узник» и отправил на помощь революции молодого орла. Возможно, вспомнил ростановского «Орленка», пьесу о сыне Наполеона, зачахшем в неволе: в начале ХХ века произведение пользовалось огромной популярностью в России, и выпускник университета наверняка был с ним знаком. Возможно, в подсознании всплыли и библейские аллегории: в иудаизме орел — символ защиты, оберегающий народ от бедствий. А вот реальных прототипов у Зямки не оказалось: друзья Даниэля не воевали в Белоруссии, а сыну Юлию на момент написания пьесы едва исполнилось десять.

Драматург создал собирательный образ отважного юноши, готового погибнуть за революцию, — и угадал. Ветеранам Конармии, отважным бойцам Гражданской уже исполнилось кому тридцать пять, кому сорок, их охватила ностальгия по погибшим друзьям. А новое поколение комсомольцев и пионеров нуждалось в новых героях.

Пьеса «Зямка Копач» прошла по местечкам с таким успехом, что обратила на себя внимание столичных режиссеров. Борис Черняк перевел пьесу на русский, дал ей политкорректное название «Хлопчик», в том же 1936 году история юного красноармейца прогремела на сцене Моссовета. И началась совсем другая история….

Искусство неточного перевода

В литературной версии Черняка песня звучала, увы, заурядно.

Орленок, орленок — могучая птица,
Лети ты в далекий мой край,
Там мама-старушка по сыну томится,
Родимой привет передай!

Написанная на тот же ритм годом раньше «Каховка» звучала куда бодрее и сразу полюбилась советским людям.

Каховка, Каховка, родная винтовка,
Горячая пуля, лети!
Иркутск и Варшава, Орел и Каховка —
Этапы большого пути.

И мотив вестника, спешащего передать любимой печальное известие о гибели бойца, тоже звучал не раз:

Он упал возле ног
Вороного коня
И закрыл свои карие очи.
Ты, конек вороной,
Передай дорогой,
Что я честно погиб за рабочих.

Однако Борис Черняк чувствовал потенциал песни и скрытую силу мелодии, созданной композитором Виктором Белым. Переводчик сумел признать неудачу и обратился за помощью к поэту-песеннику Якову Шведову. Певец мартенов и станков, пролетарский рабкор Шведов на тот момент уже обрел всесоюзную популярность. Его песни звучали на радио и в кино, его стихи и романы печатались миллионными тиражами. Большинство произведений впоследствии кануло в лету еще при жизни поэта, но в историю он вошел двумя, как сказали бы теперь, «хитами»: «Орленком» и знаменитой «Смуглянкой», гимном партизан Великой Отечественной.

Трудно сказать, что именно пробудило к жизни шедевр. Возможно, причина в сиротстве самого Шведова: в тринадцать лет он остался без родителей и отправился на завод зарабатывать себе на хлеб. Возможно, дело в том, что рабкор слышал много историй о подвиге и смерти молодых героев и искренне захотел увековечить их память. Бесспорно одно — у Шведова получилось создать гимн подвигу революционной юности.

Орлёнок, орлёнок,
Мой верный товарищ,
Ты видишь, что я уцелел,
Лети на станицу, родимой расскажешь,
Как сына вели на расстрел.
Орлёнок, орлёнок,
Товарищ крылатый,
Ковыльные степи в огне.
На помощь спешат комсомольцы-орлята,
И жизнь возвратится ко мне.

Незамысловатые слова брали за душу, не оставляя слушателей равнодушными. Подросток-герой шел в бой, попадал в заключение и погибал за то, во что верил. И скрашивал неизбежное одиночество перед казнью надеждой на помощь верных товарищей, которые продолжат его дело… Чувство, увы, знакомое многим мальчишкам, надевшим мундир, еще не начав бриться. Юнкера храбро бросались в бой и ложились под пулями, пока господа генералы делили власть. Семнадцатилетние комиссары поднимали красные знамена, вели за собой эскадроны — и точно так же безжизненно падали в окровавленную траву.

Детям не место на фронте!

Кстати, «белая версия» «Орленка» появилась лишь в 90-е годы — неизвестный поэт создал свое переложение текста. И лучше бы он этого не делал!

В разведку я послан своим атаманом,
Ты помнишь, мой друг боевой,
Как темною ночью в сраженье неравном
Убит был мой преданный конь.

Ты видел, орлёнок, как долго терзали
Меня большевицким штыком,
Как били прикладом и много пытали
В чекистских застенках потом.

Неумелая поделка звучит хуже, чем перевод, и никак не может быть оригиналом текста: народные песни, в отличие от графоманских стишков, благозвучны, ритмичны и самим временем отмыты от лишнего словесного мусора.

Итак, в 1936-м Орленок распустил крылья и полетел по стране, вдохновляя на подвиги. А дальше была война.

Певец и песня

Подвиг детей и подростков во время Великой Отечественной — отдельная, великая и страшная страница нашей истории. В 1936 году родился самый юный из наших солдат, Сережа Алешкин, воспитанник 142-го гвардейского полка. В рядах действующей армии официально служило 3500 «орлят», ушедших в армию прямо со школьной парты. А сколько еще безвестных маленьких партизан, подпольщиков, бойцов гетто, санинструкторов, солдат ПВО сражалось и гибло за родину? Мы сейчас уже не узнаем.

«Орленок» стал одной из фронтовых песен. И обрел своего героя. Московский певец Александр Окаемов, первый исполнитель песни, совершил настоящий подвиг. Он не был рожден солдатом — выходец из семьи священника после революции долго и безуспешно пытался получить музыкальное образование, мечтая стать вокалистом. Его спасли талант и огромная память — достаточно было утром прислать Александру текст песни и ноты, чтобы вечером певец исполнил новое произведение на сцене. Окаемов выступал перед великим Собиновым, получил от него почетную грамоту, сумел окончить консерваторию, начал концертировать и выступать на радио. По отзывам современников, у певца был великолепный бас.

17 июня 1941 года Окаемов выступал в Московском дворце пионеров. А 22 июня началась война. Певец вместе с другом и коллегой Геннадием Лузениным записался в народное ополчение и отправился на передовую. С фронтовой бригадой Окаемов выступал перед бойцами, разъезжая по позициям в маленьком грузовичке. Однажды «полуторку» подбило снарядом, и артисты попали в плен к немцам. Сперва им предложили сотрудничество, почетную работу в театре для офицеров в Могилеве. А после отказа отправили в Кричевский лагерь смерти. Окаемов и Лузенин трудились в тифозном бараке, ухаживали за больными и выпаривали одежду покойников.

Окаемов вышел на подпольщиков, начал писать и распространять листовки, а вскоре попросил у лагерного начальства разрешения создать хор. Бригада певцов с успехом гастролировала по Белоруссии… сообщая партизанам о перемещении немецких войск, встреченных по дороге. Но гастроли продолжались недолго: предатель выдал подпольщиков, Окаемова и Лузенина арестовали. Попытка бегства оказалась безуспешной, и 21 февраля 1943 года фашисты расстреляли героев. По словам очевидцев, перед казнью Окаемов запел любимую песню…

Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца
И степи с высот огляди.
Навеки умолкли весёлые хлопцы,
В живых я остался один.

В 1943 году 250-тысячный тираж текста песни был разослан в действующую армию, чтобы поднять боевой дух солдат. «Орленок» звучал в землянках и блиндажах, солдаты вспоминали своих «хлопчиков»: и тех, кто сражался плечом к плечу со взрослыми, и тех, кто остался дома, и тех, кто не дожил до лучших дней, не увидел, как всеобщая борьба подарила стране победу.

Наступил мир.

Орлята учатся летать

После войны популярность «Орленка» сделалась поистине всесоюзной. Образ тиражировали, множили и варьировали по мере сил. В 1957 году сняли малоизвестный теперь фильм «Орленок» о пионере-герое Вале Котике. В 1968 появился мультфильм по мотивам песни: мальчик-пионер попадает в музей революции и отправляется в прошлое, чтобы спасти отважного Орленка. На тачанке, запряженной четверкой резвых коней, он проносится по степи, освобождает трубача и сам попадает в плен. А трубач поднимает в атаку эскадрон, трубит в горн и, конечно же, гибнет… Мультфильм незамысловатый, наивный, а местами откровенно гротескный — чего стоит один невыносимо глупый белый генерал? Но советские дети любили Орленка.

Песню перепевали разные исполнители — скромному автору этой статьи более всего близка версия Елены Камбуровой: ее звенящий, пронзительный голос как нельзя лучше подчеркивает драматизм сюжета. Возникло множество песен «по мотивам» — на диске «Мелодии», записанном в 1976 году, четырнадцать «орлятских» песен. Появился знаменитый лагерь пионерского актива «Орленок», куда со всего Союза собирали инициативных и умных детей. Там обрело второе дыхание коммунарское движение. В России воздвигли четыре памятника Орленку — символу юных героев Гражданской войны. Появилось множество патриотических клубов, лагерей, парков и даже морских судов — звучное имя хорошо прижилось…

А затем времена изменились еще раз. Лагерь уцелел, и традиции в нем все еще поддерживают. И памятники не посносили. Но романтический образ Орленка стал понемногу таять, растворяться в волнах прошлого. Я специально спросила у дочерей — могут ли они представить, чтобы их сверстники, пятнадцати-семнадцатилетние мальчики, пошли в разведку, повели за собой эскадрон, забросали гранатами фашистский танк или смолчали под пытками? Дочки ответили: «Нет».

С одной стороны, подростковая пассионарность никуда не девается, она лишь тлеет под тонкой пленкой благополучия. Достаточно вспомнить последний переворот в Ереване и школьниц, с улыбкой ложащихся под бронетранспортеры, достаточно посмотреть видео с протестов в Каталонии или Ирландии. Отважные орлята по-прежнему думают, что бессмертны, и отправляются в бой по зову совести, предоставляя взрослым медлить и размышлять.

С другой — может, это не так и плохо? Ждать сына с тренировки, из института или колледжа, а не высматривать орла в небе и страшиться треугольничка похоронки? Если детям не приходится быть героями и гибнуть в борьбе, если взрослые в состоянии защитить свое будущее, значит, можно надеяться на лучшее. Здравый смысл победит, бури улягутся, войны больше не будет. И для наших внуков Орленок станет мифологическим персонажем, вроде Ильи Муромца или Тимура с его командой.

Как считаете, люди?

Вернуться к содержанию номера