Павел Михайлович Фитин втиснулся утром в переполненный трамвай и вдруг подумал, что живёт совсем не так, как ему хотелось бы. Комсомольцу не полагается терзаться сомнениями в одиночку, но с кем из друзей поделиться? Засмеют.

Паренёк из глухого тобольского села, вчерашний рядовой боец Красной Армии, он получил целую отдельную комнату в московском общежитии, став редактором всесоюзного издательства. Грех жаловаться на судьбу.

Всего тридцать, и уже такая должность! Уважаемый человек. Революция вывела в люди простых парней из глубинки.

Но в тридцать Михаил достиг потолка. В аппарат Минсельхоза не переведут, да и надо ли – формальные бумажки перекладывать. Работа в редакции вдруг утратила прежнюю привлекательность. Неужели до конца жизни будет чёркать гранки «Справочника пчеловода-любителя» или пособия «Социалистическое свиноводство»? Спору нет, книжки важны и полезны, кто-то должен ими заниматься… Но не о том мечталось! Летать на аэроплане, шашкой рубить белую сволочь – вот настоящая жизнь. Молодость уходит, потом не выйдет что-либо менять.

Фитина отпихнул толстый мужик бюрократического вида в светлом пиджаке и панаме, демонстрирующий окружающим, что его чиновничье величество давно пора возить на лимузине ГАЗ-М1. Толстяк выскочил, а Михаил продолжил свой путь среди толкучки и трамвайного дребезга, увидев в мимолётном пассажире себя через десять лет, когда в декабре 1948 года стукнет сорок. Толстяку точно не до аэропланов.

Вечером в грёзы романтика ворвалась суровая реальность. В районе Неглинной его остановил худой рослый мужчина, махнувший корочками ОГПУ.

— Гражданин Фитин? Пройдёмте.

Редактор, благополучно переживший в Москве 1937 год, судорожно сглотнул комок размером с яблоко. Но обошлось без воронка и прочих страстей. Незнакомец увлёк его вглубь аллеи, расположенной неподалёку, и усадил на скамейку, обычно занимаемую старушками и молодыми парочками в окружении голубиного сообщества.

— Нам известно о ваших устремлениях, товарищ. Вы заслуживаете шанса послужить Родине и Партии на более ответственном посту.

Фитин даже подпрыгнул. Вместо ареста – головокружительный поворот карьеры! Ну и дела! Не успел подумать, а ОГПУ – тут как тут.

Незнакомец объяснил, что представляет очень ответственную организацию, возглавляемую лично товарищем Сталиным. Если Михаил даст подписку на сотрудничество с ней, его судьба разительным образом переменится. Он будет отправлен в разведшколу НКВД, после окончания которой сделает быструю карьеру. В 1940 году ему предстоит крайне важное и абсолютно секретное задание.

— Где расписаться, товарищ?

Мужчина протянул бланк.

— Помните, ваше задание настолько секретное, что даже товарищ Ежов о нём не уведомлён. Заняв руководящую должность в ОГПУ, вы без моей помощи и подсказки обязаны найти ресурсы для его исполнения. В случае разглашения…

— Понимаю, товарищ. Спасибо за доверие!

Через неделю Фитин подписал кучу подобных документов в присутствии угрюмых и усталых кадровиков НКВД – изменения личного состава наркомата за последний год вымотали их чрезвычайно. О тайном задании новобранец госбезопасности никому, естественно, не сказал.

— Опус про «попаданца», отпетого ботаника, объяснившего членам ЦК ВКП(б), как построить супер-бомбер.

Вадим отшвырнул книжку в яркой обложке, где Сталин лично пилотирует реактивный бомбардировщик, сбрасывая атомную боеголовку на рейхстаг.

— Девяносто девять процентов авторов «попаданческого» чтива не заботятся о реализме событий, если единственным фантастическим допущением избран провал нашего современника в прошлое, — Иван Кондратьевич поправил очки, внимательно наблюдая за реакцией старшекурсника.

Диалог происходил в здании главного корпуса МГУ на Воробьёвых горах, в перерыве научно-практической конференции с громким названием, к теме их диалога отношения не имеющей. По коридору сновали студенты, аспиранты, чиновники и лица иностранного вида, не поддающиеся классификации. В окно светило июньское солнце, напоминая – скоро каникулы у студентов, можно забросить занятия, посвятить время всякой ерунде, включая альтернативную историю.

— А оставшийся один процент?

— Заботятся. Их исторический анализ, как правило, основан на слабом представлении о реалиях той эпохи. Я всю жизнь занимаюсь предвоенным периодом СССР, — доцент виновато развёл ладони. – Но знаю о нём гораздо меньше, чем хотелось бы.

— Возможно… Зачем вы мне это рассказываете?

— Услышал ваше выступление о месте России в глобализованном мире и вдруг подумал – вы и есть тот патриот, который мог бы, если бы захотел.

— Что – мог? Вы говорите загадками.

Доцент забрал яркую книжку с подоконника и медленно тронулся вдоль коридора. Вадим пристроился рядом. Собеседники прошли у зеркальной стены, представляя собой разительный контраст, а заодно отличную модель для иллюстрации социальной рекламы «он не занимался спортом»: высокий подтянутый Вадим с густыми коротко стриженными чёрными волосами, жёсткой линией рта, молодыми яркими глазами, и расплывшийся педагог, лысоватый, седой, в очках. Как и Михаилу в тридцать восьмом, студенту не хотелось превращаться в своё постаревшее подобие.

— Есть возможность. Уникальная. Только для одного человека и не ранее тридцать восьмого.

— Вы меня разыгрываете? Путаете фантастику и жизнь?

— Позвольте высказать банальность, молодой человек. Иногда жизнь превосходит всякую фантастику.

Если вдали от морей расположен домик, через двери которого постоянно входят и выходят люди в морской форме, это наверняка флотское административное учреждение. Адмиралтейства и морские министерства грешат помпезностью. Строение со скромной надписью Office of Naval Intelligence USA в штате Мериленд отнюдь не приковывало к себе внимания.

В жаркий июльский день 1939 года начальник флотского разведуправления контр-адмирал Уолтер Андерсон хмуро глянул на лейтенанта-коммандера Саймона Эванса, стоящего навытяжку перед адмиральским столом.

— Вы отдаёте себе отчёт, лейтенант, что в разведке так не бывает?

— Да, сэр! Либо нам исключительно повезло, либо против нас играет Абвер.

— То есть прибывшие из Европы документы – дезинформация?

— Не все, сэр. Фальшивки для правдоподобности скрыты в большом объёме достоверной информации. Мы работает над тем, чтобы их отделить.

Адмирал снова раскрыл папку. Эскизные чертежи японских авианосцев и палубных машин, тактико-технические характеристики, базирование, снабжение, офицерский состав. Стратегические планы. Докладные записки о возможных операциях против флота США в тихоокеанском регионе…

— Какой общий вывод напрашивается из этих документов, лейтенант?

— О нашей недостаточной подготовленности к войне с Японией, сэр!

— Кто-то нас толкает в этом направлении. Это или дезинформация, или чужая игра.

— Красные, сэр?

— Это и нужно выяснить, лейтенант, а не задавать вопросы начальству, — сварливо фыркнул Андерсон. – Свободны!

Он вызвал аналитика.

— Разрешите, сэр?

— Проходите, Джонс.

Начальник разведки сунул подчинённому папку с надписью Top Secret. Бич правительственных служб – их разобщённость. Даже под крышей военно-морской разведки офицеры, курирующие азиатский регион, не имеют возможности узнать о полученном из Европы.

— Сравните и доложите ваши соображения.

Офицер бегло пролистнул.

— Столь же подробные документы, как из Берлина, сэр. Похоже на один источник.

— Сверьте с данными из других источников, Джонс. Свободны!

Дождавшись, когда разведчик покинул кабинет, адмирал с неохотой поднял трубку прямой связи с командующим флотом. Тому придётся выполнить ещё более неприятную работу – потревожить FDR. Только президент США Франклин Делано Рузвельт имеет полномочия объединить усилия разведслужб, чтобы оценить опасность: действительно ли через полтора месяца разразится глобальная война, в которую США будут неизбежно втянуты, не готовые к ней совершенно.

 

Вадим повторно встретился с Иваном Кондратьевичем только в сентябре, поскольку преподаватель заверил: тридцать восьмой год давно наступил, можно не торопиться. Естественно, студент, перешедший на пятый курс МГУ, не поверил россказням о перемещении в прошлое, но с удовольствием воспринял идею как мысленный эксперимент.

— Вот главная беда, которая преследует любителей-альтернативщиков. Практически никто из них не ставит правильный вопрос: что изменить в нашей истории, чтобы результат получился позитивный, меньше потерь, больше человеческого счастья.

Доцент вещал, заседая в деревянном кресле на веранде чисто преподавательской дачи, расположенной сравнительно недалеко от Москвы в сторону Смоленска и явно доставшейся по наследству в обычном наборе – щитовой домик, аккуратные грядки с урожаем, в основной своей массе собранным. Типичный русский интеллигент, в резиновых сапогах и пузыристых на коленях трико, рассуждающий о судьбах мира.

— Есть бесспорные вещи, — возразил Вадим. – Разгром Красной Армии летом сорок первого, главный позор советской истории. Его бы устранить.

— Ну, позоров было много, — Иван Кондратьевич сплёл пальцы на животе, счастливо наполненном плодами огородной деятельности. – Вы ставите слишком узкую задачу. Ну, хорошо. Каким-то чудом остановили вермахт у западных рубежей, перешли в наступление. А дальше? Наступать сложнее, потери ещё выше. Красная армия Сталина гибнет, как и армия Тухачевского в двадцатом. Зимой сорок первого Москву защищать некем. Возьмём совсем дикое допущение, в сорок втором Берлин взят, боевые потери мизерные по сравнению с реальными, миллионов шесть. Позвольте спросить – Сталин остановился бы? Советские танки у берегов Ла-Манша – это благо или всё-таки зло?

Вадим попробовал уйти от радикальных посылок.

— Давайте не будем глобально… Хотя бы минимум – свести до разумного уровня потери 1941 года. Столько ошибок было совершено! Поэтому я не считаю, что попытка донести до Сталина истинное положение дел – полная глупость.

— Полная. Абсолютная. Во-первых, любые доказательства, не соответствующие его позиции, Сталин отвергал. Он получил массу информации о начале войны, к вороху сведений прибавился бы «попаданческий» бред. Он изменил бы точку зрения?

— Не знаю. А во-вторых?

Доцент улыбнулся.

— Сейчас скажу вещь непривычную. Мы судим с высоты нашей эпохи. Сталин принимал решения, исходя из реалий своего времени. Он к войне плохо готовился? Ещё как готовился! Численность личного состава в сорок первом довёл до пяти миллионов в мирное время, настроил десятки тысяч танков и самолётов, ни у кого в мире столько и близко не было, заранее преобразовал округа в фронты… Мало? Страна работала на пределе. Положим, к 22 июня РККА получила бы не тысячу, а две тысячи Т-34. Танк ужасный был! Потом о нём легенд насочиняли, отталкиваясь преимущественно от следующей модели, Т-34-85. А образца сорокового года – металлолом на гусеницах, лучшего советская промышленность не могла создать. И так во всём.

— Что, вообще ничего не изменить? – не поверил Вадим.

— Прочитайте к следующей встрече «Конец Вечности» Айзека Азимова. Не побрезгуйте классикой.

 

Северное море – одно из самых суровых в мире, где столь интенсивно судоходство. С объявлением войны количество судов и военных кораблей здесь резко снизилось. Памятны события, имевшие место в позапрошлом десятилетии, когда германские U-боты безжалостно истребляли тут всё, имеющее наглость появиться под флагом противника кайзера.

Мутным ноябрьским утром 1940 года севернее Доггер-банки из трёхметровых волн выглянула темная рубка субмарины с двадцать девятым номером, выведенным белой краской поверх шарового колера корпуса.  Очень опасное место для встречи с надводным судном: рыщут корабли Роял Нейви, дрейфовать невозможно, ибо корпус развернёт бортом к волне, а стук дизелей оглушает собственного акустика…

— Вижу дымы! Норд-Ост! – доложил, наконец, вахтенный рубочного мостика. Командир лодки капитан-лейтенант Отто Шухарт нервно сжал кулаки. Если это долгожданный цивильный пароход, неизвестность закончится. Если возвращающиеся из патруля британские эсминцы… И нырнуть под перископ нельзя – по такой волне в подводную оптику ничего не увидишь.

— Стоп машина! Акустику – доложить!

Подводник во втором отсеке плотно прижал чёрные кругляши наушников к голове. Через открытый люк в переборке донёсся доклад:

— Норд-Ост, винты грузового судна, мой капитан! Дистанция три мили!

Здесь ходили суда под флагами трёх сравнительно нейтральных стран – СССР, США и Швеции. Почему сравнительно? Шведы и русские на стороне Германии, американцы открыто поддерживают англичан. Когда-нибудь все маски будут сдёрнуты.

Пароход под красным флагом спустил катер, едва не разбитый о борт. С риском, свидетельствующем о важности задачи, на мостик U-29 был доставлен конверт в непромокаемом пакете. Вскрыв его, Отто Шухарт задумался. Потом созвал офицеров.

— Приказ подписан лично адмиралом Деницем. Распоряжение фюрера – продемонстрировать американцам, что военное снабжение нашего противника со стороны якобы нейтрального государства недопустимо.

Приказ, как ни крути, отличался рядом странностей. Его отдал лично командующий кригсмарине, минуя непосредственное начальство Шухарта, что уже необычно. Но непременное всплытие после торпедной атаки, демонстрация флага… Выглядит как намеренное провоцирование дяди Сэма ценой неоправданного риска для подводников. Но – приказ есть приказ. И нет сомнения, что для столь сложной задачи выбрали один из лучших экипажей Третьего Рейха: на счету U-29 тринадцать подтверждённых побед, включая британский авианосец «Корейджес».

Особые условия радиосвязи – смена шифра, запрет реагирования на любые радиосообщения старым шифром, включая приказы об изменении задания, полное радиомолчание.

— Фюрер верит в нас, господа! – завершил краткое совещание командир.

Экипаж доблестно выполнил приказ, расстреливая американские транспорты из надводного положения, торпедировал лёгкий крейсер и, как нетрудно было предугадать, погиб в полном составе, когда субмарина под градом глубинных бомб ушла в последнее погружение.

В прошлую войну одним из поводов вступления в неё США послужила гибель британского лайнера с несколькими американцами на борту. Открытое нападение на транспорты под звёздно-полосатым флагом, перевозящими грузы в Англию, не оставило Рузвельту выбора.

 

Московская квартира Ивана Кондратьевича была заполнена (или захламлена, по выражению его супруги) тысячами бумажных книг. Вадиму, не потрудившемуся скрыть улыбку, доцент показал электронный ридер.

— Увы, далеко не всё оцифровано. Надеюсь, «Конец Вечности» вы отыскали в Сети без труда?

— Естественно. И даже понял ваш намёк. В тридцать восьмом невозможно воздействовать на историю СССР точечно, значительно усилив государство к июню сорок первого. Сил одного человека, даже вооружённого ноутбуком и терабайтами информации не хватит. Разве что Сталина или Жукова убить.

— Но кроме Сталина никто страну в кулаке не удержит, а на месте Жукова окажется стратег уровня Будённого. Правильно. Какой же вывод?

Вадим, угощённый традиционным чаем с самодельным вареньем, удобно вытянул длинные ноги под кухонным столиком.

— Вывод в том, что я неправильно поставил вопрос. Не как усилить СССР, а ослабить врага страны Советов.

— Браво! – историк тоже налил себе кипящей коричневой жидкости. – Мудрецы говорили, что для получения нового знания необходимо иметь девяносто процентов конечной информации. Она позволяет правильно сформулировать вопрос и получить искомый ответ, те самые недостающие десять процентов. И так, вы один в прошлом. К 22 июня 1941 года вермархт и кригсмарине, а также основные ресурсы Рейха – промышленный и мобилизационный – должны быть ослаблены. Каково точечное воздействие?

— Его нет, Иван Кондратьевич. В тридцать восьмом машина уже запущена, после Мюнхена война неизбежна. Даже устранение Гитлера не гарантирует…

— Да! Он являлся самым харизматичным из верховных наци, но далеко не самым талантливым политиком и администратором. Полагаю также, что более прозорливые руководители Рейха отсрочили бы начало восточной аферы. Сталин планировал некий этап перевооружения закончить в 1942 году? Но военная промышленность Рейха имела лучшую динамику. В Советском Союзе плодились бы недотанки Т-34-76 и истребители МиГ-3, а вермахт получал третьи и четвёртые панцеры, «Мессершмидты», «Юнкерсы». Нацисты ещё плотнее приблизились бы к реактивной авиации, баллистическим ракетам, да и с ядерным оружием, помните, успели пройти львиную долю пути. Как ни парадоксально, но это счастье, что Гитлер отдал приказ о нападении в июне сорок первого, а не на год позже.

Вадим выслушал тираду терпеливо, как человек, принявший иное решение и не нуждающийся, чтобы его убеждали в ошибочности уже отвергнутого.

— Тогда остаётся только один вариант. Усилить противника Гитлера. С Францией и Польшей не успеть. Значит – Великобритания и США.

— Я тоже не вижу альтернативы. Но есть загвоздка. Американцы вступили в войну, когда западная группировка советских войск была разгромлена, пали Киев и Минск, началась осада Ленинграда. Причём вступили лениво, в основном намереваясь сражаться в Тихом океане. Гитлер объявил войну США 11 декабря 1941 года при полной неготовности американцев не только к сухопутным операциям в Западной Европе, но даже к морским в Атлантике и налётам «Крепостей» с территории Альбиона. Но это частность. Будем считать, мы поставили правильный вопрос: кого ослабить или усилить точечным воздействием, изменив к лучшему итог 1941 года.

— На частный вопрос есть частный же ответ, — заметил Вадим. – Нужна провокация против США. Например, силами НКВД под видом немцев.

Иван Кондратьевич взвесил эту идею на мысленных весах.

— Возможно. Но очень зыбко. Кого-то привлечь из руководства внешней разведки ОГПУ. Лучшие разведчики были как раз вычищены под корень в тридцать седьмом.

— А на их место набрали случайных людей?

— Ну, молодой человек, не совсем случайных. Комсомольцев и партийных с безупречной пролетарской биографией. Возможно, стучавших на своих товарищей и оттого уже имевших связь с НКВД. Подумайте, если взять одного из офицеров разведки, призванных по набору 1938 года, поручив ему «очень секретное задание». Чтобы даже Ежов с Берией не догадывались.

— Я не очень хорошо ориентируюсь в той эпохе… Но, по-моему, это как-то в разрез с их организационными принципами.

— Вразрез, — охотно согласился доцент. – Зато очень соответствует конспирологическому духу эпохи. Все искали заговоры, тайные организации, борьба разведок-контрразведок.

— Эх, утянет меня ваш перспективный стукач прямиком в подвалы ОГПУ.

Иван Кондратьевич улыбнулся.

— Хорошо, что вы прониклись идеей. Я ведь не шутил. Возможность перемещения действительно существует. Одноразово, необратимо, с минимумом вещей. Разве что планшет и несколько жёстких дисков с собой. И всё. Начинаем готовиться?

Вадим ошарашено мотнул головой. Да, в самой глубине души шевелилась мысль – хорошо, если бы… Но рациональная часть сознания отвергала её на корню.

 

1 декабря 1940 года, через сутки после исторического выступления FDR по радио, в котором Рузвельт объявил войну нацистской Германии, на пороге особо секретного конструкторского бюро компании «Боинг» в Сиэтле появился высокий молодой человек. Он попросил аудиенции у конструктора Ассена Иорданова, работавшего над проектом дальнего тяжёлого бомбардировщика, призванного заменить в ВВС США быстро устаревающий В-17. Болгарин отметил явный акцент визитёра и славянские черты внешности. Русский? В Соединённых Штатах кого только нет, тот же Сикорский… Но как этот человек прорвался через кордоны охраны?

Впрочем, вопросы национальности отошли на второй план, когда Иорданов увидел чертежи двигателей, предлагаемых для нового самолёта, обещающих невероятный прирост мощности при тех же весовых параметрах, что и привычные поршневые. Все вопросы уступили место единственному, более насущному: как успеть построить и обкатать такие моторы к моменту, когда планер первого B-29 Superfortress будет готов к монтажу силовой установки.

Интенсивные бомбардировки Рейха «Летучими Крепостями» и «Либерейторами» начались с британских аэродромов не в 1943, а весной 1941 года. Из-за этого запланированное наступление на Восток отодвинулось на неопределённый срок: вермахт не в состоянии воевать без истребительного прикрытия, если все наличные Bf-109, включая только выкаченные из заводских ангаров, прямым ходом поступали в противовоздушную оборону.

 

Когда «Матильды» и «Валлентайны» ворвались в Париж, а Сталин вышел из партнёрства с Гитлером, не желая помогать заведомо более слабой стороне, Вадим заперся в нью-йорском гостиничном номере и запустил файлы, заготовленные с Иваном Кондратьевичем, внося коррективы на основе реальных событий войны, несколько отличающихся от запланированных.

Катастрофа 1941 года предотвращена. Теперь сама жизнь, а не какой-то любознательный субъект, поставила новые вопросы.

Сталин не получил страшного урока и верует, что самая сильная в мире Красная Армия разгромит европейских противников «малой кровью на чужой территории», что прогрессивный пролетариат западных стран с цветами встретит советские танки, если, конечно, они просто не рассыплются по пути.

США и Великобритания, руководимые отнюдь не «голубями мира», не прочь разрушить красную империю и тем самым обезопасить себя.

Советский народ на десятилетия обречён ходить шеренгами, строить ракеты и светлое будущее, а не квартиры для нуждающихся.

Строго говоря, вопрос один: что сделать для предотвращения ещё более горшего сценария, нежели в оставленной реальности?

И как Павел Фитин в Москве тридцать восьмого, выходец из будущего вдруг задумался над коренным вопросом для каждого – правильно ли он живёт сам? Не лучше ли было оставаться в своём времени и делать посильное, чтобы та Россия шла по правильному пути? Ведь не так много для этого надо: пусть каждый сделает что-то полезное для страны, а не рассуждает на кухне об исторических промашках Сталина с Рузвельтом.