Дверь мне открыла Света. Как всегда в одном из нарядов плохого настроения: менялись только оттенки.
Она хмуро кивнула, кинула в коридор клич «Денис!» и ушла в спальню.
– Кум, заползай! – прилетело из кухни, и я стал разуваться.
На верхней полке обувной этажерки базировался игрушечный вертолёт размером со щенка таксы. Мой подарок пацанёнку Дениса, крестнику. Силу притяжения машина уже вряд ли осилит, даже если Никитос отыщет посеянный в прошлом месяце пульт дистанционки, – от двух лопастей остались пластиковые пеньки.
Справа от вешалки висела большая рамка со свадебными фотографиями Дениса и Светы. Там Дёня ещё подтянутый, без пивного брюшка… как и я, вон – в костюме Робинзона Крузо отплясываю… эх, времена! Могли по десятке бокалов пива положить и погнать в ночник за добавкой. И Светка всегда смеялась с моих глупых шуток, настоящая пацанка, общий друг. Денис сох по ней с первого курса, а я так и не понял, когда они сошлись. Мы почти всегда гуляли втроём, банда инкубаторов – в одинаковых футболках с «ПРИШЕЛЬЦЫ, ПРИВЕТ! ОСТАВАЙТЕСЬ!» на всю грудь, за которые сейчас можно схлопотать пятнадцать суток.
На кухне Денис отчитывал сынишку. Привалившись спиной к барной стойке, лил воду в сито детской сознательности:
– Ты зачем из ведёрка всё высыпал?
– Там мусор был, – надул губки вредитель. Он сидел на перевёрнутом ведре рядом с двадцатилитровым бутлем воды – такие раздают военные. Вроде как гуманитарная помощь экстерном, если накроются коммуникации.
– Какой мусор? – Дёня пожал мне руку и, закатив глаза, покачал головой. – Прикинь, всю прикормку в унитаз спустил.
– Не забилось?
– Чего?
– Унитаз не забился?
Денис усмехнулся и кивнул на стул.
– Дядим пришёл! – «Дядим» – это сплав «дяди» и «Димы». Очень удобно.
– Привет, мелочь! – Я подхватил Никитоса и крутанул.
– Пойдём гулять?
– Ага. Иди готовься. Я с папой твоим немного поболтаю, и двинем.
– Будете трепляться?
– Нет такого слова «трепляться». Есть – «трепаться».
– Трепляться! – настаивал крестник. – А мы с папой завтра на рыбалку идём!
– Ага. Бежим, – Денис выудил из морозилки початую полторашку «Жигуля». – Мусором прикормим? Я тебя на рыбу не возьму.
– Пап, я уже знаю, как надо. Больше не буду высыпать.
– Всё, останешься завтра дома.
– Пап!
– Дуй в зал. И переоденься.
Дёна подвинул ко мне бокал, выставил блюдце с сушёными кальмарами. Чокнулись, сделали по глотку.
– Ваню вчера встретил, – сказал друг, перекусывая хворостинку кальмара.
– Какого Ваню?
– Ивашко.
С Ваней мы общались до института. Жили в одном дворе: футбол, гитара, лавочки, подъезды, водка, подруги… Пока не закружило, не раскидало. Однажды он проржал не меньше получаса, наткнувшись в «Правилах устройства и безопасной эксплуатации лифтов», где между страниц периодически делал нычки, на главу 21 под названием «Буфера». Вот и всё, что хотелось бы рассказать о Ване Ивашко.
– Кого ещё из наших видишь?
– Да никого. Те, кто помозговитей, давно из города рванули.
– Те, кто побогаче.
– Ага, – болезненно улыбнулся Денис, уставившись в бокал. – Мне Светка каждый день это выставляет. Сил нет. Вот был шанс, тёща предлагала жильё – почему не уехали… был-был – и сплыл. Что теперь молоть… Да и не хочу… Где я в Центре устроюсь?
Он встал, порылся в холодильнике и нашёл какую-то стрёмную рыбину в целлофане. Её вид не внушал доверия, как распахнувшийся между этажами лифт.
– Когда она сдохла? До Прибытия?
– Что ты понимаешь. Огонёк пангасиус.
– Есть сыр с плесенью, теперь и рыба появилась?
– Язык твой с плесенью!
Денис оторвал от хребта пласт, пережевал, покрякивая от наигранного удовольствия, и запил пивом. Потом вытер руки о провисшие на коленях спортивки, покопался в телефоне и протянул его мне. На дисплее была открыта фотография.
– Из сети? – спросил я, довольно ухмыляясь.
– Ага.
– Когда построили?
– Вчера ночью. Шустрые, как всегда.
– Ха! Нашего «отца всех народов» кондрашка хватит. А пристройка кого изображает? А!.. Джихад-арарат… В точку! Толкает ведь за бугор оружие, как пить дать, толкает. Ну дельцы, ну настроили! И галерея – один в один калаш. Как только они в них живут?
– Как-то живут. Только недолго.
– Светке показывал?
Он постучал пальцем по виску.
– В своём уме?..
Я рассасывал кальмара. Денис терзал рыбку. На улице о чём-то информировали громкоговорители.
– Куда Ника поведёшь?
– На свалку сходим.
– Тссс, – шикнул Денис, шевельнул глазами в сторону двери, мол, не дай бог Светка подслушивает. Дёрнул пива, кивнул. – Сходите. Для пацана – идеальное место. Где ещё настоящий танк увидишь…
– Как где? – удивился я. – Ты в город выходишь? Как первый залп дали – военных этих, как насра…
– Я не про то!.. Про наше детство. Сейчас-то да…
Не думая ни о чём конкретно, я рисовал пальцем бороздки на запотевшем бокале. Пиво было выдохшееся и зубодробительно холодное. Сделай большой глоток – получи в мозг сосульку. Не пил – мучился.
Ещё немного потрепались. А потом мы с Никотосом пошли к пустырю.
…
– Дядим! А кто живёт за холмами? – спросил крестник, когда я впервые привёл его на свалку. «Магазин металлической жвачки» – так мы называли это место.
– За пустырём?.. Другие…
– Пришельцы, да? А что они делают? Как попали сюда?
– Прилетели, а, может, авария какая, пришлось садиться. Поди узнай. Обжили степь, освоились и стали строить дома, критикующие власть.
– Кликующих?
– Высмеивающие Ключевого и его свиту.
– Я тоже хочу строить смешные дома!
– Это плохая идея, – опомнился я. Светку кондрашка хватит, если сынишка ляпнет что-нибудь этакое при ней. Денис говорил, что она бучу поднимает, каждый раз, когда он критикует при ней новости – думает, что квартиры прослушиваются. Через телек или с улицы дальнобойными «ушами». Оруэллский синдром. – Никто не любит, когда над ним смеются.
– Почему?
– Вот тебе понравится, если кто-то назовёт твой нос смешным? Эй, Никитос, твой нос похож на башмак! Хо-хо!
– Не правда, – мелкий надул щёки, потянул перепачканные ржавчиной пальцы к шнобелю. – И не похож совсем…
– Не похож, – одёрнул себя я. – Это пример… Ладно, мелочь, давай по-другому. Вот мы с тётей Викой… Иногда она смеётся над моей неряшливостью, любит подшутить. Я кину носки на ковёр, а она их в туалете на трубу повесит – чтобы точно нашёл. Ей смешно, а мне не всегда… Да хватит его трогать!
Я убрал руку Никитоса от измятого вдоль и поперёк носа. Да уж, умею я общаться с детьми. Как бы комплекс не заработал. А говорят, надо как со взрослыми… Ну, что поделаешь, нос – его ведь не выбираешь. И что? Вот у французского актёра, что в культовом «Лионе» снялся (Бильмандо, ага!), такой же – и ничего, и красавец! Девки вешались штабелями. Да только кому это объяснять?.. Н-да, привёл парню примерчик, дубина! Теперь Светка с меня шкуру спустит… Но уж лучше про нос пускай треплется, чем о смешных зданиях и сатире на Ключевого.
– О, смотри! Что там за мотками? Похоже на рацию!
Глаза мальчугана загорелись.
– Где?
…
Нет, конечно, в самой архитектуре пришельцев не было внутреннего комизма, как нет его в неуклюжем медведе, хитроватой лисе, гримасничающей обезьяне. Просто через её формы просматривалось социальное содержание – характеры людей, их поступки, позиции. Взяточничество чиновников, политика страха власти, попрание свободы слова, затянувшее властвование Ключевого, переросшее в монархическую диктатуру.
С другой стороны, до приземления Других, считалось, что архитектура вообще не умеет смешить в силу своей специфики. Даже немного не так… вызвать улыбку она всё-таки способна. Есть перевёрнутые дома в Дании, стоящие на крышах. Есть «пьяный дом» в Польше, глядя на изгибы и переливы которого даже ксёндз усомнится в собственной трезвости. Наконец, избушка на курьих ножках, хотя она скорей декоративная поделка. Но зодчество не способно критиковать, высмеивать, обличать. Лишь отражать общественные стремления, техническое развитие. Комичное здание не выгодно никому: ни заказчику, ни жильцам. Отразить трагизм, как памятка, как обелиск, покрытый налётом безобразного прошлого – да. Возвысить создателя – ага. Воспеть оду новым технологиям; сунуть дулю под нос соседу – мол, у нас выше, шире, смелее; ослепить блеском стекла и железа – опять-таки легко. Но не высмеять. Так было раньше…
А потом в биваках пришельцев, с которыми установились какие-никакие отношения (пусть и с такелажем информации и товаров фактически в одну сторону – себе любимым, на правах хозяина Земли-Матушки), стали появляться необычные постройки. Реакция гостей на более близкое знакомство с земной администрацией. Вертолёты телекомпаний «подсмотрели» сотни красочных картинок. И простой люд выплеснул на улицы свой звонкий смех. Копившуюся годами критику. Полистайте литературу по «Эстетике» и вы найдёте определение этому смеху. Настоящему. Не опошлённому. Правдивому. «Эмоционально насыщенная эстетическая форма критики». Она звучала почти в каждой квартире, на каждом перекрёстке. Кроме тех мест, где люди с тунцовыми лицами нервно ощупывали свои носы, закипая от ярости.
…
Четыре затянутых в брезент джипа прошли колонной по главной улице. В прицепе последнего плясал пулемёт. Никитос проводил военных с открытым ртом.
– Закрой, хватит пыль складировать.
Город херел к окраине: меньше лиц, больше оппозиционных граффити, рухнувших балконов.
Мы обогнули будку приёма стеклотары и вышли к забору, в котором серели проломы. Сразу за обкусанными бетонными плитами степь расседалась машистой балкой, а дальше дыбились мусорные кучи, стекающие к востоку, покосившиеся смотровые вышки, пустырь, горбы холмов. Никитос шёл вприпрыжку. Рукава купленной на вырост куртки летали обрезанными пожарными шлангами. Лыжная шапочка, кеды на липучках.
В кармане ёрзал сотовый. Вика.
– Что на мне было, когда я уходила утром? – сходу спросила она. Этот её бзик с недостатком внимания…
Я улыбнулся. Белые джинсы. Лёгкая бирюзовая кофта, что неделю назад через знакомого капитана передал из Центра её отец. Баклажановая куртка с рукавами три четверти. Шифоновый шарф.
– Клетчатая юбка. Свитер под горло. Плащ-палатка. И бандана.
– Что?!
– Вик, я тут занят немного. Давай перезвоню.
– Сначала ответь!
Пришлось перечислить.
– Про туфли забыл!
Верно. Зато подсказку принял.
– Вик…
– Никаких! Мой парень должен быть самым внимательным. Что у меня на ногах?
– Туфли.
Нет, не пройдёт, не прокатит…
– Какого цвета?
Всего семь вариантов. По идее. Палитра штука хитрая.
Никитос смотрел на меня волчонком, причём волчонком, соблюдающим пост по каким-то мазохистским причинам. Ему не терпелось к «машинкам».
– Всё, не могу говорить. С Никитосом гуляем. Целую.
Спускаясь по склону балки, я едва не поскользнулся. Мелкого это привело в восторг. Ему бы Чарли Чаплина в крёстные – вот кто умел смешно падать.
Мы затопали по широкой долине. К «Магазину железной жвачки».
– Дядим, хочу за пульмёт!
– Пулемёт, – поправил я.
Устроив его на шее, стал бочком продираться сквозь колючие кусты. Никитос вцепился в мои уши, словно в джойстики приставки, и расстреливал запятнанный ржавчиной пейзаж.
– Мусор впереди по правому борту! Огонь! По левому! Тух-тух-тух!..
– Эй, полегче. Не оборви… Вика домой не пустит.
– А ты ух в конвертик положишь, тогда пустит.
Логика железная, как лом в конце балки.
Под ногами захрустела металлическая перхоть. Запахло машинным маслом и жжёной проводкой. Пожёванная бронетехника и прочий хлам вырастали по обе стороны ложбины, осыпаясь ко дну. Справа к склону привалилась танковая башня, раздавленная, словно каштан каблуком. Шершавую броню припудрил песок, из люка выглядывал ухватистый сорняк.
Мусор военного образца. Его приносило сюда из-за холмов невидимыми волнами, словно корабельные обломки к берегу. Так защищались Другие. От угрозы с земли.
А вот на ракеты никак не реагировали… гибли пачками вместе со своей обличающей архитектурой… почему?
– Дальше идёт пехота!
Я высадил мелкого десантника и полез следом, страхуя. Всё. На месте. Можно порезвиться.
Никитос уже прыгал на колесе бронетранспортёра, из которого сломанной костью торчала ось. Н-да, в нашем детстве такого не было.
Как и критикующей архитектуры…
…
Самыми забавными были Дома-Взяточники. Или тут дело в том, что они появились первыми?..
В одну ночь. Раз – и готово. Полюбуйтесь, люди! Вам это ничего не напоминает?
Архитекторы пришельцев, видимо, были счастливейшими… людь… ммм… гуманоидами. «Вязпунчиками», как говорит Никитос. Воплотить в жизнь такие проекты! Да у нас башня с круговым сегментом в поперечном сечении считается роскошью. Инвесторов сразу начинает трясти. Зачем вырезать из окружности кусок? Ведь можно использовать эти площади! Сколько встроенных помещений! Сколько торговых рядов! Квартир! Так что, давайте-давайте, подправьте проект, замкните основание в круг… и ещё парочку этажей сверху накиньте, сколько фундамент позволит…
У Других таких проблем не возникало. Они превратили здания в скульптуры и стали там жить. В Домах-Взяточниках с оттопыренными карманами входов и испуганно озирающимися глазками мансардных этажей. В Домах-Диктаторах, в которых проступали гипертрофированные черты Ключевого. В двуликих Домах-Пропагандистах: строгий «печатный» фасад и «уличное граффити» обратной стороны. Много их было. Вот теперь новые, что Дёня показал… Целый комплекс, связанный галереями. Как их станут величать шёпотом? Дома-Оружейные-Бароны?..
Увидеть бы их вживую… Покамест не…
…
Высоко-высоко треснул воздух, и на свалку упал плотный гул. Я сразу понял, что это. К такому быстро привыкаешь. Вот вам и «покамест»… а споро на этот раз, и дня не прошло.
Никитос, забыв об обломке антенны, которую держал в руке, задрал курчавую голову и долго смотрел в небо, изгаженное косыми царапинами уходящих в закат ракет.
– Дядим, смотри какая крысота!
– Что это за слово? – Вполголоса сказал я. – Откуда взял? Есть красота, через «а».
– И крысота тоже есть. Правда-правда, Дядим!
Я хотел было возразить, уже открыл рот, да так и остался стоять, вглядываясь в сверкающие росчерки. Закат умирал неспешно, видимо, ожидая, когда оперённый металл сойдётся за холмами, перемешает в щебень смеющиеся дома Других и швырнёт ему в спутники сотню-другую душ. Так веселее на перевале…
Надо было спешить. До пустыря докатилась городская истерика – взахлёб причитала сирена. Пора. В подземку. Без Никитоса не пошёл бы, а с ним… Кто ж знает, когда пришельцы ответят, кулаком – не кирпичными шаржами… даже калека может швырнуть что-нибудь в ответ… просто обязан кинуть…
– Пойдём, мелочь.
Я посадил Никитоса на плечи, сделал два шага и, не сдержавшись, обернулся.
Далёкая кромка неба плевалась огнём. Жуткая картина, но в то же время влекущая, великолепная в этой смертельной палитре ярких красок.
Крысота. Хм… другого слова и не подберёшь.
В небо уходили чёрные столбы дыма. Хрипела сирена… Ха, а ведь задуматься-то – по себе стреляют, себя взрывают в пыль! Свои лица, свои повадки, свои грешки! Да ведь не только себя… не только…
– Дядим, опять под землю?
– Опять, – я облизал сухие губы и крепче сжал худые лодыжки крестника.
И, осторожно ступая по металлическому дёрну, стал спускаться на дно балки.
Astra Nova 
Очень возбуждают: «охеревший город», «обкусанные бетонные плиты», «металлическая перхоть» и другие сочные эпитеты.
Итак.
Город к окраинам хирел или таки херел?
Картинка нарисована довольно плотная, но не сведённая в точку.
Зачем явились другие? Погибать за критику?
Что за Центр?
То есть это, фактически, зарисовка без начала и конца.
Грамотность выше среднего, не считая мелких ляпиков, язык присутствует, хороший такой, приятно читаемый. Стилистика тоже. Если бы не такелаж и хереющий город – была бы десятка
Идея сильная и красивая, хотя и грустная. Роскошное и выстреливающее названии. Пришельцев жалко. За это три плюса. Минус – за незавершенный финал, он слишком уж открыт широко, взрыв домов далеко и не работает кульминацией. Вопрос ПОЧЕМУ ОНИ НЕ ЗАЩИЩАЮТСЯ И НЕ МСТЯТ так и остался открытым, а ведь он один из основных. Как и множество других вопросов
Герои отличные. Выпуклые, характерные, изменяются на протяжении рассказа – пусть даже и лишь во флешбеке, но условие типа выполнено, так что твердая 10.
Бонусы – Дядима и великолепная фишечка с архитектурной сатирой. Если бы еще и ХЕРЕЛ в бонусы записать – вообще 10 была бы, так 9
Плюс-минус один балл через недельку, по послевкусию
Неверное согласование, местечковый сленг. Смеются не с шуток, а над.
Объяснение про этимологию Дядима лишневатое, и так ведь понятно.
Никитос почему-то иногда становится НикОтосом, в авторской речи лучше единообразия придерживаться.
лишняя запятая
Неправда
Насколько понимаю – Лион и Бильмондо – это типа фишечка-альтернативочка?))))))))
Не очень удачная фраза, три причастных оборота подряд
Вторая запятая лишняя. повтор.
Такелаж — 1. Совокупность всех снастей судна (пеньковых и металлических тросов).
2. Совокупность приспособлений из тросов, блоков, цепей для подъема и перемещения грузов.
Как видно из словарей, сам перемещаемый груз под понятие такелажа не попадает.
Точно автор именно это подразумевал? Из контекста более подходит ХИРЕЛ. Если же имелось в виду именно ХЕРЕЛ, то лучше бы усилить акцент на граффити и отморозках
Непонятно. Но, блин, как красиво!
Класс!!!
Тут по смыслу больше подходит ПОКа, а не ПОКАМЕСТ
Это зарисовка, а не рассказ. Смеялись другие архитектурой над грешками людскими, смеялись. А чего, спрашивается, остались и не уходят, ведь если по ним каждый день ракеты запускать, что от смешливых домов останется? А как это они про грешки поняли, если толком не общались? И что за Центр такой, откуда папа Вике передал белые джинсы и бирюзовую кофту? И при чём здесь недостаток внимания, если надо всего лишь одежку Виктории перечислить и дело с концом. Свалка для прогулок с непонятным ответом других? Где сюжет? В чём сверхзадача, идея, конфликт, финал? Впечатление, что автор спешил и забыл написать сам рассказ, ограничившись путаной завязкой. Язык… приведу примеры.
И Светка всегда смеялась с моих глупых шуток Может над моими шутками?
Он встал, порылся в холодильнике и нашёл какую-то стрёмную рыбину в целлофане. Её вид не внушал доверия, как распахнувшийся между этажами лифт. Неверное сравнение, стрёмная рыбина грозит расстройством желудка, а лифт между этажами совершенно иными неприятностями.
Нет, конечно, в самой архитектуре пришельцев не было внутреннего комизма. И что это за внутренний комизм в архитектуре?
Город херел к окраине. Может, хирел?
Сразу за обкусанными бетонными плитами степь расседалась машистой балкой. Не могу себе представить машистую балку. И подобных штуковин в рассказе немало.
Герои описаны неплохо, ярко так, но они возникают в строчках текста и исчезают бесследно. Мотивы их поведения непонятны. Я не против недосказанности, но лишь в том случае, когда автор расставляет по тексту зацепки, на основании которых читатель может догадаться. Здесь этого не происходит.
Итого: идея — 1, стиль и язык — 1, герои -3.
Оценка: 5
Вполне достойный рассказ, тем обиднее, что не вычитан – встречаются опечатки и кривые речевые обороты. Идея интересная, несмотря на некий сумбур и надуманность. Герои тоже хороши. Атмосфера в рассказе такая, что, в общем, веришь в происходящее, а это много стоит. Ну, и мораль, конечно…
Я – 2
Г – 3
И – 2
Б – 1
Если я правильно поняла, откуда-то взялись пришельцы и стали своей архитектурой высмеивать людские пороки. Человечество возмутилось и стало пришельцев бомбить, в результате чего уровень жизни людей резко упал. Пришельцы особо на бомбежки внимания не обращают, только продолжают строить свои шедевры, но в ожидании ответного удара люди прячутся в подземельях.
Я или что-то неправильно поняла, или логики тут мало. Поэтому насчет идеи воздержусь.
Язык упрощенный сильно. Понимаю, что не про английских лордов написано, но не настолько же.
Герои — чернуха на чернухе чернухой погоняет. Даже ребенок не вызывает оптимизма. Печально.
Оценка 4.
развернутый вариант моей критики. сразу хочу отметить, что в целевую аудиторию рассказа явно не вхожу, поэтому не могу оценить многих плюсов.
«Черну́ха» (также прямое кино, нуар, трэш, грязный реализм; фр. noir) — тёмные стороны жизни, быта, а также показ таких мрачных, неприглядных сторон жизни, быта (Новый толково-словообразовательный словарь русского языка. Автор Т. Ф. Ефремова). Распространена в первую очередь в кинематографе и литературе как одно из проявлений гиперреализма. (с) вики
Дверь мне открыла Света. Как всегда в одном из нарядов плохого настроения: менялись только оттенки.
Нуар 1. — первая строка начинается с плохого настроения и мрачных цветов, что задает тон —
Она хмуро кивнула, кинула в коридор клич «Денис!» и ушла в спальню.
– Кум, заползай! – прилетело из кухни, и я стал разуваться.
На верхней полке обувной этажерки базировался игрушечный вертолёт размером со щенка таксы. Мой подарок пацанёнку Дениса, крестнику. Силу притяжения машина уже вряд ли осилит, даже если Никитос отыщет посеянный в прошлом месяце пульт дистанционки, – от двух лопастей остались пластиковые пеньки.
Нуар 2. — разломанная игрушка — символ разрушенного счастливого детства —
Справа от вешалки висела большая рамка со свадебными фотографиями Дениса и Светы. Там Дёня ещё подтянутый, без пивного брюшка… как и я, вон – в костюме Робинзона Крузо отплясываю… эх, времена!
Нуар 3. — воспоминание счастливых былых времен, по сравнению с которыми настоящее явно проигрывает —
Могли по десятке бокалов пива положить и погнать в ночник за добавкой. И Светка всегда смеялась с моих глупых шуток, настоящая пацанка, общий друг. Денис сох по ней с первого курса, а я так и не понял, когда они сошлись. Мы почти всегда гуляли втроём, банда инкубаторов – в одинаковых футболках с «ПРИШЕЛЬЦЫ, ПРИВЕТ! ОСТАВАЙТЕСЬ!» на всю грудь, за которые сейчас можно схлопотать пятнадцать суток.
На кухне Денис отчитывал сынишку. Привалившись спиной к барной стойке, лил воду в сито детской сознательности:
Нуар 4. — сито подразумевает, что действие неэффективно. отношения родителей и детей показаны бесполезными —
– Ты зачем из ведёрка всё высыпал?
– Там мусор был, – надул губки вредитель. Он сидел на перевёрнутом ведре рядом с двадцатилитровым бутлем воды – такие раздают военные. Вроде как гуманитарная помощь экстерном, если накроются коммуникации.
— сообщена информация. другая цель диалога не вычитывается. дальнейшая беседа не оправдана —
– Какой мусор? – Дёня пожал мне руку и, закатив глаза, покачал головой. – Прикинь, всю прикормку в унитаз спустил.
– Не забилось?
– Чего?
– Унитаз не забился?
Денис усмехнулся и кивнул на стул.
– Дядим пришёл! – «Дядим» – это сплав «дяди» и «Димы». Очень удобно.
– Привет, мелочь! – Я подхватил Никитоса и крутанул.
– Пойдём гулять?
– Ага. Иди готовься. Я с папой твоим немного поболтаю, и двинем.
– Будете трепляться?
– Нет такого слова «трепляться». Есть – «трепаться».
– Трепляться! – настаивал крестник. – А мы с папой завтра на рыбалку идём!
– Ага. Бежим, – Денис выудил из морозилки початую полторашку «Жигуля». – Мусором прикормим? Я тебя на рыбу не возьму.
– Пап, я уже знаю, как надо. Больше не буду высыпать.
– Всё, останешься завтра дома.
Нуар 4-1. — показано неумение родителей и детей договариваться и улаживать конфликт. —
– Пап!
– Дуй в зал. И переоденься.
Дёна подвинул ко мне бокал, выставил блюдце с сушёными кальмарами. Чокнулись, сделали по глотку.
– Ваню вчера встретил, – сказал друг, перекусывая хворостинку кальмара.
– Какого Ваню?
– Ивашко.
С Ваней мы общались до института. Жили в одном дворе: футбол, гитара, лавочки, подъезды, водка, подруги… Пока не закружило, не раскидало. Однажды он проржал не меньше получаса, наткнувшись в «Правилах устройства и безопасной эксплуатации лифтов», где между страниц периодически делал нычки, на главу 21 под названием «Буфера». Вот и всё, что хотелось бы рассказать о Ване Ивашко.
— данное определение персонажа не определяет ничего, кроме его одного качества. конкретно, невысокого интеллектуального уровня. зачем оно здесь? можно было выразить одним предложением и гораздо проще —
– Кого ещё из наших видишь?
– Да никого. Те, кто помозговитей, давно из города рванули.
– Те, кто побогаче.
– Ага, – болезненно улыбнулся Денис, уставившись в бокал. – Мне Светка каждый день это выставляет. Сил нет. Вот был шанс, тёща предлагала жильё – почему не уехали… был-был – и сплыл. Что теперь молоть… Да и не хочу… Где я в Центре устроюсь?
Нуар 5. — отношения в браке выставлены чередой упреков —
Он встал, порылся в холодильнике и нашёл какую-то стрёмную рыбину в целлофане. Её вид не внушал доверия, как распахнувшийся между этажами лифт.
– Когда она сдохла? До Прибытия?
– Что ты понимаешь. Огонёк пангасиус.
– Есть сыр с плесенью, теперь и рыба появилась?
– Язык твой с плесенью!
Денис оторвал от хребта пласт, пережевал, покрякивая от наигранного удовольствия, и запил пивом.
Нуар 6. — встреча двух друзей сводится к распитию выдохшегося пива и поеданию гнилой рыбы —
Потом вытер руки о провисшие на коленях спортивки,
Нуар 7. — упоминание одежды героев отражает их низкий уровень жизни —
покопался в телефоне и протянул его мне. На дисплее была открыта фотография.
– Из сети? – спросил я, довольно ухмыляясь.
– Ага.
– Когда построили?
– Вчера ночью. Шустрые, как всегда.
– Ха! Нашего «отца всех народов» кондрашка хватит. А пристройка кого изображает? А!.. Джихад-арарат… В точку! Толкает ведь за бугор оружие, как пить дать, толкает. Ну дельцы, ну настроили! И галерея – один в один калаш. Как только они в них живут?
– Как-то живут. Только недолго.
– Светке показывал?
Он постучал пальцем по виску.
– В своём уме?..
Нуар 8. — дополнительная черта к описанию плохих отношений между супругами —
Я рассасывал кальмара. Денис терзал рыбку. На улице о чём-то информировали громкоговорители.
– Куда Ника поведёшь?
– На свалку сходим.
– Тссс, – шикнул Денис, шевельнул глазами в сторону двери, мол, не дай бог Светка подслушивает.
Нуар 9. — дополнение к общей картине плохих отношений между супругами —
Дёрнул пива, кивнул. – Сходите. Для пацана – идеальное место.
Нуар 10. — свалка — идеальное место для ребенка. без комментариев —
Где ещё настоящий танк увидишь…
– Как где? – удивился я. – Ты в город выходишь? Как первый залп дали – военных этих, как насра…
— противоречие в двух строчках —
– Я не про то!.. Про наше детство. Сейчас-то да…
Не думая ни о чём конкретно, я рисовал пальцем бороздки на запотевшем бокале. Пиво было выдохшееся и зубодробительно холодное. Сделай большой глоток – получи в мозг сосульку. Не пил – мучился.
Нуар 11. — усугубление мрачной картины встречи двух друзей —
Ещё немного потрепались. А потом мы с Никотосом пошли к пустырю.
…
– Дядим! А кто живёт за холмами? – спросил крестник, когда я впервые привёл его на свалку. «Магазин металлической жвачки» – так мы называли это место.
– За пустырём?.. Другие…
– Пришельцы, да? А что они делают? Как попали сюда?
– Прилетели, а, может, авария какая, пришлось садиться. Поди узнай. Обжили степь, освоились и стали строить дома, критикующие власть.
– Кликующих?
– Высмеивающие Ключевого и его свиту.
– Я тоже хочу строить смешные дома!
– Это плохая идея, – опомнился я. Светку кондрашка хватит, если сынишка ляпнет что-нибудь этакое при ней.
Нуар 12. — промывка мозгов родителям вредит отношениям родителей и детей —
Денис говорил, что она бучу поднимает, каждый раз, когда он критикует при ней новости – думает, что квартиры прослушиваются. Через телек или с улицы дальнобойными «ушами». Оруэллский синдром.
Нуар 13. — прямая ссылка на известную антиутопию —
– Никто не любит, когда над ним смеются.
– Почему?
– Вот тебе понравится, если кто-то назовёт твой нос смешным? Эй, Никитос, твой нос похож на башмак! Хо-хо!
– Не правда, – мелкий надул щёки, потянул перепачканные ржавчиной пальцы к шнобелю. – И не похож совсем…
– Не похож, – одёрнул себя я. – Это пример… Ладно, мелочь, давай по-другому. Вот мы с тётей Викой… Иногда она смеётся над моей неряшливостью, любит подшутить. Я кину носки на ковёр, а она их в туалете на трубу повесит – чтобы точно нашёл. Ей смешно, а мне не всегда…
Нуар 14. — пример из жизни, выставляющий романтические отношения в неприглядном свете —
Да хватит его трогать!
Я убрал руку Никитоса от измятого вдоль и поперёк носа. Да уж, умею я общаться с детьми. Как бы комплекс не заработал. А говорят, надо как со взрослыми…
Нуар 15. — главный герой считается хорошим другом ребенка и при этом катастрофически не умеет с ним общаться. противоречие —
Ну, что поделаешь, нос – его ведь не выбираешь. И что? Вот у французского актёра, что в культовом «Лионе» снялся (Бильмандо, ага!), такой же – и ничего, и красавец! Девки вешались штабелями. Да только кому это объяснять?.. Н-да, привёл парню примерчик, дубина! Теперь Светка с меня шкуру спустит… Но уж лучше про нос пускай треплется, чем о смешных зданиях и сатире на Ключевого.
– О, смотри! Что там за мотками? Похоже на рацию!
Глаза мальчугана загорелись.
– Где?
…
Нет, конечно, в самой архитектуре пришельцев не было внутреннего комизма, как нет его в неуклюжем медведе, хитроватой лисе, гримасничающей обезьяне. Просто через её формы просматривалось социальное содержание – характеры людей, их поступки, позиции. Взяточничество чиновников, политика страха власти, попрание свободы слова, затянувшее властвование Ключевого, переросшее в монархическую диктатуру.
С другой стороны, до приземления Других, считалось, что архитектура вообще не умеет смешить в силу своей специфики. Даже немного не так… вызвать улыбку она всё-таки способна. Есть перевёрнутые дома в Дании, стоящие на крышах. Есть «пьяный дом» в Польше, глядя на изгибы и переливы которого даже ксёндз усомнится в собственной трезвости. Наконец, избушка на курьих ножках, хотя она скорей декоративная поделка. Но зодчество не способно критиковать, высмеивать, обличать. Лишь отражать общественные стремления, техническое развитие. Комичное здание не выгодно никому: ни заказчику, ни жильцам. Отразить трагизм, как памятка, как обелиск, покрытый налётом безобразного прошлого – да. Возвысить создателя – ага. Воспеть оду новым технологиям; сунуть дулю под нос соседу – мол, у нас выше, шире, смелее; ослепить блеском стекла и железа – опять-таки легко. Но не высмеять. Так было раньше…
А потом в биваках пришельцев, с которыми установились какие-никакие отношения (пусть и с такелажем информации и товаров фактически в одну сторону – себе любимым, на правах хозяина Земли-Матушки), стали появляться необычные постройки. Реакция гостей на более близкое знакомство с земной администрацией. Вертолёты телекомпаний «подсмотрели» сотни красочных картинок. И простой люд выплеснул на улицы свой звонкий смех. Копившуюся годами критику. Полистайте литературу по «Эстетике» и вы найдёте определение этому смеху. Настоящему. Не опошлённому. Правдивому. «Эмоционально насыщенная эстетическая форма критики». Она звучала почти в каждой квартире, на каждом перекрёстке. Кроме тех мест, где люди с тунцовыми лицами нервно ощупывали свои носы, закипая от ярости.
— власть имущие тратят деньги на вооружение, вгоняя нации в нищету, лишь бы уничтожить шарж. очень сомнительно. любой политик, который будет обращать внимание на карикатуры, долго не продержится. прием ярок, но неубедителен —
…
Четыре затянутых в брезент джипа прошли колонной по главной улице. В прицепе последнего плясал пулемёт. Никитос проводил военных с открытым ртом.
– Закрой, хватит пыль складировать.
Город херел к окраине: меньше лиц, больше оппозиционных граффити, рухнувших балконов.
— эта строка уже обращала на себя внимание других комментаторов —
Мы обогнули будку приёма стеклотары и вышли к забору, в котором серели проломы. Сразу за обкусанными бетонными плитами степь расседалась машистой балкой, а дальше дыбились мусорные кучи, стекающие к востоку, покосившиеся смотровые вышки, пустырь, горбы холмов.
Нуар 16. — описание окружающей действительности дано в мрачных непривлекательных тонах. —
Никитос шёл вприпрыжку. Рукава купленной на вырост куртки летали обрезанными пожарными шлангами. Лыжная шапочка, кеды на липучках.
Нуар 17. — описание одежды ребенка показывает низкий уровень жизни —
В кармане ёрзал сотовый. Вика.
– Что на мне было, когда я уходила утром? – сходу спросила она. Этот её бзик с недостатком внимания…
Нуар 18. — романтические отношения выставлены в неприглядном свете — маниакальный контроль. —
Я улыбнулся. Белые джинсы. Лёгкая бирюзовая кофта, что неделю назад через знакомого капитана передал из Центра её отец. Баклажановая куртка с рукавами три четверти. Шифоновый шарф.
– Клетчатая юбка. Свитер под горло. Плащ-палатка. И бандана.
– Что?!
Нуар 18-1. — попытка свести конфликт к шутке неуспешна.
– Вик, я тут занят немного. Давай перезвоню.
– Сначала ответь!
Нуар 18-2. — нажим и усугубление конфликта, дальше идет уже открытая дрессировка. —
Пришлось перечислить.
– Про туфли забыл!
Верно. Зато подсказку принял.
– Вик…
– Никаких! Мой парень должен быть самым внимательным. Что у меня на ногах?
– Туфли.
Нет, не пройдёт, не прокатит…
– Какого цвета?
Всего семь вариантов. По идее. Палитра штука хитрая.
Никитос смотрел на меня волчонком, причём волчонком, соблюдающим пост по каким-то мазохистским причинам.
— значение слова «пост» в данном контексте двусмысленно. —
Ему не терпелось к «машинкам».
– Всё, не могу говорить. С Никитосом гуляем. Целую.
Спускаясь по склону балки, я едва не поскользнулся. Мелкого это привело в восторг. Ему бы Чарли Чаплина в крёстные – вот кто умел смешно падать.
Мы затопали по широкой долине. К «Магазину железной жвачки».
– Дядим, хочу за пульмёт!
– Пулемёт, – поправил я.
Устроив его на шее, стал бочком продираться сквозь колючие кусты. Никитос вцепился в мои уши, словно в джойстики приставки, и расстреливал запятнанный ржавчиной пейзаж.
– Мусор впереди по правому борту! Огонь! По левому! Тух-тух-тух!..
– Эй, полегче. Не оборви… Вика домой не пустит.
– А ты ух в конвертик положишь, тогда пустит.
Логика железная, как лом в конце балки.
Под ногами захрустела металлическая перхоть. Запахло машинным маслом и жжёной проводкой. Пожёванная бронетехника и прочий хлам вырастали по обе стороны ложбины, осыпаясь ко дну. Справа к склону привалилась танковая башня, раздавленная, словно каштан каблуком. Шершавую броню припудрил песок, из люка выглядывал ухватистый сорняк.
Мусор военного образца. Его приносило сюда из-за холмов невидимыми волнами, словно корабельные обломки к берегу. Так защищались Другие. От угрозы с земли.
А вот на ракеты никак не реагировали… гибли пачками вместе со своей обличающей архитектурой… почему?
– Дальше идёт пехота!
Я высадил мелкого десантника и полез следом, страхуя. Всё. На месте. Можно порезвиться.
Никитос уже прыгал на колесе бронетранспортёра, из которого сломанной костью торчала ось. Н-да, в нашем детстве такого не было.
Как и критикующей архитектуры…
…
Самыми забавными были Дома-Взяточники. Или тут дело в том, что они появились первыми?..
В одну ночь. Раз – и готово. Полюбуйтесь, люди! Вам это ничего не напоминает?
Архитекторы пришельцев, видимо, были счастливейшими… людь… ммм… гуманоидами.
— в тексте нет ни единого упоминания о том, какой внешности пришельцы, кроме этого. вполне может быть, что их система общества устроена по образу улья. как вариант. тогда они не обращают на гибель своих собратьев внимания, потому что потери некритичны. —
«Вязпунчиками», как говорит Никитос. Воплотить в жизнь такие проекты! Да у нас башня с круговым сегментом в поперечном сечении считается роскошью. Инвесторов сразу начинает трясти. Зачем вырезать из окружности кусок? Ведь можно использовать эти площади! Сколько встроенных помещений! Сколько торговых рядов! Квартир! Так что, давайте-давайте, подправьте проект, замкните основание в круг… и ещё парочку этажей сверху накиньте, сколько фундамент позволит…
У Других таких проблем не возникало. Они превратили здания в скульптуры и стали там жить. В Домах-Взяточниках с оттопыренными карманами входов и испуганно озирающимися глазками мансардных этажей. В Домах-Диктаторах, в которых проступали гипертрофированные черты Ключевого. В двуликих Домах-Пропагандистах: строгий «печатный» фасад и «уличное граффити» обратной стороны. Много их было. Вот теперь новые, что Дёня показал… Целый комплекс, связанный галереями. Как их станут величать шёпотом? Дома-Оружейные-Бароны?..
Увидеть бы их вживую… Покамест не…
…
Высоко-высоко треснул воздух, и на свалку упал плотный гул. Я сразу понял, что это. К такому быстро привыкаешь. Вот вам и «покамест»… а споро на этот раз, и дня не прошло.
Никитос, забыв об обломке антенны, которую держал в руке, задрал курчавую голову и долго смотрел в небо, изгаженное косыми царапинами уходящих в закат ракет.
– Дядим, смотри какая крысота!
– Что это за слово? – Вполголоса сказал я. – Откуда взял? Есть красота, через «а».
– И крысота тоже есть. Правда-правда, Дядим!
Я хотел было возразить, уже открыл рот, да так и остался стоять, вглядываясь в сверкающие росчерки. Закат умирал неспешно, видимо, ожидая, когда оперённый металл сойдётся за холмами, перемешает в щебень смеющиеся дома Других и швырнёт ему в спутники сотню-другую душ. Так веселее на перевале…
Нуар 19. — закат, классический спутник романтической атмосферы, смешан с образом смерти, ежедневных жертв. на которые, однако, пришельцы не обращают внимания —
Надо было спешить. До пустыря докатилась городская истерика – взахлёб причитала сирена. Пора. В подземку. Без Никитоса не пошёл бы, а с ним… Кто ж знает, когда пришельцы ответят, кулаком – не кирпичными шаржами… даже калека может швырнуть что-нибудь в ответ… просто обязан кинуть…
— логика данного заключения непонятна. модель поведения пришельцев не указана нигде. причин считать их калеками нет. возможности их быстрого строительства больших зданий показывают, скорее, что все работает исправно и ресурсов достаточно. —
– Пойдём, мелочь.
Я посадил Никитоса на плечи, сделал два шага и, не сдержавшись, обернулся.
Далёкая кромка неба плевалась огнём. Жуткая картина, но в то же время влекущая, великолепная в этой смертельной палитре ярких красок.
Крысота. Хм… другого слова и не подберёшь.
В небо уходили чёрные столбы дыма. Хрипела сирена… Ха, а ведь задуматься-то – по себе стреляют, себя взрывают в пыль! Свои лица, свои повадки, свои грешки! Да ведь не только себя… не только…
– Дядим, опять под землю?
– Опять, – я облизал сухие губы и крепче сжал худые лодыжки крестника.
И, осторожно ступая по металлическому дёрну, стал спускаться на дно балки.
Суммируя:
Общечеловеческие ценности (любовь, брак, отношения родителей и детей, жизнь в социуме) поданы в рассказе в черных тонах. Атмосфера рассказа напряженная, в конце особенно подчеркивается ожидание ответного удара (ничем не обоснованное, на мой взгляд). Завязка сюжета довольно надуманна — см. выше про политиков и шаржи.
Еще раз про оценку: идея — 0, герои весьма шаблонны (кроме мальчика), но присутствуют, поэтому повышаю на балл по сравнению с предыдущей оценкой — 2, язык и стиль — 3. Итого — 5.
«люди с тунцовыми лицами» — образ внеконтекстен и оттого непонятен.
«Город херел к окраине» — неоправданный переход на сленг.
«а споро на этот раз, и дня не прошло.» — по контексту больше подходит «скоро».
Красивый антураж, интересная идея заявлена и завалена. Ничего не произошло. Погуляли дядя с мальчиком — и вернулись в норку. Живут как крысы. Это необыграно.
Прилетели добрые весёлые талантливые пришельцы. С ними почему-то стали воевать, а когда не удалось победить — стали сотрудничать в соответствии с крысиной моралью.
Но из чего видно пришельцев? — только из архитектуры. Возможно, сын ихнего президента — весёлый, добрый и талантливый архитектор. А про остальных мы не можем обобщать.
В итоге люди почему-то живут под землёй и чего-то боятся. Видимо, у людей опять настала тирания, появился Сталин-диктатор. И как дальше жить — Сталин пока не решил.
Бомбят пришельцев с земли — их не задевает почему-то. За что бомбят? — неважно. Почему не задевает? — дело десятое. Главно, с неба если ракетами посыпать — тогда задевает. Только ракет у наших маловато. Уже все высыпали, а ещё много пришельцев осталось. Откуда столько много? — откуда-то. С чего вдруг целая планета пришельцев к нам переселилась? — неважно. Никого не волнует, почему — пусть убираются, и точка.
В общем, многовато вопросов.
Понравился язык, образность, антуражность. Нет впечатления полноты картины или завершённости рассказа.
Оценка — 7