Пролог.
Произошло это на широкой реке, ведущей в моря теплые. Но в местах морем не пахнувших, зимою снегом засыпанных, летом солнцем обогретых.
Жил в небольшой деревушке, каких на нашей земле сотни тысяч, старец, оставшийся один в доме своем, не видевший ни сыновей, ни внуков годами несчитанными. Ведь случалось и так, что хорошо устроившись, дети забывали про родителей своих, и не в силу каприза или озлобленности, а в силу тумана их душу наполнившего, и заботами их разум сковавших.
Так вот, старец сей привык к одиночеству, с тех пор как супругу к ангелам свою проводивши, собирался в гости к ней, но почему то, не получавши приглашения вечерами дождливыми, да и рассветами утренними. Часто грустил он по поводу этому, думая, что любил ее недостаточно, раз пережил сие расставание на день, неделю, а после и на год. И чем время быстрее шло, тем больше боли копило сердце старческое. И часто вечерами долгими, слезы катились по морщинам усталым из глаз его.
Но расслабляться не давало ему хозяйство домашнее: огороды немалые, да куры вертлявые. Еще и телочка была, молока не много дававшая, да душу одинокую гревшая. Так и жили они вместе, не зная, что судьбою уготовано было.
Возвращаясь домой весною с рыбалки ранней, услышал старик писк кошачий. Рядом с ним, на земле сидел комочек маленький шерсти. Глазки которого, приоткрыты едва были, а может и вовсе, это только казалось. Сел старик недалеко от него, достал самокрутку, ранее приготовленную, с табаком румяным, да закурил. И ждали они кошку-мать, пока тлела сигарета в устах его, моросинками вдвоем покрывались. Но кошки не было, а писк лишь усиливался. И сжалилось сердце старческое, засунул за пазуху шерсти мокрый комок, да пошел домой. По пути лишь оглядываясь, не было ли где кошки — матери.
Дома старик растопил печь посильнее, молочка свеженького приготовил. Котенка сначала куском старой рубахи обтянул, чтобы вода вся сошла, а затем молочко с печи снял, да котенку в миске поставил. Но еще мал был ребенок, чтобы лакать молоко. И взял тогда старец полотенце новое, белое, окунул краешек в молочко, а затем котеночку с него на мордочку капнул. Котенок облизнул капельку, понюхал полотенчико, и схватил своим ротиком. И жадно глотал он молочко, пока миска не иссякла вся. А после, уснул, в ладонях старца, иногда лишь посапывая. И был это первый вечер, когда старец слезы не проливал, и лишь улыбался, поглядывая на младенца своего. Дыхание затаивал, боясь разбудить охотника малого.

Глава I. Камень заветный.
Не успели оглянуться они, как по двору тепло разошлось весеннее, ручейки побежали делами своими, реку пополняя огромную. А котенок сам уж и молоко лакал, да всех кротов по огороду гонял. Никак не давал он скучать дедушке милому. То на дерево заберется, да слезть побоится, иль к курам запрыгнет, да всполошит население пернатое, а может и вовсе, молоко разольет по полу, в догонялки с пушинкой играя. Хоть и серчал старик, пальцем грозя разгильдяю, да души в нем не чаял, и любил его сердцем огромным.
И вот случилось однажды, когда старец домой возвращался, увидел он, как котик наш с камешком прозрачным, ярким игрался, как стеклышко на солнце, переливавшимся. Удивился старик, находки такой, ведь никогда раньше камней столь красивых не видывал. Забрал он сей камешек, да в ларец жены положил его. Котенок сначала расстроился, но не печалился долго, а услышав запах молочка свежего, об ноги тереться начал, выпрашивать да мяукать решился.
Всю ночь старец не спал и думы думал, откуда добро такое взяться могло, да к коту в лапы попасть сумело. Ведь ни в доме его таких камней не было, ни соседей богатых да зажиточных он не видывал. Так и уснул, решив, что утро вечера мудренее будет. Но не знал, что как только глаза усталые прикрыл свои, котик его маленький проснулся от шороха неизвестного. Как будто в доме кто-то возился в потемках самых, где хоть глаз выколи, ничего видно не было. И как только кот к миске заведовал, окошко, словно от сквозняка стукнуло, да стихло все. Котик лишь зевнул, молочка попил, и спать обратно отправился.
Проснувшись утром ранним, до рассвета яркого, старик зашел на кухню воды попить, остолбенел от увиденного: все шкафчики открыты, мешки с крупой развязаны. Но ничего тронуто не было, словно кто что искал тихонько, да не нашел. Старик, понявший дело, камешек заветный перепрятал, и стал ожидать гостей пока что неведомых.
Долго ждать не пришлось. Ближе к вечеру, в то время, когда солнце на горизонте к земле прикасается, у ворот объявился путник усталый. Роста он был небольшого, высотою с калитку опалую, с бородкой козлиной, и глазами блестящими.
— Добрый человек, не подашь ли водицы путнику, изнутри от жажды сгорающему? — обратился путник.
Как только услыхал котенок голос странника, так и подбежал он, шипя к нему да шерсть вздымая. И не зря показалось старцу, что путник котенка побаивался. Давно ведь известно, что не чистый душою своей, глаз кошачьих боится, ибо видит он в отражении их облик свой истинный.
— Конечно, путник милый! Проходите во двор, а я вам сейчас чашу с водою да вынесу.
— Позвольте на месте остаться, а то ноги устали, идти дальше отказываются.
— Сие, как вам виднее! – ответил старец, в сени за чашей с водою заглядывая.
Стоило старцу зайти за угол, как путник наш котенка пугать начал, прогоняя подальше. Котик лишь пуще дыбился, да шипеть стал на чужака неизвестного.
— Откуда вы путь свой держите, куда собираетесь? – возвратился старец.
— Из мест теплых буду, сказал бы горячих. Иду я в поисках счастья заветного, людьми, когда то потерянного, и по миру в виде слез окаменелых разбросанного, – взял путник чашу с водою, да остудил свою жажду.
— Ох…, — удивился старец, чашу забирая — чудес много на земле видал, да такого не слыхивал, что бы счастье в камнях хранилось, хохма одна!
— Поверьте в мою правоту! Уж если найдете его, то поймете, о чем речь держу, и прошу известить меня в этом. Озолочу вас, обогащу, за счастье человеческое многого отдать не жалко!

Рассмеялся в ответ лишь старец.
— Уж мне, золота да богатств чужих не нужно, что есть – то мое! Да слез чужих копить не собираюсь! Но знаю точно, что если найду счастье, таковое не отдам в руки мне неизвестные, ведь счастьем раскидываться, не пристало! А чужими слезами — тем паче.
— Это как знаете…, сегодня не нужно, а завтра может и пригодиться. Если найдете его, меня позовите, да только кошку свою уберите подальше! Свистните три раза в дудку эту, услышу я вас, – протянул путник старцу свисток.
Лишь свисток взявши, старец путника отблагодарить захотел, за разговор да предложение невероятное, но тот и исчез в мгновение ока, словно его и вовсе здесь не было. И лишь теперь котенок наш успокоился. А у старца в душу беспокойство наведалось.
Зашел старец в дом, достал из кармана слезу, красоты невероятной, повертел в руках, да на просвет подставил. И озарилась комната светом ранее не виданным, всеми цветами радуги переливавшаяся. И лико старца осветилося, и морщинки его на доли секунды исчезли все, на годы юные выглядеть стал. А котенку в радость была забава, с зайчиками солнечными играл он, да пританцовывал. И не рассчитавши, упал в ноги старцу, за штанину коготками цепляясь. Улыбнулся старец красоте таковой, взял котенка на руки, почесывать стал. Котенок сперва сбежать задумывал, но уж слишком приятно было здесь, в руках родных, теплых, и остался он, урча да пальцы старческие покусывая.
— А путник диковинный то, хитрый! Ведает все, да секреты не выдаст. Труслива душа его, коварна, не жди ничего хорошего. И камешек нужен ему не для дела благого. Знаю. Печаль, да и только… – бормотал старец вслух, с котом беседу поддерживая.
За окном уж стемнело совсем, звезды красотой и загадочностью сверкали. Во дворе тишиною сковались деревья, ветерком случайным целованные. Котенок у печи лапы лизал, а старец сетями в углу занимался, дыры платая в них старые.
Но было спокойствие свистом холодным нарушено, с темных холмов доносящееся. Пронзало оно все живое звуком трепетным, словно иглою, насквозь. И было в музыке этой страшное что-то, не людское совсем. Сила сия неизвестная души заблудшие созывала, моля о помощи в делах ужасных.
Под переливы звуков кошмарных да угля раскаленного трески, едва уловимые тени в окнах шептались. Прохладой завеяло сильной.
Котенок к старцу подкрался, на руки прыгнул. Но занят был старец, и лишь немного озлобясь, обратно спустил его. Сильно мяукал кот, в объятья просился, глазами большими блистая. И сменился гнев старца на милость. Взял пушистого, да заметил, что светом красным наполнился дом его.
И узрел он уголья едкие, печью отвергнутые, пол поедавшие. Взял старец чашку с водою, наполнил ее до краев и с силою вылил на них все что было. От этого пламя лишь вспыхнуло ярче, языком облизнулось, добавки спросило. И набрал старец чашу новую, окропил проклятое огниво, в силе набиравшее. В мгновение комната сделалась страшной, от печи и до окон сверкавшая пламенем. Ничего старцу не оставалось, как выйти вон, друга с собой забирая.
А на сей пожар сбежала деревня вся. Помогали старцу люди, ведра носили, поливали. Но напрасны усилия были. Сгорела изба как сухие дрова, в мгновение ока жилище с землею сравнялось.
Расстроился старик сильно, прижал котенка к сердцу ближе, да отправился в гости к коровке своей, в хлев ночевать, на уговоры соседские не поддавшись, ночлег провести в доме чужом.
Телка посмотрела на гостей, промычала невольно, в глаза им уставилась. Обнял старик ее, проронил слезу малую, и прилег с котом рядышком, сеном укрывшись. Уснули втроем они усталые, сны смотреть, про печаль забывать.
Утро застало их зябкое, дождливое. Не случись пожара, проспал бы котенок день белый весь, и оставил бы хлопоты домашние. Но пора вставать было, делами заниматься добрыми. Прощаясь надолго с ленью заманчивой, подтянулся зверек на груди старца, будить его носом стал. Старец же, укрывая зевоту усталую, отряхнулся от сена, поднялся, с натугой не сильною, погладил телочку, и во двор холодный с котенком вышел.
Ходил старец по развалинам бедным, печкой одной возглавляемой. И ветер как печаль его усиливался, вздымая черную пыль к небесам. Не осталось здесь ничего, что так дорого было сердцу старому, лишь железки да проволоки, камешки да осколки. Вспомнил тогда он про находку кошачью, достал из кармана слезу, посмотрел уныло, и выкинул в пепел, бормоча неразборчиво что-то.
Увидев печаль недобрую, подобрал котенок заветный камешек, поднес в зубах к хозяину, о ноги тереться начал. Старик сидел на скамейке, сосал самокрутку, дым испуская, внимания зверьку не уделяя совсем. Забрался пушистый на скамью серую, вложил в карман старца слезу чистую, да свернулся в клубок рядышком.
Не успели забыться, как путник явился к ним. Весел он был, не спокоен немного.
— Слышал про горе ваше! Слышал про то, что со скотинкою жить приходится…
Старец молчал в ответ.
— Эх… вот бы вам камень найти, продать его, вы б замок возвели на деньги вырученные, настроили комнат, печь растопили…
Смотрел на него старец, глазами пустыми, папиросу докуривая.
— Настроения нет? Что же, и у меня не особо. Ухожу в края далекие. Случай подвернется, свидимся! Да не упадет древо на пути вашем!
Ушел путник дорогой неизвестной, словно его и вовсе не было.
Докурил старец самокрутку, повертел головой, да вспомнил что ни кур, ни коровку, и даже кота не кормил. Как бы ни было, а жизнь продолжалась. Нащипал травы свежей в курятник, что бы хватило всем. Телочке набросал ароматного сена. Про сети вспомнил рыбачьи, и решил их наведать. Уж если повезет, то не только кота рыбкой побалует, да сам обед вкусный отведает. А кот, друг его верный, вскочил со скамьи, вслед за ним кинулся.
А на реке ветер сильный буянил, деревья раскачивал. Старик потянул сети, что мочь была, но проклятые не поддались. Как не пробовал он, не идут, ни в одну ни в другую сторону. Пришлось в воду по пояс кунуться. А течение сильное, расслабишься только, унесет в дали неизвестные. Он поднапрягся немного, с коряги подводной снял что мог, да на берег собрался.
А тут раздался шум, треск диковинный. Все птицы всколыхнулась в небо от страха неведомого. И повалилось дерево огромное, прямо на старца. Успел только прикрыться руками усталыми, как всплеснулась вода ледяная.
Испугался котенок трепетный, влетел в реку стрелою могучей, и поплыл он за старцем, с течением на силу борясь. И не ведал страха известного, кошкам воды избегать. И лишь звал он отца своего голосом тоненьким, птиц перепуганных, гарканье заглушая.
Погодя уж немного, к счастью великому, увидел он старца, одеждой за ветки зацепленного. И была лишь пара царапин на лике и теле бледном.
Котенок был в радости, сил поднабрал, в мгновения малые до старца добрался. Лизать его быстренько стал. Старец с улыбкою детскою, будто в чем-то повинен, усадил котенка на ветку большую, а сам что есть мочи, вырываться из лап деревянных продолжил.
И древо поддалось, и руки к другу на ветке сидящему прокинув уже, он двигаться стал. Как в минуту кромешную, волною ветку сломило сию, и старца силой огромной ударило, что даже на волны тело закинув его, потопило мгновенно. Сознанье ушло.
И сильно котик кричал, лапами старца держал, как мог он, а может и больше возможностей малых. Но сила природы все ж могучей была, и унесла друзей она в горизонты далекие, огромной земли нашей.

Глава II. Чудеса.
Пришел в себя старец, колокольным звоном разбуженный, с головою больною, да в месте неведомом. И время странное было, луною, на светлом небе манимое.
Откашлялся он. Подле себя реку и землю осматривать стал, в поисках друга малого. Глазами красными, водой воспаленными, на пару шагов узреть не мог. Но искра за искрою зрение возвращалось. И заметил он вскоре тело холодное, неподвижное, что лежало на берегу реки быстрой, и едва-едва головою земли касалось.
Испугался старец, приобнял кота, и дыхание почуял слабое. Тяжелый груз с души ушел его чистой. Поцеловал котенка, да побрел в сторону храма божьего.
Храм старый был, обветший. С древнею росписью по наши дни сохранившейся. Зашел в него старец мокрый в одежде разорванной. На вид усталый, с лицом расцарапанным, да котенком полуживым в руках измозоленных.
На людей пуста была церковь: лишь служитель молоденький, чистоту наводивший, да женщина с материнским взглядом опечаленным.
Подошел старец к свечам тускленьким, тепло излучавшим, согреться дабы. Как увидел служитель действие сие, направился к старцу походкой сердитой.
И хотел бы он словом обмолвиться, но узрев в руках прихожанина котенка полуживого, проглотил изумленье нечистое, да пошел к иконам святым, прощенья за глупость просить.
Женщина милая, не стерпела грусть душевную, обратилась к старцу ласково:
— Что ж вы братцы усталые, в церковь заблудшие, свечами то греетесь. Небось, ни крошки с утра не поевшие. Пройдемте со мной. Чем смогу, помогу вам, друзья мои добрые.
— Спасибо Вам доченька, но не можем пойти мы с тобою хорошею. Время уж позднее, да и нам пора в путь, дорогу дальнюю.
— Нет уж, старец. Не жалеешь себя, так друга спаси своего. Уж вижу, как много любви в него вкладываешь. Позволишь, его отогреем, да накормим немногим, что в доме осталось.
— Спасибо Вам! – ответил старец печальный.
Побрел с незнакомкой сердешной, дорогою темною, неизвестною.
Вошли в дом скромненький. Зажгла женщина свечку плаксивую, печь растопив посильнее. Горшок глиняный внутрь поставила. Старец же рядом устроился, кота положив на место теплое.
Из угла за простынкой растянутой слышалось дыханье детское, тяжелое очень. Удивился старец этому, погладил котеночка сонного. Глаз приоткрыв один маленький, дружок помурчать попытался, но сил не хватило для этого.
Достала горшок женщина, на блюдце каши из него положила, старцу поставила. А в углу голос детский стонал. Котенку молочка накапала, да за ширму ушла. Успокоив ребенка, мать к старцу вернулась, с глазами луны одинокой печальнее.
— Сын ваш? – промолвил старец.
— Да, — вздохнула женщина, — Младшенький, любимый! Последний, кто остался.
Нюхал котик молочко, что у носа стояло, но сил отпить не было. Помог ему старец, поддержал его тельце малое. Котик, лизнув один раз, посмотрел на старца, да глазки закрыл свои.
— Война всех забрала: и мужа, и сына старшого — вытирала слезы женщина, — а последний слег месяц как. Лекари не знают в чем дело, помочь стараются, да толку…
Полились слезы из глаз женских усталых.
— Нет горя сильнее, чем смотреть на детей больных матери родной.
— Ложитесь спать дедушка, уж время позднее, отдохните. В углу теплом постелила. Обождите утра, а там и путь свой продолжите.
— Спасибо доченька!
Поклонилась женщина старцу, за простынкой теряясь, слезы с лица убирая.
Взял старец котенка сонного, и за печкой устроился. Прилег, да не понял, что мешало в боку его. Удивился лишь, камень заветный из кармана вытаскивая.
— Что ж ты меня преследуешь? Говорят, счастье ты приносишь, но где же оно, кому жить легче стало?
Положил камень с собою рядом, да уснул, сил в мгновенье лишаясь. Тяжелым был день его.
Загорелся камушек светом мягким, пару звездочек из него вылетело, одна за ширму серую скользнула, вторая же к котенку в ушко проникла. И никто не заметил, как осветились стены дома бедного, преобразив его до неузнаваемости.
Проснулся старец котенком разбуженный. Увидел глазки кошачьи ясные, прижал друга руками теплыми, да растянулся в улыбке детской. Котенок спрыгнул со старца, подбежал к молочку, лакать с аппетитом начал.
Протер глаза старец, в дорогу собираться начал. Подвязал рубахи концы порванные, собрал постель, камушек в карман положил, да вышел с другом, молока отведавшим. Покидая дом, оглянулся, и увидел, какой красотою в утреннем свете изба блистала. Ярко сияли краски, будто выкрашены лишь вчера были. Пусть не богато здесь было, да со вкусом сделано. Поклонился старик, и в путь отправился.
Шел он с котенком по дороге деревенской, дивясь виду местному: многие избы обездушены были, другие вовсе разрушены до основания, лишь пыль слетала с них горькая. Мало домов стояли ухожены, очевидно, жизнью скорбной погублена деревня была.
И на границе её, где уже раскидывались поля широкие, догнала женщина, в ночь приютившая. Счастье в глазах небывалых искрилось. Упала в ноги старцу, кланяться начала.
— Гость вы мой милый, что же делаете, что обо мне люди расскажут! Неблагодарная я?
— Доча, милая, что стало с тобой? Встань, пожалуйста.
— Спасибо за дитя мое, вылечили! Богом молю, вернитесь в деревню, чем смогу награжу, не поступайте со мною жестоко так!
Удивился старец сему посылу, поднял женщину от счастья обезумевшую, и решил проводить до дома ее.
Не успели в деревню войти, как окружили их женщины местные, с дарами наперевес разными. У всех горе за душой спрятано, и просили старца о помощи.
Не понял он ничего из шума балаганного, попросил разойтись всех. Но не слушали старца вовсе, хвостом за ним следовать стали.
— Что же я сделал, за что все преследуют?
— Скромный вы, батюшка, и глаза ваши светлые сразу заметила, да только не разобрала, кем являетесь, силу несете какую!
— Никем не являюсь я, поверьте. У меня дома куры, коровка не кормлены, переживаю за них. Скажите сразу, в чем вина моя!
— Да нет вины никакой, Вы сына на ноги поставили! Спасибо за это большое Вам!
Зашли они в дом к женщине счастливой, где светленький мальчик кашу уплетал ложкою. И увидев котенка, сверкнули глаза его радостно.
— Отдохните, садитесь. Встали ни свет ни заря. Блинов напеку Вам, – подошла женщина к сундуку огромному, — Что же вы по холоду без одежды то ходите? После мужа много осталось размера вашего, возьмите, что сердцу ближе.
— Подскажите, пожалуйста, зачем пришли женщины эти?
— Пришли речь держать с Вами. Быстро новости в деревне разлетаются. Может, чем помочь им сможете?
Почесал старец затылок, взял из множества одежд кафтан вязанный, так и вышел к людям во двор, со страху перекрестившись. Котенок посмотрел на дело сие, понял, что без него не обойтись, да помогать другу отправился.
— Можно? – спросила бабулька скромная, на старца глядя.
Усмехнулся старец, на лавочку присел, людей подозвал. И каждая женщина историю ведала. Много слез проливали они, прося о помощи разной: вылечить что, дома обустроить, да рецептов выведать, счастья большого.
Слушал люд старец, на камень заветный заботы чужие спуская. И казалось давний знакомый его: роста малого, с бородкой козлиной, глазками яркими, смотрел издали, и серчал все сильнее.
Уж небо звездами обвилось, и бабушки к домам своим вернулись, как из темноты неведомой показалась женщина смуглая: перепуганная, обескураженная. В руках ее младенец спал, такой же черненький как мать его. Испугалась хозяйка старца приютившая, прогонять гостью стала нежданную.
— Что же ты злобишься, доченька милая? Не уж то внимания нашего она не заслуживает? – молвил старец.
— Отец, прости меня и пойми правильно, дети наши в войне с народом ее погибали, и в глазах людей этих злоба вечная, страшная.
— Да не уж то словами этими, способствуешь войне ты подобной? Уж не думаешь ли, что ранишь сильнее удара мечом ее! И помнишь ли ты, болезнь сына родного, чуть жизнь его не унесшую?
Обиделась женщина ответу такому, вспыхнула в сердце искра ее, ушла в дом молчаливая, старца с чужачкой наедине оставив. Скорбно на женщину, его приютившую, смотреть отцу усталому было. Не знал, в чем вина гостьи его заключалась.
— Спасибо человек добрый!- говорила чужачка, — Много детей в войну полегло, вот внука постигла беда окаянная. Не знаю я, что случилось. Помогите, молю вас, господина гордого. И если угодно, жизнь мою обменяйте на жизнь внука родимого, забирайте, ничего мне не жалко.
— Прости дочка милая. Не знаю я, что с людьми творится, и почему веруют они в силу даже мне не известную. Помолюсь я за сына Вашего, как умею. Идите вы с богом, пока ночь степи сии укрывает. И пусть случится выздоровление внука вашего, как и заслуживает того он.
Ушла женщина туманом окутанная. Посмотрел старец в небо, изумляясь звездам ярким. Поморщил лоб, да в дом зашел с котенком любимым. Поблагодарив хозяйку, за кров и за пищу, в путь собираться начал. Но остановила женщина, зная труд им деревне отданный. Упросила до утра остаться, а там уж, как судьба дальше сложится.
Устроился тогда старец в углу тепленьком. Достал из кармана камешек чистенький, дивясь тому, как мельчал он, на глазах вдвое сжимаясь. Потер руками морщинистыми, и спрятал за пазухой, на ходу засыпая. Кот подлез к нему миленький, положил на грудь мордочку, и прикрыл глазки светлые, о доме родном думая.
А ночь была яркой, прекрасной. Светом волшебным освещалась деревня вся, набело преображавшаяся.
Утром ранним, старец с котеночком маленьким, взяв лишь хлеба буханку и соли в дорожку, покинул деревню эту, сил понабравшись.
Шли они вдоль реки долго: два дня и ночь, останавливаясь лишь на ужин малый.
К вечеру дня следующего, с людской помощью, на телеге усталой в город богатый въехали. Встретили торговцы их с товарами разными. И казалось старцу, что в лице узнавал он знакомого давнего, с бородкой козлиною. Подумал, от усталости это. Как и прежде, дабы согреться, в церковь расписную местную отправился он, златую, да разноцветную.

Глава III. Купеческий город.
Встретили в церкви богатой странника взглядом недобрым. Девушка с глазами пустыми, в одеянии черном, подошла к нему, указав головою на выход.
— Из-за него? – спросил старец, на котенка показывая, — Но ведь не запрещали кошкам в церковь ходить…
Покачала женщина головой отрицательно, выгоняя чужака бездомного.
Кинул взгляд старец на люд местный, перекрестился, и вышел прочь, устало прихрамывая. Присев на скамейку ближайшую, котенка погладил любимого. Женщина в черном следом же вышла, сурово на деда косясь.
Подбежал здесь мальчишка в одежде рванной, увидев котенка, улыбнулся маленько, да на старца уставился.
— Дедушка, дедушка, барин Вас в дом приглашает… А правда вы дедушка лекарь великий, что людей от всех бед лечащий..
Услышала девушка слова мальчика, развернулась обратно, застыла на месте, и на глазах ее слезы сверкнули…
Проследовал старец за парнем к усадьбе огромной. Мальчик дернул колокольчик за хвостик трижды, и в двери показалась служанка румяная. Охнула сильно, старца увидав, отдала мальчику копеечку малую, да старца в дом пригласила.
— Ждем Вас давненько! Слышали, чудеса ваши всюду сияют, добирались до города долго уж! –девчонка тараторила глазами большими на старца глядя.
— Как это так? Может, с кем меня спутали?
— Так не Вы ли это, чудотворец могучий, или котеночек Ваш? Слышали все, знаем!
— Ох, и смешите меня вы, — приговаривал дедушка, — Котенок милый конечно, но о чудесах ничего и не слыхивал. Случилось чего в доме Вашем возможно?
— Нет, вроде…, -испугалась служанка, — Так получается, чудес не творите Вы вовсе?
— Какие чудеса с меня: рубаха да штаны ободранные…
— Горе мне горе! А мальчишке уже отдала копеечку! И правда, вовсе на чудотворца и не похожи … что теперь со мной барин то сделает?
— Простите пожалуйста, раз виновен в чем я. Лишь узнать хотелось бы, переночевать до утра можно у вас, а то деться некуда, ночью на улице замерзнем совсем …..
— Нет! Что вы, не гостиница это, и не приют!
Не успела старца выпроводить, как с грохотом в дом барин зашел на пару с извозчиком.
— Вот я и дома, поставь самоварчик скорее, промерз уж сильно. Ох мать, а это известный колдун?
— Разрешите сказать, не знаю я, за кого меня приняли, но в доме вашем оказался совершенно случайно!
— Объяснишь милая? — барин на служанку уставился.
— Понимаете…. Мальчишка принял за чудотворца его…, и в дом привел, не успела выпроводить
— Интересно-то как! А ты узнаешь его, — обратился хозяин к извозчику.
— Да барин, тот самый, о нем Вам рассказывал, его подвозил!
-Предупреждали о характере Вашем, дедушка, слышал…не отведаете чаю со мной? Предложение имеется!
— Предложение? — диву дался старик, — Только просьба великая, напоите котенка малого, устал он с дороги!
— Конечно! Молочка свеженького и мясца мы отрежем! В гостиную проходите, мигом я буду! — удалился барин с извозчиком в сени холодные.
Отдал старец котенка девчушке, подался в гостиную.
Посреди комнаты стол здесь огромный, из древа дубового. Ковров великое множество было, посуды серебряной, вышивки золотой. Никогда старец не видывал богатства такого.
Вот и барин в красном халате, с перстнями шикарными за стол уселся. Как пришел он, так первое, второе поддали, десерт с самоваром огромным. Хозяин ел, на речи не останавливаясь. Старец же хлебом сыт оставался.
— Послушайте, друг общий сказывал, что камушек красоты неписаной Вы имеете, – закончил трапезу барин.
— О ком слово держите, другом его называя?
— О старике, роста малого, с бородкой такой… — показал барин козью бороду, — Знаете, может?
— Известен он мне, давно ли дружбу с ним водите?
— Когда то, когда юн был я, гроша в кармане не имея, предложил сделку он мне, — барин по комнате начал расхаживать.
— Не душой торговали ли случаем?
— Душой…? — засмеялся хозяин, — Шутник же вы! Объяснил он мне жизнь суровую: как зарабатывать следует, чем торговать, денюшку выделил, под проценты естественно… в общем стал я тем, кем по сей день и являюсь.
-И выгода в том его, что с процентов жил Ваших?
— Думаю да, но не знаю я боле его, чем вам рассказал. Вот же времечко было, когда был я никем, любя лишь девушку милую. Встретил его во времена те далекие, и с тех пор, больше не видывал, до вчерашнего дня.
— Женой стала девушка эта? – попивал старец чаю на травах настоянного.
— Увы, нет! – барин насупился, — Она дочка купеческая, а я босяком был. Разбогател ведь, не за день единственный. А пока наживал богатство сие, отдали её за иностранного подданного…
— Семья, дети есть у вас?
— Была жена, бесплодием страдавшая, да корь сгубила душу её светлую …., — утер барин глаза свои, — Но хватит о грустном! Рекомендовали мне камушек вами хранимый. Могли бы его показать?
— Скажите искренне, сколько за камушек чистый предложил вам знакомый наш общий?
— А вы молодец, не так и просты, как кажитесь. Это не важно, но если мне камень понравится, у себя оставлю, не продам никому более.
— Теперь объясните вы мне, имел бы я камень, зачем продавать его должен?
— Так камень у вас или нет? За воздух платить, не намерен я вовсе! Покажите его, или попрошу вас уйти!
— А знаете вы, что камень собрал множество слез народа нашего…
— Власть имею невероятную я, и если камень у вас, то станет моим, не морочьте вы голову!
— Друг ваш дал вам власть сию, он и заберет ее, будьте уверены! – вспыхнуло сердце старческое.
— Бедняк, да кем возомнил ты себя? Пошел прочь из дома сего, и что б больше тебя я не видывал! Будь камень с тобою, продал бы его, не задумываясь! Болтунов как ты, много видывал, уходи же немедленно!
Слуги пришли, под руки старца взяли. И достал он свисток тогда, стариком с бородкой козлиной подаренный. Протянул его барину.
Обомлел от вещицы знакомой, беленою покрылся хозяин усадьбы. Отозвал слуг своих, приказав старца не трогать. Да закрылся в комнате с ним.
— Откуда вещичку достали сию? – глаза страхом наполнены были барские.
— Подарил знакомый наш общий!
— Но почему доверил он вам, думал единственный я…
— Не задумывались ли вы, что свистком сиим погубили семью свою, что счастье ваше со свистом ускальзывало?
— Знал я всё, но не мог отказаться от власти, лишь чувствами глупыми движимый быть!
— Покажу камень я вам. Но отдать не могу его, не готовы вы к этому, поверьте в слово мое.
Достал старец камень диковинный, залилась комната светом ярким. Поразился барин красоте невиданной, нахлынули воспоминания молодости его, времени беспечного. Глаза барские слезою покрылись. Не промолвив и слова, из усадьбы прочь выбежал. И бежал босой до беспамятства. Локти кусать был готов, что любовь на золото променял по бездушию, да поздно вернуть все назад. Достал он свирель, злодеем подаренную, растоптал всю до пыли. И в лесу, что с городом рядышком, проплакал всю ночь, под волчьи запевы, холодной луной освещаемый.

Глава IV. Сделка.
Забрав котенка с кухни барской, где служанка играться с другом малым пыталась, старец покинул усадьбу в печали.
И лил в ночь сию дождь морозный, превращаясь на одежде в лед . Издали колокольчик звенел, копытца тройки осторожно бежали. С другой стороны улицы, женщина в черном, с церковного двора прогонявшая, следом за старцем шла.
— Подбросить до дому Вас, дедушка? Смотрите, ночь холодная нынче? – кучер с тройки кинул.
Старец, у груди котенка держа, шел, не отвечая. А котик дичал, царапаться начинал, трясло его.
— Дедушка, не уж то не слышите? Не бойтесь, денег брать не буду!
— Мы уж своими ногами дойдем! – ответил старец.
Увидел кучер женщину дорогу перебегавшую. Ударил коней хлыстом посильнее, так, что те заржали, да вздыбились. Испугалась она, руками прикрылась, и застыла от страха на месте.
— Прочь иди! Мужа не сберегла, о себе дурная подумай!
Посмотрел старец на кучера глазами уставшими, признал в нем путника злобного, камушек волшебный искавшего.
— Что же ты окаянный вытворяешь! – крикнул он кучеру.
— Садись в кибитку, смерд! Разговор имеется! – прорычал кучер, дорогу конями перегораживая.
Озлобился старец, но слова не вымолвив, залез, котенка придерживая.
Взмахнул хлыстом кучер, ударил коней, с силою. Прогнулись их спины, и с мощью неслыханной, взмыла кибитка к луне яркой. Ёкнуло сердце у старца, на высоте немыслимой. Город огромный превратился точечки малые, словно искорки пламени угасающего.
— Послушай, дед, объясни здравомыслящему, зачем ерундой занимаешься? Есть ли толк от того, что силы великие, на сброд людской тратишь. Чего не живется спокойно?
— Не по воле своей дом покинул родной.
— Давай забудем обиды старые, поговорим по-хорошему.
— Что же ты хочешь? Не отдам тебе камень, не возьмешь меня страхом!
— Знаю, пугать смертью бессмысленно. Но будь я не я, подхода не найдя верного.
Ударил хлыстом он пронзительно, словно молния в небе ясном. Перевернулась кибитка легкая, да вниз устремилась быстренько. Упали ярые кони в лес темный, волками насыщенный. И в тишине полнейшей прокрадывались змеею хищной.
— Смотри старик, узнаешь человека ты этого, раба моего бывшего?
— Не барин ли?
— Он это. Видишь, что делает? Плачется, меня проклинает. Жизнь, говорит, погубил его.
— Зачем привел сюда меня?
— Чего хочу, знаешь ты! Камушек заветный у тебя имеется, — потянулся кучер рукою когтистой, да котенок спугнул его, — Но забрать против воли…, увы, права не имеется, чужое присваивать, уступаю люду я в этом. Вот такая печаль.
— Знаешь ведь, не отдам тебе камушек! – поглаживал старец котенка.
— А если предложить сделку Вам скромную: взамен камушка ценного, жить человечку позволю я наглому, — указал он на барина, — меня предавшего, и мне обязанного?
— Что будет с ним, откажу тебе если!
— Не беда, предложений много имеется. Отпускаем волкам на съедение барина, правильно?
Зашелестели кусты рядышком, волчьими наполнились мордами, глаза засверкали красные всюду.
— Что ж ты делаешь. Прочь гони их отсюда. Отдам его я, при условии: барина в покое оставишь!
— Камень!
Вздохнул старец тяжело, котенка своего погладил. Залез в кармашек, да камушек крошечный достал.
— Вот он, волков отпускай.
Свистнул кучер тогда , и волки, послушаясь хозяина, кинулись прочь.
— Повезло опять барину, за что ж небеса любят его, не понимаю!
Ударил хлыстом кучер мощно, кроны деревьев шатнулись от звука свирепого. Взмыла кибитка со скоростью, петлю сделала, да в купеческий город направилась. В мгновенье лихое оказались у стен они белокаменных.
— Позвольте … — Старец прощался .
— Постой старик. Вещичка моя у тебя имеется, которой, как знаю, не по праву распоряжаешься ты. Свирель верни!
— С радостью! – достал свисток дед из-за пазухи, да передал в руки когтистые, — Пойду я!
— Эх, и зачем тебе нужно все было? – качал головой кучер.
Оглянулся старец, как подбежали солдаты с ружьями, схватили его за руки.
— Спасибо за услугу великую! – обратился солдат к кучеру, — Получит за дела мошенник увертистый!
— Услуга за услугу! – подмигнул кучер старцу, — Накажите его посильнее, народ русский в смуту вгоняет! И кота проклятого выбросьте, больной он! Поцарапает, вкус смерти отведаете!
— Еще раз спасибо! — прокричал солдат кучеру, котенка от старца одергивая, в темноту пушистого кидая.
И увели они старца за стены каменные.

Глава V. Приговор к исполнению!
— За что же сынок, схватили меня? – промолвил старец.
— Донос батюшка имеется! Много бед натворили! – шептал солдат молодой, камеру отпирая тюремную.
— Каких бед, сыночек? — смотрел в глаза дедушка.
— Не знаю я, крест даю! — перекрестился солдат.
— Что будет со мной?
— Казнят может вас, прости господи, или помилуют. Залог внесет кто, и такое бывает. А вообще, запрещено разговаривать с вами! – произнес солдат, дверь захлопывая.
Загрустил старец темнотою окутанный: о котенке своем, как судьба его сложится, о доме, коровке и курочках, о том, как им быть, без хозяина. Что ждет его нынче: смерть или каторга. Много мыслей темных стояло, и печаль все больше терзала сердце усталое.
Медленно время в стенах текло холодных, лишь изредка шорохи доносились из мест неизвестных. Прилег старец на ложу каменную. Да заснуть все не мог, до рассвета самого, когда утренним солнцем земля окропилась родимая.
В утро ранее, женщина в черном, слухам доверившись, пришла к зданию белокаменному, люди которое, верстой обходили. Увидала котенка малого, у дверей сидящего. Выходили солдаты к нему, еду предлагали, другие трогать боялись, камнем отшугивали. А котенок смотрел на людей диковинных, и на месте сидел, ожидая часа заветного. Взяла его женщина на руки, пусть кусался последний да царапался, и отнесла с собой, в даль неизвестную.
Стукнул замок, и дверь отошла скрипучая в камеру. Вошел моложавый охранник, зевотой овеянный.
— С добрым утром дедушка! Пройдемте со мною, наказание зачитывать будут Вам!
Встал старец нехотя, с руками затекшими, ногами хромыми. Поприветствовал солдат взглядом усталым, и на выход пошел, тревогой замученный.
— Здравствуйте батюшка! – палач встретил дедушку в комнатке малой, — Постарели преступники нынче, неладное что-то!
Палач был роста высокого, коренастенький. Зал приговоров — махонький, помещал с трудом подсудимого, палача да охранника.
Развернул исполнитель сверток обвинительный, да зачитывать стал:
— Сие наказание ваше: за пособничество иноземцам, а так же … — палач перевернул свиток вверх ногами, — по подозрению в служении силам темным, и другим преступлениям….
Переполох за стеною затеялся сильный, голоса чьи-то, крики. В дверь постучали железную.
— Прошу извинить! — палач недовольно выше за дверь.
Охранник молоденький, как удалился товарищ служивый, ухо к двери подставил. И не успел он на место встать, как дверь отворилась сия.
— Прощу прощения, — вернулся палач, — шайку бандитов поймали, девать некуда, торопят…
-Кхе-кхе! – кашлянул солдат.
— Итак…, за…,- вертел приговор палач, — … врачевание или верование, не пойму что написано…, в общем, приговариваю вас к ….
Постучали в дверь вновь.
— Да что б их там, прошу простить меня! – озлобился исполнитель.
Старец вздохнул глубоко.
Солдат, как и прежде, к двери ухом подставился. На сей раз, глаза его сделались округлыми, встал он по стойке смирно, дверь открылась с размахом, и вошел офицер чина важного. Палач же расстроенный, с взглядом, на пол упертым, следом за ним, хвостиком.
— Это он? – Спросил командир баритоном.
— Да-с, ваше благородие – беспристрастно отвечал палач.
— За что же? – Продолжал командующий.
— Не ясное дело, по доносу попал…
— Так-с,- взял офицер сверток обвинительный, повертел немного, да на место выбросил, — Непонятно!
— Вот и я о том же! – жаловался служивый.
— Пройдемте! – приказал командир голосом низким.
— Азъ? – приложил к груди руки старец.
— Вы, кто же еще? — раздул ноздри командующий.
Развернулся офицер, да строевым шагом из комнатки вышел, а за ним дедушка, прихрамывая.
— Что ж смотришь ты! — крикнул палач солдату, — Разбойников веди, может с ними получится!
Проходя по большим коридорам темным, зашли старец с командующим в комнатку светлую, от лучей сощурившись солнечных. Протянул офицер бумажку жиром заляпанную, да перо облезлое.
— Залог внесли за вас люди добрые. Извольте, крестик поставить под письмом сиим!
— Кто залог внес, не подскажете? – взял перо в руки старец.
— Инкогнито в деле указанно. Странное имя… — почесал ус офицер, — Но предупреждаю вас, что до дня следующего вы город покинуть обязаны, законы такие. Понятно?
— Да, где крестик поставить? – спросил старец, перо в чернила куная.
— Где место есть, там и ставьте! – взмахнул рукой командир.
Пожал плечами старец, и поставил крестик под пятном жирненьким самым.
— Дежурный! – крикнул офицер, — Прошу сопроводить-с! На выход!
— Есть! – ответил служивый.

Глава VI. В поисках друга.
Старец, сделав шаг на улицу, глотнув воздуха свежего, равновесие потерял стойкое. Но поймал человек его добрый, с твердой рукою, да сердцем чистым.
— Отец, как здоровье ваше? Хорошо себя чувствуете? — улыбка сошла с мужа светлого.
— Спасибо, сынок, слабость в кость пробралась мою старую, сейчас отойду! — лоб влагой покрылся холодною.
— Узнаете меня?
Посмотрел старец в сторону голоса звонкого, сошло с очей пятно черное, и разглядел он знакомого в белой рубахе на распаш.
— Барин, вы ли это?
— Барского, вскоре, мало останется в теле моем да имении. Знаю я, друга былого, с бородкой козлиною. Просто так дел не оставит он, на богатство процентщики кинуться ярые, под его предводительством, да казна города думаю…, — вел барин старца к карете, — Вот сегодня инкогнито, узнавши о беде с вами случившейся, чем смог помочь постарался. Да вижу, здоровье ухудшилось, плохи дела совсем стали.
— Спасибо Вам молодец, — шел старец, по сторонам оглядываясь, — От смерти спасли старого!
— Садитесь в карету, в дом к себе отвезу! В вечер сей город покинуть велено! Сил наберетесь немного перед дорогой длинною!
— Не могу к Вам поехать, друга потерял я единственного, кота своего!
— Садитесь батюшка, мои люди быстро отыщут котенка вашего!
— Дорог мне он, родненький, — посмотрел старец по улицам, да крикнул что сила была, — Друг мой, кис-кис-кис, где же ты…?
Лишь эхом отозвалась улица.
— Прошу, в карету проследуйте, отыщем его, будьте уверены!
Повертелся старик, по оси своей, злость пробралась в душу усталую, да отчаянье вверх взяло.
— Прости меня господи! – прошептал старец, голову опуская.
Солнце за тучи ушло, выпали снежинки белые. Подошел к старцу барин, обнял его, как отца родного, и скрыл слезы старческие.
— Поедемте, дедушка, найдем его, обещаю!
— Поехали родимый, поехали…! — утирал глаза дедушка.
— Снег пошел… думаю, последний весною этой! –промолвил Барин.
— Последний…, — ответил дедушка, в карету усевшись.
— Пошла, родимая! — крикнул извозчик.
Дернулась карета, зацокали подковы стальные. Закрыл глаза старец, да что-то неразборчивое шептать начал.
— Дедушка, позвольте спросить: могу ли сопроводить вас в родные края, чтобы сердце мое не волновалось более?
— Милый мой, — открыл глаза старец, — ты и так очень многое сделал. Но уеду возможно не скоро я, пока друга не найду родимого!
-Как найдем его, старче, поедемте вместе?
-Уж не знаю, дорога не близкая. Но если хочешь ты, лишь в радость компания будет! – улыбнулся дедушка.
— Спасибо!
— Тебе спасибо! – закрыл глаза старец, да шептать неразборчивое продолжил, на молитву похожее.
Остановилась возле усадьбы карета, снегом, словно бархатом нежным покрыта. Вышел барин первый, старика провожая усталого. Отвернулся, щеколду с калитки снимая, как упала к старцу в ноги моложавая женщина, в одежке вся черной, знакомая давняя.
— Что делаешь, окаянная! – накинулся барин на девку.
— Не стоит, — отозвал его дедушка.
Уселся дед рядышком, на колени слабые, да глядел на нее, слов не имея.
— Пойдемте отец. Умалишенная девка, как рыба немая. Сутки вторые здесь бродит.
Старец поднялся с колен.
— Иди же сынок, позже я буду!- утешил он барина, — Вставай же, доченька милая!
Привстала девушка, глаза подняла мокрые.
— Помощь нужна ей, простите меня. Отлучусь ненадолго! – взглянул старец на барина.
— Как знаете, батюшка, жду я Вас. Что обещал, то исполню, да в дорогу начну собираться!
Шли старец с девушкой по улочкам длинным, от центра отдаляясь богатого. Все меньше злато сверкало в одежде прохожих, все больше заплаток на судьбах встречалось.
Зашли они в здание серое, косившее на бок от времени. В комнатке, измеримою ладошкою детской. Кровати на прогнутой, лежал человек, телом недвижимый. Котик спал рядышком. Глаза открыв детские, увидев хозяина, бросился в руки ему, с силой тигриною. Обнял старец котика малого, и поклялся, расставаться боле не будет!
Тронула старца девушка, указала на мужа больного, и простонала о помощи.
— Прости меня доченька, нет силы, излечивать… ушла она с камнем, родимая!
Но не слышала девушка старца, горем своим оглушенная. Сжала ладонь его слабую, и лишь плакала.
— Попробую доченька, что в силах моих!
Приложил старец руку к телу мужа болезнью скованного, зашептал слова пробирающие, и застыл, потом холодным покрывшись.
— Прости меня, девочка…!
Тревожно и стыдно было ему. Простившись, вышел он прочь, котенка у сердца держа.
Ногами хрупкими, по свежему снегу, с котенком пушистым, шел он прихрамывая. И сердце кололо его, холод по венам блуждал.
— Батюшка, пришли, наконец, — крикнул барин издали, — Бог ты мой, нашли друга вы малого. В путь отправляться надобно нам, как ваши силы, отдохнете, может быть?
— Нет, сыночек, чем скорее в путь, – взял дедушка барина за руку, — тем лучше!
— Запрягай лошадей, извозчик!

Глава VII. Дорога домой.
Проснувшись утром дня следующего, женщина, отроду лишенная голоса, не обнаружила рядом мужа, к постели болезнью прикованного. Испуг взял разум её, и заметалась она в исступлении, по углам, да квартирам соседским, но нигде его не было. Так и вышла на улицу, слезами умытая, да печалью разморенная.
А на снегу белом, расплывшись в улыбке мальчишеской, ходил, как по иглам, мужик ее, снег растаптывая. Увидав его, обозлилась женщина, да метнулась, кулаком, угрожая. Скомкал муж снежок белехонький, защититься хотел, но упал, поскользнувшись, засмеялся по-детски. Отошло ее сердце, засверкали глаза добротою, обняла она мужа, исцеленьем счастливая, улыбнулась губами обветренными, и закрыла глаза, растворяясь в радости мысленно.
Во время сие, по дороге проселочной, катилась карета, поскрипывая. Сидели в тулупах внутри ее барин задумчивый, и старец измотанный, с котеночком спящим.
Холод же землю окучивал, все лучше стараясь. Ветер в метель превращался, и кони дорогой измотанные, движение наспех сбавляли.
— Не нравится это! – промолвил барин, на погоду указывая.
Котенок проснулся с глазами испуганными, когти выпустил, да ушки навострил. Волной ветреной сильно качнуло повозку, и остановилась она, насквозь продрогшая.
— Кучер, случилось чего? – крикнул Барин, пар испуская.
В ответ раздалось лошадиное ржание, и кони, продолжив движение, разогнаться решили, со скоростью дикой.
— Да что же это, с ума сошел кучер что ли! – барин, дверцу открыв, наружу выглянул.
Обомлел он, увидав коней страхом гонимых без кучера, исчезнувшим, словно не было вовсе его.
— Куда вы? – бросился к барину старец.
— Кучер пропал, тулуп подержите! – вспыхнул барин, рубаху застегивая — Коней усмирить попытаюсь, убьемся иначе!
Барин за крышу схватился, с попыткой на козлы пробраться. Упершись ногою о выступ, тянулся к цели заветной. Качнуло вдруг резко, увидел он серое небо, с кареты спадая. Рука ухватила рубаху старческая, вторая с силой втянула назад, увидел он старца испуганного, снега белее.
— Все хорошо, милый мой, придумаем что-нибудь… — старец дыхание с трудом сдерживал.
Трясло карету с мощью немыслимой, ринулись в сторону кони. Оглобли промерзшие, словно нити хрустальные разлетелись в мгновенье, превратив экипаж в заряд пушечный. Не удержался барин в бессилии, вылетел в дверцу открытую, старца с котенком покинув, в момент сей лихой. И провернулась карета, словно игрушечная, споткнулась о глыбу каменную, да упала, обороты насчитывая.
Стихла природа вся, кони умчались вдаль, и лишь свербящая музыка играла мотив неизвестный.
Из двери разбитой, растерзанной, котенок, держась коготочками, вылез. Привстал он на землю холодную, чуя беду приближавшуюся, принял стойку тигриную, шерстку вздыбил да в бой приготовился. И увидел он целую армию, из душ неспокойных, кошкам лишь видимых. Летели как копья они, с пастью открытою, на котеночка малого. Но стоял он, не дрогнул, не сощурился, зная, что старца, с сознаньем утерянным, защитить больше некому. И приблизившись, души черные, нападали на малого. Котик шипел же на них, отбивался лапами. И не знали проклятые, как победить телом слабого, да душою чистого, сердцем храброго. Ведь не может сила темная поглотить того, кто не испугался ее, и выстоял. Отступили они, растворяясь в хлопьях снежных. Вышел тогда из метелицы враг заветный с бородкой козлиною, на свирели заигрывая. Зашипел котеночек, пуще прежнего. Но ветер, дудкой гонимый, обвил котеночка малого, да к небу подкинул с силою. Оземь ударился маленький, и не двинулся боле, лишь глазки открыты остались.
-Не тронь их! – Кинул муж, злодею нечистому.
— Кто объявился у нас? – прекратил музыку демон, — Предатель, своею персоною!
— Ничем не обязаны более, прочь убирайся! – кричал барин, с лицом расцарапанным.
— Да что же, меня обхитрить попытались, пусть за все уж поплатятся! – злоба нечистого, сменилась улыбкою, — Но к тебе буду милостив, по дружбе старой и верной, приготовил подарок, который заслуживаешь! Пойдем лишь со мною!
Достал злодей камень сияющий, вдвойне красивее заветного.
— Держи, твой теперь будет. Невероятную силу дарю я! – протянул руки к барину.
Загорелись глаза соблазненные, забыл обо всем барин, кровь закипела его. Подошел к окаянному, посмотрел он на камень сей, да выбил из рук его, за грудки поднимая злодея.
Овладела им злоба страшная, погубить захотелось нечистого. Но злодей лишь смеялся неистово, а когда посмотрел в глаза барские, страх напустил в душу его неокрепшую. И сгустилась в глазах ночь темная, все страхи да ужасы явными стали. И упавши на снег чистый, закричал барин неистово, в сон погружаясь кошмарный.
— Вот и закончилось время чудесное. Знаю, что слышите, дед! – обратилась к старцу сила нечистая, — Болью вы скованны, с жизнью простились. Сдались вы, миленький.
Достал музыкант свирель свою черную, и продолжил мелодию страшную.

Старец силы лишенный, опершись на руки изрезанные, сделал усилие встать. В момент же сей, ветер поднялся, музыкой вызванный, ударил карету разбитую, и старец не справившись, пал. От метели гонимой билась карета о камни, искры пылали от ударов сиих. Керосин же из лампы вытекший, загорелся огневом пожирающим, лучиной загорелась карета вся. И смеялся злодей веселехонький, пританцовывал.
Почуял жар старец силы невиданной, борода задымилась, обжигало лицо его. И в бессилии полном, не чувствуя боли ужасной, встал он не зная как, да на волю из пламени выбрался, черным пятном на земле оказавшись.
Удивился злодей, наблюдавший картину ему лишь забавную, бросил игру свою, да к старцу, взяв камень, направился.
— Вот и все, друг ты мой верный. Проиграл глупенький, со мною сразившись!
— Уйди! – прошептал старец, на земле от ран своих скрючившись.
— Пока в уме разуме, хочу, что б увидел ты камень новенький, вдвое прежнего больше! – нагнулся нечистый к голове старческой, — Представь, как поможет он мне, в делах наших темных!
Схватился старец рукою истерзанной за бородку козлиную, взглянул в глаза его черные.
— Изыди, нечистый!
— Пока живы … сердца злобой покрытые, алчностью взросшие, буду жить на земле грешной я! – демон проблеял.
Попытался злодей старца камнем ударить, да вырваться. Но схватил, старик рукою свободною камень сей, с земли поднимаясь. И выше стал роста врага своего. А из камня прозрачного, от прикосновения старческого, свет яркий вырвался, и проник он в тела котенка и барина. Излечив их в мгновенья считанные.
Терялся злодей, испугал старец душу нечистую. И вспыхнул камень силой неведомой, что тучи от вспышки сей вмиг разошлись.
А когда пришло зрение к котенку да барину, увидали в снегу они тело старческое. А демон исчез, словно не было вовсе. Лишь карета горелая, говорила о том, что случилось здесь ранее.

Эпилог.
На широкой реке, ведущей в моря теплые, но в местах морем не пахнувших, зимою снегом засыпанных, летом солнцем обогретых. В небольшой деревушке, каких на нашей земле сотни тысяч, текла жизнь добрая. Ухаживали люди за скотом своим, поколение младое воспитывали.
Явился в деревню сию муж в рубахе лишь порванной. Рядом котенок шел, опечаленный. В руках тело, в белесую простынь обвернутое. И прошли они молча, до дома горелого, старцем когда-то покинутого. Присел на колени муж, перекрестился, как пред святою землей, и окропил ее, слезой своей чистой.
А на кладбище местном, на третий день от случившегося, провожала старца деревня вся. И знали они, что сбылась мечта старческая, и встретил жену он свою, горячо им любимую.
Барин же, с котенком в деревне остался, следить за хозяйством оставленным. Отстроил дом он заново, коровку да курочек выходил. Котик со временем вырос, став котом величавым, а барин невесту нашел, и сыграл он с ней свадьбу веселую.
И жили все долго и счастливо. И время текло их задорно и весело, бывало, конечно же, разное… но это совсем уж, другая история!