До выхода корабля на расчётную орбиту оставалось пять минут, когда компьютер выдал сообщение об ошибке. Капитан Расмус несколько секунд смотрел на зависшее сообщение, прежде чем вызвать астрофизика, дежурившего в навигаторской.

До чего же эти учёные неогранизованный народ! Собираются уже семь минут! И галдят, словно куры на дворе. Расмус, как бывший военный, терпеть не мог суеты, но приходилось. Он подозревал, что его для того и поставили капитаном в этой экспедиции, чтобы поддерживать хоть видимость порядка. Опоздавших решил не ждать.
— Уважаемые господа, — официально обратился капитан к собравшимся. – Наш звездолёт достиг цели путешествия. Мы находимся на орбите звезды класса G, которую условно назвали Чадра. Орбита располагается выше расчётной всего на пятьдесят миллионов километров, так что можно приступать к работе.
— А на нужную высоту нам никак не снизиться? – Юнока, аспирант и самый молодой участник экспедиции, забавно тряхнул чёлкой. – Чёрт! Потом придётся все замеры пересчитывать с поправкой.
— Вот лентяй! Да считает же компьютер, — послышались комментарии. – Влом коэффициент ввести?
— Так его же ещё посчитать надо! Коэффициент-то… – возмутился юноша.
— От молодёжь пошла! Всё им готовенькое подавай, на блюдечке с каёмочкой! – это профессор Крик, один из самых именитых учёных в составе экспедиции. – Нас раньше никто вот так к звёздам не возил, чтобы поближе посмотреть. А тут на самую орбиту доставили, только что не высадили, так ещё и поправку ему подайте!
— Спокойно! – призвал к порядку Расмус. – Мы произведём ещё несколько попыток коррекции орбиты…
— Разве одной недостаточно? А сколько уже было? – снова донеслось из зала.
— Мы уже шесть раз пытались снизиться… — капитан развёл руками. – Словно прилипли к этой орбите!
— Стационарная орбита Бора?! – воскликнул Юнока. Учёные засмеялись.

***

Юнока стукнул кулаком по столу, но промахнулся, попал по коленке, зашипел от боли и потёр ушибленное место.В очередной раз кликнул пальцами прямо по экрану и безнадёжно схватился за голову, увидев всё ту же картинку.
— Чёрт с вами! – сказал он неизвестно кому и набрал команду, на мгновение задержал дыхание и нажал ввод. – Пойдём дедовскими путями…
Несколько панелей на стенах навигаторской засветились, оказавшись экранами.
— Ну!.. – нетерпеливо дёрнулся молодой человек, тряхнув чёлкой. – Давай же, выводи! Да что ж это такое?! Ну-ка, диагностику мне быстро! – приказал он компьютеру.
На одном из экранов всплыла таблица. Аспирант бросил на неё взгляд, глянул на соседние панели, где разливался ровный желтоватый свет, и снова посмотрел на таблицу. Минуты полторы он переводил взгляд туда-сюда, пытаясь что-то осознать, наконец, не выдержал и вызвал на связь капитана.
— Расмус, я в тупике, — признался юноша с таким скорбным видом, что, казалось, даже его чёлка выражала уныние. – Включите внешние камеры. Я не понимаю, что это… Вроде вся аппаратура работает нормально, сигналы поступают, обрабатываются… Но скажите, вы когда-нибудь видели в космосе такое небо?!
На экране связи было видно, как капитан набрал команду, и в рубке засветились панели-экраны. Довольно долго висело молчание, пока Расмус изучал изображение.
— Ну-у… протянул он наконец, — похоже, что это действительно изображение с камер, а не помехи. Иди в библиотеку, сейчас я туда подгоню наших умников.
— Пять сек, — отреагировал молодой человек, придвигая клавиатуру. Юнока давно заметил, что если капитан называл учёных просто умниками, значит он старался скрыть свои чувства. Знать бы ещё, какие именно.
В библиотеке — довольно большом, по меркам космического корабля, зале — на столах стояло и лежало множество мониторов. Удобные даже на вид кресла регулировались под любое положение тела, но те, кто собрались там сейчас, предпочли просто сидеть. Когда вошёл Расмус, десять человек – весь научный состав экспедиции – уже собрались, значительно быстрее, чем в предыдущий раз. Нестройный хор приветствий прошелестел по комнате, хотя виделись несколько часов назад.
— Итак, господа, извините, что снова оторвал вас от работы, но должен вам сказать, что нам не удалось снизить корабль на расчётную орбиту даже за десять попыток. Более того, есть сложности с навигацией. Юнока, пожалуйста, дай изображение, — тут же ожили все мониторы и несколько настенных панелей, только большего размера. – Это не помехи на камерах или при воспроизведении, это реальное изображение космоса у нас за бортом.
Расмус умолк, позволяя учёным вглядеться в изображение и ожидая их реакции. И реакция последовала:
— А где звезда? Что за молоко? Мы в туманности или в тумане? – посыпались вопросы. – А где, собственно, сам космос?
— А можно взять пробы из-за борта? Такое свечение говорит о том, что мы в каком-то пылевом облаке. Хотелось бы знатьего состав, – перекрыл другие голоса пронзительный тенор Крика. Профессор уже оправился от первого изумления и брал инициативу в свои руки.
— А можно я спектры сниму? – тут же возник Юнока. – Тогда нам и пробы не понадобятся. Я сейчас запущу анализ во всех диапазонах…
— Лучше звезду найди, — прервали его энтузиазм, — хотя бы сейчас на экране. А то чей спектр ты собираешься снимать?
— Пожалуй, ты прав, — неожиданно поддержал юношу профессор. — Давай, займись спектрами, пусть даже этого пылевого облака. Скажешь нам, что нашёл.
Ободрённый вниманием знаменитости, молодой учёный отвлёкся от экрана и торопливо начал набирать команды на соседнем планшете. Дождавшись, пока юноша полностью погрузится в работу, Крик продолжил:
— Теперь мы можем спокойно поговорить. Предлагаю свести воедино всю имеющуюся у нас информацию. Я буду говорить, а вы меня дополняйте или поправляйте, — Крик встал с кресла и приосанился, словно поднялся за кафедру. Пригладил реденькие волосики, оставшиеся лишь на затылке, поправил воротник и смахнул несуществующую пылинку с отворота комбинезона, словно с лацкана пиджака. Несколько учёных, которым довелось ещё учиться у профессора, тихонько посмеивались – они со студенческих времён помнили до последнего движения весь ритуал приготовления Крика к лекции. «Дополняйте или поправляйте»… Когда профессор читал лекцию, редко кому удавалось вклиниться с вопросом.
— Итак, мы у цели. А целью нашей являлась звезда Чадра. Почему экспедиция была направлена именно к этой звезде?
— Уточнить характеристики, — голос из зала. – Массу, в частности.
— Да, вы совершенно правы. Нечто мешало провести полный анализ наблюдением с Земли. Точнее, данные, полученные разными методами, не совпадали друг с другом…
— Уважаемый, профессор, — прервал учёного ещё один профессор-физик – Сбиваков – вечный оппонент Крика, — вы не студентам лекцию гоните. Масса, рассчитанная по взаимодействию тел с применением уравнений Кепплера, не совпадает с массой, получаемой по смещению спектральных пиков.
— Спасибо, коллега, вы абсолютно верно сформулировали. С вашего разрешения, я продолжу. Наблюдения с Земли позволили выявить некоторый, я бы назвал, слой, изолирующий эту звезду от окружающего пространства. Мы считаем, что как раз он и не позволяет спектроскопистам получить правильные данные, поскольку либо поглощает, либо рассеивает часть излучения. Такое своеобразное покрывало…
— Так потому и назвали Чадрой, — опять перебил Сбиваков.
— Может вы позволите мне договорить?! – Крик задал вопрос чуть громче, чем говорил до того. – Мне это прекрасно известно.
— Это всем известно, — снова встрял Сбиваков. – Каждый член экспедиции в курсе, куда и зачем мы летели. Меня больше волнует, почему сейчас, находясь непосредственно на орбите, мы самой звезды не видим.
— Мы для того и собрались, чтобы в этом разобраться! – совсем возвысил голос Крик. – Давайте в качестве гипотезы примем, что вся аппаратура работает нормально.
— Конечно, нормально, иначе я собрал бы техников, а не вас, — это уже капитан вклинился в речь профессора. Тот поперхнулся, но продолжил:
— Вместо привычного нам образа звезды мы видим эту желтовато-белёсую пелену. Что это? Куда делась искомая звезда? Понятно, что остальных звёзд за пределами этого покрывала мы не видим. По крайней мере, обычным зрением. Надо поставить перед собой задачи. Что нам необходимо выяснить?
— Выясняйте что угодно, только я вам ещё не всё успел сказать, — снова поднялся капитан. – Но главное, скажите, как уйти с орбиты этой звезды, иначе мы не сможем вернуться домой. Дело в том, что мы предприняли несколько попыток коррекции, и ни одна из них не позволила сдвинуть корабль с орбиты даже на сотню километров. Причём мы пытались как приблизиться, так и удалиться. Чадра не позволила нам сделать ни то, ни другое. Мы словно привязаны к ней. Если нам не удастся отвязаться, то мы тут и окончим свои дни.
— Воистину, стационарная орбита Бора, — воскликнул успевший запустить снятие спектров Юнока, и все засмеялись, вот только смех уже был ещё не истерический, но уже очень невесёлый.

***

На исследование ситуации отвели месяц. И он подошёл к концу. Экспедиция замерила и отсняла все данные, какие только позволяла имеющаяся аппаратура. Ученые предлагали десятки версий происходящего, придумывали объяснения, одно заумнее другого. Но сами же друг у друга находили проколы и пробелы, разрушавшие самые красивые теории.
И, как это ни удивительно, самым продуктивным разрушителем стал юный учёный. Он размётывал в пыль одно предположение за другим, находя неточности то в исходных посылках, то в математическом аппарате, то в логике выводов. Главное, делал он это не из вредности, а из любопытства. Выслушав очередную идею, молодой астрофизик начинал задавать вопросы. Он пытался уяснить для себя всё до мельчайших деталей. Ему честно и добросовестно пытались объяснить и… находили какую-нибудь неувязку.
— Почему?! – негодовал Крик. — Почему нам не удаётся найти объяснение?! У меня такое впечатление, словно это судьба против нас. Только вроде сложится нормальная теория, как в ней обязательно окажется ошибка.
— Если мы не сумеем добраться до истины, то погибнем! – с пафосом воскликнул Сбиваков. – Надо думать быстрее и больше!
— Уважаемый коллега, уж не хотите ли вы этими словами сказать, что я мало думаю?! – тенор Крика готов был сорваться в дискант. – Если кто здесь и думает мало, то это ваш назойливый аспирант – Юнока. Это он своими вопросами разрушает нам такие красивые теории!
— Он такой же мой аспирант, как и ваш. И не такой дурак, если помогает находить нестройности в ваших стройных построениях, — возразил Сбиваков.
— Нестройности в наших стройных… тьфу! Вы мне зубы не заговаривайте! Если он такой умный, пусть сам предложит теорию, которая поможет нам выбраться. В виде исключения я готов зачесть ему эту теорию в качестве диссертации.

***

-Уважаемые коллеги, — торжественно начал профессор Крик. – Все мы здесь крупные специалисты в своих областях.
— Крупнейшие, я бы сказал, — встрял Сбиваков.
— Спасибо, коллега. Так вот, уже месяц мы бьёмся над нашей загадкой. В процессе её решения мы предложили массу объяснений и теорий, но все они по той или иной причине оказались несовершенными. И сейчас я предлагаю обобщить все наши изыскания и обсудить вопросы, на которые мы пока не получили ответы.
— Главным оппонентом мы решили назначить нашего юного друга Юноку, — поддержал Крика Сбиваков. – Ему предоставляется право указывать на все огрехи в наших предположениях и объяснениях. А если ему удастся предложить и обосновать свою теорию, то… Все мы здесь – крупнейшие…
— Вы повторяетесь, коллега, — теперь Крик прервал Сбивакова. – Мы тут посовещались и решили, что наш коллектив является полноценным Учёным советом. Так что у нашего аспиранта есть шанс вернуться на Землю защитившимся профессором.
— Да! – согласился Сбиваков. – А теперь приступим. У нас до сих пор остался открытым вопрос, почему мы не видим Чадру?! Э-эммм… Коллега Юнока, у вас есть что сказать по данному вопросу?
— А мы её видим, просто в непривычном для нас виде, — пожал плечами аспирант, тряхнул чёлкой и тут же пояснил. – Если мы находимся на стационарной орбите, то для нас вероятность нахождения в любой точке этой орбиты одинакова, а значит и звезда относительно нас в каждый момент времени находится в любой точке с равной вероятностью. Поэтому мы и видим Чадру в виде такого размазанного вокруг нас света, а не в виде конкретного объекта.
— А другие звёзды?
— Ну, мы их не видим только человеческим глазом, а аппаратура их воспринимает. Но наиболее яркие всё-таки видны и так: те, у которых достаточно высокая светимость и линии поглощения спектра не совпадают с таковыми у Чадры. Просто надо присмотреться.
— Я смотрю, у тебя есть ответы на все вопросы, — усмехнулся Сбиваков. – А у самого есть вопросы?
— Были, я их уже задавал. Но потом сам разобрался, — Юнока быстро вывел на экране несколько формул. – Вот. Я провёл самые простые расчёты. Если взять уравнение Планка и подставить в него радиус орбиты, по которой мы движемся, то мы получим целое число постоянных Планка. А это и означает, что мы находимся на стационарной орбите. И чтобы выбраться, нам необходимо произвести дискретное изменение энергии.
— Но если исходить из вашей теории, то мы просто попадём на более высокую орбиту, — немедленно нашёлся Крик.
— Конечно, — тут же согласился Юнока. – А мы ещё раз, и ещё, и ещё, пока не выйдем из зоны притяжения Чадры. Или хотя бы пока оно не станет меньше центробежной силы.
— Молодой человек, но это невозможно! – возразил хор профессоров.
— Почему? – удивился Юнока.
— Потому что это законы микромира, а мы среди звёзд, — торжественно пояснил Крик.
— Но почему нельзя в виде исключения допустить, что мы находимся на орбите звезды, подобно электрону у ядра? Тогда становится понятно, почему с Земли мы не могли разглядеть саму звезду, а лишь некоторую размазанность. Единственный спутник Чадры создаёт вокруг неё эквивалент того самого электронного облака, которое нас и сбивает.
— Так вот почему, объясняя, как мы видим звезду сейчас, ты заговорил о плотности вероятностей! – обрадовался почему-то Сбиваков.
— Дело в том, что я ни разу всерьёз не допускал, что наш корабль подобен электрону на боровской орбите. Но! – Юнока вывел на экране ещё одну формулу. – Если вот в этом уравнении движения вместо электрона поставить гравитон, то в результате мы получим аналог уравнения Шредингера со стационарными орбитами, а вся система может быть названа гравиатомом.
— Теоретизировать, молодой человек, можно сколько угодно, — возразил Крик достаточно ехидно. – Но экспериментально наличие гравитона до сих пор никто никогда не наблюдал. И вы считаете, что нам достаточно произвести изменение энергии дискретно, чтобы вырваться из притяжения Чадры?
— Если нам удастся перейти с одной орбиты на другую, то это и станет первым наблюдением существования гравитона. Ну, а если, повторюсь, в виде исключения, признать, что вокруг Чадры действуют законы, аналогичные законам микромира, то — да, достаточно, — молодой учёный опять неопределённо пожал плечами и тряхнул чёлкой.
— А ты хоть понимаешь, что при таком скачке энергии перегрузка размажет весь экипаж в мономолекулярный слой?! – почти закричал Расмус, изначально с интересом вслушивавшийся в обсуждение. – Человеческий организм не в состоянии вынести подобную перегрузку, даже при нашем оборудовании.
— Уважаемый капитан, — спокойно повернулся к нему юноша, — вы сами сказали, что в противном случае все мы тут умрём. Не лучше ли умереть сразу, будучи размазанными, как вы выразились, перегрузкой, чем от голода и безнадёжности мучительно и долго, очень долго, не один год?
— А ты прав, мальчишка! – Расмус широко улыбнулся. – Лучше сразу!
— Но вы сказали ключевое слово, капитан, — так же широко улыбнулся Юнока в ответ. – Так что мы останемся живы.
— Да не томи уж, — усмехнулся капитан.
— Скачок! Вы сказали – скачок энергии, — Юнока взмахнул чёлкой и повернулся к профессорам. – А сколько времени занимает перемещение электрона на следующую орбиту?
— Вообще-то… постулировано, что перемещение мгновенное, — чуть запнувшись ответил Крик.
— Значит, перегрузка будет, и она будет гигантской, но продлится… нулевое время! – Юнока со всего размаха радостно стукнул кулаком по столу… но промахнулся…

***

Расмус включил видеостену и попал на анонс новостей.
— …благополучно вернулась звёздная научная экспедиция, исследовавшая физические аномалии звезды Чадра. В нашем вечернем выпуске вы увидите интервью с одним из членов экспедиции, профессором Юнокой, первым в истории профессором, получившим своё звание на орбите чужого солнца…