Просторное помещение, разделённое на кубиклы не доходящими до потолка перегородками, походило на лабиринт. Непривычный к офисному быту Макар немедленно почувствовал себя подопытной крысой, которую запустили сюда с единственной целью – найти выход и тем продемонстрировать развитость своего интеллекта.
А вот обитатели этого лабиринта явно не тяготились обстановкой. Живущие под вечным электрическим светом, среди запаха кофе и шума копировальных машин, они уютно обустраивали свои гнёзда-кубиклы, собирались группками у кулеров с питьевой водой и изо дня в день вели размеренную, предсказуемую жизнь.
Сегодня Макар её нарушит.
— Прошу внимания! – громко объявил его наниматель, неприлично молодой для того, чтобы быть владельцем столь солидной компании мужчина в дорогом костюме, дорогих очках и с угрями по воспалённому после бритья подбородку. — Сейчас по офису пройдёт ультрасенс. Просьба всем оставаться на своих местах и сохранять спокойствие!
Офис замер; в разразившейся тишине особенно громко прозвучал чей-то испуганный придушенный писк: «Циклоп!»
Макар скрыл кривую усмешку и спокойно углубился в лабиринт, останавливаясь у каждого кубикла и рассматривая сенсорный ореол обитателя. Двое мужчин в серой форме корпоративной охраны следовали за ним, дожидаясь, когда Макар определит, кто же из работников сливает информацию конкурирующей компании.
Пусть и с разной интенсивностью, все сенсорные ореолы как один мерцали волнением, напряжением и настороженным любопытством. Кое-где встречалась откровенная неприязнь – циклопов в народе опасались и не любили. По мере продвижения по офисному лабиринту Макару стал замечать ореолы с беспокойством и проблеском вины. Однако ультрасенс около них не задерживался; тот, кто ворует коммерческую информацию компании, будет фонировать куда сильнее. А эти, вероятнее всего, нагрешили по мелочи: стащили из офиса пачку бумаги или поливали грязью коллег и начальство.
Сосредоточившись на сенсорных ореолах, Макар практически не обращал внимания на самих людей. Впрочем, он и так знал, что все они старательно отводят от него взгляд – слухам о том, что циклопы могут влезть в голову человека за считанные секунды, взять его под контроль и заставить делать всё, что угодно, верили безоговорочно и безусловно.
Ореол, буквально пульсирующий паникой и страхом, Макар заметил издалека. Прошёл мимо нескольких кубиклов не задерживаясь и остановился напротив молодого мужчины в деловом костюме. Тот сосредоточенно стучал пальцами по клавиатуре и делал вид, будто он так поглощён работой, что ничего не замечает.
Некоторое время Макар внимательно наблюдал за тем, как среди паники и страха поочерёдно вспыхивали чувство вины, досада, раздражение и злость, и как периодически пробивалась искорка надежды – видимо, надежды на то, что всё как-то обойдётся…
— Он, — коротко сказал Макар охранникам, и те слаженно шагнули внутрь кубикла и схватили мужчину под руки.
— Вы не имеете права! – громко возмутился тот. Однако его ореол уже заполняла обречённость, и следующую фразу мужчина сказал с куда меньшим запалом: – Мало ли, что там увидел циклоп, это ещё ничего не доказывает.
— Не доказывает, — согласился нарисовавшийся у кубикла наниматель Макара, – Но зато даёт зацепку для расследования.
Охранники увели подозреваемого, наниматель вежливо проводил ультрасенса к выходу. Уже у лифта, старательно не глядя Макару в глаза, он указал на повязанную у него на голове черную, с серебристым узором бандану, которую тот так и не снял, и заметил с едва слышной вопросительной ноткой в голосе:
— Всегда думал, что вам для вашей работы обязательно нужно использовать ваш глаз. А вы, оказывается, и так можете…
— Можем, — коротко отозвался Макар. Ему не нужно даже было видеть ореол нанимателя, чтобы заметить, как его любопытство сменяется разочарованием от того, что он так и не увидел глаз циклопа.

* * *

Макар почувствовал, как стали нагреваться тонкие линии татуировки у него на лбу и как жар постепенно концентрировался во вживлённом в самом их центре прозрачном кристалле, заставляя глаз светиться мягким голубоватым светом. Перевёл взгляд на сенсорный ореол сидящего перед ним парня — и проник внутрь.
Иммерсия – трудный процесс. Погружаясь в чужую психику, ультрасенс не остаётся сторонним наблюдателем; он чувствует и ощущает всё то же, что и другой человек. Не захлебнуться, не потеряться в постоянно меняющемся, сложном и запутанном мире чужих эмоций очень непросто. Ещё труднее – не сломать ненароком одно, пока чинишь другое.
А чтобы починить этого парня, придётся здорово потрудиться: его решимость покончить с жизнью укоренилась очень глубоко и была плотно переплетена с глухой тоской, беспросветным разочарованием и ощущением бессмысленности своего существования.
Когда Макар прервал иммерсию и снова натянул бандану на голову, в сенсорном ореоле парня уже не просматривалось прежнего безразличия и равнодушия. Злости на старшего брата, силой притащившего его сюда – тоже.
Видимо, перемены были заметны и невооружённым взглядом – напряжённый от переживаний старший брат явно тоже что-то увидел.
— Спасибо! – облегчённо выдохнул он и крепко пожал ультрасенсу руку.
Макар устало прикрыл глаза. Иммерсия и работа с негативными эмоциями изматывала. Но он всё равно был доволен – куда приятнее помогать кому-то справиться с душевными проблемами, чем выискивать шпионов, доносчиков, провинившихся и недовольных.
Сделав над собой усилие, Макар заставил себя собрать спортивную сумку и отправился в спортзал. Там он долго колотил боксёрскую грушу — до дрожи в руках, до слабости в коленях, до крови на костяшках.
Когда будущих ультрасенсов наставляли, как проникать в мир чужих эмоций и работать там, их не учили, что делать по возвращении, как справляться с оставшимся после погружения «багажом». После первых же пробных иммерсий Макар понял, что не хочет потерять интерес к жизни из-за оставшейся в нём чужой депрессии или сойти с ума из-за чужого душевного расстройства. Он перепробовал множество разных способов и пришёл к выводу, что нет ничего, с чем бы не справилась хорошая физическая нагрузка. Подавленность и сомнения эффективно снимались плаванием и велотренажёром, разочарование выветривалось бегом и йогой, злость и обида выводились штангой и гантелями, а неуверенность в себе – боевыми единоборствами. А уж боксёрская груша была панацеей от всего.
Но сегодня почему-то даже груша не помогла до конца избавиться от безысходной тоски, глухой безнадёжности и ощущения бессмысленности, бесцельности жизни, которые остались в Макаре после иммерсии с человеком, решившим покончить с собой.

* * *

Сидя за высокой стойкой полупустого бара, Макар без интереса смотрел хоккейный матч и время от времени прикладывался к уже третьей по счёту «отвёртке». А почему бы и нет? Всё равно на вечер, как всегда, ничего не запланировано. Для того, чтобы появились планы, нужны друзья или девушка. У Макара их не было, и он всё больше сомневался, что когда-нибудь они появятся. Ещё бы, кому понравится, что другой всегда знает твоё душевное состояние? Всё равно как жить в квартире без дверей. Какими бы добрыми не были друзья, какой бы близкой не стала девушка, каждому требуется своё личное пространство. Но находясь рядом с ультрасенсом, сохранить его неприкосновенным не получится.
Если бы только было возможно «отключать» свои способности! А ещё лучше – вообще их не иметь!
Перед Макаром появилась ещё одна ярко-жёлтая «отвёртка» с долькой апельсина на краю бокала, и женский голос спросил:
— Я могу вас угостить?
— Кажется, вы это уже сделали, — ответил Макар, отрываясь от экрана телевизора.
Он очень хотел видеть только длинные волосы и короткое платье, выразительные глаза и игривую улыбку. Он очень хотел не замечать сенсорного ореола и не знать, что девушка знакомится ним от скуки и ей хочется немного развлечься; он предпочёл бы верить, что он ей просто понравился.
В принципе, это, конечно, не проблема: девушка использует его, он – её, каждый получает своё. И всё же… Порой очень хотелось искренности и взаимности.
— Алина.
— Макар.
— Вы что, рокер?
— Почему?
— Из-за банданы. Её же обычно носят или байкеры, или рокеры.
— Я не рокер. И не байкер.
Не зная, как продолжить беседу, девушка подняла свой бокал с цветным дайкири, салютуя. Макар прикоснулся своим бокалом к её.
— Чем вы занимаетесь?
Макар видел по ореолу, что девушку совсем не интересуют его ответы; она задавала вопросы потому, что таковы были правила игры, потому что положено сначала поговорить и пофлиртовать, а уже потом – всё остальное, и ему внезапно захотелось нарушить ход событий. Он ухмыльнулся и сказал:
— Между прочим, бандана напрямую связана с родом моей деятельности. Я прячу под ней свой глаз.
— Так вы… циклоп?
Макар кивнул, молча глядя на Алину – что она теперь сделает? Испугается? Смутится? Найдёт предлог, чтобы уйти?
Сенсорный ореол девушки вспыхнул таким ярким любопытством, что Макар едва не зажмурился.
— А можно? – начала она – и не договорила.
Но Макар услышал так и не произнесённое окончание вопроса и стянул бандану.
— Так вот почему вас называют циклопами, — прошептала Алина, разглядывая полосу татуировки у него на лбу, с кристаллом в самом в центре. Он и впрямь напоминал глаз.
Теперь у девушки проявился уже неподдельный интерес. Только не к самому Макару. К ультрасенсу.
Чуть прикрыв глаза, Алина откинулась на спинку высокого стула и томно протянула:
— И что бы ты заставил меня делать после того, как взял мой мозг под контроль?
Яркое любопытство в сенсорном ореоле девушки вытеснялось предвкушением острых ощущений и каким-то болезненным возбуждением.
Макар отвёл взгляд, пряча от Алины мелькнувшее в глазах отвращение.
— Я бы отправил тебя домой, — ответил он, оставил несколько купюр на стойке бара и вышел.

* * *

Ухоженная женщина средних лет с холодным лицом и надменными манерами неторопливо пила кофе, глядя в окно. Удобно устроившись напротив неё за столиком в маленькой кофейне, Макар ждал.
— Мой сын встречается с девушкой, которая ему совершенно не походит. Заставьте его с ней расстаться, — резко потребовала она.
Макар подавил вздох; едва не каждому клиенту приходится объяснять одно и то же.
— Елена Викторовна, мы не можем управлять психикой человека. Мы не можем читать его мысли, мы не можем его загипнотизировать, навязать свою волю или заставить его что-то сделать.
— Но… — начала было женщина, но Макар её перебил.
— Я знаю, слухи утверждают совсем иное. Якобы мы можем захватить любого человека, только встретившись с ним взглядом, и заставить его делать всё, что пожелаем. Но это не так. Мы обладаем врождёнными способностями видеть психику человека, погружаться в неё и работать с отдельными эмоциями, усиливая или ослабляя их. Мы проходим специальное обучение, позволяющее нам развить наши навыки, мы получаем свой глаз, усиливающий наши способности, — ультрасенс дотронулся до лба, закрытого повязанной на голову черной, с серебристым узором, банданой. – Но мы не берём мозг человека под свой контроль.
Женщина смерила его холодным взглядом.
— Хорошо, вы не можете управлять волей человека. Но вы сами сказали, что вы можете усиливать или ослаблять эмоции. Найдите в моём сыне любые сомнения, малейшие недовольства, которые у него есть по отношению к этой девушке, и усильте их. Это ведь вы можете.
Она не спрашивала. Она утверждала.
Макар с тоской уставился в окно кофейни. Во время обучения наставники объясняли, как использовать способности ультрасенса. Показывали, как работать с душеной болью и депрессией, облегчая их. Учили, как погасить агрессию у страдающего шизофренией и установить связь с аутистом. Наставляли, как во время иммерсии помочь человеку поверить в себя или справиться с обидой и раздражением.
Однако, как оказалось, в реальной жизни эти навыки не пользовались спросом. Первый же клиент Макара наглядно показал ему, для каких дел нужны ультрасенсы – он попросил склонить жену его приятеля к тому, чтобы она стала его любовницей. Второй – определить, кто из его компаньонов по бизнесу хочет его подставить. Третий – заставить коллегу стать невнимательным и рассеянным, чтобы тот не получил повышение на работе…
— Это ведь вы можете, так? – резкий, нетерпеливый голос женщины вывел Макара из задумчивости.
— Могу, — не стал отпираться он. – Но не буду.
— Почему?
— По правилам мы не имеем права вмешиваться в психику человека без его на то согласия, — Макар запнулся. Буквально на днях он провёл иммерсию с настроенным на суицид парнем, которого силой приволок к нему его старший брат. И ультрасенс неохотно добавил: — За некоторыми исключениями…
— По правилам? – надменно подняла брови женщина. – По каким таким правилам?
— У нас есть свой кодекс профессиональной этики.
— И что же, если вы нарушите эти свои правила, вас арестует полиция? – насмешливо протянула она.
Макар чуть заметно скривился от циничного тона. Не все люди воздерживаются от каких-то поступков только под угрозой наказания.
Никто не следил за тем, соблюдает ли ультрасенс нормы профессиональной этики. Никто, кроме самого ультрасенса. Сила – это не преимущество и не основание для того, чтобы творить произвол. Сила – это ответственность. Ответственность за себя и за других: и за тех, кому можешь помочь, и – особенно — за тех, кому можешь так легко навредить…
— Вы сказали – за некоторыми исключениями, — задумчиво протянула женщина, поняв, что Макар не собирается ей отвечать.
— Да, — неохотно ответил ультрасенс. – Я могу вмешаться без согласия человека, если знаю, что это будет ему во благо. Например, наркоману или игроману.
— Ну, так а я про что? — воскликнула женщина. – То, о чём я прошу, будет моему сыну во благо!
— А он сам так посчитает? – негромко осведомился Макар.
— Да он же просто не понимает! Он ещё слишком молодой и глупый! Я лучше знаю!
Просто удивительно, как много людей лучше знают, что нужно человеку…
— И всё-таки это не моё решение, — ответил Макар и добавил: — И не ваше.
— Но вы же решаете это за наркомана!
— Да, но только потому, что я точно знаю, что это – благо.
Женщина откинулась на спинку стула и смерила его холодным взглядом.
— А вы уверены, что избавление алкоголика от его зависимости – это непременно благо? Может, водка для него — единственный способ справиться с проблемами в жизни и не сойти с ума? А когда вы его этого лишите, он станет выплескивать своё разочарование и недовольство по-другому. Например, начнёт бить жену. Или повесится, — женщина покачала головой, глядя на ультрасенса, и внезпно смягчилась. — Знаете, вы хоть и циклоп, но, по сути, вы всё ещё просто наивный и неопытный молодой человек. Вы держитесь за свою профессиональную этику и считаете её компасом, который выведет вас откуда угодно. Но, поверьте мне, мир человеческих отношений куда сложнее, чем вам кажется, и пройти по нему, без колебаний распределяя всё на белое и чёрное, не получится. Настанет день, когда вы не сможете решить, даже с этой вашей хвалёной этикой, что есть благо и что есть зло. И, думаю, вам тогда тяжело придётся.
Женщина поднялась из-за стола и направилась к выходу. Макар провожал её задумчивым взглядом.

* * *

Властные манеры, уверенная интонация и нетерпимость во взгляде выдавали в стоявшим перед Макаром мужчине хозяина жизни даже больше, чем дорогой костюм, дорогой парфюм, дорогой смартфон и прочие атрибуты материального благополучия.
— Моего сына обвиняют в совершении преступления, — с усилием произнёс Игорь Петрович неприятные ему слова.– Мне нужно, чтобы вы провели с ним иммерсию и сказали мне, действительно ли он это сделал.
— Вы же знаете, что показания ультрасенса не принимаются в качестве доказательств в суде, — напомнил Макар.
— Это не для суда. Это для меня. Мне нужно знать, виновен ли он.
— А его вы об этом не спрашивали?
— Спрашивал. Он говорит, что ничего подобного не совершал.
— Но вы ему не верите…
— Верю! Антоша – порядочный молодой человек. Он учится в престижном ВУЗе, у него приличные друзья. Он на такое не способен.
— Если верите, тогда зачем вам мои услуги?
Игорь Петрович нахмурился.
— У полиции на него собрано целое дело. Хотя, конечно, доказательства можно сфабриковать. Да и девчонка эта стоит на своём, хотя ясно же, что врёт. Да мой Антоша и не взглянул бы на такую, как она! Наверняка, семья девчонки рассчитывает, что я заплачу, чтобы она забрала заявление. Понаехали, понимаешь, из разных -станов, перевезли всю родню и надумали срубить лёгких денег… Словом, я хочу знать наверняка — прежде чем начну принимать меры.
Дорогой костюм и властные манеры недвусмысленно показывали, какие меры может принять этот мужчина – и к семье девчонки, и к полиции, и, если потребуется, к суду.
Макар с любопытством глянул на своего потенциального нанимателя, так и фонирующего решительностью и решимостью свернуть горы, лишь бы вызволить сына.
— А если окажется, что он виновен?
— Быть того не может, — твёрдо ответил Игорь Петрович.
— Может или не может, однако, меня вы зачем-то нанимаете… Так что вы будете делать, если он всё-таки виновен?
Мужчина помрачнел и довольно нелюбезно отрезал:
— Это вас не касается.
Впрочем, ответа Макару и не требовалось, он и так его видел в сенсорном ореоле Игоря Петровича — решимость вызволить сына не померкла ни на йоту.

* * *

Макар стоял на улице у полицейского департамента. С минуты на минуту должен был появиться Игорь Петрович, договаривающийся о том, чтобы ультрасенса пропустили в СИЗО, где держали его Антошу.
Из дверей департамента вышел невысокий, опрятно одетый мужчина. В чёрных волосах проседь, в узких раскосых глазах на смуглом лице – боль. В сенсорном ореоле – отчаяние и надежда. Он огляделся по сторонам, задержал взгляд на Макаре и нерешительно подошёл к нему.
— Извините, что беспокою, — обратился он к ультрасенсу. – Вы циклоп, да?
Несмотря на внешность, выдающую в нём выходца из Средней Азии, говорил мужчина без акцента и на правильном русском.
Макар несколько настороженно кивнул.
— И вы сейчас пойдёте к этому… к этому… — голос мужчины сорвался; ореол интенсивно фонировал напряжением.
— К Антону? – удивился вопросу ультрасенс.
— Да, — закивал мужчина.
— Откуда вы знаете?
— Я сидел в очереди на приём к начальнику и случайно услышал, как отец Антона договаривался со следователем, чтобы к нему сейчас пропустили ультрасенса. Он сказал, что хочет, чтобы вы для него кое-что узнали. И я подумал, а вдруг я успею вас перехватить, прежде чем вы к нему пойдёте?
— Перехватили, — нахмурился Макар. – И что вы хотите?
— Зачем вас к нему поведут?
— Этого я не могу вам сказать, — отрезал ультрасенс.
— Ладно, для чего бы вас к нему не позвали, вы ведь будете у него в голове, да? – спросил мужчина и вдруг выпалил: — Господин циклоп… господин ультрасенс, когда вы будете у него внутри, в голове… вы можете сделать так, чтобы он страдал? Пожалуйста, я вас очень прошу! Я заплачу сколько надо! Сколько скажете!
Макар понял, кто этот мужчина, и ему стало тоскливо.
— Господин ультрасенс, его ведь даже не накажут! Папа у него какой-то очень большой человек, он ни за что не даст, чтобы сына посадили. Даже если будет знать, что сын виновен. Ещё день-другой — и дело замнут, а его выпустят. И он будет жить как прежде – гулять на папашины денежки и творить всё, что вздумается. А Чинар моя позавчера вены резала… — мужчина резко, шумно втянул в себя воздух, так, словно его внезапно пронзила боль. – В школе хорошо учится, на гран-при по гимнастике первое место заняла, на всероссийские соревнования собиралась, а сейчас… — мужчина внезапно схватил Макара за руку; нижняя челюсть дрожала, и он не сразу с ней совладал. – Разве это справедливо, что ему не будет никакого наказания? А вы можете! Вы можете его наказать!
Макар осторожно высвободил свою руку. Да, он мог это сделать. Слившись с человеком, ультрасенс мог сотворить что угодно. Заставить его страдать от душевных терзаний, свести с ума сожалениями, оставить до конца дней мучится от отчаяния и тоски…
— Я не имею права, — твёрдо сказал Макар. И, видя непонимание в воспалённых, слезящихся глазах мужчины, попробовал объяснить: — Предлагать мне навредить ему, пока я у него в голове – это всё равно как просить хирурга сильнее порезать пациента во время операции. Да, у хирурга есть все возможности так сделать. Но он не станет. Каким бы справедливым это ни казалось. То же самое и со мной.
Едва начав говорить, ультрасенс понял, что мужчина не слышит его доводов. Дождавшись, когда Макар закончит, он стиснул ладони перед грудью и умоляюще протянул:
— Я всю жизнь… я до гроба на вас работать буду, я всё, что у меня есть, отдам, только накажите его! Ведь ему за то, что он сотворил, ничего не будет! А разве так можно? Разве справедливо? Вы же будете у него внутри! Накажите его! Сломайте ему психику! — теперь мужчина почти кричал. — Сломайте ему её! Пусть ему будет… так же, как моей девочке! …как мне! Сломайте! – голос мужчины сорвался. Он уткнулся лицом в ладони, плечи затряслись.
В дверях полицейского департамента показался Игорь Петрович и махнул рукой, приглашая ультрасенса подойти.
Макар медлил, глядя на плачущего мужчину. Он поступил в полном соответствии с нормами кодекса профессиональной этики, а, значит, поступил правильно.
Отчего же тогда у него столько сомнений в душе?

* * *

— Ну? Ну? – бросился к Макару фонирующий нетерпением Игорь Петрович, едва тот вышел из СИЗО в общий холл полицейского департамента.
— Он виновен, — коротко ответил ультрасенс.
Игорь Петрович вздрогнул и едва не спросил «Вы уверены?»
Уже через миг он взял себя в руки и презрительно скривил губы – доводы на случай такого развития событий у него были готовы заранее.
— Ладно, может, Антоша и переспал с девчонкой, но это ещё не означает, что он её принуждал. Наверняка она сама прыгнула к нему в койку, а теперь представляет это всё как изнасилование.
Ультрасенс молчал.
— Антоша не мог! Мой мальчик хорошо воспитан, он просто не способен на такое!
Макар едва заметно усмехнулся – слишком свежи впечатления после иммерсии. «Хороший мальчик» не испытывал абсолютно никакого чувства вины, ни на йоту не раскаивался в содеянном. Он в детства привык всегда получать то, что хочет – что бы это ни было. Антоша просто не знал, что такое отказ, и потому, едва не впервые столкнувшись с ним, просто не обратил на него внимания. Он всё равно взял то, что хотел. Ещё и хорошенько наказал девчонку за наглость. И это ему особенно понравилось…
— Спасибо, — мрачно поблагодарил Макара Игорь Петрович и добавил, понизив голос: — Мне бы хотелось попросить вас ещё об одной услуге. Я рассчитываю, что вы никому не расскажете о том, что узнали. А я, в свою очередь, увеличу сумму вашего вознаграждения.
— Не стоит, — так же сухо ответил Макар; ему было неприятно. — Конфиденциальность между ультрасенсом и клиентом — обязательное условие нашей работы.
— И тем не менее, — настойчиво сказал Игорь Петрович. – Примите это как знак моей… признательности.
Макар очень хотел сказать, что вместо денежной благодарности он предпочёл бы, чтобы теперь, когда его наниматель всё знает, он не стал бы всеми правдами и неправдами добиваться освобождения сына, чтобы оставил его один на один с правосудием.
Ультрасенс глянул на ореол Игоря Петровича и незаметно вздохнул – нет, рассчитывать на чудо бессмысленно.
…На тротуаре у здания полицейского департамента по-прежнему стоял невысокий, опрятно одетый мужчина с болью в сенсорном ореоле и безумной надеждой в глазах. Он не сделали никакой попытки подойти к Макару, когда тот вышел на улицу, просто смотрел на него и ждал.
Обычно это другие первыми прятали глаза от циклопа, боясь, что он проникнет в их голову и возьмёт их под свой контроль. Но на этот раз первым отвёл взгляд ультрасенс.

* * *

Макар увидел Антошу уже неделю спустя. Ультрасенс сидел в модном бистро, потягивал пиво и с минуты на минуту ждал Олесю, очередную потенциальную клиентку, когда дальний угол зала взорвался громким смехом.
Обернувшись, Макар сразу же увидел в центре гомонящей компании Антошу. Похоже, они отмечали его освобождение, и уже давно – «хороший мальчик» успел здорово набраться и, довольно ухмыляясь, рассказывал приятелям о своих приключениях в следственном изоляторе. Ореол фонировал самодовольством; в нём по-прежнему не было ни грана раскаяния, ни намёка на чувство вины.
Ультрасенс мрачно усмехнулся и приложился к бутылке пива. Что ж, этого следовало ожидать.
— Добрый вечер, — за его столик подсела красивая молодая женщина в стильном палантине и солнечных очках.
— Олеся? – вежливо спросил Макар.
— Да, — женщина заметно нервничала. – Знаете, я никогда раньше не обращалась… Я не совсем знаю, как…
— Скажите мне, что вы хотите, чтобы я для вас узнал, — пришёл на помощь ультрасенс.
— Я думаю, что мой муж мне изменяет. И хочу знать, так ли это.
— Вы могли бы нанять для этого частного детектива.
Олеся глубоко выдохнула, откинулась на спинку высокого стула, достала из сумочки пачку сигарет и закурила.
— Но только вы можете мне сказать, насколько это для него серьёзно.
Макар пришёл в замешательство и выпалил прежде, чем успел подумать:
— А если несерьёзно, то это сделает ситуацию приемлемой?
Видимо, изумление в его голосе прозвучало куда отчётливее, чем это казалось Макару – молодая женщина, на вид ровесница ультрасенса, сняла очки и посмотрела на него припухшими, покрасневшими от слёз глазами:
— Знаете, когда-то я тоже думала, что в мире есть только белое и чёрное. Что в каждой ситуации есть только одно правильное решение. Если любит, значит, надо жениться, если изменяет – надо развестись. Только вот в жизни всё оказалось куда сложнее…
Макар хотел возразить. Хотел сказать, что всегда есть только одно правильное решение, надо только трезво подойти к ситуации. Что если не делить всё на белое и чёрное, то мир станет равномерно серым, и существовать в нём будет невозможно, потому что серость размоет ориентиры, по которым следует жить.
Но сидевшей рядом с ним молодой женщине с заплаканными глазами эти слова были ни к чему.
— Расскажите мне, где я могу с ним пересечься, — проглотил свои возражения Макар.
Когда Олеся ушла, ультрасенс ещё некоторое время посидел за стойкой бара, допивая пиво. Собравшись уходить, он бросил последний взгляд на шумную компанию с веселящимся Антошей — и напряжённо сел обратно.
Вовсю отмечающий своё освобождение Антоша мутным, хмельным взглядом шарил по залу бистро. Он жаждал продолжения праздника и собирался найти себе для этого девушку. Задержавшись взглядом на одной, Антоша, пошатываясь, поднялся со своего места и, нетвёрдо держась на ногах, заковылял к её столику.
Макар не слышал разговора, но видел, как ореол Антоши наливается раздражением и недовольством, и понял, что девушка его послала, когда ореол буквально вспыхнул злостью.
Что-то бурча себе под нос, Антоша нехотя поплёлся обратно к своей компании, а в его ореоле уже формировалось тёмное и очень определённое намерение. Одна уже как-то ему отказала, но он всё равно получил то, что хотел. И ему так даже больше понравилось. Что ж, раз и эта не хочет по-хорошему, он может и по-другому…
Ультрасенс сжал ладони в кулаки с такой силой, что затряслись руки. Он прекрасно понимал, что хочет сделать, и так же чётко осознавал, что не может. Не должен. Кодекс профессиональной этики категорически запрещает ему намеренно причинять вред психике человека, и из этого правила нет исключений.
Макару уже не раз говорили, что жизнь не делится на чёрное и белое, что она куда сложнее. Но это не так. Она всегда делится. Только вот до сегодняшнего дня Макар никогда не думал, что белое может казаться ему чёрным, а чёрное – белым. Что правильное решение может казаться несправедливым, а нарушение норм – единственно верным поступком.
Так какое же белое – действительно белое? То, на которое указывают правила, или то, которого требует сердце?
Макар снова обернулся и бросил взгляд на сенсорный ореол Антоши. Тот по-прежнему фонировал тёмными, уродливыми намерениями. И это только вопрос времени – когда он воплотит их в жизнь.
Ультрасенс глубоко выдохнул, встал и решительно направился к входной двери. Нормы существуют не без причины. Без норм не будет порядка. Без них каждый ультрасенс может вмешиваться в психику человека, ссылаясь на то, что он действовал ради высшего блага. Но только нет такого блага, которое оправдало бы наступивший вслед за этим хаос.
Макар уже вышел на улицу, когда вдруг на него обрушилось воспоминание. Проседь в чёрных волосах, боль в узких раскосых глазах. Отчаяние и надежда — в сенсорном ореоле…
И белое стало белым, а чёрное – чёрным.

* * *

Антоша нажал на слив и после нескольких неудачных попыток всё-таки открыл защёлку на кабинке в туалете. Направился к раковинам, но у него на пути вдруг появился какой-то парень в джинсах, белой футболке с длинными рукавами и с чёрной, с серебристым узором, банданой на голове. Он почему-то казался ему смутно знакомым…
— Пшёл вон, — недовольно буркнул Антоша и попытался его оттолкнуть.
Парень крепко схватил его за плечо и с силой встряхнул.
— Отпусти меня, придурок!– взвизгнул Антоша. – Да ты вообще знаешь, кто я такой?
— Знаю, — с ненавистью протянул тот и с размаху впечатал его спиной в стену. Перепуганному Антоше показалось, что парень вложил в это слово совсем иной смысл, и он выпалил:
— Что тебе от меня надо?
— Только попробуй её тронуть, слышишь? — звенящим от напряжения голосом сказал парень. – Даже думать не смей!
— А, так это твоя, что ли? – сообразил Антоша. – Да ладно, подумаешь, на ней свет клином не сошёлся. Другую найду…
В голове что-то рвануло, что-то закапало из носа, во рту появился металлический привкус.
— За что? – захныкал Антоша, сообразив, что парень ударил его кулаком в лицо.
— За Чинар, — процедил тот, сощурив глаза.
— За кого?
Парень криво усмехнулся, коротко размахнулся и ударил Антошу в живот. Тот согнулся от боли, но уже через несколько мгновений она отступила под напором примитивного, животного страха – парень сунул голову Антоши в унитаз и, похоже, собирался его утопить.
Антоша отчаянно дёргался, пытаясь вырваться и глотнуть воздуха. И когда парень его всё-таки отпустил, он даже не сразу понял, что снова может дышать.
— За то, что ты даже имени ещё не помнишь!
И снова взрыв боли в голове. И опять вода в унитазе, и лёгкие разрываются от нехватки кислорода.
И рывок наверх.
В глазах потемнело, голову наполнил шум, сквозь который до судорожно вдыхающего Антоши смутно донеслось:
— И за то, что ты, гад, даже не сожалеешь!
Антоша не понимал, о чём говорит этот парень. Ему было очень страшно от собственной беспомощности, а сердце было готово разорваться о ужаса при мысли, что его вот-вот убьют. Антоша смутно догадывался, что парень чего-то от него ждёт, и, зацепившись за его последнюю фразу, он попробовал, выкрикнув наугад:
— Нет, нет, я сожалею!
Но парень словно знал, что это неправда. Схватил Антошу за грудки, вздёрнул и процедил:
— Нет, ты не сожалеешь. Ты сожалеешь только о том, что тебе сейчас больно и страшно. И я хочу, чтобы ты навсегда запомнил это ощущение.
И мир снова взорвался вспышкой ослепительной боли.

* * *

Макар спокойно помыл руки и бросил взгляд на валявшегося на полу туалета Антошу. Несмотря на то, что он был без сознания, его ореол по-прежнему фонировал страхом, болью и ужасом, который парализовал Антошу, когда тот решил, что это – конец.
Вернувшись в зал бистро, ультрасенс оглядел шумную компанию в углу и с удовлетворением убедился, что пьяные приятели Антоши даже не заметили его отсутствия. Вышел на улицу и глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться и унять адреналиновую дрожь.
Выдохнул и слегка улыбнулся, поправляя бандану на голове. Мир человеческих отношений и впрямь очень сложен, но по нему всё-таки можно пройти, если верить полученным ориентирам. Потому что, что бы там ни казалось, что бы ни говорили, белое всё равно остаётся белым, а чёрное – чёрным.