— Деда! Деда! Деда! Расскажи, какую-нибудь историю.- Семилетняя Лали вихрем влетела в комнату и ловко подпрыгнув, уселась на большой табурет.
— Вот, ты непоседа! Даже не поздоровалась.
— Привет, дед. – В дверях появился старший брат Лали — Арик.
— Ну, здравствуйте, внучата. О чём же вам рассказать?
— Пр-ро ср-р-раженья – прорычала светловолосая Лали. Она просто грезила дедовскими байками.
— А, ты, что скажешь, маленький ворчун? – Старик обратился к Арику, который своим видом показывал полное безразличие, однако не пропускал ни одного рассказа.
— Папа сказал, чтобы мы меньше слушали тебя, а то Лали спать по ночам плохо стала.
— И ничего не плохо! Хорошо я сплю!- возмутилась малышка.
— Ладно. Сегодня история особенная будет. – Старик выдержал небольшую паузу.- Про любовь.
Арик фыркнул, а Лали недовольно наморщила носик.
— Но, вот, что я вам скажу. Эта история про любовь, но она не понравилась бы вашей маме и тем более вашему папе. Это сказка про то, как рыцарь Лиам полюбил Собирательницу Душ.
— Смерть?!
— Да, моя красавица. Что, слушать будете?
— Да! Да! Да! – Затараторила Лали, а Арик снисходительно махнул рукой.
Старик подошёл к очагу, подбросил дров и уселся в огромное кресло выстеленное шкурами. На улице весна была уже в самом разгаре, но старик всё равно поддерживал огонь, стыдясь себе признаться, что кровь уже не греет старые руки, и теша себя мыслью, что ему просто нравиться треск горящих поленьев.
* * *
— Давно это было. Когда ещё мой дед был как ты, Лали – маленький и боевой. Все деревья в округе испробовали удары его деревянного меча. Но речь не о нём.
В те годы Хассия не была единой страной. Семь независимых княжеств и десятки вольных городов лежало на её земле. Постоянные междоусобицы и стычки с соседней Уларией разрывали государство, но…. Хорошее было время! Кто-то скажет время распрей и войн, а я скажу – нет. Время доблести и отваги!
Война была смыслом жизни, воздухом и пищей. Под звуки призывного горна поднимались на сражение все, кто мог держать меч в руке. Только ледяной звон стали мог охладить пылающую душу воина. Судьба и призвание хассийца – это походы, грязь и лишения, ожидание боя, радость свободы во время сраженья, горечь поражений. Такова была жизнь, об ином и не мечтали.
Глаза детей горели от восхищения, глядя в след уходящим вереницам людей облачённых в доспехи. Жёны плакали, не зная, возвратятся ли мужья живыми, но гордились своими защитниками и кормильцами! Войны были скоротечны и назывались – спорные битвы. Правители княжеств, отстаивая свой интерес в сражениях, нанимали воинов и щедро платили в случае победы.
В то время князь Карм из рода Куботов вёл войну с князем Пиром. Спор вышел из-за богатых пастбищ в Речной долине. Каждый из правителей в летописях нашёл свои родовые корни из тех мест. А мирным путём раньше редко что решалось.
Справедливости ради сказать, что, хотя владыки народ и вспыльчивый, но сражения вели строго по договорённости. Никакого хаоса и хитрости. В выбранный день, в определённом месте сходились сила на силу, смелость на смелость. Только в честном поединке можно найти правду. А во главе войска идёт сам правитель. Так повелось испокон веков, ибо если правитель трус, то какой воин станет за него проливать кровь.
Карм не был трусом. Он был хороший правитель и великий воин. Он ширил края своего княжества справедливым мечом и твёрдой хваткой. Правда на стороне сильных. Карм был сильным!
Бой в Речной долине длился с утра до вечера. Уже в полдень, отяжелевшая от крови пыль, перестала подниматься из-под копыт лошадей, а когда солнце коснулось Закатных гор, сражение стихло. Карм доказал своё право быть наследником этих мест.
Уходили живые, собирая трофеи. Уходили хромая раненые. Уходил с остатками своего войска поверженный Пир. И в долину скорбной шеренгой вошли добивалы. По закону Войны тяжелораненых, за которыми никто не пришёл забрать с поля сражения, добивали. Это был акт милосердия – воин должен умирать в бою, от меча, а не от клыков ночных хищников. Только тогда его душа попадёт в чертоги Пса Войны.
Добивали раненых не оставшиеся в живых рыцари — добивали дети, которым уже скоро предстояло влиться в железный поток беспощадного боя!
* * *
— А папа говорит, что это жестоко – заставлять детей убивать.
— Твой папа прав, Арик. Жестоко. Но эти подростки не только оказывали честь умирающим принять смерть от меча, но и привыкали к виду самой смерти. И когда призывный горн поведёт их в бой, спину друг другу будут прикрывать не сопливые дети, а бесстрашные воители.
— Деда, а ты был добивалой?
— Да… был.- Старик подбросил дров в очаг, и немного помолчав, словно что-то вспоминая, продолжил. – Мы были смелы и безрассудны, рвались в бой и мнили себя бессмертными. Я в тринадцать лет собрал отряд из таких же, как и я — добивал. И мы ночью прокрались в пограничный озёрный гарнизон уларийцев и вырезали всех до одного…. Мы были жестокие дети, воспитанные войной…
* * *
— Ну, так значит, у Карма был сын – Лиам. Он был ещё молод для участия в битвах, но для отряда добивал – в самый раз. Он шёл впереди своих сверстников, удар за ударом открывая своим коротким мечом вход для умирающих в чертоги Пса Войны. И когда почти всё было кончено, Лиам в свете догорающего заката увидал ещё одного раненого. Четыре стрелы в грудь не смогли забрать его жизнь.
Лиам прочёл короткую отходную молитву и занёс меч для удара, но раненый воин не захотел уходить один. Хороший солдат! Не отступать и не сдаваться до конца!
Меч резко опустился вниз, отправив воина в Иной Мир, а сам Лиам покачнулся и упал среди поверженных солдат. Узкий клинок по рукоять вошёл под сердце юноши, но он был ещё жив. Глухой пеленой затянуло сознание Лиама. Не было боли и страха, лишь обволакивающий покой. И тогда он увидел ЕЁ.
Айлима, Собирательница Душ, дочь грозного бога Пса Войны. Она плыла в бледном мареве над полем сражения и, хотя в Ином Мире не бывает ветров, полупрозрачная накидка за её спиной трепетала словно крылья ангела. Глаза Айлимы сияли ярче солнца и души воинов, сбросивших свои смертные оболочки, летели на этот свет подобно мотылькам.
Айлима! Богиня смерти? Нет – жизни после смерти! Её бесконечный глубокий взгляд — путь в чертоги Пса Войны. И только смерть в бою или от руки воина даёт право на этот взгляд.
Тёплый успокаивающий свет глаз богини манил к себе душу Лиама, но он был ещё жив и находился меж двух миров. Он жаждал раствориться в этом свете, но что- то держало его, словно клинок воина пригвоздил душу к умирающему телу.
Но вдруг по призрачному миру разнёсся тяжёлый вздох, развеяв зыбкий туман, и Айлима прекратила свой мерный полёт. Она смотрела на Лиама, а он смотрел на неё. Минула вечность, а может мгновение – время в Ином Мире идёт совсем не так как у нас. Манящий свет померк и Лиам увидал голубые, как небо в ясный летний день глаза Айлимы.
Чудес на свете много и любовь — самое прекрасное из них. Люди любят друг друга, любят богов, любят власть, расточая это чувство без меры. Но боги выше всего этого, у них свой тонкий незримый мир и им чужда суета смертных, от которых лишь нужна сущность — душа.
И чудо свершилось! Дочь Великого и Беспощадного Пса Войны полюбила человека! Айлима поняла это сразу, увидев на тонкой грани жизни и смерти юного Лиама. Но что она могла сделать? Душа юноши рвалась на встречу с ней, но, прикоснувшись, она тут же растворится в общем потоке света.И Айлима отступила…
— Живи – пропел ветер.
— Живи – прошептали деревья.
— Живи – выдохнула Айлима, пряча взгляд, и неведомая сила вырвала душу Лиама из мира богов. Душа кричала и рвалась обратно, не понимая за что её, позволив коснуться Рая, выбросили обратно!
Лиам судорожно вздохнул, и боль пронзила всё тело. Но печаль раненого любовью сердца была во много крат хуже любой боли.
А где то там далеко и совсем рядом плакала Айлима, отдавшая кусочек своей души умирающему человеку. Тихо плакал юный Лиам. А над Речной долиной, разверзлось раненое молнией небо, потоками ливня смывая следы недавнего побоища.
Могучий Карм сам вынес сына на руках с поля боя. Походный лекарь прятал взгляд и безнадёжно разводил дрожащие руки — с такими ранами не живут. Но Лиам жил!
Загнав лошадей, Карм полтора дня нёсся на повозке к Чёрному Болоту. Там жила ведунья. За глаза люди называли её ведьмой, колдуньей. Но Карму было наплевать – будь она хоть самим болотным демоном, он обломает ей рога и заставит излечить сына!
Он успел! Карм с сыном на руках ворвался в убогую хижину и напоролся на холодный взгляд колдуньи. Гневные требования и посулы озолотить застряли в горле воина.
— Я мертвецов не лечу.
— Он жив!
— Я вижу, это и чудно – с такими ранами не живут.
Ведьма положила руки на голову Лиама и забормотала под нос какие-то заклинания. Закончив, она отошла к окну и тихо хриплым голосом проговорила, словно обращаясь к своему отражению в мутном стекле.
— Порою, зная наперёд грядущее, проще оставить всё как есть. Горя больше чем радости принесёт твой сын. Но не мне судить, раз боги не забрали его — я попробую исцелить его.
И она взялась лечить Лиама. Два долгих месяца ведунья собирала травы, варила коренья, шептала молитвы и окуривала рану, всё ещё не веря в счастливый исход. Но Лиам жил!
И на исходе осени, когда первые заморозки разогнали болотный туман Лиам пришёл в сознание. И первое, что сорвалось с его губ, было имя Собирательницы Душ.
— Айлима.
Суеверная старуха сокрушённо покачала головой – негоже поминать имя Смерти в первые мгновения жизни.
А спустя месяц Карм с сыном и свитой вернулись в столицу Куботар и первый снег услужливо ложился у них на пути пушистым белым ковром.
* * *
Старик встал, взял кочергу и неспешно начал ворошить угли в затухающем очаге.
— Это всё? – Первой нарушила тишину Лали.
Старик хитро улыбнулся.
— Ну, если желаете, я продолжу.
— Да! – В один голос воскликнули дети.
Но в это время затрубили горны.
— Папа приехал! – взвизгнула Лали и стрелой выскочила на улицу, а следом за ней и Арик.
Старик раздвинул плотные шторы и выглянул в окно. На западную площадь дворца, которую между собой называли скотным двором, куда выходили окна старика, въехала кавалькада всадников во главе с правителем Хассии — отцом Лали и Арика. Он и несколько рыцарей охраны через ворота проехали во дворец, а остальная процессия осталась на площади.
Набежавшие слуги быстро расседлали лошадей и стали разгружать подъехавшие возы. Осталась лишь одна огромная повозка, крытая пологом. Старик протиснулся сквозь глазеющую толпу детей, прибежавшую вслед за колонной правителя.
Слуга у повозки пальцем поманил маленьких ротозеев и резко сдёрнул полог. Дети вскрикнули и отшатнулись, даже у старика перехватило дыхание. В большой деревянной клетке на колесах лежало существо, похожее на дракона из сказок. Чёрная, матово отблёскивающая на солнце, бронированная шипастой чешуёй живая гора. Если бы животное не дышало, его можно было бы принять за творение скульптора.
— Кто это? – прошептала, прижавшись сбоку к старику Лали.
— Тагир. Зверь с предгорий Суры.
— Он кажется такой…
— Несокрушимый.
— Да!
— Так его и называли, Тагир Непобедимый. Идеальный воин, когда — либо созданный под небом. Ты только посмотри на него! Голова – панцирь увенчанный рогами и шипами. Всё тело покрыто большими иглами, образующими непробиваемую броню, а во время опасности они топорщатся в разные стороны. Кажется, что любой участок тела Тагира от когтистых лап до покрытого рогообразными наростами хвоста несёт смерть. И в тоже время Тагир – травоед.
Он мирно живёт на пастбищах Суры, охраняя свои владения. Но горе тому, кто посмеет нарушить покой могучего зверя. Нет ему подобного по силе… кроме человека.
— А он огнём дышит?
— Нет, Лали, это не дракон.
— Угу, и спить всё время… я побежала к папе.- Интерес девочки к спящему гиганту быстро угас, и она упорхнула в сторону дворца.
Суетливые слуги выгнали детей с площади и, стараясь не разбудить тагира, начали сворачивать полог. А старик бродил возле клетки, рассматривая зверя, воскрешая в памяти забытое детство.
Тагиры и в то время были редки, а тех кто смог одолеть это животное и того меньше. Из легкого, почти невесомого панциря тагира выходил очень прочный доспех. Непробиваемый не стрелой не мечом он был бесценен и если кому-нибудь, посчастливилось его добыть, вполне мог дожить до старости.
Старик подошёл к клетке и погладил прутья. Дыхание тагира стало неровным, его то и дело била мелкая дрожь.
— Спи могучий воин. Ты не покорён силой, но повержен хитростью. Тагир – символ минувшей эпохи. Ты, как и я – непобеждённый воин, оставленный на растерзание мирного времени. Сила уступила коварству, и мы с тобой теперь только и годны, что толпу потешать.
Неугомонные слуги, то и дело встречаясь взглядом со стариком, почтительно склоняли голову. Старик понимал, что это потому, что он отец жены правителя, но ему хотелось думать, что это из- за его боевых заслуг во время последней войны.
Чтобы не мешать прислуге старик побрёл домой, на прощанье кивнув тагиру. В памяти всплыло учебное селение в горах. Их, ещё детьми свозили туда, что бы они научились держать в руках оружие. Одно из занятий было — бой с тагиром. Ненастоящим, конечно, но и тот давался с трудом.
* * *
Тяжёлая повозка с огромным соломенным чучелом обтянутым грубой мешковиной неслась на встречу со скоростью, которую могли развить шесть человек, толкающие её сзади. Чучело, изображавшее тагира. было со всех сторон утыкано длинными заострёнными кольями – шипами.
— Правую ногу вперёд, левую – полшага назад. – Как заклинание бормотал юноша.- Сердце тагира между пятой и шестой нагрудной пластиной. Один удар…
Меч, завязший в сене, резко вырвало из рук. Юноша, уклоняясь от деревянного шипа, упал на бок, и едва успел подобрать ноги из под колёс телеги.
— Вставай солдат! – Заревел Мулор — учитель ведения боя. Глубокий шрам красным рубцом пересекал губы и нижнюю челюсть воина, и оттого его речь была невнятна и не очень понятна. Но тяжёлый кулак и медвежий рёв помогали Мулору доходчиво доносить смысл учения.
— И запомни – воин должен умирать стоя!
Он так и умер, в сражении при Капачи. Его нашли после боя с пикой в груди. Мулор стоял на кургане, сложенным из десятка поверженных врагов, опершись тупым концом копья в землю.
* * *
Старик кочергой разворошил золу и подбросил мелких щепок на тлеющие угли. Он завидовал огню – вот тот умирал, еле тлел, мерцая в подёрнутых пеплом углях, но получив пищу – возродился. Робко, грозя исчезнуть сизым дымком, он поедал дерево и спустя какое-то время уже гудел и ревел зверем в очаге, требуя ещё пищи.
Старик вздохнул – нет для человека такого снадобья, чтобы повернуть время вспять, разгладить морщины и ощутить звон помолодевшего тела. Только память, подобно огню, то вспыхнет безумием ярких красок прожитых мгновений, то покроется пеплом забвения.
Скрипнула дверь и в комнату вбежала запыхавшаяся Лали.
— Я пришла. Деда, рассказывай, что было дальше.
— Как там отец?
— Нормально – приехал.
— Понятно. А где Арик?
— Он, наверное, не придёт. Наверное, не понравилось.
И тут же в распахнутую дверь ввалился вспотевший Арик.
— Ты чего не подождала?- спросил он у хихикающей Лали.
— Есть надо было быстрее и меньше. Вон — какой толстый.
— Я не толстый!
— Ну, ну, всё, прекратите. — Вмешался старик. – Усаживайтесь, если желаете слушать дальше.
* * *
С тех пор минуло шесть лет. Лиам возмужал, раздался в плечах и приобрёл славу искусного воина. «Бессмертный» говорили о нём. Лиам безрассудно бросался в пучину боя, словно преследуя какую-то известную ему одному цель, и выходил без единой царапины. Старые воины посмеивались между собой, что Пёс Войны не хочет к себе забирать Лиама, потому что он знает тропинку назад…
Лиам и в правду искал. Нет, не смерть. Взгляд Айлимы! Намёк на её присутствие, чтобы самому себе доказать, что это был не бред умирающего. И на исходе каждого боя он с замиранием сердца ждал…. Голубая бездна глаз Айлимы украла душу и покой молодого воина.
В ту раннюю осень, загнав в галопе коня, Лиам мчался в Куботар. Гонец принёс плохую весть – правитель Карм при смерти. Судьба сыграла злую шутку с могучим воином. Непобедимый Карм по прозвищу Бык умирал не от ран, а от постельной хвори. Сотни сражений, годы, проведённые в походах, не сломили воина, а укрепили его дух. Умирать всегда рано, но если время придёт, то любой солдат выберет смерть в бою. А Карм однажды утром просто не встал с постели. У него отказали руки и ноги, и он бесформенной грудой лежал на дубовой кровати, на которой за четыре поколения не умер ни один мужчина. Он ревел раненым медведем, гоняя прислугу и лекарей, пока на третий день у него не отнялся язык.
С грохотом дверей Лиам ворвался в свой родовой замок, и его встретила скорбная тишина, слёзы в глазах и траур на лицах слуг. Прислуга любила Карма, не смотря на его вспыльчивый нрав. В тронном зале собрались немногочисленные родственники, попрощаться с правителем – лекарь сказал, что рассвета Карм не увидит.
Лиам вбежал в мрачную опочивальню и остановился в нерешительности. На кровати лежал старик. Недуг сковал несокрушимого великана и выпил его жизнь. Жили только влажные от слёз глаза, и в них притаился испуг. Нет – Страх.
Робко подошёл Лиам к отцу и коснулся иссохшей руки. Он прекрасно понимал этот страх. Для воина, искренне верующего в Пса Войны, смерть в постели больше чем позор. Куда пойдёт его душа? Друзья и враги, сгинувшие на полях сражений, пируют в чертогах, а что будет с ним?
Весь вечер Лиам просидел у изголовья отца вспоминая детство, пытаясь разговаривать с умирающим, не зная, слышит ли он. Оплавились свечи, смолкли бормотания родни в тронном зале, когда вдруг что-то изменилось. Накрыло тишиной и покоем, будто шерстяным одеялом и дико забилось сердце. Оно первое почувствовало того, кто его некогда ранил любовью…
Лиам сидел, боясь обернуться. Он помнил всё, но не знал было ли это на самом деле. Бред умирающего юноши или…
— Ты изменился. – Тихий мелодичный голос Айлимы изорвал окружающую реальность и сомнения осыпались осколками разбитых витражей. Айлима, всколыхнув воздух, проплыла перед Лиамом. Она была всё также юна и прекрасна – Собирательница Душ, богиня Иного мира.
— Я… хотела видеть тебя. Очень. – Её голос задрожал.- В нашем мире есть законы и правила, но нет чувств, как у вас – людей. Почему меня к тебе притягивает?
— Я тебя люблю!- Выдохнул Лиам. Это первые и единственные слова, которые он хотел сказать Айлиме за столько лет.- Все мои мысли только о тебе. Я искал тебя в каждом сражении, не веря, что увижу тебя когда-нибудь. И пусть на меня обрушиться небо, но… я люблю тебя!
Воздух в комнате начал вибрировать и мерцать радужными всполохами.
— Что со мной Лиам? Наш мир древний и бесконечно мудрый, и в нём нет места чувствам. Как в него могла прокрасться любовь? — Голубые глаза Айлимы наполнила слеза.- Я готова обрушить небо, чтобы просто прикоснуться к тебе…
Лиам протянул дрожащую руку, но Айлима отпрянула.
— Коснувшись меня, ты умрёшь, и растворишься в Свете. Я не хочу тебя терять. Я люблю тебя.
Печаль переполнила комнату, сжав сердце Лиама и покрыв изморозью стёкла окон.
— Что ты сделала со мной, богиня. Нет жизни без тебя! Сжалься — забери мою душу, и пусть она псом бездомным пропадает неприкаянная. Но, только у твоих ног.
— Я не хочу тебя терять! Твоя душа вспыхнет искрой и станет светом. А я хочу видеть тебя.
В комнате стало жарко, и от каменных стен повалил пар. Раздались глухие раскаты грома и ужасный вой.
— Я должна уйти. Мне нельзя долго находиться в вашем мире иначе Луч сожжёт границы и поглотит всё живое.
Тоска ледяными пальцами сжала сердце Лиама. Навалилась и обволокла усталость и безразличие.
— Мне не нужен этот мир. Подари мне мгновение с тобой и забирай всё что хочешь.
— Я не могу. Мы служители Света и ваши души питают Луч, дают нам жизнь. Нам не позволят разрушить оба мира.
Слёзы катились из глаз Айлимы. Её образ становился размытым и полу-призрачным, пока не исчез совсем.
— Постой, — еле слышно прошептал Лиам.- Мой отец. Что будет с ним?
Вой и гром прекратился и комнату наполнил запах полевых трав. Мелодичный голос Айлимы лился отовсюду.
— Он был хороший воин и много света принёс Лучу, но ты знаешь закон, Лиам, он должен умереть как воин.
Да, Лиам знал, но не думал, что на его плечи ляжет это бремя. Он снял со стены короткий резной меч и посмотрел в глаза отца. В них светилась мольба и благодарность. Лиам занес меч над омертвелым телом и прочитал заученную с детства отходную молитву.
— Ты достоин меча! Меч достоин тебя! Чертоги Пса ждут тебя. Иди, я укажу тебе путь!
Лиам закрыл глаза и погрузил остриё в сердце отца. И он снова почувствовал присутствие Айлимы. Душа Карма световым вихрем скрылась в её сияющих глазах.
-Ты вернулась!
— Я собирательница душ, не более. Мне не позволено являться к вам просто так. Ты хочешь видеть меня, Лиам?
— Я не хочу видеть кроме тебя никого!
— Так убивай! Я Смерть и ты стань Смертью. Неси мне души! Каждая душа это мгновение с тобой, а мгновение – это вечность!
Голос растаял, растаяла и Айлима и душа Лиама превратилась в пустыню. Он принял решение сразу, он редко ошибался и никогда не о чём не жалел.
* * *
— А что это за Луч? – перебила Лали.
— Не знаешь? А ты, Арик?
— Нет.
— Мы – хассийцы, верим в Пса Войны – великого воина неба. Он наш покровитель и вдохновитель, и души погибших воинов слетаются под его благодатную тень. Но наши предки верили в иного бога. Они говорили, что Луч, бесконечный и всесильный создал всё. И богов и людей, землю и небо. И, что наши боги всего лишь служители Луча.
Пусть так – это мало что меняет. Луч и его староверы почти забыты, а Пса Войны, даже после стольких лет перемирия помнят и чтят. И храм его на площади стоит и поныне.
— Кто его построил, этот храм? – тихо вмешался Арик. – Он такой… страшный.
— Его не строили. Говорят, очень давно, много поколений назад, местный правитель потерял в одном сражении пятерых сыновей. Он принёс их мечи и воткнул посреди площади, вознося хвалу Псу Войны. Сердце разрывала скорбь, но правитель верил, что его дети в лучшем, более достойном воина мире.
Так и повелось – с войны приносили мечи, добытые в бою, или взятые у погибших и вгоняли их в центр площади. Со временем мечей стало очень много, и странное сооружение стало расти вверх. Боевые мечи забивали в щели, расклинивая и укрепляя стены. Они поросли бурой ржавчиной и стонали во время бури, но ни один меч не выпал за сотни лет из строения храма. И в наши дни он высится над городом, скреплённый нерушимой верой в Пса воинов Хассии.
— Деда, а расскажи дальше про Лиама.
* * *
Лиам принял решение. Он вышел в тронный зал к поникшим воинам.
— Карм умер. Умер как воин! И душа его пирует в чертогах Пса с душами предков!
— Слава! – От дружного возгласа вздрогнули стены зала. Где то уронила поднос и завыла прислужница, оплакивая хозяина.
Никто из воинов не задавал вопросов Лиаму. Они всё понимали. Воины подняли и осушили тяжёлые бокалы вина. Затем встал старый, одноглазый Сур.
— Лиам! Ты юн и смел. Твой меч крепок, как и крепка рука его держащая. Бери наши щиты и веди нас в бой. Правь мудро и…
— Остановись, Сур! Выслушайте меня воины! – Лиам поднял меч вверх, призывая к вниманию.- Я, Лиамар Кубот, сын Кармара Быка, внук Тукона Широкого призываю выслушать меня и быть свидетелем моих слов! Я, наследник правителя по праву крови, отрекаюсь от Щита Правления. Сейчас и навсегда! Пусть ветры донесут до каждого моё решение, а вы, верные воины подтвердите.
— Одумайся Лиам!
— Следующий, по праву крови, присутствующий среди вас юный Тирас. Он повидал мало сражений, но если вы, воины ему поможете, он восславит Куботар. И вся Хассия преклонит мечи в почтении пред его яростью. Прими щит, Тирас! Теперь это твоя ноша. Правь мудро и смело! А я ухожу в долгий поход.
Сказав это Лиам ушёл, оставив ошеломлённых воинов в тронном зале. Прислужники уже собрали вещи и оседлали коня Лиама. Он облачился в вычерненные доспехи из чешуи тагира, наскоро попрощался с домом и скрылся в ночи.
В летописях Куботара это было последнее упоминание об Лиамаре Бессмертном — наследнике трона, отказавшегося от правления. Тирас же, как и пророчествовал Лиам, спустя два десятилетия прошёл железным потоком по всей Хассии, подчинив все семь княжеств, и сделал Куботар столицей.
Но история Лиама на этом не заканчивается. Покинув родной Куботар, он гнал своего коня к северной окраине Речной долины. Там, по расписанию спорных боёв, через два дня должно было состояться сражение за право посева на солнечных склонах. Сходились в схватке союзники Куботара курийцы и их извечные спорщики торкаты.
Лиам нёсся как ветер, боясь опоздать. Ведь поле боя – пастбище смерти. И Лиам спешил на это странное и страшное свидание.
Он успел почти к началу сражения. Лиам поднялся на высокий зеленый холм, с которого была видна вся баталия. Бой внизу никак не вязался. Воины с обеих сторон разбились на небольшие отряды и, ощетинившись копьями, теснили друг друга то в одну сторону, то в другую. Больших потерь не было, пока у шатра предводителя таркатов не заиграл призывный рожок. И тотчас из пролеска вырвалась скрытая до этого конница. Она не была многочисленной, но, всё же внесла панику в ряды курийцев. Закованные в броню конные воины на полном ходу снесли два отряда копейщиков.
И тут в бой вступил Лиам, приняв сторону своих союзников. Он чёрной тенью пронёсся с холма и ворвался в безумие стального сражения. Звон металла, крики раненых, храп лошадей окутало облаком Лиама. Он чувствовал, как сердце рвётся из груди, и тело налилось невероятной силой. Меч Лиама со свистом рассекал воздух, выбивая из седла латных наездников. Они не ожидали такого натиска, а Лиам всё рубил и рубил…
Он не сразу понял, что все воины на поле боя двигаются очень медленно. Вялые, полусонные воины, словно, нехотя поднимали мечи. И, даже поверженные не торопились оседать на землю. Звуки боя превратились в глухой монотонный гул. А спустя мгновение всё прекратилось. Всё стихло, а воины превратились в неподвижные изваяния. И пришла Она…
— Ты пришла, моя богиня!
— Да, мой воин. Ты сражался как бог. – Лицо Айлимы светилось счастьем.- Я скучала! Мы не виделись вечность.
— Я боялся опоздать… я… Боги! Как ты прекрасна!
Так и стояли они среди застывшего сражения. Двое влюблённых из разных миров. И не было их счастливей, несмотря на то, что они даже не вправе прикоснуться друг к другу. Стояли и молчали, пока небо на горизонте не налилось чёрной тучей, и молния ударила снизу вверх.
— Мне пора, Лиам. Я собрала твой урожай и время истекло. Я ухожу.
— Подожди. Что было со мной во время боя? Почему я двигался быстрее всех?
— Это мой тебе дар. Мне подвластно ваше время. Теперь, ты, мой избранник в бою будешь быстр и неуязвим, как ветер. Неси мне души! Мгновенье – вечность! — Голос растворился в пустоте.
— Я люблю тебя!- Одними губами шепнул Лиами и мир ожил.
Правда, сражение теперь приняло другой оборот. Своим внезапным нападением Лиам изменил ход сражения, вырубив основной костяк конницы таркатов. И теперь они спешно отступали, погоняемые курийскими воинами. А Лиам пришпорил коня, поднялся на холм и, видя, что победа курийцев близка, поскакал в сторону леса.
Там он выбрал полянку поспокойней и повалился без сил. Но и во сне его искания не кончились. Он видел глаза Айлимы, но никак не мог вспомнить лица. Он бежал за её призрачной исчезающей фигурой, но она становилась только дальше.
Лиам проснулся в холодном поту и сразу почувствовал неладное. По лесу, треща сухими ветками, шли люди. Они вывалились на поляну всей толпой, не особо скрываясь. Лесные бродяги, охотники на неосторожных путников, вооружённые чем попало. Их было десять против одного и они не чувствовали никакой опасности.
Весело блеснула сталь меча Лиама, отразившись страхом в глазах лиходеев, и он шагнул вперёд.
Айлима вновь пришла на зов. Они шептали о любви среди поверженных тел. Воин и Богиня, убийца и Смерть, окружённые световыми вихрями душ разбойников.
Так пролетело лето. Девятнадцать спорных сражений, девятнадцать свиданий, десятки поверженных воинов ради радостных мгновений встречи.
Лиама словно на крыльях носило по Речной долине в поисках битвы. Но быстрей его неслись по свету слухи. Выжившие рассказывали о чёрном рыцаре, беспощадном и бессмертном. Слухи, передаваясь из уст в уста, обрастали домыслами и небылицами. Мол, это был не рыцарь, а глубинный демон, вылезший из пучины Чёрного болота запастись душами для растопки адского пекла. Другие говорили, что это сам Пёс Войны в обличии рыцаря пришёл за душами воинов. Рассказывали о неуязвимости и невероятной скорости чёрного призрака. А конь его — не конь вовсе, а дракон огнедышащий. Являлся рыцарь в чёрных доспехах ниоткуда, словно предчувствуя вкус крови, врезался сокрушительным ураганом в гущу боя, оставляя после себя просеки из убитых воинов. И выкрикивая имя Собирательницы Душ, исчезал в никуда.
Недобрую молву несли покалеченные воины. Не было равных в схватке с чёрным рыцарем. И не было в том бою ни доблести, ни чести. Он нёс только смерть. Рыцарь приходил на битву, словно мясник на бойню, собирал свой страшный урожай и уходил невредимым.
Слухи сделали своё дело. Страх поселился в душах жителей долины. И вольнонаёмные воины стали отказываться от участия в сражениях. Смерти они не боялись, но смерти в честном бою. А идти на бойню, не зная куда попадёт душа — в пекло, или ещё куда похуже, никто не хотел.
Так, из-за нехватки воинов осенние спорные битвы пришлось отменить. И Лиам, одержимый любовью к Богине Смерти, сам того не ведая явился тому причиной. Он как безумец метался по холмам Хассии в поисках сражений, но всё напрасно.
Напротив, в городах закипела мирная жизнь. Жёны и дети радовались, что не в этот раз кровожадный Пёс заберёт души их мужей и отцов. Да и воины, хотя и бурчали на непривычный мирный быт, но в душе их поселился покой.
Но не всех устраивал такой поворот событий. В первую очередь это конечно были несчастные влюблённые Лиам и Айлима. Они как слепые котята крались вдоль границы своих миров не в силах нарушить её.
Не нравилось перемирие и князю Скарту. Год для его надела был неурожайным и он надеялся пополнить запасы в осенних спорных битвах. Но наёмники наотрез отказывались брать оружие в руки. Мрачный образ чёрного рыцаря тенью повис над Речной долиной и её окрестностями.
Скарт, не смотря на свою молодость, был жёстким и жестоким воином, прошедшим множество сражений. Он верил в силу руки и твёрдость меча, а потусторонняя блажь его только смешила. Но тут было не до смеха, когда воины не явились по звуку призывного горна.
И тогда Скарт решил уничтожить чёрного рыцаря. Он нанял тридцать погорцев – одних из самых лучших воинов Хассии. Раз призраку нужны сражения – Скарт ему их устроит! Он назначил дату боя и разослал по городам кликуш и уже спустя десять дней на одной сельской ярмарке Лиам услышал вызов.
Лиам смертельно устал от бесконечных поисков и сражений. В своих, покрытых пылью иссечённых доспехах он стал похож на дорожного бродягу. Он жил одним только чувством, самым нежным и беспощадным. Оно сводило с ума, и вскипающая кровь готова была разорвать сердце. Любовь! Она как пушинку поднимала Лиама над землёй, кружила в вихре счастья и, заковав в стальные кандалы, тащила на тяжёлой цепи к новой цели.
Лиам принял вызов. Он гнал своего такого же уставшего скакуна через покрытые пожелтевшей травой холмы к кромке Закатных гор. И чем ближе становился горный хребет, тем сильнее чувствовалось дыхание зимы. С серого неба срывался первый нерешительный снег и, не коснувшись земли, в ужасе шарахался от чёрного безумца, нарушившего его мерный полёт.
К исходу седьмого дня Лиам достиг цели, но соперников ещё не было на горном склоне. Он сделал привал под огромным валуном, развёл костёр и без сил упал рядом. Треск горящих веток и нечеловеческая усталость сделали своё дело. Лиам словно провалился в полуобморочный глухой сон.
Он снова видел глаза Айлимы. Две капельки чистого неба – и ничего больше. Лиам бежал за ускользающим взглядом и не мог приблизиться. Он пытался вспомнить улыбку, голос, цвет волос, но непокорная память отказывалась помогать. Остались лишь, заполнившие всю вселенную голубые глаза и испепеляющее желание вновь увидеть Айлиму!
Протяжный крик разорвал тугую пелену сна. Кричала ОНА. Айлима. Мгновение и Лиам был уже на ногах, сжимая верный меч. Они, не скрываясь, стояли перед ним. Три десятка латных воинов, скованных ловушкой времени. Лиам проспал их приход, а Айлима едва успела. Несколько арбалетных стрел висели в воздухе, так и не достигнув цели.
— Торопись, мой воин, я не смогу долго удерживать поток времени.
И Лиам сорвался в атаку. Он отбил зависшие стрелы и наотмашь рассёк двух ближайших воинов. Метнулся дальше – и ещё четыре погорца попали под беспощадный меч Лиама. Лиам чёрной тенью носился среди припорошенных снегом живых статуй, а они всё стояли в оцепенении, хотя уже были мертвы.
— Берегись Лиам!
В лицо ударил морозный ветер. Мир ожил и тут же за спиной Лиама грудой осыпались около половины отряда погорцев. А остальные не мешкая ринулись в бой.
Наёмники смелые воины, закалённые в бесконечных сражениях и походах. Они не верили не в богов не в демонов, и тем более в неуязвимость Лиама. Несколько воинов поднялись из-за соседних валунов, наспех заряжая арбалеты. Время вновь замерло, мир в глазах Лиама качнулся смазанной картинкой. И тихий шёпот между ударами сердца. – Я с тобой.
Коротко и глухо сработали механизмы на арбалетах и навстречу Лиаму лениво полетели несколько коротких стрел. Но сила Айлимы была велика, и время превратилось в студень.
Лиам легко отбил пару стрел, а от остальных увернулся и тут же ринулся в бой. Спустя мгновение остановленное время продолжило свой бег. Лиам ворвался в строй слева и справа, наискось рубанув мечом растерявшихся наёмников. Но погорцы быстро пришли в себя, рассредоточились и заняли оборону. Остановив внезапную атаку Лиама, они перешли в наступление сами. Нападали по трое – на войне не до благородства, а больше трёх это уже толпа, которая мешает сама себе.
В Лиама словно демон вселился и смерть противника предавала ему силы, его меч превратился в блистающую на солнце дугу. Он метался среди наёмников, сея смерть, и их кровь красными веерами слетала с меча на белый снег. На какое то мгновение погорцам показалось, что Лиам действительно неуязвимый бог войны. Но мгновения Лиаму было мало. Силы были слишком неравны, даже не смотря на помощь богини. Непокорное время то замедляло своё течение, то вновь шумело бурным потоком.
К Лиаму с диким рёвом бросился воин. Могучий рыцарь в вычерненных доспехах и глухим забралом. Его меч со свистом ударил в плечо Лиама, захрустев чешуёй тагира на кольчуге, и тут же нанес удар сбоку. Рёбра выдержали, но у Лиама перехватило дахание. Рыцарь ударом ноги в грудь опрокинул Лиама на землю и занёс меч для удара. Уже в падении Лиам взмахнул мечом снизу вверх, остриём срезав шейную кольчугу и сорвав забрало со шлема рыцаря. Голову воина отбросило назад и он так и застыл, словно приготовившись к смерти, с оголённой шеей в ареоле зависших в воздухе капель крови из рассечённой щеки.
— Убей! – пропел голос Айлимы. – Пока я сдерживаю его.
Лиам сразу узнал Скарта. Его отец дружил с отцом Лиама и был частым гостем в Куботаре. Лиам считал Скарта братом, они вместе росли, играли, сражались. И вот теперь врагами сошлись в бою.
— Что же ты медлишь?
— Я не могу, Айлима. Это мой брат.
— Он хотел убить тебя, мой Бог! Вырви у него душу!
— Я не могу!
— А как же наша любовь? Без света душ воинов не будет наших встреч.
— Я уже достаточно убил!
— Достаточно для чего? Я так долго не видела тебя, Лиам. Ты же мир хотел разрушить ради меня. Нам нужны эти души. Убей и подари ещё одно мгновение встречи. Ведь каждое мгновение с тобой – это вечность.
И стало на душе Лиама тяжело и горько. Права во всём Айлима. Он сам взвалил на себя эту ношу и, полюбив Смерть должен убивать. Ослеплённый любовью думал ли он, что на пути могут встать братья и друзья? Права Айлима – он должен убивать, чтобы заполнить пустоту души любовью.
Меч легко рассёк беззащитную кожу. И Лиам, шагнув вперёд, разрубил троих, оставшихся воинов. Время сдвинулось с места, осыпав его снегом, а сзади с мрачным звуком упали тела Скарта и погорцев. Лиам сдерживая слёзы, перевёл дыхание. Один, среди поверженных тел, посреди большого багрового пятна на белоснежном склоне Закатных гор. Всколыхнув морозный воздух, пришла Айлима. Она пришла за душами, но она пришла к Лиаму.
— Я ухожу моя богиня. Перейду через горный хребет в Уларию. Там все враги и моя предательская совесть не будет меня мучить. – Тяжело давались слова Лиаму.
— Я не знаю такого чувства. Меня любовь сводит с ума. И если все чувства человеческие такие беспощадные и сильные, то я не в силах тебя остановить. Иди мой воин, а я буду ожидать, когда ты призовёшь меня. Я тебя люблю!
И Лиам отправился в опасный и нелёгкий путь. Перевал уже сковала зима и даже погорцы не решились бы на этот поход. Но Лиам бежал подальше от Хассии от друзей от себя. Он посвятил свою жизнь Смерти, а желал её не всем.
Лиам пробирался вверх по заросшим лесом склонам гор навстречу вершинам, луне и солнцу и уже давно потерял счёт дням. Он срывался вниз и снова продолжал путь, проваливаясь с головой в сугробы снега. Снежная буря проглотила солнце на несколько дней, но Лиам ей оказался не по зубам. Он карабкался, полз, не смотря на непогоду, смертельную усталость и обмороженные руки, ни на мгновение не задумываясь повернуть назад. Только чудом Лиама не заманила пропасть, и не снесло снежным сходом. Его несла на руках любовь и незримое присутствие Айлимы.
В полубреду он пересёк перевал, но путь вниз оказался ничуть не легче. Лиам растерял доспехи, а верный меч привязал лоскутом одежды к руке. Он чувствовал приближение смерти от голода холода и усталости, но с трудом, передвигая ноги, он всё же шёл.
Вскоре непогода сменилась солнечными днями, когда Лиам вступил на земли Уларии. Здесь всегда было теплее, чем в Хассии. У подножия гор вдоль быстрой речушки растянулось небольшое поселение. Лиам чувствовал только усталость, и она свалила его на каменистую землю, придавив тяжёлым покрывалом сна.
Лиама разбудил шум, и он с трудом поднял голову – мороз прихватил волосы к ледяным камням. Пелена застилала глаза, и Лиам потряс головой, пытаясь стряхнуть наваждение. Впереди явно намечался бой. Слышались команды построения. Лиам под прикрытием холма подкрался ближе, жмурясь от лучей весеннего солнца.
Солдат было не много — человек двадцать с обеих сторон. Но Лиам смертельно устал и всё ещё плохо видел. И всё же он рискнул, выхватил меч и бросился в атаку. Время не остановилось, но солдаты не ожидали нападения и не предприняли никаких мер для обороны. Лиам ворвался в толпу и уже на третьем ударе меча понял, что что-то не так. Они не сопротивлялись, а с криками бросились в разные стороны, оставив троих на земле. Айлима не пришла и предательская пелена наконец спала с глаз.
Это были дети. Подражая взрослым, они играли в войну.
Гулко отдавались удары сердца в пустой душе Лиама. Ноги сами привели его к реке, и он обессилено опустился на камни. Горный поток, врезаясь в глинистый берег, мутил воду и вместо своего отражения Лиам видел неясный силуэт. В погоне за призрачной любовью он сам стал призраком. Небо давило непомерной плитой, беспощадно размазывая по каменистому берегу. Оно – бездушная тварь, истерически смеялось в голове Лиама. Он рубанул мечом, пытаясь срубить хоть лоскут синевы и прекратить этот смех.
— Где ты моя богиня! Я потерял тебя и себя. Я всего лишь человек … мне плохо, Айлима. Забери мою душу, подари только мгновение с тобой. Мне не по силам сражение с целым миром. Прости…
Лиам принял решение. Уперев рукоять меча в землю, он встал на колени и приставил остриё к груди. Где-то в горле билось сердце, а в голове Лиама молотом стучал голос Айлимы – НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ…
— Прости Айлима. Я устал и не в силах нести такую ношу. Я люблю тебя, но даже вечность иногда кончается.
Она пришла тихо, мягко ступая по зелёной траве, обняла сзади и зарылась лицом в волосы Лиама. У Айлимы были тёплые руки, пахнущие полевыми травами. Лиам навалился на меч и два голоса – вздоха слились в один.- Я люблю тебя!
* * *
— Это всё! – Лали расстроено заёрзала на табурете.
— Ну,… нет. — Старик разворошил тлеющие угли в очаге. – Ещё не всё.
* * *
Представьте бесконечность – мрак. И в кромешной тьме — Луч света без начала и конца. Этот огненный столб такой же древний как бескрайний мрак. Луч – создатель и хранитель всего живого! И наши могущественные боги всего лишь служители его. Так было всегда! Закон и правило Луча соблюдали все. Пока не умер Лиам…
Еле видная искра – душа Лиама летела к своему последнему пристанищу, а следом полыхала яркая звезда – душа мятежной богини, посмевшей преступить закон. Они коснулись Луча одновременно …
Никогда с начала времён души богов не растворялись в свете. Они жили, расточая свой жар людям, постепенно угасая и стираясь из памяти. Но ничтожное человеческое чувство свело богиню с ума, и она отправилась вслед за своею любовью.
Они коснулись Луча одновременно, и бесконечность озарил неведомый доселе свет. Древний и мудрый Луч – создатель впервые не знал что делать. Его правило нарушено! Его закон забыт! И на мгновение настала тьма…
Для мира людей это мгновение превратилось в последний кошмар. Солнце замерло высоко в небе и несколько дней не двигалось с места. Моря и реки изошли чёрной пеной. Земля под ногами покрылась глубокими трещинами, из которых бил удушающий смрад. Небо изрыгало огненный дождь. Люди пытались бежать, не зная куда и от чего. Солнце обрушилось на землю, испепелив всё живое, и наступила тьма…
Древний Луч тоже жил по своим же созданным законам. Когда то давно он создал людей, чтобы они светом своих душ питали вечный огонь свой. Он создал богов служителей, чтобы они заставляли людей жить по правилам. Но он не создавал чувства. Их придумали оболочки душ – люди! Лучу была чужда эта земная суета, пока его лучшая служительница не подхватила эту заразу – Любовь.
И мрак вновь озарился светом. Луч воссиял, разгоняя тьму. Но мир людей исчез и не к чему теперь были бесполезные боги служители. И луч почувствовал… Злость, ненависть, бессилие. Словно, чувства людей вместе с душами покинув свои оболочки, вселились в древнего создателя. Луч понял свою беспомощность перед этими ново явлениями. Но жизнь продолжалась. И если служители луча могли приостанавливать время, то сам он мог его вернуть обратно.
Настал новый день. Над горами поднялось солнце и осветило суетный мир.
Луч повернул время вспять, вернул земную твердыню, воды и людей на свои места. Жизнь закипела, словно не прекращалась ни на миг. И лишь на берегу предгорной речушки лежало одинокое тело безымянного убийцы.
Древний Луч отпустил души влюбленных, и теперь они всегда вместе. Айлима, собирательница душ, дочь грозного Пса Войны и рыцарь Лиам, который стал её преданной тенью.
Хассия ещё долго помнила Чёрного призрака. Воины, видевшие его, хмурились от воспоминаний, а старухи завидев одинокого путника, трясли вслед амулетами, отгоняя недоброе. Полтора года страна не вела спорных битв. Но страх, словно морок, постепенно прошёл и отяжелевшие от мирной жизни воины вновь достали поржавевшие доспехи. Но полтора года боги не получали душ, а Луч – частичек света.
* * *
— И, мне кажется, Луч научился у ничтожных людей главному – чувствам. И то, что по вине Лиама души редко растворялись в свете, он потом вернул с лихвой. Луч отомстил, и началась война. Всепожирающая, беспощадная, растянувшаяся на десятки лет. Спорные битвы по сравнению с войной настоящей были подобны детским шалостям. Луч мстил за свою беспомощность перед чувствами их создателям. А люди убивали и убивали, пока бессмысленная бойня не унесла больше половины населения Хассии и Уларии. Но это уже относится больше ко мне, чем к славному рыцарю Лиаму, возлюбленному богини смерти Айлимы. Вот и вся история. Понравилось?
— Да. – Неожиданно для старика ответил Арик, а Лали промолчала, рассеянно глядя в очаг.
— Дед, ну мы пойдём. – Засобирался Арик – Там отец подарки привёз.
— Идите, конечно. Хотя… Лали, задержись, у меня для тебя кое — что есть.
— Друзьям побежал рассказывать. – Хихикнула Лали вслед Арику.
Старик проводил взглядом убегающего мальчикаи, кряхтя, полез в шкаф. Достал длинный тряпичный свёрток и развернул его. Там были два меча. Лали задохнулась от восторга. Один меч настоящий боевой без лишних инкрустаций и вензелей, как на мечах из отцовской коллекции. Чуть изогнутый клинок с матовым отливом.
— Это Курум.
— Какое странное название.
— Это не название, а имя воина, который последний владел этим мечом.
— Деда, а ты отобрал меч у него.
— Нет, Лали. Курум был моим другом. Родом из горных племён, мы с ним прошли не одно сражение плечом к плечу. В одной битве я был тяжело ранен, а он не отступил и до последнего защищал меня. Он погиб в том бою, а я вот до сих пор жив. А меч этот добыл в бою ещё его прадед и с тех пор он доставался самому достойному в роду.
Я хотел передать меч родным Курума и повёз его в горы. Но война уже давно побывала там, оставив пустые сожжённые селения.
В том бою меч последний раз пробовал вкус крови и Курум был последним его владельцем.
— А у папы мечи по — другому зовутся – Разящий, Быстрый, Победитель…
— У горных племён не принято давать имена своему оружию, так как оно считается продолжением руки. Ты же не станешь называть правую руку Разящей, а левую Быстрой?
Лали внимательно посмотрела на свои ладони.
— Нет.
— Курум схоронен на окраине безымянного поля, — старик постучал указательным пальцем по виску. – И вряд ли моя престарелая память найдёт дорогу туда, но мне хочется думать, что душа Курума живёт в этом мече.
И у меня есть для тебя подарок, Лали.
Старик взял второй меч.
— Учебный меч из стального дерева, прочный, по весу не отличается от настоящего, но не настолько острый, чтобы пораниться.
Лали нежно взяла меч и тут же, поудобней перехватив рукоять, сделала два резких взмаха. Старик улыбнулся – у Куботов в крови любовь к оружию.
— Послушай Лали, на пустыре у Восточных ворот я видел несметные полчища репейников. Я знаю, ты в силах остановить эту армию.
— Можно?- Глаза Лали загорелись.
— Ну конечно. – И крикнул уже в след убегающей девочке. – Береги волосы, репейники коварны.
Лали скрылась из вида, а старик неспешно поплёлся в сад, где у самой террасы дворца притаилась небольшая резная скамья. Одно из любимых мест старика, почти всё время обогреваемое солнцем. Уже присаживаясь, он неожиданно для себя увидел, что по-прежнему сжимает меч Курума в руках.
Весеннее солнце быстро сморило старика в сон, но тут на террасе раздались голоса. Это была дочь старика и её муж, правитель Хассии. Они говорили о поездке правителя, и старик стал невольным их слушателем.
— Как встреча с улаийцами прошла, мой правитель?
— Ужасно! Ты знаешь, как я не люблю эти конные походы. Что за традиции такие — проводить переговоры в пыльных шатрах на обдуваемом всеми ветрами поле?
— Это традиции предков. Наших предков, мой правитель.
— Да всё я понимаю. Устал я просто. Видела, какую зверюгу подарили. В знак великого почтения и уважения к нашему семейному гербу. Пришлось всю встречу изображать огромную признательность.
Столько лет после войны прошло, а нас до сих пор за воинствующих дикарей держат.
— Что с тагиром прикажешь делать?
— Не знаю. На площади в клетке поставлю, пусть людей пугает.
— О чём мой правитель в этот раз говорил с уларийцами?
— Да всё о том же. Обе державы не хотят войны, стремятся к миру и ежегодно друг другу это доказывают.
Я хочу снести с площади храм Пса Войны. Что ты на это скажешь, женщина?
— Это храм. Память о войне…
— Это корявое сооружение посреди города уже много лет напоминает не о самых лучших временах нашей страны. Войны уже давно нет и очевидцев тех лет тоже можно сосчитать по пальцам. Так зачем помнить то о чём все давно предпочитают забыть.
— А как же ветераны?
— А что ветераны? Вечная слава им и почёт. Мы помним о них и заботимся. Я думаю этого достаточно, тем более победы не было.
— Глупо! Стыдно слышать такие речи, тем более от правителя. То поколение рождено под звон мечей. Они воспитывались в боях междоусобиц и не знали другой жизни. Пусть тебе и кажутся устаревшими эти качества, но доблесть и отвагу они ставили превыше всего! И им не надо было на переговорах изображать из себя кого либо. Они просто были собой и за это до сих пор нас уважают бывшие враги.
Да, победы не было, но они нашли в себе силы остановить войну. И уже много лет усмиряют свою кипящую кровь. И поверь мне, не один правитель не смог бы противостоять этим закалённым в боях воинам.
А Пёс Войны это не только память о прошлом, но и напоминание будущим поколениям. Пока он стоит, пока люди помнят о тех чёрных днях – войны не будет.
— Ты в гневе — копия своего отца. Ещё немного и в бой сорвёшься, а я устал доказывать, что мы мирные люди. Мне досталась от отца страна разорённая войной. Уларийцам тоже пришлось не сладко, но им была знакома мирная жизнь. Рыболовы, землепашцы, рудокопы по окончании войны вернулись к своим делам. А что могли мы? Зачем в мирное время опалённые войной бойцы, у которых ремесло – смерть?
Ты мудра, женщина, но не сдержана в словах. Я был в Уларии. Там даже у паршивого торговца дом больше чем наш дворец. Почему же, если в войне они не победили, я чувствую себя проигравшим? Или их боги хитрее, чем наш Пёс?
Я устал и зол на себя. С храмом я погорячился, прости, захотелось тебя позлить. Когда ты в ярости, ты прекрасна и внушаешь мне уверенность в себе. Хассия воспрянет из небытия и без войн. Я верю!
Старик тяжело вздохнул. Может правитель и прав. Зачем государству постыдная память кровопролитий и брюзжание немощных стариков, некогда беспощадных воинов. Мы сами ушли! Мы смыли кровь с наших рук у Святого родника и вплели останки своих мечей в стены храма Пса войны. Зачем помнить наш исход. Мы предали сами себя, свои принципы и законы предков. Мы приняли это бремя мирной жизни, чтобы наши потомки жили.
Что стало бы с нами, не прекратись та война? Она пожрала бы наши города, и ветер бы набил пылью наши пустые черепа, белеющие на каком-нибудь ристалище. Жизнь правильней смерти, но порой полузабитая тоска щемит сердце. И в памяти звучат раскаты призывного горна, и душа рвётся в пучину боя и к горлу подкатывает крик…
Есть чудо, ради которого можно всё забыть: смех Лали, переливающийся звонким колокольчиком, и ворчание не по годам рассудительного и серьёзного Арика. Выбор стоил того.
Раздумья прервал шум, грохот и крики со стороны западной площади. Старик недобро усмехнулся. Тагир! Зверь пробудился и стряхнул с себя оковы сонного зелья. Долго ли выдержит клетка? Вряд ли, слишком хлипкая. И как в доказательство раздался хруст прутьев и рёв тагира, вырвавшегося на свободу.
Старик сидел и думал – куда же побежит зверь? Он животное, а не враг и замок штурмом брать не будет. Значит в город. Улица там не длинная и на развилке ведёт на Центральную площадь. Не пойдёт туда тагир! Воля зверя – чистое поле. Одно из ответвлений улицы ведёт в пустырь.
И тут старика словно обожгло. Лали! Не думая не мгновения, он побежал напрямик через сад. Бежал, превозмогая боль в ноющих ногах. Бежал и молился, чтобы тагир не заметил проулок в пустырь. Дыханье разрывало грудь, каждый шаг ударом отдавался в голове и чаще пульса мысль – успеть, только бы успеть.
Старик миновал лабиринт улиц и через узкую кованую калитку вырвался за ограду города. Окинув взглядом пустырь он увидел Лали. Она пестрела ярким цветком на обочине пыльной дороги, ведущей к Восточным воротам. Её деревянный меч раз за разом дугой врезался в нескончаемое воинство сорняков. Лали настолько увлеклась, что не слышала приближающийся топот и крики людей.
Старик вдохнул пыльный воздух и с трудом унял одышку. Тагир, ощетинившись шипами и яростно махая хвостом, показался из ворот. Обезумевшая смерть, закованная в чёрную броню и жаждущая воли. Старик сжал меч в руках и, почувствовав тепло рукояти, предательская дрожь ушла. Меч, выкованный много поколений назад, словно хранил в себе мудрость и силу былых сражений. Боль и старость ушла, а остались воин и его меч.
Огромная туша животного приближалась всё ближе. Время замерло, замерло и сердце. Старик ждал и, как заклинание повторял много лет назад заученный урок.
— Правую ногу вперёд, левую полшага назад. Меч остриём вперёд. Жди. Ты скала. Жди момента и стань пружиной. Один удар – большего никто не позволит. Единственное место для удара нагрудный панцирь между пятой и шестой пластиной. Главное не промахнуться. Резкий и чёткий выпад, вес тела перенести на левую ногу, шаг в сторону. Всё.
Толчок. Тагир, гремя иглами, пронёсся мимо, обдав пылью и горячим дыханием. Мгновение старик стоял ошеломлённый, не помня, нанёс он удар или нет, но меч в руках вибрировал сталью…. Старик медленно обернулся.
В оседающих клубах пыли, зарывшись мордой в землю, у самых ног Лали лежал тагир. Непокорное животное опустило шипы и будто склонилось в поклоне перед крохотным ребёнком. В глазах Лали не было страха – только восхищение. Немного подумав, она поставила ножку на рогатую голову зверя и подняла вверх деревянный меч.
— Истинная воительница Хассии. – восхищённо подумал старик. – Наследница по крови Куботов!
Мир в глазах старика покачнулся, и боль пронзила грудь. Чёрный обломок шипа тагира застрял чуть ниже сердца.
— Честный бой! – старик кивнул поверженному зверю и воткнул меч в землю, чтобы не упасть. Силы покидали его.
Вокруг кричали спохватившиеся люди. Бежала, обхватив лицо ладонями мать Лали.
— Честный бой. Хорошая смерть.- Старик закашлял, поперхнувшись кровью. – Воин не должен умирать в постели. Спасибо, Пёс Войны, что не оставил меня на растерзание старости. И тебе, могучий тагир, спасибо. Воин должен умирать в бою…
Ноги старика подкосились, но его кто-то поддержал. Сквозь пелену, затуманившую взгляд он увидел правителя Хассии.
— А лучшие воины умирают стоя. – Прошептал правитель. Старик улыбнулся и закрыл глаза.
И перед ним открылся Иной Мир. Сквозь расступившееся марево к нему явилась Собирательница Душ. Плащ за её плечами трепетал словно крылья. И несокрушимым монолитом рядом стоял Чёрный Ангел – рыцарь Лиам.