Бородатое древко, борода в шлеме или клюв с бородой

У эльфов слово «клинок» означает холодное оружие. Любое. Дети звезд знают копья, луки и «клинки», но люди перевели эльфийское «эскадэа» словом «меч»… Король Алмирель заставил гномьих вождей поклясться сердцем Камня отказаться от «клинков» и копий… Цверги поклялись и сдержали клятву. На свой лад. Так вместо копий и мечей появилось то, с чем они пришли.

То, с чем пришли гномы… Нечто на длинном древке, сочетающее в себе секиру, молот и острия-наконечники на обоих концах древка. Хочешь — руби, хочешь — бей, хочешь — коли, но клятва исполнена, никто в здравом уме и твердой памяти не назовет это чудище ни копьем, ни мечом.

В. Камша «Crataegus sanguinea»

…Зато назовет алебардой. Хотя в тексте это название не прозвучало, а боевая практика вообще-то знала и иные варианты подобных «чудищ», с алебардой сходные, но иногда ей совсем не родственные, сходство тут диктуется той самой конвергенцией, которую в школьных учебниках (ну-ка, кто еще не забыл?) обычно подают через классическую триаду «акула — дельфин — ихтиозавр».

Алебарда как таковая в этом ряду, надо думать, окажется на самом ихтиозавровом месте: автор «Crataegus sanguinea» не любит гномов (хотя сейчас в моде скорее нелюбовь к эльфам с их луками и клинками), соответственно и оружие их не любит. Настолько, что вне поля боя делает его орудием «всеуничтожения», инструментом для резни мирных граждан — а на поле боя подчеркивает его крупногабаритную неуклюжесть: и всадника-то им не удается достать, даже пропоров под ним лошадь, и в тесной-то схватке древковые чудища бесполезны…

Оставим иронию: В. Камша, во всяком случае, осознаёт алебарду как оружие войсковое, отрядное. А большинство современных авторов сразу отправляют своих попаданцев-приключенцев в квест малыми группами или даже поодиночке, на лоне природы, в легких доспехах… Для таких случаев алебарда действительно не в дракона корм. А вот в глубоких построениях многочисленной пехоты она очень даже уместна. И в малочисленных отрядах тоже, но только когда те заняты не приключенческим квестом. И в руках городских стражников. И, между прочим, как оружие поединщика она бывает чрезвычайно хороша — но об этом поговорим отдельно.

Пока же стоит отметить, что специфическая техника боевой работы алебардой в фантастике описывается очень редко. Хотя…

«Бывший алебардьер, камешек из стены, о которую вдребезги разбился император Максимилиан Вояка, в старости отец сделался владельцем сыроварни… Суровый и властный, он тем не менее чудесно ладил с соседями: „держал строй“…

Сын алебардьера, я одинаково хорошо владел серповидным кузеном с заусенцами, плоским бульжем, трезубым партизаном и коротким спонтоном с зазубринами по бокам; впрочем, больше прочих я любил подружку-алебарду».

Г. Л. Олди «Песни Петера Сьлядека»

Это все «чудища» сходного класса, пускай даже предки у них различны. Например, «партизан»-протазан родом вообще из мечей, прошедших своеобразный апгрейд, в результате которого эфес сменился длинной рукоятью, вместо крестовины появились дополнительные боевые элементы (а «спонтон»-эспонтон — поздняя облегченная версия того же протазана, так что их одновременное существование сомнительно… впрочем, время в «Песнях» отличается пластичностью, да и в реале пересечения были). Но каковы бы ни были предки, их потомки оказались в одном оружейном классе, часто образуя переходные и гибридные формы. То-то и оно, что оружейная эволюция, в отличие от биологической, способна создавать акулодельфинозавров…

Классическая алебарда в эпоху наибольшего расцвета своих боевых форм и техники фехтования — это скорее копье, чем топор, а иногда даже скорее крюк, чем копье. Но родом она, пожалуй, из секир. Точнее, идея взята от секиры — а сама форма лезвия, кажется, продиктована тем, что первоначально это был… перекованный плужный лемех. Его «копейное» завершение — все же не копейный наконечник как таковой, а оттянутая кромка лезвия, секирно-плужного, с односторонней заточкой; возможно, оно даже предназначалось не столько для укола, сколько для «удлиненного» рубящего взмаха. Или чтобы образовать эффективный угол для подхватывания вражеского копья. Потом, конечно, эта оттянутая кромка превратилась в настоящее острие, порой даже гранено-штыковидное — но не всегда расположенное совсем уж по центральной оси древка.

Аэродинамика боеголовки

Иногда можно услышать утверждение, что такая гибридизация началась уже в эпоху викингов. Да как сказать… На исходе раннего средневековья в Скандинавии действительно обозначилось эволюционирование отдельных типов оружия в соответствующем направлении: «хёпспьот» — алебардоподобное копье (разумеется, в самом первом приближении)¹, «атгейр» и «кесья» — алебардоподобные секиры. Однако это уже до такой степени XIII в., что почти XIV: викингские походы давно ушли в прошлое. Но если и не викинг, то его ближайший потомок с алебардой (или ее ближайшим предком) может существовать в почти не параллельной истории…

«Алебарда, брат, инструмент тонкий. И, между нами говоря, запрещенный. В тринадцатом веке их на Руси еще не было…»

Е. и Л. Лукины «Семь тысяч я»

Хотелось бы сказать, что в тринадцатом веке их еще нигде не было, но… к концу этого века самые-самые первые начинают появляться. Фактически секирного контура, однако рукоять примерно до плеча, а верхний край лезвия уже слегка оттянут, предвосхищая будущее острие.

Что касается названия, то ему сродни такие романо-германские топорики, как бартокс и бардиций, русско-польский брадыш, он же бердыш, гуцульская бартка, она же батка… Все это указание на «бородку», оттянутый вниз край лезвия. У высокоразвитых алебард как будто все наоборот, секирное лезвие у них трапециевидно или вообще устремлено вверх-вперед, а о той его части, которая превратилась в острие, тем более речи нет. Но… если присмотреться к ранним алебардам, то станет ясно, что они действительно потомки «бородатых» секир, просто бородка крепится к древку дополнительным обухом. Это уже потом все детали оружейной конструкции сливаются воедино…

А почему алебарда — споры: либо хельмбарда, то есть «шлемовая бородка» (противошлемная? Или острие верхнего края воспринимается как шлемное навершье?), либо халлебарда, то есть «клювастая борода». Сейчас наука более склонна принять второй из вариантов, хотя первый тоже не сдает позиций. Одно время существовал и третий, хальмбарда, «длиннодревковая бородища», но он сейчас не котируется, ибо древко-«хальм» порой бывало и длинное, но всегда легкое, полое, тростниковое. Для дротика — вполне, для алебарды — никак.

Сразу скажем, почему алебарды по-настоящему стартуют лишь в преддверии XIVв., а не во времена тех же викингов. Викингам случалось сражаться и в рассыпном строю, и в тесно сомкнутых рядах — но у них не было нужды в противостоянии врагу по-настоящему тяжеловооруженному, да еще и конному. Сами они тоже тяжелой броней не злоупотребляли. Между тем в «алебардно-копейном братстве» именно на это делается основной упор. Конечно, алебарда все-таки старше настоящего латного доспеха, но развивалась уже «в предчувствии» его. Классика жанра — это алебардщики в латах, пускай неполных, работающие в грамотном взаимодействии с аналогично или даже тяжелее бронированными пешими копейщиками.

Обушного крюка, который впоследствии становится чуть ли не главным элементом, у первых алебард нет. У «вторых» он уже иногда появляется, но еще не соединен с основной боевой частью: сажается прямо на древко, над верхним обухом или между двумя обухами, которыми закреплено на том же древке лезвие «секиры-копья». Но вообще швейцарцы, мастера отрядного боя с алебардами в качестве главных козырей, не спешат осваивать это новшество. Не спешат они и превращать копейный «клюв» в полноценное острие, с огранкой или обоюдоострой заточкой. Что за притча? Ведь эти нововведения — не дурацкая мода, они и вправду повышают боевые качества алебарды, особенно в схватке с «основным противником»: тяжеловооруженным, конным, которого надо не столько рубить секирным лезвием, сколько стаскивать с седла крюком-зацепом, пробивать его броню «в точке» крюком-чеканом или вонзать в сочленения лат узкий «штык» колющего острия. Почему же изобретатели алебарды столь консервативны, что принятая у них разновидность оружия приобретает всеевропейское название «швабо-швейцарской» или «земпахской» (по битве под Земпахом 1386 г.; впрочем, швейцарские алебардщики сумели показать себя еще в битве под Моргартеном, на 71 год раньше!), — но их ученики в Германии, Италии, Франции уже продвинулись далеко вперед? Ну да, преимущества поздних алебард скорее проявляются на уровне «индивидуального фехтования», в строевом бою они, можно сказать, не лучше и не хуже. Но ведь все равно неплохой бонус!

Дело, кажется, в том, что эти детали у алебарды — «не родные». Алебарда в какой-то степени пришла на чужое место, не вытеснив, но несколько потеснив своих предшественников, а частично слившись с ними, обретя их черты и передав им кое-что из своих.

Что же это за предшественники?

Их много: целый класс, который непонятно как назвать. Сто лет назад русскоязычные последователи немецких оружиеведов опробовали было термин «штанговое» оружие; сейчас его иногда пытаются возродить — но без особого успеха. Что и понятно: немецкая «штанга» означает просто «древко», так что эта терминология не позволяет провести грань между алебардой и пикой. Может быть, есть резон последовать за английскими коллегами, которые говорят о категории оружия «staff-arms», оно же «pole-weapon»: в обоих случаях можно перевести это примерно как «посошное» оружие. То есть оружие, основой которого служит примерно ростовая (в диапазоне от «по плечо» до более длинных версий, «макушку» которых едва можно достать поднятой рукой) рукоять-древко, часто снабженная защитными полосами-лонгеттами, иногда еще и защитным диском-гардой. Именно она определяет и базовые движения, и дистанцию боя. Это, получается, важнее, чем «боеголовка», определяющая основной тип смертоубийственного приложения сил: разруб, прокол, зацеп, локальный пробой или дробящий удар.

Полноразмерный боевой молот — не одноручная всадническая версия, а двуручная пехотная — уж всяко не младше даже старейших алебард. И в развитой форме (которая заметно старше поздней, высокоразвитой алебарды!) он, предназначенный наносить совсем иные повреждения, вдруг оказывается на нее неожиданно похож: очертаниями, габаритами, техникой боя…

То же касается и «посошного» боевого топора типа поулэкс, который многие оружиеведы считают своеобразной копией алебарды, предназначенной для рыцарей. А он, пожалуй, не копия — но двоюродный брат. Причем как минимум ровесник «земпахских» типов² и предшественник — предок! — поздней классики. Сам же ведет родословную не от какого-то там плуга, но от старинных секир-грисбайлей, которые ранее было принято трактовать как «походные» топоры (т. е. оружие вылазок), но теперь, вероятно, придется переквалифицировать в «посошные».

Впрочем, рыцари и типовыми алебардами не брезговали. И пеший строй они тоже держать умели, вопреки «антифеодальным» байкам. Но вот тут соотношение уровня индивидуальной подготовки и навыков «командной игры», конечно, было иным, чем в городском ополчении…

Кстати об индивидуальном фехтовании. Развитая алебарда в этом смысле — оружие совершенства, но особенно хорошо она проявляет себя на двух уровнях мастерства: среднем (то есть выше начального) и максимальном (выше «просто» хорошего). То есть неплохо обученный профессионал с алебардой опаснее, чем с любым другим видом оружия; гранд-мастер тем более в бою страшен. Но совсем зеленые новобранцы и обычные мастера дополнительных бонусов не имеют. Авторы попаданческой фантастики, мотайте на ус!

Среди факторов, повышающих фехтовальные качества алебарды, конечно, важен баланс и форма «рабочих поверхностей». Вместе с тем любопытно, что многие алебарды в своей секирной части испещрены отверстиями, иногда даже щелевидными прорезями. Причем это касается не только вычурно-парадных образцов, но и самого что ни на есть боевого оружия!

Принято считать, что предназначение этих отверстий — обеспечить максимально точный баланс, да и общий вес хоть немного снизить (он у алебарды «плавает» примерно как у двуручного меча: редко менее 2 кг, столь же редко свыше 5). Это верно, но, кажется, есть и еще одна причина, с которой автор этих строк столкнулся в апреле 2013 года, приняв участие в небольшом умеренно-показательном мероприятии, организованном сотрудниками Ганноверского исторического музея. Одним из пунктов программы было, так сказать, алебардное шоу, причем с настоящими алебардами конца XVI в. Автору этих строк попала в руки именно перфорированная алебарда — и вдруг обнаружилось, что, если ее приходится «вести» не ребром, а плоско, как весло (этого, конечно, делать не положено, но… в схватке иногда поневоле делают совсем не то, что положено), то за счет своей аэродинамики она оказывается более управляемой, чем сплошная! Выигрыш в скорости и точности движения совсем невелик, однако это такие «мелочи», которые порой являются жизненно важными.

В рядах и перед рядами

Хорошо работает алебарда и в тесноте пехотного строя — особенно против врезавшейся в строй конницы. Строго говоря, против нее в таких обстоятельствах именно алебарда проявляет себя лучше, чем что бы то ни было. Правда, «в реале» для уменьшения потерь — особенно в первые мгновения, когда кавалерия еще не увязла в глубоком пехотном построении, а только врезается в него, — хотя бы первые шеренги должны быть вооружены серьезными пиками. А вот самую первую шеренгу (отборные воины, сражающиеся полуразомкнутым строем) так-таки могут составлять алебардщики вперемежку с мастерами двуручного меча — хотя такое, конечно, более характерно для действий «пехота против пехоты». Эта неплотная, но грозная цепочка в ходе боя активно маневрирует, то выдвигаясь вперед, то отступая вплотную к основным рядам, как к крепости, — и уже там, между щетиной выставленных пик, из-под нее или сбоку, держит оборону. «Воздействовать» при этом можно не только на самого врага, но и на его оружие: и мечники, и алебардщики гораздо успешней, чем свои пикинеры, парируют, крушат, отводят длинномерные копья вражеских пикинеров…

Стремительный натиск вражеской конницы все-таки нужно останавливать многорядной стеной пик (или уж мушкетным огнем — но до него реальность начнет дорастать лишь в XVI—XVII вв., а фантастика, наверно, ближе к концу XXII в.: покамест файербол куда предпочтительней). Особенно если и сама конница — тяжеловооруженная, закованная в броню от макушки рыцаря до груди коня — атакует с таранными копьями наперевес; а она именно так и поступает, пускай даже в «Crataegus sanguinea» кавалерийские копья позабыты во имя мечей. В подобных случаях передовая цепочка пехотинцев, чтобы не оказаться между молотом и наковальней, отходит на фланги — но потом выскакивает из-за них, подкрепленная фланговыми отрядами алебардщиков, которые были там изначально; а те алебардщики, что располагались внутри основного строя, ведут бой с прорвавшимися сквозь копейную стену всадниками — чаще всего немногими, по правде-то говоря…

Когда же враг обратился в бегство — алебардщики наносят ему наибольший урон. У копейщиков, способных стать основой мощного строя, все-таки слишком специализированное оружие, чтобы эффективно использовать его при преследовании.

Словом, армия, включающая в себя алебардщиков, — отнюдь не ватага мятежных крестьян; или это уж такой мятеж, который продолжается долгие годы, превратившись в полноценную войну и породив соответствующую тактику. Вообще же алебарда появляется там, где уже существует достаточно приличное войско и где налажено четкое взаимодействие между разными родами оружия.

И в таком войске она как серьезная боевая сила существует даже после того, как в полный голос заговорят мушкеты, то есть очень значительную часть XVII в. В следующем столетии алебардщики уже играют лишь вспомогательную роль, опять-таки помогая держать строй и прикрывая фланги (а в момент перезарядки мушкетов — иногда и фронт). Правда, делают они это уже в основном «по-сержантски» — и действительно: алебарда или протазан в это время становятся принадлежностью унтер-офицерского звания, эспонтон же чаще оказывается в руках у младших офицеров. Это продолжается все время, пока существует линейная тактика, то есть аж до… наполеоновских войн! Лишь после этого воинская доктрина изменяется настолько, что алебарде в ней места уже не находится. А вот в «гражданской» страже она продержалась еще несколько десятилетий. Применительно к России — до царствования Александра II включительно. Конечно, городская алебарда как оружие будочников высокими боевыми качествами не обладала, да городовые и не стремились освоить искусство алебардного боя: в их руках это скорее аналог жезла регулировщика, а также, если угодно, «демократизатора». Обратить на себя внимание и внушить почтение к должности, древком направить и оттеснить толпу, в крайнем случае — древком же врезать кому-то особо непочтительному…

Но фантасты, разумеется, вправе создавать миры, в которых алебардная наука окажется частью полицейской подготовки даже во второй половине XIX в. И этим мирам не придется быть такими уж альтернативными!

Не царское это дело?

Император Максимилиан I всю жизнь упражнялся с самым разным оружием — даже с таким, которое рыцарю и аристократу как бы не подобает. Включая классические алебарды и «смежные жанры», у которых основным поражающим фактором является копейное острие, рубящее лезвие, цепляющий крюк, боевой молот на обухе. А вот Генрих VIII Английский, хотя тоже был мастером нескольких видов рыцарских единоборств и человеком колоссальной физической силы, именно алебардам и поулэксам особого внимания не уделял. Тем не менее в 1510 г. на пешем турнире он бросил вызов некому германскому мастеру этих наук. Описание поединка, правда, выглядит крайне двусмысленно: «…После нелегкой схватки немец Гийот, человек рослый и отлично управляющийся с оружием, был повержен наземь сэром Эдвардом Ховардом». А где же в это время был Генрих? Скорее всего, королю, несмотря на его телесную мощь, не повезло — и вместо него на поле вышел «второй номер».

• 

• 

Средь нас был юный алебардщик?

На поле боя классическая алебарда даже как «сержантское» оружие перестала применяться в первые годы XIX в., но как оружие состязаний просуществовала еще свыше века. В Швейцарии традиционные виды «народного спорта» включали в себя, помимо прочего, и соревнования алебардщиков, иногда даже в настоящих старинных доспехах и всегда в традиционных костюмах XV—XVI вв., времени наивысшей славы швейцарской алебарды. Обычно навыки владения алебардой демонстрировались во время местных праздников, порой без поединка как такового, но в любом случае это было продолжение живой традиции боевого искусства, ни разу не прерывавшейся со времен средневековья. За считанные годы до Первой мировой знаменитый художник Фердинанд Ходлер неоднократно запечатлевал мастеров таких состязаний, потом охотно вставляя их в сюжеты картин на тему «славного прошлого». Но именно во времена Первой мировой швейцарцы дружно ужаснулись этими страницами своего прошлого, перенеся культурный акцент на эпоху длительного мира. В результате бои на алебардах сразу исчезли из праздничной программы…

Тем не менее это значит, что до совсем недавних пор на планете жили люди (а если учитывать горское долголетие — может быть, кое-кто и до сих пор живет?), в ранней юности тренировавшиеся на алебардщиков. Пускай даже «по совместительству», причем не боевых, а спортивных — но в том смысле, в котором спортом является современное кэндо и нагината-дзюцу.

Алебарда forever!

До сих пор алебарда остается парадным оружием швейцарской гвардии Ватикана, и гвардейцы даже обучены проделывать ею ряд церемониальных манипуляций, но… это уже не прямое наследие швейцарской школы алебардного боя. Однако любопытно, что нынешним (с 2009 г.) командиром швейцарской гвардии является бывший алебардщик — после долгого перерыва: несколько поколений прошлых командиров занимали это звание как угодно, но не выслужившись из алебардщиков. Как знать: возможно, шеф всей этой гвардии (включая ее командира) получил от своего непосредственного начальника — чьего имени всуе не упоминаем — информацию о том, что в XXI в. алебарде суждено возрождение?

Кстати, предпоследний командир вынужден был уйти в отставку после того, как публично заявил, что не планирует принимать в гвардию… женщин: в эпоху политкорректности такого заявления не вынес даже Ватикан. Если вспомнить, что нагината-дзюцу, как ни парадоксально, во многом является женским видом боевого искусства, то картина выстраивается вдвойне любопытная. Впрочем, давайте помнить и то, что нагината, вопреки всем переводчикам, не алебарда.

• 

• 

• 

• 

• 

• 

Алебарда в фантастике: «Песни Петера Сьлядека» Г. Л. Олди, «Семь тысяч я» Е. и Л. Лукиных.

Алебарда в кинематографе: кое-где эпизодически мелькает как элемент фона, а вот чтобы как следует появиться в кадре — даже и не вспомнить такого…

---

¹ Похоже, это было скорее всадническое оружие — хотя и рассчитанное на бой при спешивании. В одной из поздних саг его хозяин описывается как «берсерк», однако ездит он на закованной в броню лошади, с каковой, правда, перед схваткой спрыгивает наземь. Воистину фантастика; точнее, какая-то «промежуточная», берсеркерско-рыцарская тактика. И оружие, как видно, промежуточное…

² Конечно, это только за пределами Швейцарии швейцарским алебардам могли дать столь обобщающее название. Сами горцы отлично различали массу внутренних вариантов: алебарда бернская, тирольская, цюрихская…

Вернуться к содержанию номера