(Продолжение.)

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 8(58), 2024.

Часть 2. Возрастной состав популяций, методы поисков, поведенческие схемы

Продолжаем диалог зоолога (личность которого, по его просьбе, открывать не станем) и криптозоолога (а вот это — Григорий Панченко, главный редактор журнала «Горизонт» и председатель Смолинского семинара). Как и в прошлом номере, материал рассчитан прежде всего на тех читателей, которые в теме. Но и остальным, полагаем, будет интересно!

Зоолог:

— Б. Ф. Поршнев еще в конце 50-х пришел к выводу:

«…Я решил не тратить дальше времени на совершенно бесперспективные разъезды вслепую по горам и долинам и примкнул к единственной сулившей прогресс опросно-этнографической группе.

Мы были явно не готовы допрашивать природу, не расспросив как следует людей, многими поколениями сжившихся с ней. Двухнедельный объезд на предоставленном нашей четверке грузовике и редких пастушьих юрт Восточного Памира, и людных кишлаков в долинах буйных рек Западного Памира — Горного Бадахшана. Какой контраст, какая вакханалия самой яркой на свете зелени, самых сумасшедших кипящих рек! Опросы, опросы — много сведений, в разной мере подернутых стариной и легендами, и всего два очевидца — вполне почтенных человека, утверждающих, что при таких-то обстоятельствах видели гульбиявана своими глазами. В их показаниях в самом деле ничего фантастического или преувеличенного. После возвращения на базу мы с А. Л. Грюнбергом предприняли еще один добавочный маршрут в тот приграничный район Восточного Памира Чеш-Тюбе, куда отсылали многие рассказчики; но там мы услышали еще более определенные отсылки дальше на юго-восток, где обитает по наши дни дикий человек, — и это указание стрелки научного компаса, может быть, было самым реальным и даже единственным достижением памирской экспедиции 1958 года. Мы увезли серию достаточно свежих и биологически приемлемых описаний адам-джапайсы и его природной среды от киргизов, перекочевавших из юго-западного Синьцзяна. Стрелка указала туда, и дальнейшие исследования удостоверили, что точно».

Мне метод Поршнева кажется весьма простым и объективным. Там, где гоминоид является «многочисленным» (относительно, разумеется), — его встречают, видят следы, хорошо знают и обычно считают животным. Там, где он вымер относительно недавно, конкретные сообщения есть, но в небольшом числе и рассказываются только стариками о далеком прошлом. Там, где он вымер давно, от него остались только названия.

Показателен в этом отношении район оз. Пайрон. В начале 60-х там были собраны многочисленные сообщения и даже сделаны кое-какие наблюдения, но туда провели дорогу, и этот район стал местом туризма. В результате в 82 году там не удалось найти ни одного прямого очевидца: http://lib.ru/TURIZM/snezhn.txt (Истории о снежном человеке, Таджикистан).

Криптозоолог:

— Ну вот на Кавказе для РГ близость человека — скорее помощь, чем помеха (до определенного предела, впрочем). Он давно синантропен, с бронзового века точно. Раз уж взрослые особи могут пить молоко (как «заимствуя» его из сосудов близ человеческого жилища, так и выдаивая животных буквально себе в рот), значит, лактаза у них синтезируется — а такой синтез и у человека не сразу возник. В европейской области подобные наблюдения были столь же распространены, как на Кавказе, но теперь на территории Европы с жизнеспособными популяциями РГ вообще, скажем так, не густо. В Средней Азии случаи питья взрослыми РГ молока скорее эпизодические, в Сибири — тем более, а в Америке, что характерно, их вообще нет.

Но вообще многие популяции (вне зависимости от степени их видового родства) могут успешно маскироваться в непосредственной близости от человеческих поселений или, во всяком случае, сельскохозяйственных и пастушеских угодий.

Зоолог:

— На Кавказе, как вы упоминали на одном из семинаров, алмасты видели почти все старики: во всяком случае, из тех поколений, с которыми встречались советские криптозоологи 60—80-х гг. Конечно, на его популяцию там повлияла война…

Криптозоолог:

— Это мы в пору советских экспедиций говорили: «война»… и по умолчанию было ясно, какая. Великая Отечественная, судя по всему, действительно подкосила популяцию алмасты сильнее, чем что-либо прежде (пусть даже проявилось это в полной мере десятилетия спустя — как вообще-то и должно быть у долгоживущих, но медленно размножающихся видов): даже не угрозой прямой гибели, а скорее тем, что «смешала все карты». Но, увы, с тех пор карты продолжили смешивать еще несколько войн…

Впрочем, возможны, конечно, и иные факторы, способствующие вымиранию. Иногда они не вполне ясны. Азербайджанская популяция каптаров, судя по всему, «закисла» в самоизолированности за много десятилетий до Великой Отечественной — раз уж в начале 1960-х в ней был очень велик процент белых особей (широкое распространение такого признака требует инбредности во многих поколениях), причем, хотя это была явно не возрастная седина, многие каптары выглядели старыми… а о детенышах к тому времени сведений давно уже не поступало… Притом заходам алмасты из Кабардино-Балкарии (тогда не отделенной от Азербайджана государственной границей) ничего не препятствовало, и они действительно имели место — однако, видимо, так и оставались «гостевыми визитами», без образования новой популяции.

Но что верно, то верно: в 1980-х на Кавказе было довольно трудно найти старика, никогда в своей жизни не встречавшего алмасты, да и для молодых подобная встреча не была такой уж редкостью. А сейчас ситуация изменилась коренным образом — и в худшую сторону. Правда, не всегда это связано с радикальным сокращением численности алмасты: трансформации подверглась вся структура сельской жизни, ранее делавшая возможными такие встречи.

Зоолог:

— Вообще, читая о деятельности старых экспедиций, приходишь в отчаяние: кажется, все методы поисков использованы и являются, в сущности, расчетом на случайность. В Гималаях пробовали тропление по следам, но снежный человек появляется на снегу эпизодически и при первой возможности сходит на твердый грунт; в Памирской экспедиции исследовали глинистые отмели и осматривали в телеобъективы склоны, но редкое животное может в этом месте в это время просто не появиться (да и, скорее всего, живет в ущельях с более благоприятными условиями, которые есть и на Памире), и это ничего не будет значить; на Кавказе исследовали пещерки и нашли подозрительный, ныне утерянный зуб, но вспомним, сколько найдено останков тех же неандертальцев? Немногие сотни на всем ареале, осваиваемом ими в целом свыше двухсот тысяч лет, и это при том, что неандертальцы еще хоронили своих мертвецов, а это ведь способствует сохранению останков!

Пока единственный костный материал, существующий сейчас в виде фотографий и статей, представляет пангбочская кисть. И действительно, есть указания, что тут и там в буддийских монастырях хранились останки снежного человека, поэтому я бы при возможности проехался по Тибету, Непалу и Бутану, особенно по нетуристическим местам. Но поиск реликвий наталкивается на преграду со стороны людей, да и требует финансовых возможностей. Даже если что-то такое есть, то владельцы могут просто не показать это иностранцу. Питер Бирн, кстати, добился успеха потому, что знал непальский язык, а вот экспедиции Иззарда просто отказали в просьбе развернуть кисть от обмоток.

Видимо, много реальных останков гоминоида в Тибете погибло во время Культурной революции: https://foto—history-livejournal-com.turbopages.org/turbo/foto-history.livejournal.com/s/2851510.html. Может, среди этих рук есть и нечеловеческие.

Криптозоолог:

— В целом так. И очень хорошо бы попробовать осуществить поиск таких вот оставшихся останков. Не очень ясно, правда, к кому в этом случае следует обращаться: к музейным работникам, историкам, этнографам… представителям власти?..

Насчет бесперспективности исследования пещерок не согласен, так как всегда есть шанс найти и свежую лежку. Мы вообще их осматриваем наравне с чердаками пустующих летом кошар, заброшенными полуразрушенными зданиями, естественными навесами и прочими местами, где алмасты, по многим сведениям, устраивает дневки.

Если же говорить о том, что сейчас называют маркерами — будь то «приставные стволики», «шалаши» и прочая «лесная архитектура», — то фиксирование их в ходе экспедиций тоже небесперспективно, но тут уж требуется абсолютное доверие к исследователям. МЫ В ЦЕЛОМ (говорю ОБОБЩЕННО — о тех, кто занимается проблемой) такого доверия, увы, теперь не заслуживаем: слишком велик и непредсказуем среди нас процент тех, кто «из кунга»…

Кроме того, важно понимать: сами по себе маркеры не являются доказательными фактами. Они важны лишь постольку, поскольку позволяют уточнить наличие гоминоида в исследуемом районе, его возможные маршруты, наиболее часто посещаемые участки. То есть облегчают возможность получения весомых для науки доказательств, но отнюдь не заменяют ее!

Зоолог:

— Но осмотр пещерок, их обнаружение — это тоже случайность для небольшой экспедиции, а если еще проводить раскопки, то удастся обследовать совсем немного пещерок.

Криптозоолог:

— Тем не менее см. выше: первая часть этого процесса пересекается с экспедиционной деятельностью вообще, потому что практически является синонимом поиска удобных логовищ, лежек, мест дневки и вообще временных убежищ… которые в итоге для старой или больной особи могут стать местом последнего приюта… Найти там останки — это, конечно, сверхзадача; однако там же можно наткнуться на остатки трапезы (которые, даже если не удастся обнаружить следы ДНК или внятные отпечатки зубов, тоже обо многом могут сказать — в частности, о перспективности работы в каком-то конкретном участке), помет, шерсть и т. п. Что до раскопок — это, как правило, слишком громко сказано: как правило, достаточно снять тонкий слой накопившегося в скальной нише грунта и стеблей занесенной от входа растительности (тщательно проверив при этом, может ли она быть занесена естественным образом).

В конце концов, удобных укрытий на каждом конкретном участке не так уж много (в той мере, в которой реликтовому гоминоиду они вообще требуются: он может и прямо под кустом прилечь), поэтому используются они регулярно. Вспомним: ведь и палеолитические пещерные стоянки сплошь и рядом «многослойны», причем порой их в разное время населяли не идентичные виды. Так что, если даже никакой гоминоид за несколько веков не оставил в этом гроте свои кости, вполне может случиться, что ныне здравствующая особь за десять лет, год, неделю до осмотра оставила там несколько шерстинок в свежей лежке.

Наконец, вся эта экспедиционная работа служит одним из методов «приманивания на себя»: пришлым чужакам реликтовый гоминоид избегает показываться, но вот людей, занятых на участке его обитания каким-то делом, явно не являющимся «охотой» на него, он понемногу перестает сторониться. Этим и объясняются известные случаи его подходов к экспедиционному лагерю (а также к местам пастушеских стоянок, рыбачьим бивакам, пасекам, привалам косарей в сенокосную пору — и т. п.). По сути, такая деятельность позволяет расширить пространство базового лагеря, оставляя в местах исследования пещер обычные для такого случая приманки: как бы случайно оброненные пищевые продукты, приметные издали лоскуты… иногда и фотоловушки удается неподалеку установить…

Разумеется, прежде всего это работает, когда какой-то конкретный район сезон за сезоном посещают постоянные группы, ядро которых составляют хорошо подготовленные исследователи. Увы, с этим в последние даже не годы, а десятилетия стало совсем туго.

Грамотные криптозоологи на постсоветском пространстве исчезают с гораздо большей скоростью, чем интересующие их криптиды!

Зоолог:

— Давайте, раз уж речь зашла об этом, рассмотрим применение приманок:

• акустических;
• половых выделений обезьян и женщин;
• пищевых.

Первые два вида никаких интересных результатов не дали, хотя имитация криков в некоторых случаях вызывала ответ (но это в изначально перспективных местах, когда крики уже были слышны). Что касается пищевых, то у кое-кого гоминоиды якобы десятилетиями берут корм, не показываясь. Но гораздо больше доверия вызывают сообщения простых людей, как гоминоид подходил к костру или заходил в кошару и начинал пожирать еду, залезал на мельницу в поисках муки и т. д. Однако это довольно редкие в общем массиве случаи, да и не всегда он возвращался (что соответствует бродячему образу жизни).

Криптозоолог:

— В том-то и дело, что первичны тут изначально перспективные места, где РГ уже, так сказать, «прикормлен» — не всегда буквально, то есть он может посещать окрестности экспедиционного лагеря (соседствующего с каким-то из регулярно посещаемым им объектом, будь то уединенная пасека, кукурузное поле или свалка) не с целью дополнительно подкормиться, но в любом случае без настороженности. Тогда приманки, в том числе и запаховые (хотя букет запахов явно «не вполне тот»), могут сильно сузить круг, породив в нем дополнительное любопытство и желание приблизиться.

В общем, все начинается с желания приблизиться (чем бы оно ни было продиктовано), а значит, РГ должен как минимум находиться в обозримой близости и иметь соответствующие поведенческие схемы. Да и с поведением людей, находящихся в потенциальной «зоне контакта», они должны быть совместимы.

Приведем тут одну историю, старую, но уж очень характерную. За предоставленные цитаты благодарим читателя журнала «Горизонт» (и зрителя Смолинского семинара) Александра Мракова:

Бадма-Базар Намсараев, сельский учитель бурятского языка и литературы Судунтуйской средней школы Агинского района Читинской области, в 1968 г. записал рассказы местного старейшины Бато Бадмаева (на момент интервью ему было 86 лет) о многолетнем путешествии в Монголию и Тибет, которое тот совершил в молодые годы в начале XX в. в группе со своими земляками вместе с ламами Агинского дацана. Опубликованные на бурятском языке в местной газете как серия очерков, эти записи (по-прежнему на бурятском языке) были опубликованы в республиканской газете «Буряад Yнэн» лишь в 1994 г.

Анализ текста и событий, упоминаемых в рассказе, позволяет предположить, что Бато путешествовал примерно с 1901 по 1904 гг., вернулся домой после 4 лет отсутствия, что примерно на один — два года позже путешествия, предпринятого Гомбожабом Цыбиковым (с 1899 по 1902 гг.).

В Амдо в предгорьях, как повествует Бато, местные семьи зарабатывали тем, что давали передохнуть пилигримам, стирали и чинили их одежду перед тяжелым многодневным переходом через горную гряду. Так, семья кукунорских монголов, у которой остановились бурятские паломники, дала им ценные советы, как миновать опасности, подстерегавшие их на долгих горных перевалах. При этом каждый из группы получил берестяной короб и длинный шест со следующими словами:

«На перевале, когда остановитесь на ночлег, не ложитесь в ряд, а ложитесь в круг, головами внутрь круга, ногами наружу. Не шумите и не разговаривайте! К ночи появится зверь человеческого вида алмас, все его тело покрыто желто-коричневой шерстью, сбившейся в клочья. Он начнет обходить вас кругами и обнюхивать. В этот момент вы должны водрузить берестяной короб на деревянную палку и начать крутить с шумом, чтобы отпугнуть его. Если ляжете в ряд, то он придет назад с дубиной и забьет вас до смерти, как случалось уже много раз. Как только спуститесь с перевала, у подножия увидите небольшое поселение из двух семей, у них и оставите короба с прутьями».

Бато и его спутники сделали все точно так, как сказали хозяева: на высокой точке перевала расположившись на ночлег кругом, паломники замерли в ожидании невиданного существа алмас. Из-за высокогорья и разреженного воздуха (бур. агаар шэнгэн) люди чувствовали себя ослабленными и утомленными. Бато продолжает:

«Как нас и предупреждали, тот самый зверь появился из темноты. Замерев от страха, мы начали крутить берестяные короба на шестах. Алмас обошел вокруг нас несколько раз, он был так близко, что мы могли чувствовать его смрадное дыхание. Когда он удалился, мы спешно покинули место, чтобы уйти как можно дальше. Скорее всего, алмас ушел за дубиной, чтобы, вернувшись, прибить нас! Так мы спаслись и начали спуск вниз. Внизу у подножия горы, как нам и говорили, жили две тибетские семьи, у которых мы и оставили короба с шестами…»

Дыхание РГ, конечно, благоухало не розами, но, скорее всего, паломники ощутили ту очень характерную для самцов вонь, которая, видимо, объясняется апокриновым потом (об этом тоже шла речь на Смолинских семинарах).

Действительно ли алмас ушел за дубиной, чтобы, вернувшись, убить паломников? Далеко не факт (хотя интересно само предположение, что он дубину в норме с собой не носит, однако где-то она у него припрятана). Возможно, увидев сплоченную группу бодрствующих и, следовательно, готовых к обороне людей, он просто решил не лезть на рожон: там же наверняка не только шесты с коробами, но и пара рогатин, ножи, у кого-то, может, даже и ружьишко припасено… Или даже вовсе не проявлял агрессии, просто любопытствовал. В этом случае сидевшие на маршруте «кураторы паломничества» просто набивали себе цену за обслуживание, как то в современном мире бывает на станциях автосервиса перед длинными отрезками пути через пустыню.

Можно даже предположить, что все окрестные алмасы были в курсе этого развлечения и специально собирались к местам ночевок паломников, чтобы послушать «концерт». А вот если там все спали и коробы не вращали, то какой-нибудь самец действительно мог счесть это нарушением контракта, оскорбиться («Что я, зря сюда тащился? Где всегдашняя программа?!») и напасть — вне зависимости от того, была у него дубина или нет, кругом легли паломники или в ряд. Впрочем, круговая оборона в любом случае выгодней: нет «крайних», к которым проще подобраться сбоку.

Особенно примечательно разделение труда: по одну сторону перевала живут монгольские семьи, обеспечивающие паломников оборудованием, по другую — тибетские семьи, у которых можно оставить коробы с шестами…

Все в доле!

Сейчас такие поведенческие схемы межвидового взаимодействия уже не встретишь — по крайней мере, в столь кристаллически чистой форме. Однако на любопытстве реликтового гоминоида сыграть по-прежнему можно, оно остается мощным фактором.

(Продолжение следует.)