Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 8(58), 2024.

Хороший револьвер — исправный, нормально смазанный — почти безотказен при стрельбе. Так сказал один мудрый человек, и он, к сожалению, был чертовски прав.

Как только стреножили коней и освободили их от груза, проводник будничным движением полез за пазуху своего халата, вынул наган и выстрелил старшему агенту Гору в голову. Агент отлетел в сторону, упал навзничь.

Петька сильно толкнул Ихошку влево, а сам упал вправо. Предназначенная кому-то из них вторая пуля ушла в песок, взметнув фонтанчик. Проводник на миг растерялся, ствол нагана порыскал, выбирая цель. Пётр успел перекатиться за дюну и выхватить из кобуры свой револьвер.

Раздался третий выстрел. Жалобно вскрикнула Ихошка. Пётр в отчаянии ругнулся, вскочил на бархан и не глядя пальнул перед собой. Тут же левую скулу обожгло злой болью. Упал, скатился обратно по крутому склону, притих, стараясь не дышать.

Солнце шпарило по стриженой голове, с которой слетела богатырка, жгло плечи сквозь гимнастёрку. Кровь на скуле быстро свернулась, стянула рану жёсткой коркой.

Умирать решительно не хотелось.

Петька прислушался. В тишине, нарушаемой лишь криком чаек и мерным рокотом близкого моря, было не разобрать, где сейчас проводник и что он делает. Скорее всего, тоже замер и ловит звуки. Что ж, не будем упрощать ему задачу. Полежим, заодно отдышимся…

Ихошка опять вскрикнула. Тоненько, жалобно. Пётр тут же передумал, рывком поднялся. Обогнул дюну справа, присел и осторожно высунулся, выставив наган вперёд.

Высоко над головой свистнула пятая пуля. Проводник оказался сообразительной сволочью. Укрывшись за тюком со снаряжением агентов, он поджидал Петра именно с этой стороны. Боец на выстрел отвечать не стал. Откатился обратно, зажмурился, вспоминая увиденное.

Возле тюка, раскинув руки, лежит на спине старший агент Гор. От лица у него мало что осталось. Ихошки не видно, но по тёмным пятнам на песке несложно догадаться, что ранена. Главное, гад не успел до неё добраться и добить. А вот с ним пора кончать.

Пётр медленно протянул руку к поясу. И на миг похолодел от страха. Гранаты на поясе не было. Любимой, трофейной гранаты, прошедшей с ним от Волги через весь Туркестан! Ни разу в бою не пригодилась, стала привычной ношей, частью его облика. Лихой боец, посадивший заморскую гадину на прочный поводок. Так и отшучивался от товарищей: «Чего её бояться?! Она же совсем ручная!» И вот сбежала от него ананаска в самый неподходящий момент. Вместе с поводком и сбежала.

Он торопливо огляделся. Воздух между дюнами уже раскалился, дрожал прозрачным маревом. Но гранату было видно хорошо, даже солнечный зайчик от запала можно разглядеть. И ремешок вокруг ребристого корпуса. Лежала она прямо на виду у проводника. На последнем кувырке отцепилась. А ведь так нужна сейчас!

Побить коней осколками гранаты Петька не опасался. Они спокойно стояли у самой воды, в стороне от ложбины, в которой даже звуки перестрелки гасли, как в подушке. Кони осторожно тянулись мордами к редкой осоке, но пробовать её не спешили. Со своей позиции Пётр их хорошо рассмотрел. И по виду гнедого понял, что тот почуял чужих лошадей. Жеребец вскинул голову, тряхнул неровной гривой, раздул ноздри. Он обычно за версту чует, а то и больше.

Своих ждать не приходится: о том, куда они ушли, знали только комдив и комиссар. Выходит, эту ловушку на агентов устроили заранее. И она вот-вот захлопнется… С досады боец треснул себя по лбу. И что-то сдвинул этим ударом в своей непутёвой черепушке.

Словно из ниоткуда возник простой и безупречный план. Пётр подобрал слетевшую богатырку, торопливо наполнил её песком. А затем с натугой раскрутил над головой и перекинул через бархан.

Глухой удар, выстрел. Шестой — отметил он, бросаясь к гранате. Левой рукой ухватил за поводок, дёрнул на себя, обжёг ладонь о нагревшийся корпус. И тут же на месте, где лежала ананаска, зарылась в песок седьмая пуля. Сдали нервы у гада. Тёпленьким теперь его возьмём, без лишней стрельбы. И гранату тратить не придётся!

Со страшным криком Пётр перемахнул через гребень бархана:

— Сдавайся, гад!

Проводник оскалился, напрасно нажимая на спусковой крючок, несколько раз прокрутил опустевший барабан. И даже не успел поднять руки. Пётр с ходу угостил его по харе рукояткой револьвера. Крепко угостил. Гад рухнул как подкошенный. Повторив на всякий случай угощение, боец метнулся по следу Ихошки, готовый к худшему.

Девушка лежала на пологом склоне лицом к морю. Свернулась калачиком, обхватив себя за плечи, и дрожала, словно ей стало холодно на такой жаре. Парень присел рядом, окликнул:

— Иха, тебя сильно зацепило?

Тронул за локоть, потянул тихонько на себя. Ихошка застонала сквозь зубы, неразборчиво ответила на своём языке. Петька осторожно перевернул её на спину, чтобы осмотреть рану. И растерялся от увиденного. Пуля прошла навылет через высокую Ихошкину грудь. Точнее, через обе. Одно попадание и сразу четыре раны! Ясно, откуда столько крови. Но неясно, как теперь перевязывать?! Боец в растерянности застыл над девушкой.

Сквозь шум прибоя раздалось призывное ржание лошади проводника. И словно эхо в ответ…

— Чёрт!

И девчонку жалко, и самому помирать неохота. А ведь убьют сейчас, насовсем убьют. Счёт пошёл уже на минуты, а он схему бинтования кумекает! Раз уж до сих пор кровью не истекла, значит, потерпит ещё немного…

Прислушиваясь к чужому ржанию, Пётр осторожно сбегал к своим коням и вернулся с карабином. Украдкой выглянул из-за высокого гребня.

Врагов было всего трое. Ну вот, опять ананаску сбережём. Басмачи не торопились и не прятались. Покачиваясь в сёдлах, скупо шевелили поводьями, направляя лошадей прямо туда, где не умолкала кобыла. Уверены гады, что её хозяин тут уже со всеми расправился…

Петька коротко клацнул затвором, выровнял дыхание и принялся выцеливать первую мишень. Это оказалось просто: басмачи ехали кучно. Широкий мордоворот в грязном халате чуть подался вперёд и сам решил свою судьбу. Эхо от выстрела прокатилось вдоль берега, басмач взмахнул руками, вываливаясь из седла. Пётр быстро перезарядил карабин и, пока первая гильза весело кувыркалась по склону, уложил наповал ещё одного. А затем третий всадник, прижимая к груди простреленную руку, слился папахой с лошадиной гривой и вмиг исчез с линии огня, уносясь прочь.

Петька завопил:

— Отбились, Иха! Сейчас я тебя…

Он осёкся, ратный задор вновь сменился замешательством.

— Я сама, — откликнулась девушка удивительно твёрдым голосом, — только бинт дай…

Боец, только что отнявший жизнь у двух человек, поёжился от детского смущения. И помотал головой, отгоняя от себя видение обнажённой Ихошки, бинтующей свои раны. Спустился с бархана, угодил под прицел её пронзительных синих глаз и поспешил за санитарной сумкой.

Перевязку он благополучно пропустил, гоняясь за чужими лошадьми. Наткнувшись на бесчувственного проводника, на всякий случай связал его. Хоронить остальных басмачей не стал, однако трофейное оружие к тюкам отнёс. Вернулся к проводнику, решив пустить в расход. Но рядом уже стояла, покачиваясь, бледная и решительная Ихошка.

— Не смей, — строго сказала она. — Это недостойно.

— Если враг не сдаётся, то его кончать надо, — возразил Петька.

— Он сдался, — парировала Ихошка.

— Он же Гора убил!

— Месть нам его не вернёт…

— Это враг, да что с ним ещё делать?!

Спор утомил Ихошку, она прислонилась к самому большому тюку, достала флягу с водой и вяло махнула рукой:

— Делай, как знаешь, но сначала помоги погрузиться…

Пётр посмотрел на море. Солнце играло бликами на чистой волне. Горизонт был пуст.

— Ну, и где ваш баркас? До ночи ждать надо?

— Сейчас будет… — Ихошка напилась, отдала флягу бойцу и потянула с шеи тонкую цепочку. Та зацепилась изнутри за перевязку. Девушка зашипела от боли, но слабым взмахом руки остановила качнувшегося в её сторону Петра. Медленно вытянула круглый медальон, покрутила дрожащими пальцами, нажала на серебристую середину.

И ничего не произошло.

Боец хмыкнул. Допил воду, прикинул, куда можно перебраться, чтобы оказаться подальше отсюда, но при этом не проворонить баркас. Ихошка теребила медальон, бормоча по-своему. Ничего не менялось. Пётр вздохнул и отвернулся к лошадям — посмотреть, не чует ли гнедой ещё кого-то? Но тот вёл себя спокойно.

Зато шум прибоя внезапно усилился, превратился в рёв, и на берег выползло сияющее чудище! Лодка не лодка, броневик не броневик. Гладкое, без колёс и винта, а само по себе ползло, вытягиваясь из воды на сушу. Пётр вскрикнул, выронил флягу. Кони шарахнулись, чудом не ломая ноги.

Морда у чудища лопнула, распадаясь на створки; изнутри выдвинулись ребристые сходни. Пётр очумело крутил головой, пытаясь оценить угрозу. В ладонь ему словно сама по себе улеглась любимая ананаска.

— Стой!

Ихошка брела к нему, держась за грудь. Такая несчастная, что хотелось обнять её, прижать к себе крепко и никуда больше не отпускать. Но она явно нацелилась самостоятельно взойти по сходням.

— Это и есть ваш баркас? — тупо спросил боец.

— Он самый…

— Подводный? — уточнил очевидное.

— Всякий, — слабо отмахнулась Ихошка, поднимаясь к створкам. — Не бойся, он своим не вредит. А чужих и близко не подпустит…

Петька присвистнул недоверчиво.

— Ты груз тащи, кидай справа от входа. Здесь слуг нет…

И канула где-то внутри здоровенной машины. Пётр, опомнившись, хотел было возразить, что на слуг никто и не рассчитывал, не за то Красная армия бьётся со всякой контрой. Но Ихошка бы его уже не услышала. Рассудив, что она знает, что делает, боец двинулся за грузом.

По его прикидкам, в баркас агентов Коминтерна можно было впихнуть не то что четыре тюка, а парочку вагонов. И всё равно бы ещё место осталось. Перетащил багаж и оружие к линии прибоя, окликнул Ихошку, но та не ответила. Баркас, наполовину выползший из воды, мерно подрагивал. Словно большой и спокойный зверь. От него не исходило никакой угрозы. Напротив, он казался самым безопасным местом на свете. И всё же Пётр немного потоптался на сходнях, прежде чем затащить первый тюк.

Вглубь баркаса уходили два прохода — тёмный и светлый. Рядом с тёмным обнаружилась просторная каюта без окон. Подивившись сияющему потолку и мягкому ворсу под ногами, боец освободился от ноши, отдышался и вернулся на берег.

Закончив с погрузкой, поборол искушение тут же в каюте и прилечь, чтобы вздремнуть пару часиков. Ихошка может сколько угодно задирать нос, но он за неё теперь головой отвечает. Комдив так и сказал. Если что, мол, Гор сам за себя постоять может, а девчонку береги как знамя, пока на баркасе не уйдёт. А красноармейцу Петру Гусеву дважды объяснять боевую задачу не требуется, он родом из понятливых.

— Ихошка, ты где? Груз на борту, дальше чего?

Из тёмного прохода вернулось причудливое эхо. Светлый коротко мигнул. Боец решил, что это приглашение. И зашагал по наклонному полу.

Идти пришлось изрядно. Похоже, тут даже не пара вагонов, прикинул он, сворачивая на очередной развилке. И упёрся носом в шершавую стенку, которая тут же поднялась, открывая что-то вроде купальни.

В овальной неглубокой чаше лежала Ихошка. Вокруг неё, искажая перспективу и скрадывая очертания, струился синий пар. Веяло холодом.

Пётр сделал неуверенный шаг, другой.

— Ихошка, — шёпотом окликнул он девушку. Она шевельнулась. Сквозь пар лица было не разглядеть, но голос звучал отчётливо:

— Погоди немного. Подлечиться мне надо…

Синий пар на миг разошёлся в стороны, открывая взору бойца ладное смуглое тело, на котором уже не было ни следа от свежих ран. Пётр замер в шаге от сброшенной на пол одежды. Поверх штанов и гимнастёрки лежали скомканные бинты, побуревшие от крови. Уставившись на них, боец с облегчением отвлёкся от соблазнительного видения. А затем холодный пар так сгустился, что показалось, сейчас из него снег пойдёт.

— Долго годить-то? Я тогда снаружи посижу…

Ему послышалось, будто Ихошка хихикнула.

— Посиди здесь, сейчас и твою рану полечим…

— Вот ещё баловаться! — возмутился Пётр. — Это царапина, а не рана!

Он коснулся щеки рукой и с изумлением понял, что ссадины как не бывало! А заодно щетина исчезла. Кожа гладкая, как у ребёнка, и щекотно чешется изнутри, если на неё пальцем надавить. Да что за сказки!

Он развернулся, на ощупь выбираясь из купальни. Но сильный рывок за плечо заставил его остановиться.

— Дай, сама гляну…

Ихошка стояла вплотную, чистая и сияющая. Глаза её прожигали Петьку насквозь. Стараясь не смотреть ниже, он позволил прохладным пальчикам пробежаться по его лицу.

— Здоров, — улыбнулась Иха. И, не отнимая ладони, погладила Петра по щеке, взъерошила волосы. Он стоял истуканом, слушая, как грохочет в груди сердце, как шумит по жилам разгорячённая молодая кровь. Девушка приподнялась на цыпочках, медленно закрыла глаза, потянулась к нему полуоткрытыми губами. И не целованный толком до этого дня красноармеец Пётр Гусев решительно перешёл в контратаку.

Позже, насытившись друг другом, они какое-то время лежали в полудрёме благодарного счастья. Иха с улыбкой водила пальчиком по его груди, словно писала что-то смешное. Шептала незнакомые слова. Пётр не смог бы повторить ни одно из них, но прекрасно всё понимал. Он хотел ответить, даже слова подобрал — простые и тоже понятные. Но почему-то вдруг провалился в сон. Резко, словно сквозь подтаявший лёд на весеннем озере. И снилось ему что-то безмятежное, ласковое. Как в детстве.

Очнулся на непонятной лежанке под тонким клетчатым полотном, похожим на рыбацкую сеть. Потолок над ним сиял приглушённым светом. Вокруг была явно не купальня. Пётр сел, ощущая босыми ногами мягкий ворс пола. Огляделся в поисках одежды. Ничего не обнаружил и рывком поднялся. Завернувшись в чудное полотно, шагнул к ближайшей стенке. Вопреки его ожиданиям, та и не подумала подниматься. Постучал в неё — откликнулась глухим звуком. Ясно, идём дальше. Вторая стена тоже разочаровала, а третья поднялась сама — ну, значит, он не арестант, как поблазнилось спросонья. Боец выдохнул и переступил через порог в светлый проход. Окликать Ихошку ему почему-то не хотелось. Наклонный пол подсказал, куда идти, и вскоре Пётр оказался у выхода.

Девушка сидела на сходнях, любуясь закатом. От одного её вида у Петьки защемило сердце. Словно они уже расстались и больше никогда не увидятся. Сел рядом, приобнял за плечи, зарылся носом в густые светлые волосы. И ничего не сказал.

— Я должна тебе признаться, Петя…

— В чём?

Волосы её пахли и сладко, и горько.

— Ты же думаешь, что я из Коминтерна?

— Комдив так сказал, а комиссар кивнул. Агенты Гор и Иха направляются в Персию, на помощь Гилянской Советской Республике. Что же я должен после этого думать?

— Думать всегда надо… — Ихошка слегка отстранилась, посмотрела серьёзно. — Ты вот такие баркасы хоть раз видел?

— Я много чего не видел, — пожал плечами Петька.

— Эт точно… Тебе сколько годков-то сейчас?

Боец шутливо приосанился, подкрутил воображаемые усы и слегка приврал солидным баском:

— Об эту зиму двадцать исполнилось.

— Ровесник века, значит… Жить бы тебе и жить, Петенька…

Речь Ихошки неуловимо изменилась. Она словно внезапно повзрослела и стала другой. Петру такая перемена не понравилась, он тоже чуток отстранился, оставаясь сидеть бок о бок с девушкой. Та сразу уловила его настроение и небольно пихнула кулачком в плечо.

— Ты чего? Я же тебе открыться хочу…

— Так открывайся! Ты не агент Коминтерна, а наймит Антанты и мировой буржуазии?

Иха рассмеялась:

— Ну, уж дудки! Я этих кровопийц не меньше твоего ненавижу! Но и мировую революцию тоже не планирую.

— Я запутался, — честно признался боец.

Ихошка помолчала, глядя на загорающиеся над морем звёзды.

— Я вас просто изучаю…

Пётр почесал затылок.

— Кого — нас?

— Землян…

Иха протянула руку, указывая на красную звёздочку:

— Барсум. По-вашему Марс. Там моя родина, Петенька. И она ждёт отчёта. Нашего с Гором отчёта…

Пётр непроизвольно посмотрел на берег. За дюнами до сих пор лежал товарищ Гор. Это было неправильно. Даже если он тоже не планировал мировую революцию, погиб Гор от руки классового врага. Недобитого, кстати, врага!

Петька вскочил. Сетчатое полотно соскочило с него.

— Где моя одежда?!

Иха ответила с удивлённой улыбкой:

— Я её постирала, пока ты спал…

— Там же гад этот валяется!

Девушка развела руками:

— Уже не валяется…

— Ты его отпустила?! — боец задохнулся от возмущения.

— Сам сбежал. И почти всех коней увёл. Развязался, пока мы с тобой…

Она запнулась, пытаясь подобрать слово.

— Вот именно! — горько сказал Петька. — Пока мы с тобой тут… он… как только сюда не сунулся?!

Хотя это как раз понятно, не подпустила его звёздная машина. Струхнул гад, рыпаться не стал. А вот коней угонять — для него привычное дело. Пётр выругался, треснул себя кулаком по лбу. Но спасительной идеи из него на этот раз не выбил.

Иха посмотрела на него с участием. Встала, подняла полотно, набросила парню на плечи и ушла внутрь. Тем временем стемнело. От воды повеяло ночной свежестью. Но озябнуть боец не успел: молчаливая Ихошка вынесла ему сухую и чистую одежду.

Ни слова не говоря, оделся, проверил револьвер в кобуре и гранату на поясе. Не оглядываясь, сбежал по сходням, прикидывая, как станет рыть могилу пустыми руками. Шанцевый инструмент остался приторочен к седлу гнедого.

За спиной Петра вспыхнул яркий свет, по песку впереди него заплясала в такт шагам длинная тонкая тень. Он остановился, развернулся, прикрываясь от прожектора рукой, крикнул:

— За мной не ходи, я товарища Гора сам похороню!

— Лучше гнедого своего проведай, — откликнулась Ихошка. — От меня он шарахается. А товарищ Гор уже погребён по обычаям Барсумской Республики…

Вот так. Меньше надо сны смотреть, красноармеец Гусев.

— Я без тебя ужинать не буду!

Пётр хотел ответить чем-нибудь язвительным, но живот вдруг так забурчал, предатель, что все слова разбежались. Ну, гнедой так гнедой. Нечего ему на ночь глядя по пустыне носиться, пусть отдохнёт. Впереди ещё столько сражений…

Когда гнедой был рассёдлан и стреножен, боец поднялся по сходням, подождал, пока за ним захлопнется вход, и пошёл на дразнящий запах еды. Ужин оказался настолько обыкновенным, что он опять заподозрил Ихошку во лжи. Разыграла дурачка, прикинулась марсианкой. А сама в Персию прокламации везёт или ещё что-нибудь полезное для дела.

Но это он себя обманывал, конечно. Всё говорило о правоте Ихошки: странный корабль, чудесная лечебная купель, пятно остекленевшего песка на том месте, где днём лежал погибший Гор…

Отварную картошку с вяленой рыбой запивали терпким чёрным чаем. На звёздном баркасе даже кусковой сахар нашёлся. Отдуваясь после второй кружки, Пётр понял, что уже почти не сердится на девушку. И она это почувствовала.

— Не уходи с баркаса, Петя, — тихо попросила она. — Лети со мной.

Парень вздохнул, отставил кружку.

— А что мне там делать? Здесь у меня родина, и я ей нужен…

— Ты мне нужен!

— Зачем? Для отчёта?

— Дурак, я же не людей изучаю, а процессы…

Лично для себя Пётр Гусев уже всё решил. Но отчего бы не послушать умного человека на сон грядущий?

— Поясни. Что за процессы, для чего отчёт?

Ихошка всплеснула руками.

— Вы от нас сильно отстали. На Барсуме… на Марсе давно победила революция. У нас хорошая жизнь, правда.

— Коммунизм? — недоверчиво усмехнулся Петька.

— Почти, — призналась Иха. — Ещё много работы, но всё очень справедливо. И мы давно не убиваем друг друга.

— А вот нам пока приходится. Много, понимаешь, несознательной сволочи вокруг…

Иха грустно улыбнулась.

— В том-то и дело, Петенька. Процессы только запущены, и тут ещё долго будут стрелять. По расчётам Гора, через десять лет, плюс-минус год, в России к власти придёт тиран. Я полагаю, это будет Лев или Григорий, разница в итоге незначительная. Гор был уверен, что переворот сначала устроит кто-то из Михаилов, в крайнем случае — Василий. Но он прошлой осенью утонул в Урале…

— Ишь, как вы завернули! — воскликнул Пётр. — И по фамилиям скажешь?

— А смысл? Всё равно мировой революции на этом витке не случится. Не сложились условия…

— А мы их сами сложим!

— Вот-вот! На это все силы и израсходуете…

— Да ну тебя! — осерчал боец. — Что за неверие в силу рабочего класса?! Засиделись вы там, на Марсе. Лучше прилетели бы да подсобили нам, раз такие умные!

Ихошка покачала головой.

— Нельзя, только хуже сделаем. Вы сами должны пройти этот путь…

— Ну, сами так сами! — Петька вскочил.

Иха вскрикнула, прижалась к нему:

— Не уходи! Хотя бы до утра…

И они опять лежали, сплавившись в единое целое, и казалось, не было в мире силы, способной разъять их на части. Но в этот раз Пётр не сомкнул глаз. И, когда снаружи забрезжило утро, он поцеловал спящую Ихошку в краешек рта, поднялся и, не обернувшись ни разу, ушёл с баркаса.

Они больше никогда не встретились.

В то же утро Иха улетела на Барсум.

А Петька меньше чем через год погиб в Белоруссии от польской сабли.

Или через двадцать лет сгинул на Колыме.

Или пал смертью храбрых при обороне Сталинграда.

Или дожил до великой Победы, вернулся домой в орденах и медалях.

Или…

При любом раскладе он прошёл свой путь сам.