Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 8(58), 2024.

А. Числов — загадочный автор: даже его имя (точнее, практически наверняка — часть псевдонима) нам неизвестно, приходится довольствоваться инициалом. В 1913—1917 годах он активно публиковался на страницах журналов «Мир приключений», «Журнал приключений», «Природа и люди»; его повести и рассказы всегда относились к фантастике, причем обязательно фантастике научной. В данном случае перед нами, правда, как бы не фантастика вообще, но преднамеренная путаница, сюжет типа «а поутру они проснулись», пусть и случившийся вполне наяву… но связь с фантастикой и футурологией настолько сильна, что насчет жанровой принадлежности сомневаться не приходится.

Расшифровать личность «А. Числова» не удалось никому. Скорее всего, перед нами литературный псевдоним Якова Перельмана (1882—1942), выдающегося популяризатора точных наук (одна только «Занимательная физика» до сих пор остается классикой — а ведь она была далеко не одна!), основоположника жанра занимательной науки, автора самого понятия «научно-фантастическое произведение»… и сотрудника всех вышеперечисленных журналов. Журнал «Природа и люди» он даже возглавлял, став его главным редактором как раз в 1913 году — когда и началась литературная карьера загадочного Числова.

Собственно, у них это семейное: старший брат Перельмана, выступавший под литературным псевдонимом Осип Дымов, хорошо известен читателям «Горизонта».

А вот кто подразумевается под «писателем У.», догадаться нетрудно (вернее, трудно не догадаться). Разумеется, это Герберт Уэллс, посещавший Россию и до того, как ему довелось, не поверив в план глобальной электрификации, назвать его автора «кремлевским мечтателем». Даже если бы имелись сомнения, они сразу отпадут, если пролистать тот самый выпуск журнала, где опубликован этот рассказ Числова («Мир приключений», 1914, № 5), и обратить внимание на заметку «Герберт Уэльс в России»:

«В январе прибыл в Петербург известный английский романист Герберт Уэльс. Знаменитый автор „Машины времени“ и „Борьбы миров“ прожил в России около двух недель. Литературное Общество приветствовало гостя-писателя следующим адресом:

„Всероссийское литературное общество приветствует знаменитого писателя Г. Д. Уэльса. Вы уже знаете, что в России читают ваши произведения в русских переводах, один из которых вы украсили своим предисловием. Мы хотели бы также говорить с вами по-русски, и мы учитываем время, когда после более или менее продолжительного пребывания в России вас не смутят речи, обращенные к вам по-русски, и по возвращении в Петербург вы почтите вновь наше общество своим посещением.

Теперь позвольте сказать вам, насколько мы ценим ваши пленительные произведения — эти чарующие сказки, так по-юношески бодрые и так мудро дальновидные по глубине анализа современных социальных проблем и общественных язв. Вы к нам явились неожиданно из другого мира, подобно какому-нибудь из ваших марсиан, но, надеемся, без завоевательных намерений. И все-таки вы побеждаете силой вашего таланта, действующего неотразимо на нас. Позвольте надеяться, что, путешествуя по России, узнавая положительные и отрицательные стороны русской жизни, вы не подвергнетесь опасности со стороны какого-нибудь русского микроба и благополучно вернетесь в вашу великую свободную Англию, от которой мы получили столько высоких идей, столько образцов мудрого общественного устроения, столько примеров чудесных культуры и цивилизации, поныне не превзойденных никакой иной страной“».

От уважаемой редакции журнала «Мир и человечество» я получил почетное поручение интервьюировать посетившего проездом Петербург английского писателя У.¹, пользующегося всемирной известностью.

Выбрив первым делом начисто усы и вообще «англизировав» свою наружность, поскольку это оказалось возможным, — я решительным шагом вышел было из дома, направляясь к У., когда вспомнил, что не знаю его адреса. Пришлось прибегнуть к телефону. Спросить в редакции было проще всего, но хорош интервьюер, который не может сам узнать адрес интервьюируемого лица! Я обратился сперва в английское посольство, затем к консулу, потом в две-три гостиницы и наконец, соединившись с «English Ноше», напал на следы великого писателя. В это самое время проклятый телефон начал шуметь и выстукивать отчаянную дробь в мое левое ухо. Но разве молодого интервьюера можно остановить таким пустяком?

Поссорившись с тремя обыкновенными и одной старшей телефонной барышнями, я с грехом пополам установил, что У. остановился у своего родственника Грина, англичанина-фабриканта.

Через несколько минут я уже беседовал с супругой мистера Грина.

— Вы желаете видеть нашего гостя?.. Интервью? Сейчас я спрошу его… Да, он согласен… Что? Писатель ли он? Конечно… (Сильный шум в телефоне, несколько стуков: ток! ток! ток!) …посвятил спорту и охоте. Что? Я говорю о его последней книге… Прежние книги? Вы о них уже сами знаете? Читали? Ну, конечно… Горячий поклонник?.. Сегодня, в три часа. До свидания.

С немалым энтузиазмом покинул я телефонную будку. Результаты переговоров превзошли мои ожидания.

Во-первых, сегодня же, через какие-нибудь два часа я увижу его! А во-вторых, я узнал уже немаловажную новость: великий писатель-фантаст написал новую книгу о спорте и охоте; этого даже наш редактор не знал!

Собственно говоря, я предчувствовал, что У. напишет когда-нибудь нечто в этом роде. Ведь у него поразительно разносторонний и слегка капризный талант: сегодня он пишет роман на интересной психологической основе, завтра выпускает юмористический рассказ, послезавтра печатает фантастическую повесть из жизни марсиан или людей каменного века, потом, неожиданно — социальную утопию. Такие-то именно таланты зачастую кончают чем-нибудь совершенно непредвиденным, например охотой!.. Эту мысль стоило упомянуть при описании интервью…

Кстати, по поводу интервью. Я не одобряю тип американского интервьюера. Они действуют нахрапом. «Как вам нравятся наши края? Ваше мнение о Толстом? Об аэропланах Сикорского?»… Так нельзя. Нужно вести себя с величайшей деликатностью, чтобы не спугнуть настроения интервьюируемого лица и не заставить его спрятаться в скорлупу.

Ровно в три часа я был уже у Грина. Познакомившись со своей недавней собеседницей, я не без волнения вхожу в кабинет к У.

Комната обставлена изящно. На столах куча английских книг и журналов. На полу ковер из шкуры белого медведя, несколько ружей и пара рапир.

Навстречу поднимается с кресла господин средних дет. Наружность корректная и типично английская. Лицо благородное и высоко-одухотворенное.

Представляюсь. Жмем друг другу руку сдержанно, но тепло, как люди хотя незнакомые, но связанные общей профессией и притом представители двух великих дружественных наций.

— Как вы себя чувствуете в нашей столице, глубокоуважаемый коллега?

Мне кажется, что я сразу взял верный тон, так как гениальный писатель ответил мне весьма любезно:

— Благодарю вас, я чувствую себя у вас так же хорошо, как и везде, где могу бывать часто на свежем воздухе.

— Долго ли предполагаете пробыть в нашем городе, сэр?

— В общем, довольно продолжительный срок. Но, конечно, я намерен возможно чаще покидать его, разъезжая на охоту.

— На охоту?

— Да. Мой родственник, мистер Грин, и некоторые из его друзей устраивают для меня ряд великолепных зимних охот в окрестностях Петербурга. Конечно, зайцы и даже медведь после тигров…

— Вы говорите… тигров? (Читатель может быть спокоен: и тени удивления в моем голосе не дал я заметить великому писателю при этом вопросе.)

— Тигров. В джунглях Индии. Я прямо оттуда. О слонах не упоминаю просто потому, что охота на тигров затмевает всякую другую; это поистине королевская охота! Возвращаясь к нашей теме о зимней охоте, я должен сказать, что и в ней я — не новичок. В Сибири, близ Якутска…

— Я поражен, — вставил я драматическим шепотом. — Такие обширные путешествия и в то же время такая блестящая и плодотворная литературная деятельность!

Мистер У. задумчиво потер пальцами верхнюю часть переносицы и сказал:

— Литература, да… Говоря вообще, если бы литература отнимала у меня столько времени, сколько охота, может быть… Но не будем отклоняться от предмета нашей беседы. Вы ведь намерены меня интервьюировать. Ну что ж, хотите, я сообщу вам один эпизод, который еще неизвестен прессе…

Я выразил свой восторг — конечно, в пределах английской сдержанности.

— Этот эпизод, дорогой сэр, имеет отношение, несомненно, к вашей литературной деятельности? — спросил я.

— Нет, — ответил У. скромно, — не к литературной, а к охотничьей деятельности. Это было в тундрах Сибири…

Истинные таланты, когда коснутся их произведений, долго уклоняются от разговора о них со скромностью и застенчивостью, которые можно назвать поистине целомудренными. Я оценил эту сдержанность У. и решил безропотно прослушать его охотничий рассказ, чтобы затем уже осторожно навести разговор опять на литературу.

Мистер У. пустился рассказывать, а я слушать. «Эпизод» происходил, видимо, в каком-то чертовском захолустье. У. повез меня (конечно, в переносном смысле) сначала по Сибирской железной дороге, потом на лошадях, наконец на собаках. Мы стремились добраться до одной весьма редкой породы лисицы. Мороз стоял ниже 40^о (или 80^о, не помню). Мы ехали по двенадцати часов в день и ночевали у якутов. В пути отморозили себе палец на ноге.

— Девятьсот шестьдесят пять ваших верст мы проехали без одной большой остановки! — воскликнул У.

Наконец мы приехали к цели нашего странствия, в какое-то селение, где жило около ста русских и сотни три якутов. Оттуда опять поехали, отморозили еще два пальца и ухо. И наконец… убили-таки проклятую лисицу!

Похлопав меня дружески по плечу, писатель прибавил с детской гордостью:

— Можете смело описать эту охоту в вашем журнале; этот случай еще нигде не был напечатан.

Я решил, что пора действовать энергичнее.

— Конечно, я не премину воспользоваться вашим любезным разрешением, дорогой сэр. Позвольте же мне заодно спросить вас… Я, конечно, и сам охотник… в душе, но для ваших русских читателей… литературная ваша деятельность…

— Вы хотите меня спросить о моей книге?

— Да, — ответил я, становясь смелее, — но не о вашей последней книге.

Последние слова я подчеркнул, так как охоты, откровенно говоря, с меня было довольно! Но английский писатель, к сожалению, не вполне меня понял.

— Свои предыдущие книги я, признаться, сам не очень люблю; это произведения моей молодости. В таком случае давайте поговорим о моей будущей книге.

Наконец-то!.. В какой новый мир унесет нас его прихотливая фантазия? Снова на Марс? Или в XXX век? В четвертое измерение? Или, быть может, даровитый романист готовит произведение, в котором нас пленит глубокая психология, яркость типов, живость рассказа? Я собирался уже засыпать У. всеми этими вопросами, но он сам предупредил меня, сказав:

— Это будет книга… о ружье.

Я едва не утратил своего душевного равновесия, но… неожиданная догадка озарила мой ум. Улыбнувшись тонко, как человек, собирающийся сострить, я спросил:

— О ружьях будущего, дорогой сэр? Что-нибудь вроде скорострельного электрического ружья тридцатого века, не правда ли?

Но У. почему-то не понял моей шутки и даже как будто обиделся.

— Речь идет не о ружье будущего, а о современном ружье. Не понимаю, собственно, почему…

Надо было спасти положение. Я решил это сделать посредством новой остроты.

— Ружье, пожалуй, и обыкновенное, — сказал я, подмигивая ему глазом, — но владелец его окажется, конечно, жителем Луны или подводного царства?

Писатель, признанный тонким юмористом, стоял сейчас передо мной, заложив руку за борт сюртука с холодным изумлением и вопросом на лице. Положение становилось неловким. Я решил отказаться от шутки и спросил серьезно, почтительно и задушевно:

— Вот вы советуете мне напечатать сообщенный вами эпизод в нашем журнале. Но отчего вы сами не опишете этот… замечательный случай в одном из ваших блестящих рассказов?

Мистер У. посмотрел на меня пристально и необыкновенно выразительно:

— Я не за-ни-маюсь беллетристикой, — отчеканил он.

Если известный писатель, романами которого зачитывается весь мир, заявляет вам, что он не занимается беллетристикой, — то это достаточно ясное указание, что интервью кончено. Я откланялся глубоко и низко…

Редактор, пробегая мое интервью, был поражен. У. увлекается охотой? Вот неожиданность! Целый эпизод из его охотничьих похождений, нигде еще не напечатанный, — великолепно-с! Тайга, якуты, лисица, восхитительно-с!

Он положил рукопись на стол.

— Вы счастливец! — проговорил он с завистью. — Какая жалость, что я сам не говорю по-английски… Ну, рассказывайте, каков он? Как он устроился в Европейской гостинице?

— Он остановился не в гостинице, а у своих родных, — поправил я его с рассеянной снисходительностью.

Редактор стал задумчив. Он перелистал мою рукопись, заглянул зачем-то в свою записную книжку, потом посмотрел на меня. Я начал положительно убеждаться, что зависть способна преобразить самого добродушного человека. Вдруг он спросил:

— А как фамилия тех родственников, у которых У. остановился?

— Грин, — отвечал я равнодушно.

Редактор начал хохотать и смеялся минуты три, внушая мне опасение за состояние своего здоровья. Наконец я услышал:

— Вы были, мой ангел, не у писателя У., а у известного охотника и спортсмена по фамилии…

Зачем вам, читатель, знать его фамилию? Она отличалась от фамилии великого писателя всего на три буквы, да и то две из них в английском языке не произносятся…