(Окончание.)

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 7(57), 2024.

Поскольку это окончание короткой повести, часть 1 которой была опубликована в июньском номере «Горизонта», в июльском номере не скажем о жизни и творчестве автора ничего нового…

Он улегся спать между поваленными столбами на развалинах, древнее которых не найдешь во всем мире, а проснулся в тени пурпурного балдахина, сквозь который пробивался яркий солнечный свет, а пурпурная завеса хлопала и натягивалась на ветру, и вокруг был запах, вкусный знакомый запах просмоленных канатов и моря.

— Ну и ну! — сказал себе Квентин. — Вот так переплет!

Он научился этому выражению в школе в Солсбери, и ему показалось, что это было много лет назад.

Камень, на котором он лежал, опускался и поднимался в хорошо знакомом Квентину ритме. Точно так же он себя чувствовал, когда вместе с матерью плыл на лодке из Кихавена в Алум-Бей на острове Уайт. Никаких сомнений, он был на корабле. Но как? Почему? Кто мог перенести его так далеко, даже не разбудив? Какое-то волшебство? Случайное волшебство? Может быть, это сделал цветок зверобоя? Но камень… это был другой камень. Новый, чистый и ослепительно белый в лучах солнца, появившихся из-под края раздуваемого ветром балдахина.

По палубе глухо шлепали босые ноги, словно люди готовились к чему-то. А затем снаружи начали петь. Это была странная песня, совсем не похожая на те, что вам или мне доводилось когда-нибудь слышать. В ней не было мелодии, не больше чем в стуке барабана или реве трубы, однако при этом чувствовалось своеобразное, дикое и грубое, но волнующее величие, придающее такую же бодрость и оживление, как трубы и барабаны.

Квентин приподнял угол пурпурной завесы и выглянул наружу.

Пение мгновенно оборвалось, и все вокруг погрузилось в самую глубокую тишину, какую Квентин мог себе представить. Ее нарушало только хлопанье парусов о мачту корабля. Потому что это и в самом деле был корабль, а когда его борт качнулся вниз, Квентин увидел бескрайнее море с такими большими волнами, какие ему даже и не снились. Еще он увидел толпу людей в белых, синих, пурпурных и золотых одеждах. Их правые руки были устремлены к солнцу, наполовину поднявшемуся из-за моря… но эти люди казались «ошарашенными», как говорила моя старая няня, и взгляды их были устремлены не на солнце, а на Квентина. И он с интересом отметил, что это были не сердитые взгляды, а удивленные и… могло ли такое быть, чтобы они испугались его?

Квентин вздрогнул от неожиданности и необычности всего того, что происходило. Он много читал о волшебстве, но никогда до конца в него не верил, и вот теперь… разве это не волшебство? Ты ложишься спать на старом камне среди развалин, а просыпаешься на том же камне, только новом, и к тому же на корабле. Волшебство, конечно, волшебство, если только оно существует в этом замечательном загадочном мире!

Молчание становилось неловким. Кто-то должен был хоть что-нибудь сказать.

— Доброе утро, — проговорил Квентин, почувствовав, что именно он обязан стать этим «кем-то».

Внезапно все, кого он видел, легли на палубу лицом вниз.

Только один высокий чернобородый мужчина в синей мантии остался стоять, глядя Квентину прямо в глаза.

— Кто ты такой? — спросил он. — Заклинаю тебя священным Тау, ответь!

Это было очень странно, и Квентин так и не догадался, как это возможно, но он прекрасно все понимал и в то же время знал, что мужчина говорит на чужом языке. Поэтому он подумал не «Надо же, вы говорите по-английски!», а «Надо же, я понимаю, что вы говорите!»

— Меня зовут Квентин де Вард, — сказал он.

— Это имя с иных звезд! Как ты оказался здесь? — спросил мужчина в синей мантии.

— Не знаю, — ответил Квентин.

— Он не знает. Он не приплыл вместе с нами. Он оказался здесь по волшебству, — объявил Синяя Мантия. — Встаньте и поприветствуйте избранника богов!

Все поднялись с палубы, и Квентин разглядел, что это были бородатые мужчины с ясными честными глазами, в странных одеждах, напоминающих жакеты и туники с тяжелыми золотыми украшениями.

— Слава тебе, избранник богов! — крикнул Синяя Мантия, который, кажется, был здесь главным.

— Слава тебе, избранник богов! — отозвались остальные.

— Спасибо, конечно, — ответил Квентин.

— А что это за камень? — спросил Синяя Мантия, показывая на камень, на котором сидел Квентин.

И Квентин, опасаясь показаться знающим слишком много, сказал:

— Я не совсем уверен, но думаю, что это алтарь из Стоунхенджа.

— Вот и доказательство, — заявил Синяя Мантия. — Воистину говорю, ты избранник богов. Что желает мой господин? — почтительно добавил он.

— Я… пожалуй, я проголодался, — ответил Квентин. — Понимаете, прошло уже много времени с тех пор, как я обедал.

Ему принесли хлеб, бананы и апельсины.

— Отведай плоды земли и особенно вот этот, дающий человеку и питье, и пищу, и масло для растираний, — сказал Синяя Мантия и неожиданно протянул Квентину кокосовый орех.

Квентин взял его с вежливым «спасибо» и «вы очень добры».

— Ничто не может быть слишком хорошим для избранника богов, — ответил Синяя Мантия. — Все, что у нас есть, твое, и ты до последних дней своей жизни будешь только приказывать, а мы будем подчиняться тебе. Должно быть, ты желаешь поесть в уединении. Но после этого позволь нам снова лицезреть самого избранника богов.

Квентин спрятался под пурпурным балдахином с фруктами и кокосовым орехом. Как вы знаете, до мякоти кокосового ореха не так-то просто добраться даже в лучшие времена, поэтому Квентин отложил его в сторону, рассчитывая позднее попросить у Синей Мантии сверло или молоток.

Утолив голод, он снова выглянул наружу. Синяя Мантия стоял на страже и быстро подошел к нему.

— А теперь расскажи мне, как ты туда попал, — сказал он очень сердито. — Вся эта ерунда про избранника богов годится для простого народа. Но мы-то с тобой знаем, что никакого волшебства не бывает.

— Говорите за одного себя, — ответил Квентин. — Если бы не волшебство, меня бы здесь вообще не было.

— Но ты здесь.

— Сам знаю, что я здесь. Но если не по волшебству, то как я здесь оказался?

— Ты заяц, тайком пробравшийся на корабль, — ответил Синяя Мантия.

— Если вы думаете, что я заяц, то почему же тогда не обошлись со мной как с зайцем?

— Потому что народ думает иначе, — признался Синяя Мантия, потирая нос в раздраженном замешательстве.

— Очень хорошо, — сказал Квентин, настолько удивленный и озадаченный, что почувствовал настоящее облегчение от того, что может кого-то припугнуть. — Тогда послушайте меня. Я оказался здесь благодаря нечаянному волшебству. Я из совершенно другого мира. Но, возможно, вы были правы, назвав меня избранником богов. Я не могу ничего вам рассказать о моем мире. Но я приказываю вам, именем священного Тау, — у Квентина хватило смекалки запомнить это слово, — рассказать мне, кто вы такие, куда вы плывете и откуда.

Синяя Мантия пожал плечами:

— Ну хорошо. Раз ты обратился к священному имени силы… Но я бы не сказал, что это честная игра. Тем более что ты все и так прекрасно знаешь и просто хочешь запугать меня, чтобы я солгал. Но я не стану лгать. Я скажу тебе правду.

— Надеюсь, что так, — кротко сказал Квентин.

— Так вот, — начал Синяя Мантия, — я жрец Посейдона из великого и вечного царства Атлантиды.

— Из того храма, где стоит золотая статуя и двенадцать золотых морских коней? — нетерпеливо спросил Квентин.

— О, я вижу, ты и в самом деле все знаешь, — сказал Синяя Мантия. — Так что мне нет нужды говорить о том, что я везу священный камень, на котором ты сидишь, — а это богохульство, если ты просто заяц, а не избранник богов, — чтобы завершить строительство величественного храма на широкой равнине на втором острове из наших колоний на северо-западе.

— Расскажите мне все об Атлантиде, — попросил Квентин. И священник хоть возразил, что Квентин и так знает столько же, сколько он сам, тем не менее рассказал.

Все это время корабль разрезал волны, плывя то под парусами, то с помощью длинных весел, которыми управляли скрытые от постороннего взгляда гребцы. Квентину прислуживали так, словно он был царем. Если бы он настаивал на том, что никакой он не избранник богов, все было бы иначе. Но он не настаивал. И ему очень хотелось показать, как много он знает об Атлантиде. Иногда священник говорил, что он ошибается, но намного чаще признавал его правоту.

— Меньше чем через три дня мы доплывем до Восточных островов, — сказал однажды Синяя Мантия. — И предупреждаю тебя, если ты все-таки заяц, то тебе лучше сознаться. Потому что если ты и дальше будешь называть себя избранником богов, то тебе придется делать то, что следует делать… до самого конца.

— Я не называл себя избранником богов, — ответил Квентин. — Но я в любом случае не заяц, я сам не знаю, как здесь очутился. Это было случайное волшебство. Так что зря вы сердитесь. Я случайно попал сюда. Давайте будем друзьями.

— Хорошо, — сказал Синяя Мантия уже не так сердито. — Я никогда не верил в волшебство, хотя я и жрец, но раз уж так вышло, мы можем быть друзьями, как ты сказал. В любом случае это ненадолго, — загадочно прибавил он.

Затем, чтобы показать свои дружеские чувства, он провел Квентина по всему кораблю и объяснил, что и как здесь устроено. Квентин был невероятно доволен, хотя время от времени щипал сам себя, чтобы убедиться, что все это не сон. Его продолжали хорошо кормить и всячески баловать, так что, когда корабль приплыл к берегу, он чуть ли не пожалел об этом. Они причалили к каменной пристани, прочной и надежной, и все занялись делом.

Квентин спрятался от посторонних глаз под пурпурным балдахином. Матросы и жрецы, помощники жрецов и все, кто был на корабле, задавали ему так много вопросов и так удивлялись его одежде, что он не желал больше ни слушать вопросы, ни отвечать на них.

После очень долгих разговоров — почти таких же долгих, как у мистера Майлза с его клиентами, — алтарный камень подняли вместе с Квентином, балдахином и всем прочим и перетащили по сходням на берег, а там подняли на повозку вроде тех, которые в Манчестере называют платформами. Ее цельные деревянные колеса были обиты по ободам медью. А тащили эту повозку не лошади, не ослы, не волы и даже не собаки, а огромное существо, больше похожее на слона, чем на кого-либо другого, только с длинной шерстью, как у козлов.

Возможно, вы не узнали бы это огромное существо, но Квентин, в голове которого скопилось много самых разных сведений обо всем необычном, сразу понял, что это мамонт.

К этому моменту он уже понял, что провалился в прошлое на тысячи лет, поскольку, конечно же, прошло очень много времени с тех пор, когда мамонты были живы и могли тащить такие платформы. Повозка со священником и его свитой, камнем и Квентином медленно двинулась прочь от берега мимо огромного зеленого леса и странных серых гор.

Куда они направлялись?

Не сомневайтесь, Квентин задал этот же вопрос, и Синяя Мантия ответил:

— В Стоунхендж.

И Квентин прекрасно его понял, хотя в языке Синей Мантии не было слова «Стоунхендж» или какого-нибудь похожего.

— Великий храм уже построен, — сказал жрец, — остался только алтарный камень. Это будет самый прекрасный храм во всех колониях Атлантиды. И его нужно освятить в самый длинный день года.

— День летнего солнцестояния, — машинально добавил Квентин, как обычно стараясь рассказать все, что ему известно. — Я знаю. На рассвете лучи солнца проходят сквозь арку и ложатся прямо на алтарный камень. Сотни людей приходят посмотреть на это: думаю, порой развалины бывают переполнены зрителями.

— Развалины? — переспросил жрец страшным голосом. — Что переполнено? Развалины?

— Я хотел сказать, что солнце будет светить точно так же, даже когда храм превратится в развалины, — поспешно исправился Квентин.

— Храм построен, чтобы бросить вызов времени, — заявил жрец. — Он никогда не превратится в развалины.

— Много вы знаете! — не слишком вежливо сказал Квентин.

— Я знаю много, что бы ты ни говорил, — ответил священник. — Но не рассказываю все, что мне известно. Как и ты.

— Я раньше рассказывал, — возразил Квентин. — Но больше не буду. Теперь я понимаю, что от этого одни неприятности.

Хотя ему было ужасно интересно все, что он видел на корабле и в поездке, можете не сомневаться, Квентин ни на минуту не переставал думать о возвращении назад — из времени Атлантиды в свое время. Он понимал, что оказался здесь с помощью какого-то очень простого случайного волшебства, и не сомневался, что должен вернуться тем же способом. Почти наверняка обратное действие, если можно так выразиться, произойдет тогда, когда камень положат на то самое место, где он пролежал много тысяч лет, прежде чем Квентину пришлось уснуть на нем и началось — возможно, с помощью цветка зверобоя — случайное волшебство. Если бы только Квентин знал нужное волшебное слово!

А пока повозка плавно огибала холмы, далеко впереди на равнине, которая выглядела почти так же, как в наше время, Квентин заметил то, что, как он решил, и было Стоунхенджем. Но не серую кучу развалин, которую вы, возможно, видели… или, по крайней мере, видели на картинках.

Даже издали можно было различить сияние золота и меди, трепетание пурпурных занавесей, ослепительное мерцание серебра.

Когда повозка подъехала ближе, Квентин понял, что хорошо ему знакомые камни украшены орнаментом и яркими многоцветными изображениями. Это было огромное сооружение в форме кольца, каждый камень стоял на своем месте. В миле-другой от него располагался город. В этом городе Квентин поужинал и заночевал со всей возможной роскошью и со всеми услужливыми почестями.

Жаль, что у меня нет времени, чтобы рассказать вам, как выглядел этот город. Но вы можете когда-нибудь сами прочитать, как выглядела Атлантида. Платон много нам о ней рассказал, и колонии Атлантиды должны были иметь хотя бы отдаленное сходство с городами этой сказочно прекрасной страны.

Той ночью, в первый раз с тех пор, как он заснул на алтарном камне, Квентин спал не на нем. Он лежал на деревянной кровати, устланной мягкими медвежьими шкурами, под шерстяным одеялом и спал крепким сном.

Посреди ночи его разбудил Синяя Мантия.

— Идем, избранник богов, раз уж ты хочешь быть им, а не зайцем, — сказал жрец. — Время настало.

Мамонт уже поджидал их. Квентин и Синяя Мантия доехали на его спине до внешнего портика храма Стоунхендж. Жрецы и их помощники выстроились в два ряда, образовав что-то вроде улицы, и по ней Синяя Мантия провел избранника богов, которым был Квентин. С него сняли жакет и облачили в белую одежду, похожую на ночную рубашку без рукавов. На голову ему надели венок из цветов камнеломки, а другой, больше размером, повесили на шею.

— Если бы меня сейчас видели ребята из школы! — с гордостью сказал Квентин сам себе.

К этому времени уже начались предрассветные сумерки.

— Ложись, любимец богов, — велел Синяя Мантия. — Ложись на алтарный камень в последний раз.

— И тогда я смогу уйти отсюда? — спросил Квентин. Он уже понял, что случайное волшебство — коварная штука, и теперь хотел убедиться, что все получится.

— Ты не сможешь здесь остаться, — ответил жрец. — Если ты желаешь уйти, то желание избранника богов исполнится.

Трава шуршала под ногами множества людей, холодный воздух дрожал от их благоговейного шепота.

Квентин лежал на камне в своей белой рубашке с розовыми венками и наблюдал, как розовеет небо на востоке. Люди в белых одеждах постепенно заполняли огромное кольцо храма, все они несли в руках бледно-розовые цветы, которые теперь называют камнеломками.

Взгляды всех были прикованы к арке, через которую первый солнечный луч должен упасть на белый и чистый алтарный камень. Камень, который и теперь спустя тысячи лет лежит на том месте, и на рассвете в день летнего солнцестояния первый солнечный луч все так же падает на него.

Небо продолжало светлеть, и наконец красное солнце выглянуло из-за горизонта и первый утренний луч коснулся алтарного камня и лица Квентина.

И в этот момент высокий жрец в белой одежде с фартуком из оленьей кожи и странном крылатом головном уборе шагнул вперед. В руке он держал большой бронзовый нож, размахивая им в луче солнца, пробившемся сквозь каменную арку.

— И вот, — воскликнул он, — я искупал священный клинок в чистом фонтане света, мудрости и величия. Во имя десяти царей, десяти добродетелей, десяти надежд и десяти страхов я очистил свое оружие. Да простоит этот храм нашей любви и наших стремлений целую вечность, пока слава нашего повелителя Солнца изливается на Землю. Да будет принята богами эта чудесным образом появившаяся жертва, которую я со смирением и гордостью преподношу им. Избранник богов, возвращайся к тем, кто послал тебя!

По храму пронесся рев множества голосов. Бронзовый нож поднялся над Квентином. Но он не мог поверить, что его чудесное приключение закончится так ужасно.

— Нет! — закричал он. — Нет, это все неправда. Я не избранник богов! Я просто маленький мальчик, попавший сюда из-за случайного волшебства!

— Тихо! — оборвал его жрец. — Закрой глаза, избранник бессмертных! Больно не будет. Эта жизнь — всего лишь сон, тебя ждет другая настоящая жизнь. Будь сильным, будь храбрым!

Квентин не был храбрым, но он закрыл глаза. Не мог не закрыть. Бронзовый нож сверкал в лучах солнца слишком ярко.

Мальчик не мог поверить, что все это случилось с ним на самом деле. Все вокруг были так любезны с ним… так дружелюбны. Не может быть, чтобы только ради этого!

Внезапно что-то кольнуло его в бок, и он понял, что именно ради этого все и происходило. Он почувствовал кожей острие ножа.

— Мама! — закричал Квентин и снова открыл глаза.

Впоследствии он ни разу не усомнился в том, что это «мама» было главным волшебным словом, самым сильным из заклинаний. Потому что, когда он открыл глаза, не было больше ни жреца, ни молящихся в белых одеждах, ни великолепия красок и драгоценных металлов, ни избранника богов, ни ножа — только маленький мальчик, завернувшийся в мешковину, промокший от ночной росы, пока лежал на камне посреди развалин Стоунхенджа. А вокруг него толпились туристы, пришедшие посмотреть, как в день летнего солнцестояния первый рассветный луч упадет на древний алтарь. А вместо ножа к нему прикоснулся наконечник зонта, которым пожилой мужчина в плаще и тирольской шляпе — ушедший на покой торговец чаем — ткнул в спящего мальчика, неожиданно оказавшегося на том самом алтарном камне.

И тогда в одно мгновение Квентин понял, что не напрасно произнес заклинание — слово убеждения, слово силы, потому что рядом с ним стояла на коленях его мать. И, как ни жаль, приходится сказать, что он заплакал, когда обнял ее за шею. Мы не можем быть храбрыми всегда и везде.

Туристы были очень добры и любопытны, а торговец чаем настойчиво предлагал Квентину выпить что-то из своей фляги, но напиток оказался таким отвратительным, что мальчик только притворился из вежливости, будто пьет его. Маму поджидал экипаж, и они уехали в нем, пока туристы восклицали: «Как трогательно!» — и спрашивали друг у друга, что же здесь, во имя всего святого, произошло.

* * *

— Но как ты здесь оказался, мой дорогой? — спросила мама, утешающе обняв Квентина своими теплыми руками. — Я всю ночь искала тебя. Вчера я приехала попрощаться с тобой, а ты, оказывается, сбежал. Ох, Квентин, как ты мог?

— Мне очень жаль, что это тебя так расстроило, — сказал Квентин. — Очень-очень жаль. Я хотел сегодня отправить тебе телеграмму.

— Но где же ты был? Что ты делал всю ночь? — снова спросила она, ласково погладив его.

— Только одну ночь? — удивился Квентин. — Я точно не знаю, что случилось, мама. Думаю, это было случайное волшебство. Но я рад, что нашел правильное слово, чтобы вернуться назад.

И тут он рассказал матери обо всем. Она крепко обнимала его, но не мешала рассказывать.

Возможно, она решила, что этот маленький мальчик, с которым в любую минуту может случиться случайное волшебство, не совсем подходит для прекрасной школы в Солсбери. Как бы там ни было, но она взяла его с собой в Египет, чтобы встретиться там с отцом. По пути они зашли в Лондоне к врачу, который сказал, что это всё нервы — не самое удачное название для случайного волшебства, и Квентин так и не поверил, что оно означает то же самое.

Отец Квентина уже выздоровел и уволился из армии, и они все втроем поселились в славном маленьком старом доме в Солсбери, а Квентин стал «приходящим учеником» в той же самой школе. Он подружился со Смитсоном-младшим, но никогда не рассказывал ему о случайном волшебстве. Теперь он понял, что не всегда разумно рассказывать все, что знаешь. Если бы он еще промолчал, что знает об алтарном камне Стоунхенджа!

* * *

Вы можете подумать, что случайное волшебство было просто сном и все это приснилось Квентину только потому, что мать рассказывала ему про Атлантиду. Но как объяснить, что он видел во сне много такого, о чем мать ему никогда не рассказывала? Вы скажете, будто эта часть не была правдой, но, судя по всему тому, что я знаю, она могла быть правдой. И я сомневаюсь, что вы знаете об этом больше, чем я.

Перевод Сергея Удалина