Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 7(57), 2024.

Как поверить в реальность, когда она похожа на мелькание сцен из низкосортного кино? Вроде бы только что Егор брёл по родному городу, и вот уже здесь? Как? Неужели он действительно замурован в этой белой комнате? И чудовище, что перед ним возникло, настоящее? Оно похоже на огромного таракана, в полтора человеческих роста. Да ещё и разговаривает. Ну точно как в глупейшем фильме ужасов.

 — Я тебя съем.

Их разделяют всего четыре метра, и бежать некуда. Егор вжался спиной в шершавую белую стену.

 — Съем, — повторило чудовище.

Оно коричневое, одеждой не прикрытое. Пластинчатая грудь блестит, а глаза-жёлуди, напротив, тусклые, ровно неживые. Стоит на двух парах нижних конечностей, изогнувшись, как гусеница, две верхние сложены на груди. Таракан шевелит и скрипит мощными жвалами, будто камни перетирает. Глядя на него, выть хочется.

Синхронно со скрипом жвал откуда-то сверху доносятся понятные людскому уху слова. Они тоже неприятны на слух, механические — вероятно, их издаёт переводчик, упрятанный в потолке. О переводчике Егор узнал заранее. Это тараканье «Съем» услышал ещё часа два назад, как только очутился тут, но поначалу принял за глупую шутку. Да и озвучив пару раз несуразицу, механизм тогда заткнулся, будто других человеческих слов пока не выучил. Егор по наивности шумел и колотил по стенам, требовал выпустить его. Выкрикивал в потолок вопросы, но ответов не получал. А вот Таракан появился только что. Чего-то выжидал? Может, давал пленнику время свыкнуться с заточением? Хотя к чему ему это, если собирается сожрать?

 — Хозяин предупреждает. Съест. Но не со зла, — продолжил бубнить как бы уже от себя монотонный голос с потолка. — Произошла ошибка. В программе жизнеобеспечения что-то поломалось, а нам с ней возиться некогда, пора убираться с вашей планеты домой. Так что ты тут оказался случайно. Бот должен был доставить для следующего обеда хозяина какое-нибудь животное подходящих размеров, а приволок… нужных размеров, но не совсем животное, а разумного индивида — тебя.

 — Так если он понимает, что я разумный, так пусть не ест! Поесть ему больше, что ли, нечего?! — проорал Егор и шагнул навстречу чудовищу, едва ли осознавая, для чего.

У того сильнее заскрипели жвалы, а с потолка рыкнули:

 — Стоять!

В одной из верхних конечностей у Таракана мгновенно появилось маленькое устройство, ни на что известное Егору не похожее, но, надо полагать, оружие. И уже спокойнее механический голос добавил:

 — Ты же не хочешь умереть прямо сейчас?

Лицо у Егора побагровело, кулаки сжались. Ему так и захотелось накинуться на Таракана, и плевать бы на то, что тот — гора против человека, да под дулом неизвестного оружия благоразумие, будь оно иногда неладно, восторжествовало. Даже у такого разгильдяя, как Егор. Он отступил к стене.

А механический голос, уже и непонятно, от себя, от Таракана или от обоих сразу, будто издевается:

 — Не сильно-то и разумный… И да, другой еды подходящего объёма, кроме тебя, на борту корабля нет. Извини, так вышло. Путешествие долгое, а усложнять жизнь проблемами с пищеварением нам ни к чему. Для того, чтобы нормально жить, хозяину нужно нормально есть. Так что предупредили, убьёт и съест. Но пока живи.

На несколько секунд стало нестерпимо тихо, а потом Тараканьи жвалы снова скрипнули, и переводчик озвучил:

 — Съем.

Видимо, решив, что сказано достаточно, Таракан попятился. За его спиной немедленно образовался выход, и чудовище скрылось во тьме. Пока человек соображал, проём бесшумно закрылся, но не как дверь, а словно затянулся снежной скоростной паутиной. Егор запоздало бросился к нему, принялся лихорадочно отыскивать хоть какую-то щель. Где там, ещё два часа назад тщательно обследовал комнату, никаких выходов, хоть бы какой неровности в покрытии стен не нашёл. Чудная тюрьма — идеально выбеленный куб с секретным выходом.

Егор коротко взвыл и заметался бы диким зверем, да негде: четыре шага вперёд, четыре шага назад. Проорал в пустоту вопросы, но, как и раньше, ему никто больше не отвечал.

 — Я человек! Я не еда! Хозяин-то у тебя разумный?! Потерпеть без обеда не может? Да легко! Разумные живут не для того, чтобы жрать!

Егор ещё долго искал аргументы в пользу того, что его есть нельзя. Выкрикивал их время от времени, не зная, слушает ли его кто-то. А вчерашние первые вопросы отпали сами собой. Где очутился? Как? Почему возник провал в памяти? Какая разница, если его элементарно сожрать хотят. Сомнения в намерении Таракана пообедать человечной отпали сразу, достаточно было оценить габариты узурпатора, его хищные жвалы и суровое: «Съем».

К концу дня Егор научился не обращать внимания на стоны слипшегося от голода желудка, но выдерживать жажду становилось всё труднее. В тюрьме не то чтобы воды, и лишней соринки до появления пленника не было. С течением времени тоже начались непонятки. Его вроде бы не стоило и считать. Егор заподозрил, что и свет в темнице включают издевательски, произвольно и подозрительно часто, явно не соотнося с течением земных суток. Проверить это он не мог, поскольку очутился тут без часов и вообще без каких-либо полезных вещей, лишь в той летней одежде, что был. Ну да ладно, решил, фальшивые дни — наименьшее из зол, смирился с ними и даже послушно пытался спать в периоды исчезновения света. Силы Егор предпочёл беречь. Сожрут, не сожрут? А вдруг появится какой-нибудь шанс?

Через три местных дня его оптимизм заметно скукожился. На гору горную Егоровых вопросов неожиданно, скудно и мрачно наконец-то ответил механический голос:

 — Не надейся, — сообщил он, — хозяин сказал: съест, значит, съест. Признаёт, что ты относительно разумный, но съесть разумного ему даже интереснее. Экзотика. И вовсе он не живёт, чтобы есть, — глупейшее заявление. Даже животные на твоей планете едят для того, чтобы выжить, а не наоборот. К тому же хозяин, по вашим меркам, ест мало: объёмом примерно с тебя, но раз в два-три месяца, если считать по земному времени. Нарушать пищевой режим ради одного индивида, пусть и разумного? Согласись, глупо. Съест. А почему тебе об этом сказал и даже лично сам? Так, считай, из уважения разумного к разумному. Земной воды на корабле нет, мы её никак не употребляем, вот получи, что нашлось.

Голос умолк, а в том же месте, где выход уже открывался, снова образовался проём, но теперь маленький и закрылся после мгновенно, едва в комнату через него вкатилось нечто похожее на пластиковый бочонок литра на три. И в этот раз Егор к выходу не кинулся, не до того. Подхватил подарок, открутил вполне обыкновенную крышку и припал губами к маленькому горлышку.

Первые глотки ринулись толчками и больно царапнули иссохшую глотку. Наслаждения не принесли. Тем более что в следующую секунду Егор почувствовал: жидкость и вправду царапает и обжигает, она больше похожа на перебродивший едкий квас, чем на воду. Да ещё и воняет жжёной резиной. По горлу прокатился спазм отвращения и выплеснул последние глотки наружу. На полу растеклась пенистая лужа.

 — Я предупреждал, что это не вода, — безучастным тоном прокомментировал голос с потолка. — Но пить не бойся, жидкость для тебя невкусная, однако безопасная. Так посчитала программа жизнеобеспечения. Ещё она подготовила для тебя подкормку, всё-таки до положенного срока ты от голода тоже издохнуть не должен. Вот, получи.

В противоположной стене вновь ненадолго образовалось отверстие, и через него из темноты кто-то зашвырнул маленький серый шерстяной комок, который кувырком пролетел до середины комнаты.

 — До какого срока?! — заорал Егор. — Сколько времени вы даёте мне на жизнь?

Нет ответа.

На деле комок оказался миниатюрным, едва ли с мужскую ладонь, кроликом.

От крика Егора он скачками припустил обратно к противоположной от человека стене, прижался к ней, потешно задёргал крошечным розовым носом и сам весь мелко задрожал.

 — Я не буду жрать кролика! И не надейся. Лучше сдохнуть!

 — Глупо, — ответил голос. — А для чего ты тогда просил пить?

Егор прислонился к стене и сполз по ней на пол, сник в форме крючка. Посмотрел на ботинки, которые снимал перед сном и упорно снова надевал каждым здешним условным утром. Для чего? Пол в тюрьме чистый и тёплый. В надежде: а вдруг он каким-то чудом вновь окажется снова на Земле? Смешно.

Малыш-кролик не шевелится, боязливо поблёскивает чёрными глазами-бусинами. Пушистый серо-голубой, хорошенький, словно игрушечный.

 — И как я должен его есть? Живьём, вместе с шерстью? — заявил в пустоту Егор. — Ты видишь у меня когти или клыки? Мне нужен нож.

Ответом послужил погасший свет.

 — Понял? — спросил Егор у кролика уже и не видя пушистика. — Хозяин желает, чтобы и я стал живодёром. Я должен тебя сожрать.

Они уснули. Наверное, оба с кроликом. В точности этого знать Егор не мог, в отсутствие окон тьма проглотила всё. А когда снова включился свет, на полу у стены напротив обнаружился не совсем понятного назначения, но острый предмет, похожий больше всего на шило. С неудобной изогнутой ручкой, зато длинный, сантиметров в пятнадцать, подходяще твёрдый и острый.

 — Ого!

Егор присвистнул и едва сдержал улыбку, на его, казалось, безнадёжное требование тюремщики повелись. Егор теперь — обладатель какого-никакого оружия.

 — А кролика всё равно жрать не стану! — победно прошипел он.

Сколько потом во тьму кануло дней? Неизвестно. Местные световые обрывки Егор, как и решил, не считал. С кроликом они почти подружились. Тот уже позволял, если человек не делал резких движений, прикасаться к себе и устраивался дремать не у противоположной стены, как в первый день, а рядом с Егором.

Кислую жидкость Егор, насколько получалось, берёг, но она всё равно слишком быстро заканчивалась. Голос говорить с арестантом не желал. Иногда лишь коротко выдавал: «Съест. Живи пока. Ешь кролика». В конце концов и Егор перестал задавать вопросы, больше беседовал с пушистиком. Рассказывал о своей прошлой жизни на Земле и расстраивался, всё чаще вспоминались грустные моменты, и вообще получалось, что жизнь-то у него была скучная, ничем особенным не примечательная: учился, работал, не женился… пока. От крепко насевшего уныния перестали приходить и новые аргументы в пользу того, что есть человека нельзя. А почему, собственно, нельзя? Зато желудок успокоился, перестал ныть и урчать. Может, вообще растворился? Иссохшая глотка с трудом пропускала последние глотки кислятины. Егор начал презирать сам себя за то, что сдаётся отчаянию, но изменить этого не мог. С растущим равнодушием, как фон, прослушивал ежедневное: «Съест». А однажды, в череде ненастоящих дней, и к единственному другу ощутил неприязнь.

 — Как так? — сказал он кролику. — Не пищишь, не маешься? Жрать будто и не хочешь. Даже от кваса мордочку воротишь. Я весь помятый и вонючий от пота, а ты скачешь себе бодренький, и шёрстка не свалялась.

Помолчал и угрюмо добавил:

 — Но жрать я тебя не буду. Наверное.

А однажды в тюрьме появилась змея. Настоящая. В этот раз Егор и не уловил, как открылся-закрылся выход. И гадюку заметил, когда та зашевелилась. Тварь угрожающе подняла голову, извиваясь поползла в сторону кролика.

 — Ах, ты!

Егора ровно выдернули из небытия. Он плохо соображал, ему казалось, что и движется тягуче-медленно. Но действовал же. Прыгнул прямо на змею, хорошо, что оказался в штанах и ботинках, которые вряд ли та прокусит. Успел удивиться собственной прыткости, придавил тварь каблуком у самой головы, выхватил из-за пояса нож-шило и ударил вражину. Протыкал и рвал, не считая удары, пока от головы у твари ничего похожего на голову не осталось. Затем, вероятно вновь погружаясь в болезненное состояние, а как иначе объяснить содеянное, Егор содрал с убитой змеи шкуру, и жадно пил, и даже с пола слизывал её кровь, и остервенело отгрызал от тушки куски жёсткого резинового мяса.

 — Чего пялишься?! — огрызался на кролика. — На, жри, если хочешь! Что, не хочешь?! Чистенький, добренький?

Потом опять рывками утекало время, через пинки от механического голоса: «Съест. Ешь кролика». В редкие более-менее осознанные минуты Егор рычал на кролика, на Таракана, на себя:

 — Я мудак! Я змею сожрал.

 — Ты игрушечный, но стойкий, а я сволочь и слабак.

 — А кролика жрать не буду. Не дождётесь!

И вот наступил день «икс», о котором человек, казалось, уже мечтал. В темницу вошёл Таракан.

Егор вскочил с пола. Выхватил нож-шило. Он задолго до этого устал переживать, что шансов против Таракана не будет, поэтому и не думал ни о чём. Вот правая нога уже поднялась для широкого шага, а рука занеслась для удара. Сейчас его посекут из неизвестного оружия. Но вдруг… Нет, кролик — это вам не разумное существо и не сторожевой пёс какой-нибудь. Он метнулся в сторону Таракана совершенно непонятно от какой глупости. Может, просто шарахнулся от дикого крика Егора: «Убью!» И влетел же со всей дури головушкой в Тараканьи лапы. Отскочил от одной, ударился о вторую. И пошатнуть гиганта игрушечным весом пушистик не мог, но на секунду отвлёк же.

Егору этого хватило. В невероятно длинном прыжке он дотянулся-таки до узурпатора. Шило легко скользнуло между пластин и вошло в Тараканью грудь. От мощного удара чудовище рухнуло. Егор замахнулся ещё раз. Глотку резануло повторным криком:

 — Убью!

Но что-то удержало руку, замедлило время. Похожая на кроличью глупость, наверное. Егор увидел в глазах Таракана новый, пронзительный, вовсе не желудёвый блеск. Задержка стала роковой ошибкой для него. В рёбра уткнулось чужое орудие. Мгновенная боль пробила грудную клетку, и сознание Егора ухнуло в небытие.

И, казалось бы, он умер, ушёл в вязкую болезненную тьму, но в голове продолжило пульсировать и проникло видение. Словно во мраке и безвременье к человеку пришёл сон, где Таракан кружит над ним, повреждённым, и скрипит жвалами:

 — Идиот! Как ты посмел жалеть меня! Ты, ничтожный и мелкий! Я тебе не кролик! Я настоящий разумный, это ты мясо! Ты — кусок мяса!

Егор очнулся оттого, что защекотало щёку. Открыл глаза, а перед ним зелёная трава.

 —Трава?!

Боязно поверить.

Егор вначале медленно приподнял голову, потом сел. Ощупал целёхонькую, без всяких ранений, грудь. Опустил руки обратно в траву, захотелось ощущать её постоянно.

Осмотрелся широко. Он на берегу неизвестной реки. Тихо и тепло. Слабый летний ветер, вечернее ласковое солнце, трава высокая, спелая, вдоль реки луга, где-то далеко за спиной начинается лес. Есть ли дороги — с бережка не видно. «Земля! — громыхнуло в сознании. — Земля».

И только после Егор заметил кролика возле ног и посмотрел на незнакомого мужика, тоже сидящего в траве, но ближе к воде и наискосок. Тот глядит пытливо, щурится от солнца.

 — И ты, дружок, здесь? — сказал вначале кролику и уже потом мужику: — А Таракан где?

 — Выбирай слова, — вроде как с укоризной, но беззлобно ответил мужик голосом механического переводчика. — Если я перед тобой в человечьем облике, это ещё ничего не значит: фантом я, могу обернуться кем угодно. А того, кого ты назвал Тараканом, больше не увидишь. Я забрал тебя у него и вернул на Землю.

 — Знакомый голос… — Егор напрягся, не зная, чего ещё ждать от Тараканьего помощника, пусть и в человеческом обличии. — Почему теперь не называешь Таракана хозяином? Почему меня спас?

 — Не спасал я…

Голос оставался бесстрастным, но Егору всё равно почудилось в нём смущение.

 — Всё изменилось после того, как ты ранил хозяина. Даже и не думай… Убить его не так-то просто. Сейчас он уже почти восстановлен. Но тебе повезло, кушать ему какое-то время категорически нельзя, а убить тебя без причины мы не имеем права. А хуже всего, нам пришлось обратиться за помощью. По закону мы обязаны, но не могли самостоятельно вылечить тебя. На корабле есть всё необходимое для лечения хозяина, но не человека. История получила непредвиденную огласку.

 — Чего, чего?.. — начал догадываться Егор. — Так это была не случайность?! Вы специально надо мной издевались? Кролик, змея, «Съем»… Извращенцы!

Лицо мужика-фантома исказилось злобой.

 — Тебя не можем, а вот его!..

Фантом резко приблизился, словно наплывая; в руке мужика блеснуло бывшее Егорово шило-нож. Всё, что успел сделать Егор, — это вскинуть руки. Правой упёрся, пытаясь не дать мужику склониться над кроликом, а левой рефлекторно укрыл пушистика. Правая рука уткнулась вовсе и не в человеческую плоть, а в нечто плоское и холодное, левая приняла удар. Шило проткнуло кисть.

Кролик, будто опомнился, выскользнул из-под руки и припустил прочь. А Егор в изумлении посмотрел на мужика.

 — Рык, ык, дык… — начал громко, но с заиканием выдавать тот. Его глаза округлились, изображая вполне человеческое отчаяние.

Видно, начало происходить что-то неподвластное мужику.

 — Ры-ы-ык…

Воздух вокруг фантома начал мутнеть, точно затираться. Мужик поспешно шагнул в нечто образовавшееся, подобное коридору, который тоже быстро терял чёткие грани. В последнюю секунду Егору показалось, что он видит там не мужика, а снова монстра-таракана. Но разглядеть внимательнее было уже трудно, а через мгновение мутный коридор и вовсе исчез вместе с фантомом.

Воцарилась природная тишина, будто никаких чужаков тут и не было.

 — Что, съел? Выдворила тебя моя Земля, — сделал Егор, может, и глупый, зато приятный вывод.

Поднёс к глазам раненую кисть. Кровь ручейком сочилась с неё на землю. Странно, но сильной боли не чувствовалось, лишь слабое жжение. Может, это временно? Срабатывает болевой шок? Или лечение инопланетян какое-то волшебное, долгоиграющее?

Егор снял рубашку и оторвал от неё хороший кусок ткани. Перевязал рану. Земная тишина с жужжанием насекомых и шелестом ветерка ему нравилась. Посмотрел в сторону леса, куда предположительно ускакал кролик, и сказал:

 — А правильно, дружок. Тикай. Я тебя точно есть не буду, но другие…