Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 6(56), 2024.

Мне приснился странный сон — я стоял на берегу моря и наблюдал за тем, как оно дышит. Волны накатывали медленно, с долгим вздохом. Под ногами чувствовалась прохлада песка и гладкие камешки. Сделав два шага вперед, я лег в воду и свернулся наутилусом. Здесь, внизу, вода была зеленая, как бутылочное стекло. Я вздохнул вместе с морем и проснулся.

 

Позавтракать в этот день хотелось у родителей — их квартира была по дороге в диспетчерскую. Я прошел по мостам мимо нескольких высоток и, чтобы сократить дорогу, привычно перелез балкон, где пожарная лестница, красная от ржавчины, начинала свой путь в небеса. Лестница тоже была улицей — я помахал соседу с третьего этажа, он кивнул в ответ. Судя по ведру с компостом, он спускался по лестнице с огорода на крыше: жители нашего дома, как и других многоэтажек, давно сделали крыши местом отдыха и труда.

Я попал в знакомый с детства подъезд и постучал в дверь. Мама открыла и обрадовалась:

— Алекс! Хорошо, что ты зашел, пойдем завтракать!

Мы пили чай на маленькой кухне, освещенной солнцем и нашей близостью, и болтали. Отец, оживленно моргая, рассказывал о последних прочитанных новостях:

— Говорят, скоро построят суборбитальные дирижабли и мы сможем путешествовать по миру, как раньше!

— «Цеппелины», мы говорим так, — автоматически поправил я его.

— Без разницы. Мне больше нравится «дирижабли». Они будут развивать потрясающую скорость. Может, и ты будешь управлять такой машиной!

Он был большим поклонником научного прогресса. Если можно назвать прогрессом состояние нашей науки. Я пожал плечами:

— Об этом говорят очень давно. Это все непросто. Сложно технически. Специалистов мало, людей в принципе мало. Подходящего эллинга до сих пор не построили. Ты живешь прошлым, папа, прошлым, которого давно нет, и веришь в будущее, которое уже невозможно.

— Да потому что как жить, если не верить?

Я вздохнул:

— Па, нам не хватает еды и самых простых вещей. А ты говоришь о суборбитальных полетах. Давай будем жить сейчас. Какие у вас планы на ближайший месяц? Раньше, похоже, не вернусь.

— Как обычно. Мама в школе, я дома, продолжаю работать над мемуарами.

Отец похлопал по тетради на подоконнике, которая распухла от исписанных им листов.

Мама положила мне яблочного пирога, из него выпал глянцевый кусочек яблока:

— Ешь скорее и беги на работу. Все-таки первый день на новом месте.

Пирог так и остался не съеденным. Я вообще в этот день так и не поел. Если вы когда-нибудь видели, что делает Крик с человеком, вы понимаете, почему.

Услышав Крик, мы выбежали на балкон. С нашего четвертого этажа было отлично видно, что произошло. Видимо, нижние ступени пожарной лестницы проржавели окончательно, и сосед, который лазил на огород, сорвался и упал на землю. До земли с нижних ступеней было всего ничего, но земля кричала теперь всегда, когда ее касался человек, и ничего с этим поделать было нельзя.

Крик — ни на что не похожий звук, шедший из глубин земли, — невыносимо было слышать, но того, кто его вызвал, земля убивала мгновенно. Сосед дернулся в последний раз и застыл у стены дома. На траву из его ушей все еще текла кровь. Рядом с ним, разинув пустое нутро, валялось ведро из-под компоста.

Мама заплакала, и отец увел ее в комнату.

Я помогал спасателям поднимать труп и варить лестницу, думая о том, сколько людей погибло, пока не стала понятна причина. Пока все догадались забраться повыше и приспособиться к другой жизни.

* * *

В диспетчерской, судя по всему, уже слышали о том, что произошло. Нас было мало, так мало, что потерю каждого человека оплакивал весь город. В комнате стоял дым — патрульные полицейские курили махорку и разговаривали вполголоса. Так говорят, когда в доме покойник. Меня замутило, пришлось распахнуть дверь на балкон. Пилоты не курят — рядом с цеппелином и тем более внутри это было бы безумием. Один из патрульных, с багровой татуировкой на шее, сочувственно похлопал меня по плечу.

Я откатал три года на городских улицах, но сегодня меня должны были поставить на новый маршрут — дальнего следования. Старший смены усадил меня за свой стол и сам сел рядом:

— Ну грузы, ясное дело, ребята тебе покажут и расскажут, какой куда. Теперь смотри, — он развернул передо мной схему. — Узлы маршрута здесь — это разные фермы, мастерские, дома, все написано. Везде тебе разрешат переночевать. Пропускать никого нельзя, и обрати внимание на эти точки, там можно задержаться на денек. Поспать нормально, отдохнуть там.

Он выделил кружочками несколько точек на схеме с названиями: Яблоневый Сад, Виноградник, Кукурузная Ферма. Его пальцы, держащие карандаш, были кривые, с шишками, как у отца. Я посмотрел на схему. Да, приличные расстояния.

— Понял, кружочки — наше всё. А что с предыдущим пилотом?

Старший сдвинул кепку и почесал затылок:

— В том-то и дело, мы не знаем. Он исчез. Не похоже на Крик, тела так и не нашли, хорошо, что хоть цеппелин цел.

Я поднял брови. Как они умудрились потерять пилота?

— Машину нашли пришвартованной к нежилой ферме. Отличная машина. Теперь смотри, заправляться будешь тут, на опреснительной станции.

— О, я там был только в школе на экскурсии!

Я прикинул, что до станции неделя ходу. В комнату вошел Сержант и поманил меня на балкон.

— Алекс, нужно обсудить с тобой серьезный вопрос.

Диспетчерская была и центральным транспортным узлом. Отсюда прекрасно просматривался весь город и крыша соседнего дома, утыканная причальными мачтами. Сержант облокотился на перила и сощурился, глядя на оранжевую сигару дирижабля, который только что отчалил и медленно плыл по своим воздушным рельсам.

— Про пилота сказали?

Я кивнул. Он продолжил, как будто видел мой кивок:

— Так вот, этот случай не единственный. Люди пропадают. Я хочу, чтобы ты пригляделся ко всем, кого ты встретишь. В городе мы друг друга как облупленных знаем. Но что происходит на дальних фермах, — он покачал головой, — неизвестно.

— Что мне искать?

Он помолчал.

— Не могу сказать тебе, что именно искать, — продолжил он, повернувшись ко мне, — потому что я сам этого не знаю. Разные странные вещи. Как люди себя ведут, чем занимаются. Думаю, ты сообразишь.

Я снова кивнул.

Он повернулся ко мне. В его глазах была настоящая тревога.

* * *

Я и в самом деле любил это.

Лететь над крышами домов, расчерченных грядками, и протянутыми между зданиями мостами, по которым идут люди. Над причальными мачтами для цеппелинов, которые тут и там махали мне разноцветными флажками, приглашая к швартовке. Все, кроме красного. Красный флажок означал, что нет швартовщика или причал поврежден.

Лететь над лесом, в котором наш город пока еще держался за свое место, но зеленый океан уже захлестывал его. Земля выглядела приветливо, и было странно понимать, что она больше не хочет, чтобы люди ходили по ней.

Я любил лететь в облаках, медленно пробираясь сквозь их пену к чистому пространству, где солнце било в глаза так, что приходилось надевать очки со стеклами, замазанными темной краской. И расстегивать куртку, ведь в кабине управления устанавливалось натуральное пекло.

Я швартовался у мачт на крышах ферм и старых складских зданий, к мачтам, прикрепленным к солнечным панелям и просто к стволам деревьев. И везде меня встречали как любимого родственника. Люди иногда месяцами ждали доставки и возможности отправить свою продукцию. В долине, в горах и лесах.

* * *

В горах-то я и решил устроить первый выходной и чуть не съел весь их виноград, такой он был вкусный. Я ходил по висячим мостикам вдоль террас и грелся у печки. Семья, которая здесь жила, работала от зари до зари, но уезжать в город они не хотели.

— Была я в вашем городе, — махнула рукой жена хозяина фермы, черноволосая женщина с обветренным лицом, — все равно что в муравейнике жить. Зато здесь спится спокойно.

Я смотрел, как ее дети лезут по лестнице на крышу, играя в догонялки.

— Но у вас тут нет никакой помощи…

— Крик? — перебила она. — Приспособились, как все.

— Но что дальше? Людей становится меньше. Всем не хватает топлива, одежды, еды.

Она усмехнулась и отвела глаза:

— Что-нибудь придумаем.

* * *

В городе цеппелины были общественным транспортом, и, если в расписании случалась задержка, люди ворчали. Никто из них никогда не вопил, размахивая руками, вроде встречавшего меня сегодня мальчишки, видя, как приближается мой цеппелин. Оказалось, я привез ему игрушку, которую он давно ждал. Отец унес его с причала вместе с игрушечным слоном, который был ростом с мальчика, отец так и не смог их разделить.

Я помнил о просьбе Сержанта и приглядывался к людям. Люди были разные — смешливые и серьезные, общительные и не очень. Они умели веселиться, несмотря на нелегкую жизнь, и никто не казался мне сколько-нибудь странным или зловещим.

Мне удивительно хорошо спалось. Без обычных тревожных мыслей, а сны, если и снились, наутро забывались.

Я засыпал в доме на дереве, слушал шум леса и думал — может, мой маршрут проходит по каким-то линиям концентрации сновидений и поэтому на них так хорошо спать.

* * *

Море я видел только в детстве на экскурсии. Учитель рассказывал нам о том, как люди раньше приезжали на море, чтобы посмотреть на него и полежать на песке. А я думал — зачем? Сейчас, увидев море, вспомнил тот сон, в день отъезда.

На опреснительной станции, пока инженеры осматривали и заправляли водородом мою машину, я задержался на целый день. Желтая семечка моего цеппелина покачивалась в воздухе рядом с несколькими другими — красными, лиловыми и полосатыми. Почти все были с латаными оболочками.

Я связался по радио с городом — в городской диспетчерской меня уже ждал отец. Ему пришлось выслушать мои рассказы про домик в горах, где меня поили чаем с медом и имбирем, про мальчика со слоном, про сад, опутанный сетями, чтобы зреющие фрукты не падали на землю. Я не хотел ему рассказывать о том, что здесь, на отшибе, людям было тяжелее, чем в городе. Вместо этого я рассказал, как уронил на землю шапку, спускаясь по лестнице на причале. Отец заволновался:

— Шапка обязательно нужна, весной очень обманчивое тепло.

Я рассмеялся: мне давно уже подарили новую шапку. Отца перебил голос Сержанта:

— Алекс, у тебя есть что-то для меня?

— Абсолютно ничего. Разве что ферма Никольских оказалась пустой — я висел над ней несколько часов, подавал сигналы, но никто так и не вышел, и посылка для них так и лежит в грузовом отсеке, — сказал я, глядя на блестящий динамик приемника.

Сержант вздохнул, и мы попрощались.

Я торчал на открытой платформе станции, улыбаясь черт знает чему. Море дышало шумно, и брызги залетали на платформу. Было ветрено, но тепло, и во влажном воздухе летали чайки. Я бросал им крошки и смеялся, когда они с воплями проносились мимо меня. Ко мне подошел человек в форме патрульных и заговорил:

— Ты новенький? Я тебя раньше не видел.

Мы познакомились. Патрульный с интересом разглядывал меня и расспрашивал о городских новостях. Я спросил, не знает ли он что-то о людях, которые стали пропадать. Он удивился и предложил:

— Ты не озяб? Пойдем в столовую, тут классно кормят, заодно расскажешь, о чем речь.

Внутри станции было шумно, как в городе: сновали люди, и от работы их зависело, будет ли у нас водород, на котором летают цеппелины. Мы взяли в столовой рагу из мяса и овощей и засели в углу.

Оказалось, что он ничего не слышал о пропавших людях и даже о пилоте с этого маршрута. Мы ели горящее перцем и чесноком рагу, пили самогон, и меня разморило.

— Ты верно думаешь про дороги сновидений, места у нас тут правда необычные.

Я удивился, ведь я ничего не рассказывал про дороги сновидений, но дальше он стал говорить что-то совсем уж странное, и я понял, что уже сплю:

— Когда-то наши предки пришли в этот мир дорогами сновидений, и что-то в нас еще помнит о том мире.

Патрульный расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, и стала видна татуировка — яркий красный дракон полз с его груди на шею. Я понял, что меня беспокоит:

— Это вы пару недель назад были в диспетчерской? В городе? Ну, когда был Крик?

Он засмеялся:

— Я себя давно стер, и мне ничего не стоит быть и там, и тут. Не беспокойся, можешь считать меня своим союзником. Так почему, ты думаешь, появился Крик?

— Земля обновляется… почвенный слой и все такое, — я уже еле ворочал языком.

Патрульный наклонился ко мне:

— Целые народы ушли в сновидения, понимаешь? Путь открыт.

А потом я заснул. Еще раз.

* * *

Похмелье — не самый лучший друг пилота. Но оставалась последняя точка маршрута — рыбная ферма. Подлетая, я увидел, что дом этот стоит на сваях прямо в море, у берега. Большой дом из обветренных бревен, вокруг дома настил с хозяйственными пристройками и бочками для дождевой воды. К сваям привязано несколько лодок.

Девушка в свитере и вязаной шапочке махала мне от причальной мачты с белым флажком. Когда я спустился на площадку, из окон дома, расплющив о стекло носы, на меня смотрели еще двое девчонок.

— Для вас вот эта коробка и еще два ящика с продуктами в грузовом отсеке.

Бережно взяв из моих рук коробку, девушка пошла к дому. Обернувшись, она позвала:

— Идемте в дом.

Здесь жила большая семья рыбаков — родители и пятеро детей. Девушка Лена, которая встречала меня на причале, была самая старшая из троих девочек. Двое их взрослых братьев, здоровых, крепких, как бочковые огурцы, молодцев, говорили басом и постоянно шутили, причем первые же и смеялись своим шуткам.

Оказалось, что в коробке были книжки для мелких. Девчонки вопили, вырывая друг у друга из рук зачитанные книжки с цветными обложками, пока их отец, Лев, не призвал их к порядку. Зачитанные, потому что новых не печатали.

Мы ужинали невероятно вкусной рыбой, а потом мать читала девочкам книгу. Остальные тоже слушали. Я тихонько вышел на воздух с кружкой чая.

За узкой полосой берега начинался сосновый лес, и за него стремительно падало краснеющее солнце. Путешествие вышло что надо, подумал я.

Мне постелили в крошечной комнате, где пахло водорослями. Вообще, здесь везде так пахло, а еще печью и деревом. Засыпая, я слышал глухой стук, с которым касаются друг друга мокрыми боками лодки, привязанные к сваям. Я заснул легко и быстро, как всегда теперь.

Ночью меня разбудил свет луны. Она светила так ярко, что на нее было больно смотреть. Я встал выпить воды и остановился — за окном я увидел Лену.

Мне было хорошо ее видно — она сидела на краю настила, свесив босые ноги, а потом вдруг спрыгнула вниз и пошла к берегу. Наверное, из-за отлива там было мелко. Она шла по земле. Шла, закатав штанины до колен, вдоль линии прибоя.

Может ли человек просто, без всякой причины сойти с ума? Говорят, многие жертвы Крика так и погибли — совершая своего рода самоубийство. Я знал, что помочь ничем нельзя, и закрыл уши руками, ведь сейчас должен раздаться Крик, — но его все не было. Фигура Лены скрылась из вида, а я все стоял, прижав руки к ушам.

Я сел на кровать и вдруг понял: это сон. Это было невероятное облегчение. Я растянулся на простыне и проснулся уже только утром.

Готовясь к отлету, я смотрел, как братья Лены таскали рыбу в корзинах в грузовой отсек цеппелина. Стальные тушки рыб прятались во льду, которым были набиты корзины.

Лена пришла попрощаться. Я все-таки решил спросить:

— Я вроде видел тебя ночью, ты гуляла?

Она внимательно посмотрела на меня и медленно покачала головой.

Я пожал плечами, как бы извиняясь, и уже было взялся за поручни, чтобы подняться в кабину, когда Лена сказала тихо:

— Ты не представляешь, что за открытия можно совершать при помощи силы снов.

Больше она не сказала ничего.

* * *

Почти без остановок я летел домой. Целую неделю. Останавливался только на ночевку и иногда — на разгрузку рыбы. Несмотря на то, что я хорошо высыпался, днем я постоянно клевал носом, а ведь пилоту спать нельзя. Поэтому дорога домой была пыткой.

Что из того, что я слышал и видел, можно рассказать Сержанту? Сны? Какая чушь.

Через месяц я снова летел по тому же маршруту. Начиналось лето, и по вечерам было очень здорово находиться снаружи. Меня уже узнавали, болтали со мной словно со старым знакомым. И я снова спал, как младенец, в домах, куда я привозил грузы.

Домик в горах оказался пуст. Я висел над ним полдня и не увидел никаких признаков жизни. Ни людей, ни дыма из трубы. И нигде не было видно тел. Я помнил эту семью — двое мальчишек, черноглазая женщина и ее молчаливый муж. Куда они могли исчезнуть? Я почувствовал глубокую печаль. Нужно было лететь дальше.

* * *

Когда я прилетел в дом на сваях, у причальной мачты меня встречал отец Лены, Лев.

Он дружески пожал мою руку, позвал сыновей, и мы вместе выгрузили их заказ — книги, одежду, картофель и сыр, какую-то утварь. Когда я запер цеппелин и убрал лестницу, Лена уже стояла рядом. Она улыбалась мне.

Отец и братья Лены взяли меня на рыбалку. Все они прекрасно плавали и уговаривали научиться меня, но глубина вызывала у меня страх. Зато я поймал свою первую рыбу, это была треска. Правда, разделывать ее я тоже отказался.

— Ты как-то слишком многого боишься, Алекс, — сказала мне мама Лены, когда мы с ней стояли рядом с домом и наблюдали за тем, как ее сыновья плывут наперегонки.

— Алекс, давай, попробуй, — звал меня один из братьев.

— Алекс, не будь слабаком, — кричал другой.

Я что-то пробормотал и улегся на горячие от солнца доски позагорать. Через какое-то время я заснул и сквозь сон слышал плеск волн и отдаленные крики детей.

Проснулся я оттого, что кто-то меня толкнул, и я тут же захлебнулся, очутившись в воде. Каким-то образом мне удалось всплыть, отфыркивая горькую воду, жгущую носоглотку. Я барахтался и, пытаясь за что-то зацепиться, ухватился за сваю. Неподалеку Лев лениво поводил руками в воде и усмехался самым гнусным образом.

Неумело бултыхая ногами в воде, я погнался за ним, а он быстро уплывал от меня. И чем дольше мы плыли, тем больше росла злость. Я понял, что мы совсем близко к берегу, потому что Лев поднялся из воды. Тогда я тоже попытался встать и побежал к нему по песчаному дну. Воды здесь было по колено.

Я был разъярен, но, когда я подбежал ко Льву и занес кулак, чтобы его ударить, он отбил мою руку и, схватив меня в объятия, заорал:

— Ты плыл, ты знаешь об этом?

Весь мой гнев улетучился, и я растерянно оглянулся. От дома раздавалось улюлюкание — Лена с братьями кричали «Ура!» и махали нам руками.

Тут я посмотрел на свои ноги, которые, как ни в чем не бывало, стояли прямо на песке, и в ужасе бросился в воду. С невероятной скоростью я как-то доплыл до свай, и братья Лены вытащили меня из воды. Меня трясло, я попытался встать, но тут же потерял сознание.

Я держал в руках кружку с чаем и не знал, с чего начать. Остальные с любопытством поглядывали на меня.

— Так, ладно. У вас здесь не работает Крик?

Лена серьезно ответила:

— Конечно, работает.

— И почему его сейчас не было? — Меня опять начало трясти.

Лев сказал:

— Для того, чтобы на тебя не действовал Крик, ты должен стать другим человеком. Или не человеком.

— Человеком, который находится в другой плоскости бытия, перпендикулярной этой, — подхватила его жена.

Лена добавила:

— Мы считаем, что состояние, в котором ты становишься другим существом, похоже на сон. Пути в иные реальности лежат сквозь сновидения. Особенные сновидения. Есть места, в которых удается научиться этому проще, чем в других.

— Это место — одно из таких. Понимаешь? — Лев улыбался.

— Да, — соврал я.

* * *

Я стоял на берегу и смотрел, как из моря, разливая по горизонту полосу янтарного света, поднимается раскаленный шар солнца. Ни ветра, ни облачка. Рядом оказалась Лена — это чувство было сродни ощущению тепла или голода. Она взяла меня за руку, и мы пошли по берегу. Какие-то другие мы. Я подумал, что штиль — это когда море смотрит на тебя, затаив дыхание от удивления.