(Из цикла «Метролли»)

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 6(56), 2024.

Последний вагон радиалки в метро — самый суетный. Вечно кто-нибудь вскочит за секунду до старта, прищемит дверями портфель или пальто, поднимет шум на ровном месте, а то и полезет в драку. Этот вагон регулярно оккупировали влюбленные, не нашедшие лучшего места, чтобы проявить чувства, остроухие балагуры в странной одежде с деревянными палками за спиной, пестрые компании неформалов, любители флэшмобов без ботинок или штанов. Незлобивый метролль Уголькевич лишь вздыхал, глядя на чудаков — что поделаешь, работа есть работа. Могли б и бомжи быть, и фанаты, и призраки бедолаг, умерших прямо в метро. А к чудакам и привыкнуть можно. Благо и сам не ангел.

Из метроллей Уголькевич выделялся не только нравом — он уродился неприлично большим, твердым, как сталь, и черным, как смоль, без единой пестрой прожилки. Избыток силы порой оказывался полезен, метролль мог и дверь придержать, и колесо приподнять, и хулигана наружу вытолкнуть. А вот габариты доставляли немалые неудобства — койку в общаге пришлось заказывать по отдельной мерке, башмаки тачать самому и форму перешивать. Мало того, в темную ночь Йоля метролли наряжали Уголькевича, словно йолочку, и водили вокруг него хороводы, напевая страшноватые древние песни. Зато в столовой большому черному троллю всегда давали двойную порцию, и кокетливые метролльхен то и дело потчевали великана угольками и камушками. Другой бы и остепенился, поселился бы с почтенной супругой в персональной пещере или отнорке, но Уголькевича все устраивало и так.

Он любил свое место на последнем сиденье последнего вагона. Подремывать вполглаза, сонно провожать взглядом ленту рельсов, цыкать на туннельных драконов и мелкую шушеру, норовящую прокатиться на подножке, — брысь, шантрапа! И читать, куда ж без печатного слова — Уголькевич с равным удовольствием перелистывал забытые книги, рекламные газетенки и студенческие рефераты. А потом (грешен, слаб) швырял добычу в пещерную печку, любуясь блеском огня и россыпью мелких искр.

Еще Уголькевич любил запах свежего снега, мокрого меха и лыжной мази. И утренние часы после больших праздников, когда в полупустом метро царит особенная, счастливая и сонная тишина. Кажется, будто что-то изменится к лучшему… Кажется, но можно же помечтать. И сюрпризы праздничным утром редки. До чего хороши пустые вагоны!

Бородатый мужичонка в красном халате, обнимающий пузатый мешок, Уголькевича не удивил. Новый год, правда, уже отгуляли, но Рождество наступило вчерашней ночью, и последние поздравляльцы еще разъезжались из ресторанов и уличных балаганов. Мало ли, засиделся человек, перебрал, вот и плачет навзрыд, как маленький.

— Проспал! Раззява, балбес, куча снежная, все проспал! Что я детям скажу — извините, ошибочка вышла? Позор на мою седую голову!

Заплаканный мужичонка шарахнул посохом об пол, и, к удивлению метролля, в вагоне резко похолодало. Стекла покрылись морозными узорами, поручни осыпало инеем, а с потолка посыпал снежок — мелкий, но ощутимый. Вот так фокус! Уголькевич, конечно же, видел снег — в окнах вагонов во время надземных переходов, в распахнутых дверях, когда ветер забрасывает внутрь клочья пурги. А на метроллью голову белая пыль не сыпалась очень давно, со времен нежного детства в тундровых пустошах. На минуту Уголькевич разнежился, улыбаясь во всю черную пасть, но потом встрепенулся: непорядок!

— Предъявите документы, гражданин хороший! Почему безобразия нарушаете?

 — Борода, снег и посох, вот мои документы! Дед Мороз я, товарищ милиционер, самый бездарный в Москве Дед Мороз. Заблудился, потерялся, проспал все на свете и теперь по весне раста-а-а-аю…

Борода мужичонки промокла от слез, двери вагона сковало льдом, и по полу пронеслась нешуточная поземка. Еще немного, и поезд встанет в туннеле. Выговором за такой прокол не отделаешься, проблем не оберешься, да и бородача жалко — а ну как и вправду растает?

— Значит, так, гражданин. Сейчас мы с вами поедем в холодное депо, где стоят старые поезда. Там у нас круглый год холод и растаять весной затруднительно. Сядем спокойненько и обсудим, что же страшного произошло. Договорились?

— А там сильно холодно? — поинтересовался мужичонка и всхлипнул.

— Чай замерзает, — заверил Уголькевич. — И сосульки с потолка растут.

— Сосульки, товарищ милиционер, — это вещь, хоть грызи, хоть грози, хоть музыку играй. Пробовали?

— Музыку нет, а так да, — ухмыльнулся Уголькевич. — Прибрали б вы за собой да поехали куда следует.

Легким движением посоха мужичонка ликвидировал зиму в отдельно взятом вагоне, высморкался в варежку и успокоился. Уголькевич приготовился слушать.

История оказалась короткой, но поучительной. Дед Мороз, как оказалось, очень любил перед праздником ходить в баню. Вместе с другими Дедами, фанатами экстремального отдыха, он тридцатого числа на летучих санях добирался до Оймякона, самого холодного в тундре поселка. Там любителей хорошенько померзнуть ждали снежные домики, ледяные каморки и душистые веники из лучшей на севере карликовой березы. Самые же отчаянные Морозы, хорошенечко выстыв, вылетали пулей из бани и прыгали в термальный источник — если быстро окунуться, то не растаешь. Деды нескучно проводили предпраздничный день, а наутро разлетались кто куда — дарить подарки, плясать на площадях и устраивать зимние развлечения.

Герой же повествования увлекся приятным отдыхом, разлакомился, уснул в сугробе и очнулся лишь от звона колоколов в сочельник. Олени к тому времени превратились в песцов, сани в тыкву, лететь до Москвы пришлось в багажном отсеке попутного самолета. Подарки детишкам уже обеспечили — об одних сорванцах позаботились соседские Деды, о других собственные родители. Новогодние чудеса к полуночи тоже стухнут. И кто я после этого? Отморозок, как есть отморозок…

Дед Мороз снова наладился плакать, иней пополз по стеклам, случайные пассажиры столпились у дальней двери: поезд большой, вагонов много. Терпение Уголькевича дало трещину.

— Хватит ныть! Раздадим твои чудеса, не пропадут даром.

Набрав в грудь побольше воздуха, метролль дунул, плюнул и превратился в здоровенного негра вроде тех, что предлагают в переходах рекламу соляриев и косметических кабинетов. Красный мешок удобно лег на плечо, оказавшись увесистым, но подъемным. Озадаченный Дед Мороз заторопился следом за нежданным помощником. На эскалаторе на странную парочку оборачивались, показывали пальцами и фотографировали на подручные гаджеты. Метролльхен Кепочкина попыталась воззвать к здравому смыслу коллеги, но удержать его не смогла.

Флаеры Дед Мороз, недолго думая, сотворил из разбросанных по полу одноразовых проездных. Картинку бессовестно стырили с билборда. Отойдя чуть в сторонку от входа, Уголькевич сбросил с плеча мешок, растянул губы в улыбке и затараторил:

— А вот кому чудес в праздники не досталось? Налетай, не скупись, разбирай за спасибо!

Приосанившийся Дед Мороз словно прибавил в росте, бороденка распушилась, засияв белизной, и на посохе заиграли морозные искры. Над нарядной шапкой заклубился мелкий снежок, к вящему удивлению редких прохожих: серая мокрая хмарь вокруг не сулила ничего зимнего. Впрочем, люди шарахались, опасаясь, что за дармовые подарки придется расплачиваться чеканной монетой. Уголькевич приуныл, но ненадолго. Он шагнул в суетливую толпу и начал распихивать флаеры — кто-нибудь да клюнет на рекламный листок. Так и вышло.

У опрятной старушки заболел пожилой кот, и она застенчиво попросила: здоровьица бы Мартынушке! На серьезное чудо Деда Мороза уже не хватило бы: подвыдохлось волшебство. А вот на расстройство желудка у шерстяного обжоры — вполне. Бах посохом — только снежинки в разные стороны!

У приличной владелицы рекламной конторы год не случалось отпуска: то клиенты чудят, то аренду подняли, то сотрудник базу увел. А вот вам лотерейный билет — и попробуйте только не попасть на Мальдивы. Бах, и не благодарите!

Модель парусника для дебютного фильма — ловите! Бах! Годовой отчет для налоговой? Квартальный максимум, больше не вытяну. Бах! Хорошие оценки по математике для ушастой тинейджерки с розовыми волосами — без проблем. Бах! Раритетный Петроний Арбитр в тисненом переплете для букиниста — пожалуйста. Бах! Письмо от любимой девушки для задумчивого дизайнера — вуаля. Копию прислали жене? Извините, точней надо быть в желаниях. Десять тысяч семьсот рублей для узбекской продавщицы китайского трикотажа? Бах-бах! А носки и платочки пойдут в подарки метроллям: их-то с Новым годом поздравлять некому!

Остаток чудес оптом достался владелице небольшого собачьего приюта — хватило и на корм, и на новый вольер, и на груз душистого сена, и на добрые ручки для овчара, гончашки и четырех щенков породы подмосковная уличная.

Напоследок Дед Мороз закрутил над Красными воротами небольшую рождественскую метель. Хохотнул, глядя, как гоняются за снежинками малыши и фотографы. Похлопал по плечу Уголькевича… и опять приуныл.

— Я ж теперь лицо без определенного места жительства. Кто меня до Великого Устюга оттранспортирует?

«Дед Пихто», — хотел сказать Уголькевич, но вовремя вспомнил, что старик давно отошел от дел.

— У нас в троллярии перекантуешься до декабря. Как-нибудь не дадим пропасть.

Нельзя сказать, что метролли встретили новенького жильца цветами и аплодисментами: здоровенный, неуклюжий, нытик и ни разу не тролль. Но внушительная физиономия Уголькевича не внушала желания спорить. Отыскали и койку, и дело — поворчав для приличия, Дед Мороз нашел себя в кулинарии, сменил нарядную шапку на поварской колпак и посох на поварешку. Хрустящие сосульки в соленом соусе и снежки в собственном соку сделались любимыми лакомствами метроллей, кое-кому даже пришлось расшивать форму. А метролльхен наперебой вздыхали вслед новенькому и умильно причмокивали губами — какой мужчина!

Ближе к лету старик запереживал: его пугали солнечные деньки. Пришлось заниматься закаливанием — каждое утро Деда Мороза минут на десять выпускали на свежий воздух из вестибюля, к вящему восторгу детишек. От жары бедолага потел и пыхтел, но в итоге привык и порой выходил даже прогуляться по Арбату или Тверской. Старику нравились блестящие, яркие улицы, разукрашенные электрической мишурой.

С холодами Дед Мороз взбодрился, зарумянился, повадился расчесывать и заплетать роскошную бороду. И рассказывать всем и каждому о чудесах Великого Устюга. Интроверт Уголькевич даже немного устал от бесконечных баек о ледяных просторах и удивительных приключениях. Он подумывал было раздобыть для друга билет на поезд и даже нашел кошелек на платформе. Но прекрасным декабрьским утром из туннеля лихо вывернули нарядные сани — пора, товарищ, труба зовет.

На прощанье Дед Мороз оставил метроллям целый ящик стеклянных игрушек. А в пещере под Университетом сама собой выросла шикарная ледяная ель. Счастливые труженики подземелий танцевали вокруг и веселились просто-таки до упада. …Но на Йоль Уголькевича все равно нарядили — традиция!