Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 5(55), 2024.

1

— Затем ещё из Сафоново распоряжение пришло, что, мол, отцу за службу… Мы тогда поехали за ним туда, а там говорят: мы его отдали. И то, значит, не вернули, и это кому-то другому выдали. Мы писать сразу… Ну не сразу, послезавтра, как приехали, — я прямо на этом столе вот и написал. Почта не работала на выходных, она должна была, да Наталья слегла, это которая почтальон…

— Он вас четыре месяца ждёт, — подала голос хозяйка.

Старик только отмахнулся от её слов, придвинул к себе вазу с сушками и «Москвичкой», зацепил одну конфету серо-жёлтыми пальцами, покрутил и бросил обратно в вазу.

— Мне-то не сама медалька, мне чтобы отцу написали, что было у него. А то каждый год там имена повторяют, ну, у Вечного Огня-то… А отца не говорят. Да и на памятнике не обозначен… Обидно.

Сергей, стараясь дышать глубоко и медленно, делал подсъем. Начал с крупняков рук — у стариков всегда хорошо было подснять руки, даже когда их лица были уже совсем безжизненными и больными, в их руках каким-то чудом сохранялись и жизнь, и характер. Затем Сергей подснял глаза, попросил старика посмотреть в камеру, а потом — на Белова, сидящего напротив и постоянно заглядывающего в телефон. Поймал хороший кадр в гуще чая — там на секунду отразилось лицо старика, задумчивое и печальное. Хотел подснять интерьер, и тут Белов дёрнул его за штанину и знаками показал на дверь, мол, нужно переговорить. Вид у него был взбудораженный.

— Мы покурить, — сказал Сергей. — Ненадолго.

— Идите, — старик кивнул, кажется, даже с облегчением. — Мне уже нельзя, я уже четырнадцать лет не курю.

— Пойдём, — Белов схватил его за руку, вывел на улицу и, притворив за собой дверь, вновь уставился в телефон. — Чёрт. Сколько тебе всё собирать?

— Всё собирать? — Сергей достал сигарету из заднего кармана, задумался. — Если один, то за сорок минут. Но мы ещё натуру не подсняли и интерьер…

— Двадцать минут давай, хорошо? К чёрту их уже, если что — то из базы каких-нибудь натур надёргаем, и всяких занавесочек, и скатертей, у стариков они всё равно одинаковые. В Москву едем, понял? — он зашагал к машине. — И бросай курить, и так зубы все жёлтые, как у животного.

Сергей посмотрел ему вслед, затем потрогал пальцем передние зубы, поскрёб их и, пожав плечами, не спеша докурил сигарету. Зашёл обратно в дом, наклонился и выдернул удлинитель. Светодиоды погасли, старики обернулись на него.

— Поедем натуру искать, пока светло ещё, — Сергей стал сматывать провода.

— Он вас так ждал, — благодарно сказала хозяйка. — Четыре месяца ждёт.

— Вот, значит, и дождался, — Сергей привычно распахнул сумки, быстрым взглядом оценил время сборки. Может, и в пятнадцать минут уложится.

Уже залезший в машину Белов требовательно нажал на клаксон.

2

Светка была не выспавшаяся и недовольная. Как только залезла в машину, сразу же стала допытываться, куда подорвался Белов, но тот загадочно молчал. Сергей не спеша вёл машину, на уговоры и угрозы Белова ехать побыстрее никак не реагировал: уже стемнело, и на дорогах было полно пузатых, светящихся фур.

— Я вам всю ночь готовлю план съёмок, выбиваю бюджет, звуковика даже нашла, а они меня утром…

— Шесть вечера было, — сказал Белов.

— Они меня будят, не выспавшуюся, и с ходу засовывают в машину, и даже не говорят ничего. Это как вообще, это в порядке вещей? Серёг, ты с ним вообще давно работаешь?

— Порядочно.

— И что, он всегда такой?

— Ага, — Сергей посмотрел на Белова. — В голову как ударит моча, так и несётся куда-то.

— А ты и терпишь, — Светка засунула голову между сидений. — Катаешь его куда скажет, да?

— А мне-то что? Монтировать не я буду, сдавать материал тоже не мне. Мне бы только понять, куда мы едем — и что из техники брать.

— На улицу Полагушина, — сказал Белов. — Дом сорок один, там какая-то больница, кажется, — он наконец оторвался от экрана и торжественно показал им значок на карте, в форме то ли копья, то ли булавки. — Вот что значит — связи! Первыми будем!

— Первыми где? — Светка устало откинулась на сидение. — Что снимать-то будем, дай хоть материала нарыть.

— А я уже нарыл, — Белов повернулся к Сергею. — Помнишь, больше года назад мы хотели к 22 июня репортаж двинуть на «Звезду»?

Сергей на секунду помрачнел, затем кивнул.

— Ну помню. Что, уже?

— Почти! — Белов повернулся к Светке. — Короче, мы искали какого-нибудь офицера, чтобы повыше был, и вдруг поняли, что выше капитана уже нет. Что майоров, полковников уже…

— В смысле? Которые участники парада?

— Не участники парада, а вообще — никого. Что нет ни одного майора, который прошёл бы Вторую мировую, представляешь? Которого бы успели и мобилизовать, и демобилизовать, обязательное условие. Ну мы тогда и стали искать — а сколько вообще осталось. Оказалось, в итоге четырнадцать офицеров и двадцать четыре солдата по документам, мы стали глубже рыть — а они почти все уже и умерли, просто числятся по базам разным. Вообще осталось всего семеро, подтверждённых. Но материал завернули, конечно, но я на отслежку поставил, и сегодня пришло сразу по двум подтверждение, что в прошлом месяце их схоронили, а в итоге, — он опять поднял телефон, на экране которого горела метка-булавка. — Сегодня вот сюда доставили Никольцева Павла. А между тем — Чуев Григорий здесь уже три месяца.

— Это кто?

— Последние ветераны, — Белов повернулся и посмотрел на освещённую фарами дорогу. — И то, что их положили в один госпиталь, означает, что эту информацию можно считать официально подтверждённой.

Света некоторое время смотрела в окно на мелькающие во тьме деревья, затем вздохнула и достала ноутбук.

— Придётся в очередь выстраиваться, значит, надо все заявки и письма сразу подготовить, а то, как только первое письмо куда-то уйдёт — вообще все об этом узнают.

— Ничего, — сказал Белов. — У нас есть адрес отеля, в который заселили родственников Никольцева. Так что сейчас, пока ночь, к ним и заедем.

— Так они спят, — сказал Сергей. — Наверное, подумают, что-то с дедом или там прадедом случилось. Испугаются ещё.

— Вот и отлично, — Белов улыбнулся, и в лобовом стекле отразились его белоснежные зубы. — Чем больше эмоций, тем лучше. Все обрыдаются, я вам точно говорю.

3

Сергей чувствовал себя неуютно. Семья Никольцева и сама оказалась весьма пожилой. Испугавшись, они стали давать интервью прямо в гостиничных халатах, но Белов мгновенно взял ситуацию в свои руки, вывел их в коридор, к лифтам и велел надеть поверх халатов куртки. Таким образом из разморённых сном в тёплом номере людей они превратились практически в беженцев, живущих чёрт знает где.

Интервью они давали охотно, но неумело — и Белов, почувствовав кадры, взялся за них по полной. Никольцевы, не подозревая, что к ним вскоре приедут все, у кого есть хотя бы канал на ютубе, рассказали им, что дед воевал, что у него грыжа уже много лет, что ранен не был, но в конце войны был сильный недовес, из-за чего несколько месяцев он провёл в больнице. Что после войны двенадцать лет работал учителем в профучилище, затем с семьёй переехал под Рязань, где ему дали дом, и как раз из этого дома его сегодня и забрали в районную больницу, а затем — в Москву, в спешке и с семьёй. Почему — не знают.

— Он обычный человек, никогда положения особого не просил, — сказала женщина, то ли внучка, то ли невестка Никольцева. Стоящий рядом с ней Белов взглядом показал, что если Сергей упустил этот кадр, то неважно, что там ещё он успел сегодня наснимать. Сергей еле заметно кивнул, успокоив его. Такие кадры он никогда не упускал.

Подсняли и то, как Никольцевы перебирают фотографии. На фотографиях самого ветерана не было, но это и не важно — Сергей снимал просто руки и лица. Затем репортёры попрощались, Белов записал телефоны родственников, и они с аппаратурой спустились вниз, к Светке, которая всё это время сидела в припаркованной машине.

— Ну как? — спросила она, не отрываясь от ноутбука.

— Все обрыдаются, — Белов запрыгнул на переднее сидение. — У тебя как?

— Квадрик намыла, пока вы ходили, — сказала она. — Человек может его подвезти через пару часов на Полагушина, час ещё на сборку и настройку.

— Чёрт, а вдруг они на первом этаже лежат? Тогда квадрик просто проваляется…

— Ну госпиталь тогда снимем…

— А это госпиталь?

— Да, какой-то сердечно-сосудистый. Я тебе в личку скинула двух людей, через контакт, они ответили. Какая-то сестра и охранник, готовы поработать.

— Вижу, — Белов уже был весь в телефоне. — Охранник говорит, оба лежат в одной палате, один плохой совсем, но оба пока ходячие. Плохо будет, если на кадре они в коляске, или наоборот?

— Ты там спец по тому, кто от чего обрыдается, — Светка, не глядя, слегка опустила стекло и засунула в зубы сигарету. — Я тут пытаюсь у Чуева родственников найти, но, походу, никого не осталось. Никольцевы вялые?

— Да так, — Белов пожал одним плечом. — На крайняк сойдут. Баба плакать готова постоянно, так что хорошо получится в любом случае.

Сергей вёл машину и чувствовал себя лишним. Он подумал, что, если они и дальше продолжат снимать такое количество материала, предыдущих стариков придётся куда-то скидывать, а то и удалять. Второй жёсткий был на пределе, да и третьего ненадолго хватит.

— Аня на линии. Что-то знает, но немного, — Светка выкинула сигарету и закрыла окно. — Слать её?

— Шли. Хотя нет. Если найдёт нам разрешение и пустит вперёд — можем поделиться.

— Понятно, — Светка склонилась над ноутбуком, затем хмыкнула. — Не хочет.

— Сука, — сказал Белов. — Ну и пусть остаётся с хером.

Сергей посмотрел на навигатор. Тот говорил, что на Полагушина они прибудут минут через сорок.

4

— Последние из живых. Лучшие из нас. Сейчас ожидают вердикта, и весь мир, каждый житель планеты, в чьём сердце теплится ещё благодарность и живёт память…

Сергей сделал несколько плавных, затем, на всякий случай, — один дальняк с Беловым, стоящим у госпиталя. Через несколько часов здесь будет не протолкнуться от прессы, но у них одних останутся кадры, на которых госпиталь выглядит заброшенным и никому не нужным.

Светка, разослав свои весточки, уже полтора часа сидела на телефоне и с кем-то ругалась. Пока что они смогли отработать только охранника, оказавшегося придурком, мямлящим что-то про времена, когда-то он сам где-то там служил. Немного ещё — главврача, который подъехал на рассвете и сказал, что ни один из пациентов журналистов не примет, пока не позавтракает и не пройдёт осмотр.

Где-то на периферии мелькала Аня Звягинцева, уже почти подобравшаяся к ним вплотную. Она была знаменита тем, что выбивала разрешения на съёмку каким-то своим, безотказным методом, поэтому счёт теперь шёл уже на минуты.

— Есть! — закричала Светка, и Белов, замолкнув на полуслове, кинулся к ней. Сергей отключил камеру, привычно отметив заряд батареи и заполненность карты. Все втроём двинулись на проходную. Там Светка набрала кого-то, протянула трубку покорному охраннику — и через минуту они оказались на территории.

— Корпус, какой корпус? — Белов подбежал к плану госпиталя на сером заборе, ткнул пальцем. — Здесь столовая, здесь два корпуса. Сами они в столовую не пойдут, так?

— Палите сестёр в чистом и наглаженном, — сказала Светка. — Завтрак понесут несколько, причём нашим — в первую очередь.

— А сколько вообще пациентов? — Белов осмотрелся. — Было бы круто, если только они вдвоём.

— Ребят, — Сергей махнул рукой в сторону одного из корпусов, из которого вышли двое работников столовой, все в белом, толкающие перед собой пустую тележку. — Не они ли?

— Чёрт его знает, — Белов взглянул вверх, на окна четвёртого этажа. — Как там квадрик?

— В пути, — Светка уже шагала ко входу. — Держитесь за мной. Серёга, камеру пока не свети.

На входе их остановила дежурная сестра, говорить с ними наотрез отказалась.

— Через Сидоренко, — повторяла она. — Только через него, ещё часа посещений не будет.

— А расскажите нам, что они кушали? Людям крайне важно узнать мнение главной сестры. — Белов включил своё обаяние, даже несколько раз громко восхитился чистотой корпуса, но всё без толку.

— Через Сидоренко, — твердила гусыня в белом.

Они вышли и закурили. Белов курить не стал, а только ходил рядом со входом, спрятав ладони под мышками. Он чувствовал, как уходит время.

— И что теперь? — спросил Сергей у Светки. Та кивнула на свой телефон.

— Ждём крота, — она ткнула пальцем куда-то в сторону. — Там есть подъезд для каталок, нам туда.

Белов бросился впереди остальных и первый, с улыбкой, встретил молодую чернявую сестру, держащую рукой приоткрытую стеклянную дверь и поминутно бросавшую взгляды в коридор позади себя. Договорившись об оплате, они вошли в корпус.

Сергей включил камеру.

5

— И до самого, значит, конца. А в конце уже, значит, в апреле, я застрял под Кубинкой. Майор на меня орёт, говорит, восемь машин снабжения — и восемь застряли? А я что поделаю: там грязи было — ни в жизнь не видел столько. Хорошо ещё, в деревню Рязанцев сбегал, там двух лошадей выписал. Вот что значит — лошадь, нет-нет, да лучше любого автомобиля окажется. Мы, значит, их запрягли…

Белов был на седьмом небе. Никольцев оказался добродушным, чуть полноватым стариком, напрочь лысым и с седой щетиной, покрывавшей дряблую шею. Он много и охотно разговаривал, отвечал на все вопросы, подтрунивал над сёстрами и вообще был похож на очень-очень старого Юрия Никулина. Сергей отснял второй жёсткий, вставил третий, почти отснял и его.

Чуев оказался совершенно другого сорта. Сухой, сморщенный, много кашляющий, он сразу же стал тихо и злобно на них скрипеть. От интервью отказывался, говорить о прошлом не хотел.

— Знаю я вашу херню, — он ткнул пальцем в Сергея. — Я ещё вчера узнал. Ждёте, кто из нас первым сдохнет.

— Григорий, вы первый день, а уже бурчите, — Никольцев погрозил ему пальцем. — Ребята репортаж о нас делают, хотят рассказать, каково было…

— Хер там, — Чуев посмотрел на Белова, задвигал беззвучно губами. — Не тут-то было. Я умру, а тебя по шоу таскать будут, вот чего. Только я тебя переживу, слышишь? Точно переживу. И на шоу их не поеду, мне уже сестра одна, коза, предлагала ордена напялить для камеры за восемь тыщ. Говорит — звездой буду, что все у меня подписи просить тянуться будут. Сука.

— Дура, — еле слышно прошептала Светка и стала громко разговаривать с Никольцевым, отвлекая его. Никольцев, было нахмурившийся от слов Чуева, вновь ожил и заговорил о прошлом. Сергей пальцем нажал кнопку записи и сделал крупный план.

6

У ворот их встретила Аня, вытаращилась на них, а потом потребовала предъявить разрешение, будто бы имела на это какое-то право. Белов её послал.

— Слышишь, Сергей! — закричала Аня им в спины. — Если принесёшь мне то, что у тебя на жёстких, — возьму на постоянку и премию начислю! А ты, Белов! Все же знают, что ты никакой не Белов! Бельчиков ты, слышишь? Зачем фамилию поменял, Бельчиков, тебя же в военкомате потеряли!

Белов резко обернулся и раскатисто, протяжно выматерился, вызвав Анин смех.

— Бельчиков ты, и всё! А ты, Серёжа, звони мне!

Они залезли в машину, и Сергей включил радио.

— Пока ничего, — сказал он через некоторое время. — До радио ещё не добралось. Что дальше?

— Отдай мне все жёсткие, — сказал Белов, уткнувшись в телефон. Голос у него был злой.

Сергей взглянул на него, поморщился и стал расстёгивать сумку.

7

Их репортаж вышел ещё до обеда, когда к госпиталю подъезжала всего третья машина, зато потом репортёры повалили уже гурьбой. Охранник, напыщенный и важный, ходил здесь же и зачем-то записывал на бумажку номера всех автомобилей, охотно давая интервью вновь прибывшим. Каждый час выходил главврач и давал краткий отчёт. Всё хорошо. Пациенты чувствуют себя нормально. Интервью давать больше не хотят.

Белов ликовал. Он почти не вылезал из машины, обрастая пустыми пакетами из «Деливири клаб» и недопитыми бутылками аква-минерале, и вёл краткие, простые беседы по телефону, состоящие в основном из цифр, произнесённых не терпящим возражений тоном.

А потом Светка, вздохнув, протянула им на переднее ноутбук, и Белов, покосившись на экран, изменился в лице.

— Чуев или Никольцев? — спросил он. — Хоть бы Чуев, чёрт побери. Плохо будет, если Никольцев.

Но это оказался Никольцев.

8

Светка внезапно сдала. Она немного поплакала, а затем ходила потерянная рядом с машиной и всё пыталась узнать у той самой чернявой медсестры, от чего именно Никольцев умер и не было ли это «результатом стресса», как она это сама называла. «Результатов стресса» она боялась жутко и уже готова была даже куда-то бежать и перед кем-то извиняться, поэтому, когда прессу пригласили внутрь, Белов нехотя оставил её у машины, взяв с собой только Сергея.

Все уже знали, где живёт последний ветеран, и располагались так, чтобы за диктором было видно если и не его окно, то хотя бы корпус. Белов, толкаясь и огрызаясь на конкурентов, занял лучшее место: его все теперь узнавали и прекрасно понимали, что, если их канал вдруг затребует материал с умершим уже Никольцевым, обращаться придётся именно к Белову. Поэтому, хоть и с тихим матом, ему уступили лучшее место.

Сергей проверил звук, быстро выставил iso, прикрыл диафрагму. Сейчас на «тушке» стоял полтинник, карманы оператора оттягивали ширик и портретник — Сергей за время работы научился менять объективы практически вслепую. Человек с квадрокоптером так и пропал где-то на подъездах — говорят, его перекупили журналисты с Первого, но и это не было уже важно. Вокруг все вразнобой начинали говорить вводные и вступительные, на первых порах практически повторяя друг друга. Пространство вокруг заполнилось патриотичными, пламенными восклицаниями и гордой, но показательно смиренной грустью.

Позади Белова, у входа в лечебный корпус, медсестра подбежала к главврачу и что-то сказала тому на ухо, почти выкрикнула. Тот оторвался от бумаг и, даже не посмотрев на медсестру и ничего не переспросив, бросился к дверям. Медсестра потерянно огляделась, заметила камеры и, обхватив себя руками, кинулась за главврачом.

Белов заметил напряжение Сергея, обернулся и посмотрел на бегущего врача, на медсестру, мигом уловил ситуацию и, не прекращая говорить, изменил тон. Теперь он произносил слова слегка трагично, качая головой и поглядывая через плечо.

Кто-то вскрикнул, тонко и коротко, и Сергей поднял взгляд. Он абсолютно точно знал уже, куда ему смотреть и что он там увидит, знал это ещё до крика, ещё до встревоженной медсестры. Он инстинктивно знал, что увидит, кажется, ещё с того момента, как Белов заговорил о 22 июня, знал по блеску в его глазах, по низким облакам над серой дорогой, по узорам прилипшей грязи на крышке объектива, по дорожным знакам, переворачивающимся в отражении лобового стекла.

Знал, что всё будет плохо.

На подоконнике четвёртого этажа, в напяленном поверх больничной рубахи парадном кителе, стоял Чуев. Он попытался удержать фуражку, но ветер содрал её с головы, и та канула вниз, царапая чёрным козырьком деревья. Чуев что-то закричал, еле слышно, он ткнул пальцем в толпу журналистов, будто обличая их, а затем развернулся в сторону палаты и выкрикнул несколько слов туда. Серое небо над его головой сливалось с его старым, потускневшим лицом, и лишь белки глаз иногда сверкали вниз и в стороны, будто пытаясь вырваться из серости, в которой полностью погрязли. Снизу никто не произнёс ни слова, они все превратились в слух, будто старик читал им нагорную проповедь, а они, как послушные ученики, ловили каждое его слово, хотя на самом деле разобрать могли лишь отдельные звуки. А затем, как по команде, все камеры ринулись вверх, объективы задвигались, ловя фокус и приближая картинку, и стало слышно, явственно стало слышно их глубокое, осторожное дыхание, сливающееся с ветром над их головами.

— Снимай, ты снимаешь? — Белов в восторге смотрел на старика, лицо репортёра стало одновременно голодным и возвышенным, руки он вытянул слегка вперёд, будто благословляя Чуева на то, что он задумал. — Снимай, Серёга! Все обрыдаются!

Сергей опустил камеру, и отвернулся, и увидел стоящих позади операторов и журналистов, которые все глядели в одну точку с тем же жадно-возвышенным выражением. Он посмотрел в одну камеру, затем в другую, подумав, что, наверное, его затылок попадает сейчас во все кадры и что он беспощадно портит людям картинку.

Потом они все выдохнули.

Камеры и головы синхронно качнулись вниз и там замерли, а Сергей услышал треск веток, ещё недавно царапавших фуражку Чуева, и негромкий, глухой удар о землю.

Сергей подкурил сигарету.

— Ты снял? — Белов, не поворачиваясь, смотрел вниз, ниже окон первого этажа. — Ты снял это всё? Скажи мне, что ты всё это заснял! — он всё-таки обернулся к Сергею, и лицо его дёрнулось, как от удара, когда он увидел опущенную, неживую камеру.

— Ты сейчас обрыдаешься, — медленно произнёс Сергей и наконец улыбнулся в лицо Белова, показав ему свои крепкие жёлтые зубы.