(Из цикла «Метролли»)

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 3(53), 2024.

Успокоить ребенка так же просто, как отнять у него конфету. Сласти бесспорно вредны, но хвататься за обмусоленный чупа-чупс метролль Стекляшкин никому бы не посоветовал. Он и вообразить не мог, что мелкие резцы человеческого детеныша способны прокусить троллью кожу, и теперь любовался на ровный шрам, украшающий указательный палец. И отнимать конфеты зарекся. Тем паче, что, лишившись противного леденца, малышня начинала вопить, словно разъяренные баньши. Успокаивать их становилось куда сложнее.

Стекляшкин не слишком любил детей: неопрятные, эгоистичные и чересчур шумные существа. Но управляться с ними у метролля получалось легко и просто. Притаиться под скамейкой и притвориться собачонкой, енотом или хорошим котиком, например. Натянуть личину доброй старушки, поиграть в гляделки, посюсюкать: «А кто это у нас такой славненький». Устроить на потолке театр теней, складывая в фигуры корявые лапы: взрослым обычно лень поглядеть вверх. Покидать огорченному малышу пестрый мячик, невидимый взрослым. Нашептать на ушко старую сказку, напеть колыбельную, вспомнить стишок, вычитанный в забытой под сиденьями книжке.

…Жили-были трое троллей
 На вершинах дальних гор,
 Жили тролли, не скучали,
 Хоть молчали с давних пор…

Самым умненьким детям Стекляшкин иногда крутил мультики в проемах дверей и окон. Взрослому не разглядеть, что мелькает в стекле за сплошной полосой слившихся кабелей. А малышей конфетами не корми, дай поглядеть, что еще натворят озорной тролль Букашка и его каменные друзья. Но кино — дело хлопотное, а забот в вагоне всегда хватает: подобрать и вернуть мячик, куклу, потерянную монетку, проследить, чтобы мамашу с дитем не толкнули, не обругали, не заразили противным гриппом. В часы пик Стекляшкин сбивался с ног и порой так уставал, что просил подмену и полсуток отлеживался на персональной общежитской койке, вытряхивая из мохнатых ушей детский визг.

…Одинокого школьника Стекляшкин срисовал сразу. Не по годам крупный косолапый увалень безуспешно пытался пробиться к поручню сквозь толпу одуревших от тесноты пассажиров. Ни нарядной щебечущей мамы, ни ворчливой бабули, ни флегматичного отца, ни даже смуглянки няни рядом не было. У мальчика ныли плечи, раскалывалась от духоты голова, столовская котлета стояла комом в желудке и недвусмысленно просилась наружу.

Обыкновенно Стекляшкин занимался детьми помладше: надев форменные пиджачки, и мальчики, и девочки переставали замечать чудеса. Но не бросать же пацана на произвол толпы? Опять же в обморок плюхнется, а с него, Стекляшкина, спросят за беспорядок.

Раз — размалеванный панк с углового сиденья неожиданно для себя вышел на Кантемировской. Два — добродушный узбек уступил место мадам, решившей было согнать недоросля: пусть уважает старших! Три — где-то в вагоне вдруг приоткрылось окно, и сырой, припахивающий землей, но все-таки свежий воздух пробился внутрь. Понемногу унялась боль, ушла липкая дурнота и тошнотная муть в глазах. Мальчик моргнул — и увидел, как в темном окошке вместо спины соседнего вагона вдруг засверкала драгоценными камнями пещера, заплескался подземный ручей, замелькали летучие мыши и веселый тролльчонок закувыркался по пыльному полу, надеясь поймать собственный хвост.

Вы не знали, что у троллей есть хвосты? Еще какие! В диких фьордах лохматые щеголи отращивают целые шлейфы, элегантно утыканные репьями. Троллейбусные угрюмцы надевают на шерсть колечки, пришпиливают заклепки, а любители подраться за гаражами — и стальные шипы. У метроллей хвостики куцые, вроде медвежьих, похвастать особо нечем, но все же каждый порядочный хвостоносец по воскресеньям гордо расчесывает и смазывает машинным маслом свое сокровище.

У Стекляшкина повода для гордости не было уже очень давно: старый прищемило в дверях, а новый так и не вырос. Поэтому, придумывая мультики для малышни, он наделял героев сказочными хвостищами. И мальчик оценил выдумку — он впился взглядом в окошко, жадно следя за приключениями Букашки и его друзей. Он так увлекся, что чуть не пропустил свою станцию — Стекляшкин едва успел «выключить телевизор». Метроллю показалось, что маленький пассажир приметил его, разглядел за личиной дремлющего мигранта. Но могло и почудиться.

На следующее утро одинокий школьник снова сидел в вагоне — с Домодедовской на Тверскую. Он дремал на ходу, привалившись к холодной стене вагона, — пришлось пощекотать нос голубиным перышком, чтобы пацан не пропустил остановку. В четыре — снова ввинтился в толпу, с Тверской на Домодедовскую. Уж тут-то Стекляшкин расстарался на славу, показал настоящее шоу. Увалень хлопал себя по коленкам, обтянутым черными лоснящимися штанами, изумленно моргал и хохотал так, что соседям пришлось урезонивать весельчака. На прощанье он подмигнул метроллю — спасибо.

Стекляшкин растаял. До конца смены он азартно развлекал маленьких пассажиров, запускал по вагону бабочек, сделанных из конфетных фантиков, успокоил скандалиста-трехлетку, которому приспичило полежать на перроне, и отыскал несвоевременно выпавший молочный зуб — нельзя же лишать девчушку общества зубной феи? Холостяцкая койка в общежитии показалась ему мягче и уютней обыкновенного, ночью снились не орды хищных годовасов с окровавленными клыками, а стая огненных змеек на краю раскаленной кальдеры — красота! А поутру метролль разбудил соседей неразборчивыми счастливыми воплями: у него наконец-то прорезался новенький, шерстяной и упругий, как шишка, хвостик.

Неуклюжий пацан пять дней в неделю мотался туда-назад. Иногда он выглядел веселым и бодрым, порой круглое лицо излучало уныние. Как-то метролль заметил внушительный синяк на физиономии мальчика и грязные разводы на брюках — беднягу явно валтузили по полу и, возможно, даже пинали. На следующее утро в новом мультике нарисовались приемы коварной тролльей борьбы — недаром же некрупные каменные упрямцы могли надавать пинков хоть дракону. Больше синяков не появлялось.

Месяца через два увальня стала сопровождать прозрачно-бледная хрупкая женщина. В теплом шарфе, примотанном к животу, она носила слабенького пискливого младенца, порой пошатывалась, хватаясь за поручни, или опиралась на плечо старшего сына. Но измученное лицо женщины сияло спокойной радостью, и пацан ни на шаг не отходил от нее, цепляясь то за руку, то за рукав пальто. Он даже мультики не смотрел, опасаясь упустить мать из виду, вдруг исчезнет, растворится в толпе? Но мать никуда не девалась, и пацан успокоился, стал поглядывать в темные стекла — хочу кино!

Стекляшкин не слишком баловал знакомца — взрослый уже, мало ли наболтает лишнего. Но порой в окошке все же мелькали искристые стены пещер, силуэты далеких скал или контуры альбатросов… Летом пацан пропал, вернулся первого сентября, выросший и загорелый. Синий форменный пиджачок чуть не лопался на плечах, букет астр терялся в кулаке. А в кармане оказалась витая ракушка, словно сделанная из розового сахара. И ее почему-то положили на сиденье и подмигнули — тебе!

Другой тролль бы не удержался и схрумкал подарок тотчас. Но Стекляшкин просверлил в ракушке дырочку и носил ее на запястье, как талисман. Если какой-нибудь визгливый, слюнявый и неприятный человечий детеныш раздражал метролля особенно сильно, то пары взглядов на ажурное чудо хватало, чтобы умерить гнев.

Вскоре Стекляшкина как лучшего тролля смены перевели на кольцевую линию: там детишки особенно часто рыдали от беспричинной тревоги. Взрослые не настолько чувствительны… Метролль старательно утирал носы, строил рожицы, обещал белку и свисток тем, кто будет себя хорошо вести. По вечерам, наплевав на насмешки товарищей, он старательно причесывал хвостик можжевеловым гребнем и умащал шерсть забытым кем-то в вагоне оливковым маслом девственного отжима. Пускай растет!

Парень тоже стал больше — здоровенный, плечистый, похожий на снежного великана, он пять дней в неделю мотается с Домодедовской на Тверскую, держа за руку хрупкую, как цветок, сестренку. Читает ей книжки, разбирает страницы учебника, показывает, как пройти неподатливую игрушку. Или просто смотрит в окно… А пассажиры недоуменно косятся на брата с сестрой — что интересного можно увидеть в пыльном и тусклом стекле вагона?