Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 2(52), 2024.

Ольга Фельдт

В «Википедии» написано, что лошадь Пржевальского — не дикое, а одичавшее животное: «По современным исследованиям на 2018 год выяснилось, что лошадь Пржевальского не только не является предком домашних лошадей, а является одичавшей в древности, потомком уже прирученной лошади — её предка… Геномы одомашненных лошадей образуют два независимых кластера. Первый — это лошади Ботай и Борли. Второй кластер — лошади, одомашненные в более поздний период и уже напрямую связанные с современными лошадьми. Лошади Пржевальского генетически близки к энеолитическим лошадям ботайской культуры… Общий вывод — в истории человечества известны два независимых периода приручения и планомерного одомашнивания лошадей. Это ботайская культура, одомашнившая ботайских лошадей, которые по каким-то причинам вымерли, а их потомками являются одичавшие лошади Пржевальского. Второй период одомашнивания лошадей произошёл в бронзовом веке, приток генетического материала от ботайских лошадей почти не фиксируется…»

О тарпанах, которых называли предками домашних лошадей, давно уже установилось мнение, что они тоже потомки одичавших. Так что же, наука диких лошадей, получается, совсем не застала?

От редакции

В принципе могло быть и так: ведь современная наука «не застала в живых» и тура, предка домашних коров. Но это не совсем так.

Что до лошади Пржевальского, то данные палеогенетики свидетельствуют вот о чем: ботайцы (энеолитическая культура, распространенная на территории нынешнего Казахстана) в свое время приручали тех диких лошадей, которые «были под рукой», а под рукой у них были животные, принадлежащие к виду, современными потомками которого являются именно лошади Пржевальского. При этом вид продолжал существовать и в диком состоянии, так что современным лошадям Пржевальского вовсе незачем происходить от потомков одичавших ботайских коней: скорее всего, они напрямую происходят от их исходно диких предков…

Впрочем, разницы между ними, скорее всего, не было вообще. Лошадь Пржевальского — очень «неудачный» вариант для создания по-настоящему домашнего животного (она свирепее не только тарпана, о буйном нраве которого сохранились исторические описания, но и всех ныне живущих зебр), поэтому ботайцы и селекцию не вели, и в полной мере использовать возможности доставшейся им лошади не сумели. О езде верхом не могло быть и речи: за всю историю известна только одна лошадь Пржевальского, которую удалось приучить к седлу. Некоторых особо миролюбивых жеребят, тщательно воспитываемых с раннего возраста, возможно, ухитрялись впрягать в какие-то повозки (точнее, при отсутствии колеса — в сани или волокуши)… но и то не факт: признаки существования конской сбруи у батайцев очень косвенные, такое толкование отдельных археологических находок, скорее всего, является археологическими «натяжками», сделанными, похоже, в угоду властям современного Казахстана… без чего, увы, там давно уже трудно проводить раскопки. А остальных лошадей использовали только на мясо и кожу: археологические свидетельства освоения батайцами технологии изготовления кумыса столь же косвенны и сомнительны (таковы, к сожалению, теперешние научно-политические реалии). Так что, доведись им разбежаться, они «одичали» бы не больше, чем нынешние обитатели страусовых ферм, сохраняющие идентичность с дикими страусами.

Народам, «в распоряжении» которых были тарпаны, с одомашниванием лошади повезло больше. Зато самим тарпанам в результате повезло меньше: их поздние формы, обитающие там же, где паслись теперь табуны домашних коней, неизбежно подвергались гибридизации. А в руки ученых попали именно поздние тарпаны: строго говоря, описание вида базируется лишь на двух содержавшихся в неволе экземплярах (а сфотографирован был и вовсе только один из них) — причем экземпляры эти, безусловно, были уже помесными…

Г. К.

Борис Кустодиев: «Купчиха и домовой».

Интересно, что вдохновило художника на такого домового? И еще более интересно, что скажут об этом в редакции журнала, уделяющего такое внимание «следам невиданных зверей». И не только следам, и не только зверей.

Традиционно домовой все-таки не такой громадный. Он ведь должен легко спрятаться где-нибудь в избе. Что же это за домовой, не похожий на «обитателя дома»? Выглядит как минимум странно. Что подвигло Кустодиева на ТАКОЙ образ?

От редакции

Думаем, вдохновляли художника некоторые рассказы о домовом, согласно которым он именно таков: большой, массивный, лохматый. И территория его — не только дом, но и все подворье: не случайно домового считают «ответственным» еще и за то, что происходит в конюшне, а порой отождествляют также с банником, овинником… Да, есть такие представления в числе прочих: народная мифология очень «расплывчата». См., например, стихотворение Веневитинова, в котором как раз продемонстрирован похожий образ: https://ru.wikisource.org/wiki/Домовой_(Веневитинов) — домовой там осторожно перемещается ночью по неосвещенному двору усадьбы, а в сам дом ему без посторонней помощи и не попасть…

Разумеется, в принципе мы сторонники того, что это не просто мифология, а воспоминания о реальных «странных» встречах — может быть, прошедшие через несколько уст и при этом, безусловно, мифологизированные. Но не настаиваем, что Кустодиев или Веневитинов как-то выделяли их среди других по степени достоверности, а тем более не утверждаем, что им самим довелось пережить такие встречи.

Борис Машкович

По фото зубов, может быть, снежного человека («Лучшие письма читателей» в январском номере, третье письмо) — вот дополнительная информация: https://dzen.ru/a/Yv2KgsuEMyptDv-S

От редакции

Да, на этих фотографиях зубы выглядят более обнадеживающе, и становится ясно, что второй, «меньший» зуб — действительно единый зуб, а не два, поставленные рядом.

Снова запросили консультацию у специалиста. Публикуем ответ:

«Что касается зубов — нет, это и не медведь, и не лось: даже странно предполагать такое. Это моляры, вероятнее всего, крупного примата. „Вероятнее всего“ — потому что для точного ответа желательно их подержать в руках и оценить кривизну вестибулярной поверхности.

Могут ли они принадлежать современному человеку? Вполне. Как и прежде, фотография, к сожалению, малоинформативна: тот, кто ее делал, не знал, на что надо обратить внимание, чтобы правильно сфотографировать зубы… или (о чем не хотелось бы думать) как раз знал, но избегал эти свои знания применять…»

Так или иначе, очень жаль, если эта находка действительно утрачена. Может быть, все-таки есть шанс их отыскать — и предоставить экспертам уже сами моляры. Или, для начала, хотя бы сделанные по всем правилам информативные фотографии…