Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 11(49), 2023.

А. Малиновский (1873—1928), более известный под партийным псевдонимом «Богданов», был, безусловно, очень светлым человеком. О его политическом пути знают все квалифицированные читатели, не будем лишний раз повторять общеизвестные истины, хотя и тут есть свои нюансы: например, Ленин желчно называл Богданова «сеньор махист», что в том контексте означало как раз «сеньор фантаст». Не будем говорить и о том, что эта политизированность во многом повлияла (по определению — не лучшим образом) на литературную сторону его фантастических произведений — во всяком случае, программной дилогии «Красная звезда» и «Инженер Мэнни».

Однако существует и фантастика за пределами этой дилогии. Правда, она малоизвестна — да и вообще ее немного. Богданов вообще успел в своей жизни гораздо меньше, чем «следовало бы».

Отлично понимая, что для успешного функционирования страны, какие бы принципы ни лежали в основе ее идеологии, нужна большая научно-организационная работа, «сеньор махист» сразу после революции приступил к разработке теории организационной науки («тектологии» — от греч. «строить»): можно сказать — теории систем, а можно — предвестницы еще не изобретенной кибернетики. В 1926 году стал организатором первого в мировом здравоохранении института переливания крови, потом сыгравшего огромную роль в спасении раненых, да и «просто» в здоровье мирного населения. И, будучи его директором, никогда не отказывался проводить рискованные эксперименты на себе самом — особенно когда такие эксперименты (обмен значительного объема крови между больным и здоровым человеком «вживую», из вены в вену) были направлены на спасение жизни. Именно в ходе одного из таких переливаний — а отнюдь не экспериментов по борьбе со старением или повышению умственной и физической работоспособности организма, чем институт, вполне в духе времени, тоже занимался! — он и погиб.

А ведь мог бы активно заниматься наукой и фантастикой еще добрых девять лет, если не все десять. Нет, наверно, все же только девять: в 1937 году при переезде института в новое здание мемориальная доска в память о его первом директоре на это здание не была перенесена, а упоминания о научной деятельности Богданова исчезли даже из медицинской литературы — и всем современникам было более чем понятно, что это означает…

I

Тысяча лет прошла с того дня, как гениальный химик Фриде изобрел физиологический иммунитет, впрыскивание которого обновляло ткани организма и поддерживало в людях вечную цветущую молодость. Мечты средневековых алхимиков, философов, поэтов и королей осуществились…

Городов — как в прежнее время — уже не существовало. Благодаря легкости и общедоступности воздушного сообщения люди не стеснялись расстоянием и расселились по Земле в роскошных виллах, утопающих в зелени и цветах.

Спектротелефон каждой виллы соединял квартиры с театрами, газетными бюро и общественными учреждениями. Каждый у себя дома мог свободно наслаждаться пением артистов, видеть на зеркальном экране сцену, выслушивать речи ораторов, беседовать со знакомыми…

На месте же городов сохранились коммунистические центры, где в громадных многоэтажных зданиях были сосредоточены магазины, школы, музеи и другие общественные учреждения.

Земля превратилась в сплошной фруктовый лес. Специальные лесоводы занимались искусственным разведением дичи в особых парках…

Не было недостатка и в воде. Ее получали при посредстве электричества из соединений кислорода с водородом… Освежающие фонтаны били каскадом в тенистых парках. Серебрящиеся на солнце пруды со всевозможными породами рыб и симметричные каналы украшали Землю.

На полюсах искусственные солнца из радия растопили льды, а по ночам над Землей поднимались электрические луны и разливали мягкий ласкающий свет.

Одна только опасность грозила Земле — перенаселение, так как люди не умирали. И народное законодательное собрание одобрило предложенный правительством закон, по которому каждой женщине в продолжение своей бесконечной жизни на Земле разрешалось оставлять при себе не более тридцати человек детей. Родившиеся же сверх этого числа должны были по достижении пятисотлетней зрелости переселяться на другие планеты в геометрически закупоренных кораблях. Продолжительность человеческой жизни позволяла совершать очень далекие путешествия. И, помимо Земли, люди проникли на все ближайшие планеты Солнечной системы.

II

Встав утром с роскошной постели из тончайших платиновых проволок и алюминия, Фриде принял холодный душ, проделал обычные гимнастические упражнения, облачился в легкую термоткань, которая давала прохладу летом и согревала зимой, и позавтракал питательными химическими пластинками и экстрактом из переработанной древесины, напоминающим по вкусу бессарабское вино. Все это отняло около часа. Чтобы не терять даром времени, он — совершая туалет — соединил микрофоном уборную комнату с газетным бюро и выслушал новости мира.

Радостное ощущение силы и здоровья переполнило все его тело, крепкое и стройное, как будто состоящее только из костей и мышц.

Фриде вспомнил, что сегодня в двенадцать часов ночи исполняется ровно тысячелетие человеческого бессмертия… Тысяча лет!.. И невольно мысль его стала подводить итоги пережитого…

В соседней комнате — библиотека собственных сочинений Фриде, около четырех тысяч томов книг, написанных им. Здесь же и его дневник, прерванный на восемьсот пятидесятом году жизни, шестьдесят огромных фолиантов, написанных упрощенным силлабическим способом, напоминающим древнюю стенографию.

Далее — за кабинетом — художественное ателье, рядом — скульптурная мастерская, еще далее — зал в стиле вариэноктюрн, сменившем декадентский, — здесь Фриде писал стихи, — и, наконец, симфонический зал с клавишными и струнными инструментами, на которых играл путем всевозможных механических приспособлений, достигая тем необычайной полноты и мощи звука. Вверху, над домом, была устроена физико-химическая лаборатория.

Гениальность Фриде была разносторонняя и напоминала гениальность одного из его предков по матери — Бэкона, оказавшегося не только великим ученым, но и драматургом, произведения которого долгое время приписывались Шекспиру. В течение тысячелетия Фриде показал успехи почти во всех отраслях науки и искусства.

От химии, где, как ему показалось, он исчерпал все силы и возможности своего ума, Фриде перешел к занятиям скульптурой. В течение восьмидесяти лет он был не менее великим скульптором, давшим миру много прекрасных вещей. От скульптуры он обратился к литературе: за сто лет написал двести драм и до пятнадцати тысяч поэм и сонетов. Потом почувствовал влечение к живописи. Художником он оказался заурядным. Впрочем, техникой искусства он овладел в совершенстве, и, когда справлял пятидесятилетний юбилей, критики в один голос пророчили ему блестящую будущность. В качестве человека, подающего надежды, он проработал еще около пятидесяти лет и занялся музыкой: сочинил несколько опер, имевших некоторый успех. Так в разное время Фриде переходил к астрономии, механике, истории и, наконец, философии. После того он уже не знал, что делать… Все, чем жила современная культура, его блестящий ум впитал, как губка, — и он опять вернулся к химии.

Занимаясь лабораторными опытами, он разрешил последнюю и единственную проблему, над которой долго билось человечество еще со времен Гельмгольца, — вопрос о самопроизвольном зарождении организмов и одухотворении мертвой материи. Более никаких проблем не оставалось.

Работал Фриде по утрам. И из спальной отправился прямо наверх — в лабораторию.

Подогревая на электрическом накаливателе колбы и наскоро пробегая в уме давно известные формулы, которые не было надобности даже записывать, — он переживал странное чувство, все чаще посещавшее его за последнее время.

Опыты не интересовали и не увлекали его. Давно во время занятий он уже не испытывал того радостного энтузиазма, который когда-то согревал душу, вдохновлял и переполнял всего его высшим счастьем. Мысли неохотно двигались по избитым, хорошо знакомым путям, сотни комбинаций приходили и уходили в повторяющихся и наскучивших сочетаниях. С томительным тягостным ощущением пустоты в душе ом стоял и думал:

«Физически человек стал — как Бог… Он может господствовать над мирами и пространством. Но неужели человеческая мысль, о которой люди христианской эры говорили, что она беспредельна, — имеет свои границы? Неужели мозг, включающий только определенное количество нейронов, в состоянии произвести также только определенное количество идей, образов и чувств, — не более?..

Если это так, то…»

И ужас перед будущим охватывал Фриде.

С чувством глубокого облегчения, чего никогда не бывало прежде во время занятий, он вздохнул, услышав знакомую мелодию автоматических часов, возвещающую о конце работы…

III

В два часа Фриде был в общественной столовой, которую посещал ежедневно только потому, что здесь встречался с членами своего многочисленного потомства, большинства которых он даже и не знал.

Он имел около пятидесяти человек детей, две тысячи внуков и несколько десятков тысяч правнуков и праправнуков. Потомством его, рассеянным в разных странах и даже в разных мирах, можно было бы заселить значительный город в древности.

Фриде не питал к внукам и детям никаких родственных чувств, какие были присущи людям прошлого. Потомство было слишком многочисленно для того, чтобы сердце Фриде вместило в себя любовь к каждому из членов его семьи. И он любил всех той отвлеченной благородной любовью, которая напоминала любовь к человечеству вообще.

В столовой ему были оказаны знаки публичного почтения и представлен совсем еще молодой человек, лет двухсот пятидесяти, — его правнук Марго, сделавший большие успехи в астрономии.

Марго только что возвратился из двадцатипятилетней отлучки; он был в экспедиции на планете Марс и теперь с увлечением рассказывал о путешествии. Жители Марса — мегалантропы — быстро восприняли все культурные завоевания Земли. Они хотели бы посетить своих учителей на Земле — но их громадный рост препятствует им осуществить это желание, и теперь они заняты вопросом о постройке больших воздушных кораблей.

Фриде рассеянно слушал рассказ о флоре и фауне Марса, о каналах его, о циклопических постройках марсиан… И все, о чем с таким пылом говорил Марго, нисколько не трогало его. Триста лет тому назад он один из первых совершил полет на Марс и прожил тем около семи лет… Потом он совершил еще раза два-три коротенькие прогулки туда же. Каждый уголок поверхности Марса знаком ему не хуже, чем на Земле.

Чтобы не оскорблять все же правнука невниманием, он спросил:

— Скажите, юный коллега, не встречали ли вы на Марсе моего старого приятеля Левионаха и как он поживает?

— Как же, встречал, наш уважаемый патриарх, — с живостью ответил Марго. — Левионах занят теперь сооружением грандиозной башни, величиною с Эльбрус.

— Так я и знал, так и знал, — загадочно улыбаясь, проговорил Фриде. — Я предсказывал, что в известном возрасте всех марсиан охватит страсть к большим сооружениям. Однако, юный коллега, до свидания… Мне надо спешить по одному важному делу. Желаю вам успеха.

IV

Маргарита Анч, цветущая женщина лет семисот пятидесяти, последняя жена Фриде, связью с которой он начинал уже тяготиться, была президентшей кружка любителей философии. Еще за несколько верст до ее виллы Фриде фонограммой дал знать о своем приближении, Фриде и Анч жили отдельно, чтобы не стеснять самостоятельности друг друга.

Анч встретила мужа в алькове тайн и чудес — изумительном павильоне, где все было залито мягким ультрахромолитовым цветом, восьмым в спектре, которого не знали древние люди с их неразвитым чувством зрения — подобно тому, как еще раньше дикари не знали зеленого цвета.

Красивый шелковый туникон — до колен, чтобы не стеснять движений, — свободно и легко облегал ее стройные формы. Распущенные черные волосы волнистыми прядями упадали на спину. И ароматом тонких и нежных духов веяло от нее.

— Очень рада видеть тебя, милый Фриде, — сказала она, целуя мужа в большой и выпуклый, точно изваянный из мрамора лоб. — Ты мне нужен для одного важного дела…

— Я это предчувствовал, когда ты в последний раз говорила со мной по телефоноскопу, — ответил Фриде. — Признаюсь, меня немного удивил тогда твой таинственный вид… Ну, в чем же дело? Почему такая экстренность?

— Я хотела так, мой милый, — с кокетливой улыбкой сказала Анч. — Может быть, это каприз, но… иногда приходят желания, от которых трудно отказаться… Кстати, где мы встречаем сегодня ночью Праздник бессмертия? И сегодня же, если ты помнишь, исполняется ровно восемьдесят три года со времени заключения между нами брачного союза…

«Однако…» — подумал про себя Фриде и с неохотой ответил:

— Не знаю!.. Я еще не думал об этом.

— Но, конечно, мы встречаем его вместе? — с легкой тревогой спросила Анч.

— Ну, разумеется, — ответил Фриде. И оттого, что неприятное чувство разливалось внутри его, он поспешил заговорить о другом: — В чем же твое важное дело?

— Сейчас сообщу, мой милый… Я хотела приготовить к новому тысячелетию сюрприз. Идея, с которой ты познакомишься, вот уже несколько десятков лет занимает меня и наконец только теперь вылилась в окончательную форму.

— Гм-м… Что-нибудь из области иррационального прагматизма? — пошутил Фриде.

— О, нет! — с грациозной улыбкой ответила Анч.

— В таком случае что-нибудь из области политики? — продолжал Фриде. — Вы, женщины, в этом отношении всегда хотите идти впереди мужчин…

Анч засмеялась.

— Ты великолепный угадчик, милый. Да, я приступаю к организации общества для совершения гражданского переворота на Земле, и мне нужна твоя помощь… Ты должен быть союзником в распространении моих идей. Тебе — при твоем влиянии и связях в обществе — это очень легко сделать.

— Все будет зависеть от характера твоих замыслов, — подумав, возразил Фриде. — Наперед я ничего не могу тебе обещать.

Анч слегка нахмурила тонко очерченные брови и продолжала:

— Идея моя заключается в том, чтобы уничтожить последние законодательные цепи, которыми люди еще связывают себя на Земле. Пусть каждый человек в отдельности осуществляет то, что в древности называлось государством, — является автономным… Никто не смеет накладывать на него каких-либо уз. Центральной же власти должна принадлежать только организация хозяйства…

— Но ведь по существу так в действительности и есть? — возразил Фриде. — Скажи, чем и когда стесняется воля граждан?

Анч вспыхнула и горячо заговорила:

— А закон об ограничении деторождения женщин тридцатью членами семьи? Разве это не ограничение? Разве это не дикое насилие над личностью женщины?.. Правда, вы, мужчины, не чувствуете на себе гнета этого закона.

— Но ведь этот закон вытекает из экономической необходимости?..

— Тогда надо предоставить решение его не случайностям природы, а мудрому вмешательству сознания… Почему я должна отказаться от тридцать пятого сына, сорокового и так далее — и оставить на Земле тридцатого? Ведь мой сороковой сын может оказаться гением, тогда как тридцатый — жалкой посредственностью?.. Пусть на Земле остаются только сильные и выдающиеся, а слабые уходят с нее. Земля должна быть собранием гениев…

Фриде холодно заметил:

— Все это неосуществимые фантазии, которые к тому же не новы — были высказаны полтораста лет тому назад биологом Мадленом… Нельзя ломать порядки, которые являются наиболее мудрыми… Между прочим, должен сказать тебе, что женщины древней эпохи так не рассуждали. У них было то, что называется материнским состраданием: слабых и уродливых детей они любили более, чем сильных и красивых… Нет, я отказываюсь быть твоим союзником… Мало того, в качестве члена правительства, представителя «Совета Ста» я накладываю свое veto на твои действия…

— Но ты — как гений — не должен бояться переворотов!..

— Да… Но как гений я предвижу весь тот ужас, который произойдет на Земле, когда вопрос о расселении будет решаться свободной волей граждан. Начнется такая борьба за обладание Землей, от которой погибнет человечество… Правда, человечество неминуемо погибнет и по другим причинам, замкнется в безвыходном круге однообразия, — закончил Фриде, как бы рассуждая сам с собою, — но зачем искусственно приближать роковой момент?..

Анч молчала. Она никак не ожидала отказа. Потом, холодно повернувшись строгим классическим профилем к Фриде, сказала с обидой:

— Делай как знаешь!.. Вообще я замечаю, что в последнее время как будто чего-то недостает в наших отношениях… Не знаю, может быть, ты тяготишься ими…

— Может быть, — сухо ответил Фриде. — Надо наперед свыкнуться с мыслью, что любовь на Земле не вечна… В течение моей жизни — ты восемнадцатая женщина, с которой я заключил брачный союз, и девяносто вторая, которую я любил…

— Ну, конечно!.. — сказала Анч, гневно закусила губки, и розовые пятна выступили на нежно-золотистой коже ее лица. — Но вы, мужья, почему-то требуете, чтоб женщина оставалась верна вам до конца, и почему-то только себе присваиваете право изменять ей первыми…

Фриде пожал плечами:

— Право сильнейшего, на котором ты только что строила свою теорию…

Анч от возмущения вся задрожала, но искусно овладела собой и с гордым спокойствием заметила:

— Итак, мы расстанемся… Ну, что же?.. Желаю вам успеха в вашей будущей жизни.

— От души желаю и вам того же! — стараясь не замечать яда ее слов, ответил Фриде.

Единственное чувство, которое он испытывал, было чувство тягостного томления… Тридцать один раз при объяснениях с женщинами пришлось ему слышать эти слова, с одним и тем же выражением в лице, голосе и глазах…

«Как все это старо!.. И как надоело!..» — думал он, усаживаясь в изящный, похожий на игрушку аэроплан…

V

Вечер Фриде провел на воздушном поплавке, на высоте пяти тысяч метров, в многочисленной компании молодежи, собравшейся по случаю приезда Марго. Сидели за большим круглым вращающимся столом, верхняя крышка которого подкатывалась на воздушных рельсах, принося и унося цветы, фрукты и веселящий возбуждающий напиток, необычайно ароматный и приятный на вкус.

Внизу феерическими ослепительными огнями блестела Земля. По сети гладко накатанных дорог катились автомобили спортсменов, позволявших себе иногда в виде редкого удовольствия этот старый способ передвижения. Электрические луны, разливая фосфорическое сияние, роняли мягкий голубой свет на сады, виллы, каналы и озера, — и издали в игре полусветов и полутеней Земля казалась затканною прозрачной серебряной сеткой.

Молодежь с восхищением любовалась красотой открывающейся перед нами картины, особенно не видевший Земли двадцать пять лет Марго…

Он повернул механический рычаг. И кресло, на котором он сидел, поднялось на стержне над столом, так что всем собравшимся стало видно говорящего:

— Друзья!.. Предлагаю тост и гимн в честь Вселенной!

— Великолепно!.. — радостно подхватили собравшиеся. — Тост и гимн!

Во время пиршеств часто пели национальные гимны, составленные композиторами, патриархами семей. Поэтому вслед за первым предложением Марго сделал второе;

— Друзья!.. Так как нашему столу оказана честь присутствием здесь нашего уважаемого патриарха Фриде, то предлагаю спеть его гимн «Бессмертный».

И взгляды всех устремились на Фриде. Он сидел, погруженный в свои мысли, и — когда было произнесено его имя — склонил в знак согласия голову.

Под аккомпанемент величественного симфониона стройные мужские и женские голоса завели гимн, написанный в звучных и смелых мажорных тонах.

Благословенна единая душа вселенной,
разлитая и в песчинках, и в звездах,
Благословенно всеведение, потому что оно является
источником вечной жизни.
Благословенно бессмертие, уподобившее людей
богам!..

Торжественным хоралом плыли звуки, казавшиеся молитвенным вздохом самого неба, приблизившего к Земле свои загадочные и глубокие дали…

Только Фриде сидел по-прежнему безучастный ко всему, что делается кругом… Когда гимн был окончен, взгляды всех опять устремились на него. И один из более близких к Фриде внуков, химик Линч, взял на себя смелость спросить:

— Уважаемый патриарх! Что с вами? Вы не принимаете участия в пении вашего любимого гимна!

Фриде поднял голову… Сперва у него мелькнула мысль, что не следует омрачать веселья молодежи никакими сомнениями, но сейчас же на смену ей пришла другая: рано или поздно все неизбежно будут переживать то же самое, что и он.

И Фриде сказал:

— Этот гимн — величайшее заблуждение моего ума… Всеведение и бессмертие заслуживают не благословения, а проклятия… Да, будь они прокляты!..

Все удивленно повернулись к патриарху. Он сделал паузу, обвел присутствующих полным глубокой муки взором и продолжал:

— Вечная жизнь есть невыносимая пытка… Все повторяется в мире, таков жестокий закон природы… Целые миры создаются из хаотической материи, загораются, потухают, сталкиваются с другими, обращаются в рассеянное состояние и снова создаются. И так без конца… Повторяются мысли, чувства, желания, поступки, и даже самая мысль о том, что все повторяется, приходит в голову, может быть, в тысячный раз… Это ужасно! — Фриде крепко сжал руками голову. Ему показалось, что он сходит с ума…

Кругом все были ошеломлены его словами.

Через мгновенье Фриде заговорил снова, громко и строго, точно вызывал кого на бой:

— Какая великая трагедия человеческого бытия — получить силу Бога и превратиться в автомат, который с точностью часового механизма повторяет самого себя!.. Знать наперед — что делает марсианин Левионах или что скажет любимая женщина!.. Вечно живое тело и вечно мертвый дух, холодный и равнодушный, как потухшее солнце!..

Никто из слушателей не знал, что ответить. Только химик Линч, через некоторое время опомнившись от первого впечатления, произведенного на него речью, обратился к Фриде со словами:

— Уважаемый учитель! Мне кажется, есть выход из этого положения. Что если возродить частицы мозга, пересоздать самого себя, перевоплотиться!..

— Это не выход, — горько усмехнулся Фриде. — Если такое перевоплощение и возможно, то оно будет значить, что мое настоящее, сейчас существующее «я» со всеми моими мыслями, моими чувствами и желаниями исчезнет бесследно… Будет мыслить и чувствовать кто-то иной, незнакомый мне и чуждый. В древности люди слагали басни, что душа человека после его смерти входит в другое существо, забывая о своей прошлой жизни. Чем же будет отличаться мое обновленное и возрожденное состояние от прежних умираний и перевоплощений во времени, в которые верили дикари? Ничем… И стоило ли человечеству тратить гений на то, чтобы, достигши бессмертия, вернуться в конце концов к старой проблеме смерти?..

Фриде неожиданно оборвал речь, откатился в кресле на перрон площадки и, посылая прощальное приветствие, сказал:

— Простите, друзья, что я вас покидаю… К прискорбию своему вижу, что своею речью нарушил веселье вашего стола…

И, уже приготовляясь к тому, чтобы лететь на Землю, он с аэроплана крикнул:

— Так или иначе, только смерть может положить конец страданиям духа!..

Этот загадочный возглас поразил всех и родил в душах смутные предчувствия какой-то надвигающейся беды… Марго, Линч, а за ними и прочие откатили свои кресла на перрон и долго встревоженными глазами следили, как в ночном просторе качался и плыл, сияя прозрачными голубыми огнями, аэроплан Фриде…

VI

Фриде решил покончить с собой самоубийством, но предстояло затруднение в выборе способа смерти. Современная ему медицина знала средства оживлять трупы и восстанавливать отдельные части человеческого тела. И все древние способы самоубийства — циан-кали, морфий, углерод, синильная кислота — были непригодны…

Можно было разбить себя на миллионы частиц взрывчатым веществом или взлететь на герметическом корабле вверх и обратиться в одного из спутников какой-нибудь планеты… Но Фриде решил прибегнуть к самосожжению и притом в его древней варварской форме, на костре, хотя техника его времени позволяла сжигать радием в одно мгновение громадные массы вещества.

— Смерть на костре!.. По крайней мере, это будет красиво…

Он написал завещание:

«За тысячу лет существования я пришел к выводу, что вечная жизнь на Земле есть круг повторяемостей, особенно невыносимых для гения, самое существо которого ищет новизны. Это одна из антиномий природы. Разрешаю ее самоубийством».

В алькове тайн и чудес он воздвиг костер. Прикрепил себя цепями к чугунному столбу, около которого сложил горючие вещества.

Окинул умственным взглядом то, что оставляет на Земле.

Ни одного желания и ни одной привязанности! Страшное одиночество, о котором понятия не имели в древности, преследует его… Тогда — в прежнее время — были одиноки потому, что среди окружающих не находили ответа на искания духа. Теперь же одиночество — потому, что дух ничего более не ищет, не может искать, омертвел…

Без сожалений Фриде покидал Землю.

В последний раз вспомнил миф о Прометее и подумал:

«Божественный Прометей добыл когда-то огонь и привел людей к бессмертию. Пусть же этот огонь даст бессмертным людям то, что предназначено им мудрой природой: умирание и обновление духа в вечно существующей материи».

Ровно в полночь выстрелы сигнальных ракет возвестили о наступлении второй тысячелетней эры человеческого бессмертия. Фриде нажал электрическую кнопку, запалил зажигательный шнур, и костер вспыхнул.

Страшная боль, о которой он сохранил смутные воспоминания из детства, исказила его лицо. Он судорожно рванулся, чтобы освободиться, и нечеловеческий вопль раздался в алькове…

Но железные цепи держали крепко… А огненные языки извивались вокруг тела и шипели:

— Все повторяется!..