(Продолжение.)

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 9(47), 2023.

От редакции «Горизонта»:

Здесь мы впервые оставим свои замечания раньше, чем продолжится изложение французского текста, поскольку в нем пропущены некоторые обстоятельства. Именно в результате Памирской экспедиции, точнее как следствие журнальных и газетных статей, опубликованных по ее итогам, произошел не только перенос центра исследований на Кавказ, но и восстановилась связь Кофман с Францией.

Во Франции знали об аресте сестер Кофман — но были уверены, что Жанна и Женевьева погибли в сталинских лагерях. Однако после того, как советская периодика начала публиковать информацию о поисках снежного человека, дипломатическим работникам Франции попалась на глаза фамилия, в которой можно было опознать французскую «Koffmann». Особенно этим заинтересовался один из дипломатических работников, знакомый с Жанной еще со школы. Фамилия его была де Голль. Разумеется, речь идет не о генерале Шарле де Голле, как раз тогда возглавившем Францию, а об одном из младших членов его разветвленного рода, но звучание такой фамилии оказалось достаточно весомо для советских чиновников. В результате Жанна Иосифовна Кофман получила приглашение во французское посольство, получила возможность вернуться во Францию… но в последующие десятилетия она, как и младшая сестра, пользовалась этим в основном для поездок. Главным делом для Жанны Кофман стала работа, связанная с поисками реликтового гоминоида, а главным местом жительства — СССР…

В 1962 году Мария-Жанна Кофман решила обосноваться в Кабарде и основала базу по исследованию реликтового гоминоида в поселке Сармаково, поскольку там у нее произошел «близкий контакт» с самкой алмасты. Этот эпизод впоследствии многие описывали как наблюдение Кофман реликтового гоминоида.

Однако действительно ли эта встреча состоялась? Точнее, была ли она наблюдением?

Об этом эпизоде мы можем узнать из публикаций самой Мари-Жанны Кофман.

Впервые она услышала название Сармаково, когда до нее дошла информация из первых рук: молодая кабардинская колхозница утверждала, что чуть ли не каждую ночь один из домов по соседству посещает, ко всеобщему неудовольствию соседей, алмасты. Это существо стучит в дверь, пугая обитателей дома, женщину и ее маленькую дочь.

Кофман немедленно отправилась туда и встретилась со свидетельницей, которую, как и ее дочку, соседи считали слегка умственно отсталой. Молодая женщина и девочка ютились в тесной пристройке к пустующему деревянному дому. Дом этот был заперт, поэтому собственно их жилище представляло собой каморку с земляным полом, одним окном и минимумом мебели, включая две кровати. Дверь каморки выходила во двор.

Именно туда около двух месяцев каждую ночь приходил алмасты и громко стучал в дверь, будя и пугая всех вокруг. Конечно, Фатима, как звали молодую женщину, попыталась найти убежище у соседей. Увы, алмасты следовал за ней, куда бы она ни пошла, продолжая ночами громко стучать в двери домов тех, кто приютил несчастную. Изгнанная напуганными соседями, обвинявшими ее в сглазе, Фатима не имела другого выбора, кроме как вернуться в свою каморку и ночь за ночью терпеть более чем настойчивое внимание посещающего ее алмасты. Сквозь окно она могла хорошо рассмотреть его, приходящего в их двор, как будто к себе домой. Некрупный, ростом около 1,5 м, подвижный, он был облачен в развевающиеся на ветру лохмотья, рваные остатки старой одежды.

Кофман была очень удивлена таким упорством и постоянностью ночных визитов. Она видела только одно объяснение этому: речь может идти о существе женского пола, расстроенном недавней потерей своего новорожденного и стремящемся заменить его маленькой дочкой Фатимы, которому дикая женщина могла бы посвятить свою нерастраченную материнскую заботу — не говоря уж о том, что человеческий ребенок мог освободить ее груди от излишков молока. Поддержкой этой версии служили цитаты из монгольских источников, описывающих, что пастухи до сих пор опасаются одиноких самок алмаса, бродящих вокруг стойбищ. Были описания того, как такая самка врывалась в юрту, хватала ребенка и убегала с ним. Да и на самом Кавказе (точнее, в Закавказье) у Кофман были описания подобного случая, исходящие от Таджидина Калтаева, начальника Белоканского отделения милиции (Азербайджан).

От редакции «Горизонта»:

Помимо публикаций во французских изданиях, Жанна Иосифовна неоднократно рассказывала об этом случае в среде советских коллег. Можем внести некоторые уточнения. Во-первых, не только Фатима, но и все местные жители с самого начала были уверены, что речь идет о самке алмасты — хотя мало кому пришло в голову, что она «охотится» за ребенком (судя по всему, в данном случае речь идет о молоденькой самочке, фактически подростке, потерявшей своего первенца). Во-вторых, в этих обсуждениях всплыли описания ряда случаев, когда «простодушные» (не обязательно умственно отсталые) люди становились особым объектом внимания алмасты, выражавшегося иногда в таком вот назойливом преследовании, а иногда в гораздо более дружелюбных попытках контакта.

Как же можно было воспользоваться этой драгоценной возможностью пронаблюдать алмасты вблизи? Учитывая условия, у Жанны Кофман не было другого выбора, кроме как устроить засаду внутри самой лачуги. Чтобы не быть замеченной и не вызвать подозрений алмасты, она предприняла все меры предосторожности. Прежде всего, требовалось ничего не нарушать в планировке помещений двора: никаких приманок; никакой золы или рыхлой земли для оборудования следовой полосы; постараться самой не оставить никаких следов, включая запаховые; войти в каморку задолго до захода солнца… Кроме того, Кофман изнутри приложила к двери два десятка спичек, чтобы постараться оценить степень сотрясения при стуке.

Лежа на железной сетке кровати под самым окном, она приготовилась, насколько это было возможно, к первой ночи ожидания. В два часа ночи Фатима проснулась, заявив, что алмасты или придет вскоре, или вообще не придет: прежде она не появлялась после трех часов ночи. Но в ту ночь стук раздался именно вскоре после трех часов, когда Кофман только что задремала. Семь ударов, не одиночных, а серией, с ошеломляющей скоростью и с такой силой, что весь дом сотрясся. Спички разлетелись по всему земляному полу. Молодая мать, пытаясь успокоить кричащую девочку, объяснила Кофман то, что она и так уже поняла: «Слышишь — она пришла!»

Больше ничего не произошло ни в ту ночь, ни в следующие шесть ночей. На седьмую ночь Жанна Кофман вздрогнула, услышав характерный крик алмасты (описанный и Фатимой, и другими): долгий жалобный стон, «что-то среднее между слабым мычанием маленького теленка и далеким паровозным гудком». Алмасты снова появилась в Сармаково — и сейчас, судя по звукам, шла по главной улице маленького поселка деревушки под громогласный аккомпанемент всех окрестных собак, заходившихся лаем за заборами своих дворов. Без сомнения, она направлялась прямо к лачуге, где ожидала Кофман. Наступило ли время, когда ей наконец удастся увидеть объект своих неустанных исследований?

Когда эти звуки приблизились к соседскому дому, наступила тишина. А затем лай собак возобновился, на сей раз показывая, что алмасты двинулась в обратном направлении. Она больше никогда не возвращалась, прекратив тревожить Фатиму — но и лишив Жанну Кофман долгожданного шанса увидеть алмасты вблизи.

От редакции «Горизонта»:

Вот так это и происходит в реальности: крайне характерное отличие от сообщений многих «исследователей», которые безмятежно утверждают о множестве встреч с реликтовым гоминоидом во время каждой своей вылазки. Жанне Кофман все-таки довелось увидеть алмасты — но много десятилетий спустя, уже в XXI веке, во время одной из последних своих экспедиций… и с большого расстояния…

Вспоминая случай той первой «не-встречи», она не раз сокрушалась, что никак не могла выглянуть из лачуги: открыть дверь означало подвергнуть опасности ребенка. Причем, судя по всему, самке алмасты не составило бы труда ворваться в ветхое жилище — но она все же не решалась на столь «силовые» действия.

Добавим, что, по мнению жителей Сармакова (с которыми впоследствии согласилась и сама Жанна Иосифовна), Кофман, несмотря на все предосторожности, не удалось остаться незамеченной в доме Фатимы — и это, скорее всего, повлияло на поведение алмасты. Тогда же кабардинцы сказали Кофман, что алмасты вообще всегда очень тонко чувствует, боится его человек или, наоборот, нетерпеливо и без страха ожидает, — и в последних случаях, как правило, остерегается показываться. Никакой мистики тут нет: эти же закономерности наблюдаются и при встречах с дикими животными…

После этих событий, убедивших ее остаться в высокогорных районах Кабардино-Балкарии, Жанна Кофман избрала Сармаково в качестве постоянной базы¹.

Вот как она описывает его примерно 20 лет спустя:

«Безусловно, сегодня поселок совсем не похож на тот, что я знала в прошлом. Теперь в нем около шести тысяч жителей. Здесь деревни очень вытянуты в длину, потому что между рекой и склонами гор совсем мало места. Сармаково, таким образом, протянулось на семь километров — а некоторые деревни с домами только по обе стороны главной улицы, расположенной на одном берегу, тянутся вдоль реки и вовсе километров на двадцать. Мой домик расположен в самом центре Сармакова, рядом с почтой и больницей. В нем можно, возвращаясь из вылазок в экспедиции, отдохнуть, поесть и набраться сил перед новой вылазкой. Несколько лет назад я начала искать не алмасты „вообще“, а задалась целью выделить отдельных особей, различимых в этой массе. И действительно, мне удалось опознать в окрестностях Сармакова (включая и заходы в сам поселок) четырех алмасты, которых невозможно было перепутать друг с другом. Первая была крупной, но совершенно безобидной самкой, которая посещала огороды и приходила собирать фрукты в сармаковских садах. Второй была очень застенчивая молоденькая девочка, лет шестнадцати по человеческим меркам, которая жила в нескольких километрах отсюда, в небольшой долине. Третий — самец, высокий, худой, с шерстью, которую иногда считают черной, хотя в большинстве случаев наблюдатели описывают ее как бурую, подобную медвежьей. Это старый знакомый: у него постоянные маршруты, по которым он регулярно следует после наступления темноты. Его видят довольно часто. Кажется, сейчас он единственный из алмасты в окрестностях Сармакова, с которыми я „знакома“, пусть и заочно».

От редакции «Горизонта»:

Во второй половине 1980-х выяснилось, что в своей долине продолжает жить и бывшая «застенчивая молоденькая девочка», теперь уже солидная матрона. Более того, у нее появилось потомство, тоже узнаваемое… Но об этом как-нибудь отдельно, в другой статье.

А «знакомство» Жанны Иосифовны с четверкой (на самом деле больше, около семи, но четверо были особенно узнаваемы) алмасты прервалось в 1960-х на несколько лет (по нашим сведениям, на 3 года) при очень грустных обстоятельствах: Кофман пришлось прервать сколько-нибудь длительные поездки на Кавказ, потому что ей приходилось ухаживать за матерью, начавшей терять память и рассудок. Отца к тому времени уже не было в живых.

Все это происходило в СССР: во Францию родители Кофман так и не вернулись…

Узнала по описаниям она, вскоре после возвращения, не одного, а двух алмасты — но второй не входил в группу, держащуюся в окрестностях Сармакова.

(Продолжение следует.)

Перевод с французского Григория Панченко

---

¹ Поиски в кавказском высокогорье происходили на территории Балкарии, а Сармаково находится в Кабарде, где особых высот нет. Тем не менее для алмасты это все равно. (Примеч. перев.)