Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 7(45), 2023.

Фантастику Осипа Дымова (1878—1959) «Горизонт» публиковал неоднократно, так что не будем очередной раз подробно расписывать его биографию. Дымову на своем веку довелось побывать писателем и русским, и еврейским (идиш), и даже немецким, а последние тридцать лет своей жизни — в основном американским. Но в 1910 году, когда был написан этот рассказ, его автор, взявший себе псевдоним в честь любимого персонажа (доктора Дымова из чеховской «Попрыгуньи») своего любимого писателя, оставался писателем русским и, безусловно, даже представить себе не мог, что эта ситуация может измениться. И если его младший брат, знаменитый популяризатор науки Яков Перельман, обычно заглядывал в будущее через «жюльверновское» окошко ретрофутурологии, то для Дымова более привычным навсегда остался взгляд через «чеховское» окошко иронического прогноза…

В 2010 году, т. е. ровно сто лет спустя после всего «этого» — вы понимаете? — в департаменте по продовольственным делам случилось редкое происшествие.

Младший делопроизводитель прибежал очень бледный в кабинет его превосходительства и, волнуясь, произнес:

— Нашли!

— Кого нашли? — удивился его-ство.

— Мужика! — выпалил младший делопроизводитель.

Его превосходительство поднялся со стула.

— Му-жи-ка? Что это такое?

— Это, ваше превосходительство, то племя, которое…

— Знаю. Помню. Вымершее племя. Обитало вдоль всей Волги, а также и других рек. У нас учитель был очень строгий, историю проходили как следует. Оттого и помнишь. Но как же? Ведь оно вымерло? Как же вдруг нашли? Где вы нашли?

— В архиве.

— В нашем архиве? Да этого быть не может.

— Живого мужика-с. У нас архив, сами изволите знать, двадцать восемь кубических сажен занимает. Так вот там.

— Что делать с ним?

— Я так полагаю, в музей. Есть такой музей разных ископаемых, благодарность пришлют. На нужды просвещения, ваше-ство.

— Да, конечно, просвещение — это полезно. Однако приведите его сюда.

Через несколько минут странную находку ввели в кабинет его превосходительства. Последний внимательно осматривал ее. В дверях толпились любопытные.

— Послушайте, а это не подделка? — осторожно спросил его превосходительство. — Потому что бывает, что подделывают. Ваксу, например, шампанское даже.

— Не похоже, что подделка. Извольте поглядеть: волосы, ногти.

— Э… Послушайте, любезный, вы не фальшивый? — спросил его-ство.

— Чаво? — послышался хрипловатый голос. — Мы-то? Мы настоящие курские.

— Что такое «курские»?

— Это значит: из-под Курска.

— А там водились мужики?

— Водились, ваше-ство.

— Как же так? Ведь он не на своем месте, — строго сказал его-ство.

— Это верно, что не на своем месте, — отозвалась находка. — А между прочим, что поделать прикажете, ваше сиятельство? Потому, ваше сиятельство… как, значит, ваше сиятельство…

— Что это он все про сиятельство? — удивился его-ство.

— Остатки тех времен, — шепнул экзекутор. — Это, верно, он привык с графом Витте разговаривать.

— Тс-с…

Его превосходительство пригрозил пальцем и нахмурился.

Мужик вертел в руках чрезвычайно полинявшую шапчонку и, видимо, был смущен.

— Дозвольте, ваше сиятельство, лучше отсидеть, — вдруг выпалил он.

Кругом очень удивились.

— То есть как — отсидеть?

— Потому как мы малограмотны и насчет показаний судебных или штрафов понятия настоящего не имеем, так что дозвольте уж отсидеть, как полагается.

— Он думает, что находится на суде, и пугается, — шепнул кто-то.

— Вы не бойтесь, — успокоил его начальник департамента, — мы вам ничего дурного не сделаем. Мы вас в музей отправим.

— А там кормят? Ежели кормят, так отчего же, я согласен.

— Какие странные понятия о музеях!

— А фершал при ем есть? Потому у меня грудь жмет. Надавливает к вечеру.

— Настоящий! Конечно, это настоящий мужик.

— Мне тоже кажется, что настоящий, — подтвердил начальник.

Вдруг мужик, не моргнув глазом, повалился в ноги.

— Простите, православные.

— За что? Встаньте. Да ну же!

— Я бумагу казенную съел. Сто лет ел — простите, потому силов моих не было.

— Какую бумагу?

— Казенную. Насчет продовольствия. Дескать: ассигнуется на русское крестьянство столько-то для продовольствия мужичкам — так я ее съел.

— Продовольствие съел?

— Да не продовольствие, а бумагу об этом самом. Потому продовольствия самого не дождался никак. Ежели бы не ел, так помер бы. Простите. Тем и сохранялся.

— Это какая же бумага?

— Действительно, я вспоминаю, что у нас в архиве есть такая бумага, — отозвался делопроизводитель. — С третьей Думы осталось восемьдесят пудов.

— И этим он кормился?!

Все подивились выносливости русского желудка.