(В 2028 году)

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 6(44), 2023.

Михаил Козырев (1892—1942?) — писатель очень своеобразный. Родился он, как бы сказали позже, в кулацкой семье — во всяком случае, отец его был достаточно состоятелен, чтобы обеспечить всем детям приличное образование. В литературу пришел как сатирик, о его художественной манере говорили: «…пишет Гоголем» — но на самом деле Козырев скорее предпочитал тональность Салтыкова-Щедрина… а такой уклон часто заводит и в фантастику, пусть тоже сатирическую. Диапазон его был чрезвычайно многообразен, писатель с успехом брался и за миниатюры (с одной из них, созданной в 1928 году, как бы за сто лет до описываемых событий, мы и познакомим вас), и за романы. Но почти в каждом произведении пробивалась ироническая язвительность (да, нередко с фантастическим уклоном)… а время для нее было опасное. Современников скорее изумляло, каким чудом Козыреву удалось уцелеть в 1937 и 1939 годах — но в июне 1941, буквально за считанные дни до начала войны, это везение кончилось. С одного из допросов, происходившего уже зимой, писатель не вернулся; сокамерники потом не сумели вспомнить, произошло это в последние дни сорок первого года или все-таки в первые дни сорок второго…

— Нужен острый сатирический фельетон, — сказал редактор.

Я немедленно отправился на поиски. Город был благоустроен, учреждения точны и аккуратны, на заводах и фабриках полнейший порядок и отчаянная производительность труда…

— Не проехаться ли в деревню? Частенько выезжал на деревенских темах!

Аэроизвозчик быстро довез меня до того места, где когда-то стояла моя родная деревня — с избами, крытыми соломой, неграмотными мужиками, самогоном… Мы пролетели над причудливо расположенной группой огромных размеров домов. Аэроизвозчик спустился в центре этой группы.

— Приехали, — сказал он.

— Это деревня?

— Так точно, барин, деревня! — ответил аэроизвозчик. — А во тамотка и мужички гуляют! Сидор! — закричал он.

Ко мне подошел длиннобородый седой мужик в лаптях, плетенных из панамской соломы, шелковой рубахе, бархатных штанах и парчовых портянках.

— Не узнаешь? Сидор я, — сказал он, улыбаясь, — помнишь, еще в твое время без штанов по улице бегал!

Я обрадовался знакомому.

— Сидор, — сказал я, — меня можешь не бояться — расскажи обо всем… Взятки у вас берут? Кулаки вас обижают? Самогонку гонят?..

Сидор рассмеялся:

— Что ты! Ни попов, ни самогонки, ни кулаков и в духах нет! Погоди — я тебе покажу хозяйство нашей коммуны…

Мы вошли в просторный зал с потолком высоким, как небосвод.

— Это наш коровник, — сказал Сидор. — А это, — он показал на глыбу величиной с трехэтажный дом, — наша автоматическая корова…

Корова помахивала автоматическим хвостом, и огромные насосы выкачивали из нее молоко в мраморные бассейны.

— Вот механическая овца… Обрастет шерстью в две минуты… Из-под ножниц день и ночь не выходит… Опытное поле — вес пшеничного зерна доводят до трех пудов…

— Ладно, — сказал я, — покажи, где мужики собираются.

— Пойдем, сейчас как раз праздник — они все во дворце-читальне…

Мужики сидели и читали «Бедноту», парни играли в шахматы…

Я не стал напрасно терять времени.

— Вези в Москву, — сказал я аэроизвозчику, — только скорее — на чай получишь!

«Где бы найти тему, — раздумывал я по дороге. — Ага! На фабрике! Какие же там были темы? Прогулы — наверное, нет… Задержка жалованья… Нет! Ага — нашел! Матерщина! Люди всегда люди — неужто они теперь и не сердятся?»

На фабрике шло обучение подростков. Один никак не мог наладить станок — рвалась нитка. Мастер стоял тут же и показывал:

— Вы не так, дорогой мой, — ласково говорил мастер и поправлял станок.

У того опять рвалась нитка.

«Вот сейчас облает», — подумал я и приготовил записную книжку.

— Дорогой, — еще ласковее сказал мастер, — вы опять не так…

Поправил станок. Нитка опять порвалась. «Ну сейчас выругается!» У мастера — я видел — лицо налилось кровью.

И вдруг — тихий, тихий голосок:

— Родненький мой…

Меня окончательно взорвало это ангельское терпение. Я сам подошел к станку и сказал:

— Олух! Лупалы-то распялил! Вот как надо — так тебя перетак!

И что же? Уши мои услыхали мой собственный голос:

— Друг мой, вы опять немножко ошиблись…

Теперь мне стало понятно дьявольское хладнокровие мастера: на фабрике стояли автоматические поглотители матерщины!

— Ну и проклятое время, — сказал я, — пиши тут фельетоны!

И услышал свой собственный голос!

— Какое замечательное время — теперь вовсе не нужны фельетоны!

На улице газетчики кричали:

— «Утконос»! Свежий «Утконос»!

«Ага, сатирический журнал, — догадался я. — Посмотрим, как это они теперь работают при этаких порядочках!»

Развернув журнал, увидал на развороте рисунок.

Рисунок назывался «Разговор двоих».

На рисунке — толстый, хорошо одетый рабочий говорит толстому, хорошо одетому крестьянину:

— Ну что, товарищ, дождались светлых деньков?

А крестьянин остроумно отвечает:

— Ура!