Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 11(13), 2020.

Когда на ветру шуршат яично-желтые, пламенно-рыжие и серо-буро-малиновые листья.

Когда деревья бессильно растопырили голые руки-ветки навстречу колючей холодной мороси.

Когда хочется есть торт Абрикотин. Пить коньяк. Писать стихи. Писать бывшим. Купить собаку. Пить всё, что горит.

Это значит, мы снова в деле.

Тут главное начать.

Встать из-за стола. Вытащить из атласного корсажа пробирку с отваром белены. Хорошенько глотнуть. Зажмуриться. Фыркнуть. Встряхнуться. Глядясь в самовар с перепончатыми крылами, привести в порядок корпс-пейнт: аспидная помада, густые тени вокруг глаз, пудра на скулах, перевернутое сердечко на кончике носа.

За столом тринадцать свободных стульев под слоем пыли. И пять занятых. Закатный луч озаряет чашки-черепа.

— Други мои адические, — говорю я. — Пора!

Первым реагирует медвежонок-тленивец. Мигает тусклыми огоньками глазок. Его пыльная шерстка прошита грубой ниткой.

— Мож, отложим, а? — бурчит он. — На завтра? Чот так тлень…

— Осень сама себя не включит! Унылия, подъем!

Унылия отрывает лицо от блюдца, трет рукой, размазывая косметику. Падает обратно.

— Что, пора?! — Дубак нехотя потягивается, разметывая полы необъятной угольной шубы, зевает. — Остались еще козимраки?

— Не-а, — скрипит Чумец. — Там только тщеты немного в самоваре…

Выпростав костлявые пальцы из рукавов сажевого балахона, он пытается распутать завязки маски с длинным клювом.

Оживает Жестяк — загораются лампочки, что-то отчаянно скрежещет и щелкает внутри потертого корпуса, шипит динамик за решетчатым забралом.

— А где Хандра? — хмурюсь я. — Никто её не видел?

— Да где-то носит её…

— Ничо, — машет лапкой тленивец. — Найдется. Завтра подключится.

— Все помнят свои задачи? — ищу в складках платья самокрутку с клещевиной.

— Понизить им работо… спи… собность, — тленивец трет лапкой лоб. — И это… афили… филиацию. Эскапизм? Стремление к одиночеству.

— Заставить дрожать от холода! — трясет бородой Дубак. — Заморозить.

— Утопить в соплях, замучить простудой! — кивает клювом Чумец.

— Кщ-щ… ц-ц-ц, — скрежещет Жестяк. Он завис.

Унылия громко сопит и причмокивает во сне.

— Кто вы? — нацеливаю на них агатовый ноготь.

— Тлень, Унылие, Чума, Дубак, Жесть!

— И Хандра, кстати.

— Что такое осень?!

— Это мы-ы!

— Откуда мы?

— Из Безысходья!

— Мы адические?

— Беспримерно!

— Кто вас ведет?

Все задумываются.

— М-м… ты? — сомневается тленивец. — Мож, все-таки отло…

— Чехов, Бунин, Вампилов, Ремарк, Кафка, Брэдбери, — внезапно выдает Жестяк, мигая лампочками. — Дэвид Линч. Эгон Шиле. В движении. Особенности национальной охоты. Пикник. ДДТ. Босх. Сопор Аэтернус. Аморфис. Поэтс оф зе фолл. И редкий солнца луч. И первые морозы. И отдаленные седой зимы угрозы.

Все смотрят на него.

— За дело, други, — подвожу я итог.

Поправить корсаж, взбить пышные иссиня-черные кружева юбок, подтянуть сетчатый чулок. Прикурить самокрутку от пальца. Сосредоточиться на работе.

На календаре тридцать третье никогдабря.

Депра идет.

Депре дорогу!