Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 10(72), 2025.
— Вы понимаете, что за такое вас уволить мало! Был бы это человек, вы бы у меня присели! Наши подопечные — видные деятели науки и культуры, преподаватели, профессора, архивариусы, библиографы…
— Да что я сделала такого?
Комендант развернул ко мне монитор. Там было видео, поставленное на паузу, — вполне невинное на мой взгляд, но все же неоднозначное. Я задумалась, где была установлена камера — вот уже пять месяцев я три раза в неделю приходила в эту комнату и запомнила там каждую мелочь: грамоты, портреты, дипломы, букеты от благодарных студентов и коллег, кубки и венки. Может, камера была в одном из них? Комендант угрожал и стучал кулаком по столу, я прикрыла глаза, стараясь почетче припомнить каждую минутку вчерашнего вечера. Жаль, что я уже сдала отчет медремонтной бригаде, и теперь этот текст наложился на воспоминания. Но что-то, чего в отчете не было, останется со мной. Например — шум дождя. Шорох и потоки воды по стеклу. Неверный свет фонаря дрожит на металлическом шлеме, а я сижу в кресле напротив зарядного ложа, поглядывая на монитор. Тридцать процентов. Нормально.
— Юлия, добрый вечер. Почитаете мне Джойса? Я так по нему соскучился, а мои глаза уже не те…
Я читала около часа, мой язык начал заплетаться, посмотрела на монитор — все еще тридцать процентов. Не заряжается, но и не падает. Плохо, но хотя бы стабильно.
— Юлия, это вы? Добрый вечер. Почитаете мне Джойса? Я так по нему-у-у-у-у…
Только при мне — третий сбой в речи за неделю, а в записях коллег еще четыре. «Спекся профессор», — сказал утром комендант. Только бы не в мою смену. Это протяжное «у-у-у» пугало. Я сняла шлем, посмотрела в лицо, знакомое мне еще со времен учебы в университете до последней черточки. Красивое, молодое, с точеными скулами и подбородком — зачем делать такие лица преподавателям, чтобы девушки вроде меня смотрели на него, не отрываясь? Глаза моргали вразнобой, один зрачок ощутимо повело налево. Я посмотрела на мозг под стеклом — выглядел как обычно, хотя что я понимаю. Я заканчивала культурологический. Это дело медремонтников. На мониторе были те же показатели, что и час назад, и позавчера, и в понедельник…
— Профессор, вы меня слышите? — Я бы вызвала медремонтников. но в приют «Дарующим свет» они приезжают лишь констатировать смерть. Тут все списанные и устаревшие, независимо от регалий и общественного вклада.
Он моргал все быстрее и страшнее, глаз кренился в сторону, я взяла его лицо в руки, мне хотелось как-то его зафиксировать, успокоить. Вдруг он уставился прямо на меня, моргнул по очереди правым и левым глазом и сказал тихо, к голосу примешивался шелест, как от дождя за окном:
— Юлия, простите, я вас напугал? Можете, пожалуйста, почитать мне…
— Джойса, — выдохнула я. — Я читала целый час, профессор.
Он завис, даже не моргал, смотрел прямо на меня. Затем ответил:
— Да, верно. Я, видимо, отключился ненадолго, но в моей памяти все записано. Не думайте, что зря проделали работу, я обязательно прослушаю попозже. А пока просто посидите со мной. Мне беспокойно.
— Конечно, профессор, я с вами до утра. Вы бы хотели поговорить, почитать, поиграть? Хотите, я прочитаю вам сообщения от ваших коллег и учеников?
— Я и так заставил вас читать целый час. Нет, Юлия, просто побудьте со мной.
Его безмятежное выражение лица и пристальный взгляд голубых глаз никак не сочетались с его просьбой, мне даже показалось, его голос звучал жалобно, но у него всегда был один тон, спокойный, как на лекциях. Впрочем, это все мое воображение.
— Почему вы каждый раз снимаете с меня шлем, Юлия?
— Вам неудобно?
— Нет, просто любопытно.
— Мне нравится ваше лицо. Я же у вас училась семь лет назад. Вы преподавали у нас МХК и историю религии, еще факультатив по культурологии по древнему Египту.
— Я вас помню. Вы сидели на первой парте, слева от кафедры. Мне тоже нравилось смотреть на ваше лицо.
— Ой, да ну прямо. Разве вы меня запомнили? У вас за эти годы было столько студентов. А вот вы у нас были один. Я смотрела на вас во все глаза и пыталась украдкой сфотографировать, но получалось плохо. Смазанно, мутно.
— А сейчас телефон у вас с собой? Вы можете сфотографировать меня на память. Только не снимайте меня беспомощным, в этом ложе. Помогите надеть костюм. Сфотографируемся вместе.
Тридцать процентов — этого более чем достаточно, чтобы разок одеться и сфотографироваться, решила я и помогла ему вылезти из зарядного ложа. Было странно то, как он выпрямился во весь рост, похожий на вставшую на дыбы сороконожку с металлическими спицами вдоль гибкого блестящего тела, головой-аквариумом и двумя длинными руками. Я развернула гардероб, и он втиснулся в «костюм», который состоял из мужской фигуры, одетой для лекции. Надел парик. Развернулся ко мне. Господи, я так была в него влюблена в мои восемнадцать, даже странно вспоминать.
— Можно фотографировать, — а голос тихий, слабый. С шумом в динамиках.
Я сделала несколько снимков, потом селфи и помогла ему вылезти из «костюма». При подключении к зарядному монитор показал двадцать два процента. Он слишком быстро разряжался. Что поделать: устаревшая модель, таких уже не производят. Мне еще повезло застать его в рабочем состоянии.
— Вы довольны, Юлия?
— Я боюсь, что мы поступили неосторожно. Не надо было вам покидать ложе.
— Ничего. Было очень приятно снова почувствовать себя одетым. И я рад был, что вы помните меня еще в рабочем состоянии. Я счастлив, что у вас останутся снимки на память обо мне. А ваше лицо и так навсегда в моей памяти, и я могу посмотреть на него в любой момент. Есть свои привилегии у таких, как я.
— Вы сказали, что помните меня на лекциях. Но вы же стираете каждый курс после окончания, чтобы не захламлять память.
— А вот вас я оставил. Мне было приятно на вас смотреть.
— В каком смысле — приятно?
— Эстетически, эмоционально, у меня повышались энергия и работоспособность.
— Мне тоже приятно на вас смотреть, профессор. И тогда, и сейчас. — Мне хотелось, чтобы это прозвучало мило. Но тут я перевела взгляд на монитор, и мой голос дрогнул. Десять процентов. Я проверила зарядное — все в порядке, работает. Просто — да, в мою смену.
— Что-то вас беспокоит, Юлия?
Он смотрел пристально мне в глаза, словно на экзамене. И я, поддавшись порыву, нагнулась к нему и поцеловала. Ничего такого — просто коснулась губ.
— Зачем вы прикоснулись ко мне лицом?
— Вы же преподавали МХК, как это выглядит на картинах? Что это означает? — Несмотря на слезы, я улыбнулась. Не надо раскисать. Он просто киборг. Мозг выдающегося человека и кукольное лицо.
— Юлия, сделайте копию моего лица по фото. И у вас останусь я.
— Но это не будете вы.
Пять процентов. Он уходил. Но все так же пристально смотрел в мои глаза.
— Я счастлив, что вы составили мне компанию именно сегодня. Спасибо вам. Сделайте копию, если вам станет грустно.
Шорох и шум дождя прекратились, глаза остались широко открытыми. Пора было вызывать медремонтников. Так я и сделала, потом написала отчет, обливаясь слезами, слегка выпила…
Кто же знал, что комендант увидит этот злосчастный поцелуй.
— Можно мне копию? — спросила я про видео. Комендант обомлел от моей наглости:
— Вы меня поняли? Вы у нас больше не работаете. Никто не возьмет вас на работу с киборгами, извращенка. Обращаться со светилами науки как с сексботами! Нет, вам нельзя работать с…
Я достала телефон и сфотографировала монитор с нашим поцелуем. А потом попрощалась с комендантом. Он кричал, что мне надо зайти в отдел кадров, я кивала, не оборачиваясь, и шла по длинному-длинному коридору с десятками распахнутых дверей, где угасали великие киборги, а сама прикидывала, где в своей комнате я повешу наши фото…