Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 10(72), 2025.

Крепкий торс Панова раскачивался вперёд-назад: не приспособлен организм к ходьбе по укатанной грунтовке. Давно бы выбраться из рутины, спячки, но всё как-то не мог собраться. Внутри было весело, несмотря на унылый пейзаж: осенняя трава уже пожухла, солнце не грело. Дожди пока что шли изредка, ровно чтобы дорога не пылила, но ждать мрачных пасмурных дней осталось недолго.

Колеи повернули за пригорок, впереди виднелся ещё один. Ни деревца, жаль, лес был бы здесь очень к месту. Зелёная дубрава с журчащими тёмными ручьями, с дриадами и, возможно, другими нимфами. И дубы ещё не успели бы облететь.

За вторым пригорком дорога опять повернула, справа торчал указатель «Село Советское».

«Надо же, до сих пор не переименовали», — пожал плечами Панов.

Одёрнул позапрошлой моды куртку «а-ля фуфайка» и направил настоящие, без всяких «а-ля», кирзачи, куда указывал знак.

Населённый пункт каких много. В центре небольшой пруд, но даже около него не виднелось ни куста, ни камышинки. Не наблюдалось и церкви, так что технически это была деревня. Ну и славно, церкви Панов не любил. С другой стороны, что за деревня без деревьев? Но неважно, он здесь один раз.

— Кто это к нам заблудился? — Старушка была одета современно — в джинсы и мужскую рубашку с лейблом «Найк», а вот по повадкам не отличалась от предшественниц, живших здесь сто и двести лет назад. — Дорогу в город потерял?

— Здравствуйте, не заблудился. Я заготовитель.

— Зря, — отрезала бабуля. — Город рядом, у кого что, так сам возит. А больше на работу туда ездят.

— Ну ладно, — согласился Панов. — Не топать же назад. Переночевать где-то можно?

— У меня ночуй.

Пригласили его в гости или сдали угол за плату, Панов не понял.

*

Старушка оказалась человеком гуманным — донимать разговорами не собиралась, а на вопрос, как здесь вообще люди отдыхают, сказала пойти в клуб на танцы.

Очень кстати, встряхнуться собирался совсем не перед телевизором в обществе гостеприимной старухи. А как конкретно — дальше видно будет. Что хозяйка назвала танцами, ещё предстояло узнать.

Оказалось, клубом здесь считалось классически пыльное помещение со скамейками по сторонам и музыкальным центром в углу. Пяток девушек и около дюжины вразнобой одетых парней. Девушки демонстративно игнорировали противоположный пол, парни враждебно косились на чужака. И то, и другое разумелось само собой. Не очень и танцевали, скорее тусовались тремя-четырьмя группками.

«Капсула времени, — ухмыльнулся про себя Панов. — Чёрно-белый фильм про советский колхоз».

Хоть и одет был соответственно, сам он выглядел здесь неуместно: слишком крепко сложён, слишком волнистая шевелюра, да и лицо без возраста. Уйти? А зачем тогда приходил? И вдруг…

В группе девушек мелькнула одна. Она. Тонкая, зеленоглазая, настолько гибкая, что разглядишь через любую одежду. Дриада. Самая настоящая дриада. Здесь, где до леса три часа на машине.

Пригласить танцевать? Из раздолбанной акустической системы звучал невнятный рэп. Да и какой из Панова танцор — руки борца, а ногами хорошо только по холмам бегать, родники перепрыгивать.

Музыкальный центр икнул и оборвал рэпера на полуслове. Зазвучала мелодия — южная, быстрая, звонкая, но и незаметно, исподволь наполняющая нездешней грустью. Заставляющая желать и чувствовать, что желание недостижимо.

Панов замер, впитывая звук, сам резонируя, как те самые колонки, заставляя их играть громче, понятнее. Подмигнул незнакомке, косо поклонился, приглашая. Она удивлённо вышла на середину. Панов подпрыгнул в такт музыке, каблуки ударили в дощатый пол. Девушка не знала, как танцевать такое, почти стояла на месте, делая нерешительные шаги, лишь когда музыка её заставляла. Но Панов всё равно любовался ею, улавливая грацию в самых скудных движениях. А он не танцевал — он плясал. Вбивал каблуками в пол всё веселье, задор проснувшегося желания. И казалось, не он мечется, мчится под музыку, а музыка звучит, рассыпается брызгами, следует за рывками его тела.

Почти неразличимое за рёвом музыкального центра слово «козёл» послышалось со стороны парней. Не обидно, Панов никогда не обращал внимания на такое, даже удивился бы, сумей они придумать способное задеть оскорбление.

Девушка, наверное, тоже услышала.

— Уйдём отсюда. — Она и должна была это сказать.

Безветренный вечер холодным не казался. Она потянула за рукав, стараясь увести подальше, но Панов сделал только пару шагов, повернулся и нашёл её губы, тёплые и упругие. Она ответила, прижалась. Казалось, он чувствует её грудь, соски. Почему нет? Почему не чувствовать то, что есть, пусть и глубоко под не летней уже одеждой?

В голове замелькало. Вот оно, удовольствие! То, ради чего он выбрался из повседневности. Прекрасная селянка, дриада. Что она здесь? Усохнет или растолстеет через пару лет. Замуж выйдет, будет материть супруга точно так же, как он её. Или в город уедет — нет, если до сих пор не там, значит, не уедет.

Но это только могло бы быть — скучная жизнь. У неё будет иначе. Этой ночью он сделает ей ребёнка. И какого! Дети всегда весело получались, ей будет чем заняться необычным. А он встряхнётся и, вернувшись к полусонной жизни, ещё долго, до следующего раза, будет вспоминать подъём и наслаждение.

Девушка таяла, куртки расстегнулись сами. Свитерок, лёгкая блузка, очередь за бюстгальтером. Нет, не здесь, не в чистом же поле.

Подул холодный ветер, и выросшие у пруда камыши зашелестели. Обжёг лица, полез под оставшуюся одежду.

— Пойдём, — повлёк её к едва видневшемуся тёмному вагончику.

— Заперто, — прошелестела дриада.

На двери висел ржавый амбарный замок. Панов положил ладонь, сжал и сломал дужку.

— Ты сильный, — выдохнула она. — Хорошо. Я боялась — что если наши придут. Но ты сильный.

В вагончике ветер их достать не мог. Только что поднятая с земли одежда полетела на пол, Панов расстегнул ремень.

Свет. Огонёк показался фонарём. В дверном проёме стояли четверо парней. Один светил зажигалкой, трое краснели сигаретами.

— Вот он, городской, — врастяжку произнёс один из вошедших. В руке его мелькнуло короткое лезвие.

«Точно. Капсула времени. Городских не любят, завидуют, а сами даже мобильником светить не научились».

— Серёжа, спрячь нож. — Голос девушки звучал испуганно, неуверенно.

— Поиграть со мной захотели? — улыбнулся Панов. — Так я поиграю.

Сунул руку под рубашку, выхватил… Нет, не оружие, пальцы держали свирель-сирингу. Резким движением приложил к губам. Музыка зазвучала неожиданно спокойно, протяжно. Но она была и сродни той, бурной, под которую он плясал. Проще и в то же время тоньше, чище, она покрывала всех, кто был в вагончике, то каплями весенней росы, то жёлтыми осенними листьями. Парни замерли, обескураженные. У того, что говорил, рот остался открыт.

Панов смахнул с себя листья, потом росу, собрал взгляд. Короткая мелодия смолкла.

— Фига себе! — восхитился один из слушателей.

Свирель зазвучала вновь, и опять грустно, напоминая обо всех потерях. Напоминая каждому обо всём, чего тот когда-то лишился. Девушке — об умершей бабушке, парням — о девушке, другой, уехавшей учиться, или о далёких странах, мореходке, в которую поленился идти, о собаке, которую любил в детстве, об оказавшейся в тюрьме матери. Самому Панову… Об ушедшей в землю жене Эвге, о рыжих соснах, напоминавших дев, и о девах, стройных, как сосны. О многом — он многого лишался за долгую жизнь.

— Сыграешь ещё? — Голос потерял глумливые ноты, теперь он просто просил, вежливо.

Совесть. Можно ли выразить мелодией совесть? Можно. Всё можно выразить мелодией. Сломанный нос лучшего друга, переставшего тогда быть лучшим, и бабушка, заплакавшая, когда внучка ей нагрубила. Отец, с которым не раз ругался до драки, и учитель, спившийся из-за зубоскальства учеников. Люди, женщины, дриады, нимфы, много кто вспомнился.

Тишина стояла уже минут пять. Ветер снаружи прекратился. Казалось, там, в другом месте, в клубе, после танцев оседает пыль, и это слышно здесь, в вагончике.

— Ну, мы пойдём? — спросил один из парней.

— Да. — Сиринга исчезла из рук Пана.

Девушка смотрела то на него, то на уходящих. Зря он играл совесть последней, последняя мелодия долго владеет тобой. Кивнул девушке — тоже иди.

В дом старушки заворачивать не стал, ничего он там не оставил. Вышел к указателю «Село Советское» и скрылся в подросшей дубовой роще. Ветви раздвинулись, пропуская бога. Он сбросил сапоги и побежал, давя вчерашнюю пожухшую траву и не тревожа свежих ростков. Весной корни помогут земле удержать влагу, а летом зажурчат тёмные ручьи. И, может, дриада будет сюда приходить.