Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 2(64), 2025.

В одной из своих книг Михаил Веллер назвал российскую историю «…свитком тайн, пересказанных глупцом по испорченному телефону». Это там, в «просвещённых европах», на политической сцене блистают хитроумные талейраны, завоёвывают сердца людей логически безупречные жан-жаки руссо, строят могучие государства прозорливые кардиналы ришелье и разрабатывают военную стратегию гениальные густавы-адольфы. В нашей стране все войны выигрывает Женераль Мороз… Ну а политические победы приходят сами — как отклик сердобольной старушки-судьбы на прославленную Бисмарком «непредсказуемую русскую глупость»…

Очень яркая иллюстрация этого тезиса — история создания Второго ополчения: народной армии, в 1612 году освободившей Москву от поляков. Ещё в школе этот эпизод из прошлого поражал меня своей ужасающей нелогичностью. Многие вещи, о которых рассказывал учитель, казались совершенно невероятными. Ну, сами посудите… Если верить учебнику, всё началось с зажигательной речи Кузьмы Минина на сходе нижегородского посада. Призыв — создать ополчение и изгнать из страны захватчиков — горожане дружно одобрили и сразу принялись собирать деньги на жалование ратным людям. Каждый житель должен был отдать на спасение родины «пятую деньгу» — 20% своего достояния, а многие жертвовали ещё больше. Именитые купцы и крупные монастыри передавали на святое дело не по одной тысяче! Но кому? Не князю, не боярину… Человеку, который ещё вчера — всего лишь — держал лавку в мясном ряду!

Ратные люди для новой армии тут же находятся, но в основном не местные. Среди них много смоленских, вяземских и дорогобужских дворян, закалённых в боях с поляками и после захвата врагами Смоленской земли ушедших вглубь России, по странной случайности — именно в окрестности Нижнего Новгорода. Главным воеводой горожане, с подсказки Минина, приглашают человека со стороны — Дмитрия Пожарского. И это при том, что у города есть свои воеводы. Пожарский, что характерно, ещё совсем недавно лечился от ран в далёком Мугрееве, но незадолго до избрания Минина переехал в Нижегородский уезд. Уговаривает воеводу делегация во главе с архимандритом Феодосием. Пожарский соглашается, но с условием, что в сотоварищи получит доселе неизвестного ему Минина…

И в дальнейшем эти два человека руководят освободительной борьбой так дружно и слаженно, будто прослужили вместе не один год. А ведь, если верить учебнику, они впервые встретились уже в Нижнем Новгороде! Создаётся впечатление, что из рассказа о спасении России выдернут главный стержень: в нём отсутствует ключевой персонаж. Тот, кто всё это придумал и организовал.

Имя его я узнал значительно позже. И тогда же понял, почему свой план освобождения Москвы он начал осуществлять именно в это время…

Спасти Россию Минина и Пожарского призвал патриарх Гермоген

Лето 1611 года стало переломной точкой в долгой кровопролитной войне, которая была для России одновременно и внешней, и внутренней. 3 июня польско-литовские войска Сигизмунда III овладели Смоленском. 16 июля в Великий Новгород ворвались шведские ратники Карла IX. А 22 июля, через шесть дней после того, как окончательно рухнула оборона рубежей, казаки убили главу земского движения Прокопия Ляпунова. После этого Первое ополчение начало стремительно распадаться. Его новый лидер — атаман Заруцкий — резко сменил политический курс, решив посадить на русский престол «псковского вора» или малолетнего «ворёнка», сына Марины Мнишек. Казалось, спасти страну уже невозможно…

К счастью, так думали не все. 5 августа 1611 года свияжнин Родион Мосеев проник в захваченный поляками Кремль и вынес оттуда грамоту с призывом к нижегородцам: начать сбор новой земской рати. Автором этого письма был патриарх Гермоген. Через 20 дней послание дошло до адресата.

Очень важно помнить, что Мосеев сумел лично проникнуть к Гермогену, а следовательно, мог привезти от него не только письменные, но и устные распоряжения. Ведь Нижний Новгород традиционно не имел собственного епископа, а находился в прямом подчинении у московского первосвященника: сначала митрополита, а затем и патриарха. Гермоген, всегда глубоко вникавший в дела, наверняка знал, кому из горожан можно доверить общественную казну. А поскольку взявшийся за сбор средств на ополчение Кузьма Минин был избран земским старостой на том же сходе 1 сентября 1611 года, где зачитывалось письмо патриарха, можно с большой долей вероятности утверждать, что его кандидатуру предложил «миру» именно Гермоген. Рекомендация патриарха стала источником того огромного политического влияния, которое приобрёл Минин среди сторонников нового движения с первых дней его основания.

Некоторые историки с недоверием воспринимают сведения о встрече Мосеева и Гермогена. Ведь патриарх с апреля 1611 года находился под арестом. Его келью в монастыре охраняли верные семибоярщине стрельцы и польские приставы. Чтобы развеять сомнения, достаточно вспомнить, что 4 августа 1611 года к Москве с большим обозом подошло воинство Петра Сапеги. Прорываясь в Кремль, поляки атаковали казачьи острожки за Яузой. Одновременно с этим навстречу им ударили ратники Гонсевского. Казакам в обоих случаях удалось отбить натиск. На следующий день Сапега повторил попытку прорыва. Только атака на этот раз шла не на Яузские ворота, а на Арбатские и Никитские. И снова Гонсевский ударил навстречу. Поскольку проход в Кремль обоза с провиантом был для поляков делом жизни и смерти, в атаку на Белый город они бросили все наличные силы… Надзор за Гермогеном ослаб, чем и воспользовался Мосеев.

Обоз с провиантом 5 августа благополучно прошёл в Москву. Воины Сапеги усилили польский гарнизон русской столицы. Но одновременно с этим через одну из тайных калиток Кремль покинул неприметный путник с бумагой, которая вскоре приведёт к уничтожению власти захватчиков и их боярских прихвостней.

Однако дело, за которое взялись нижегородцы по просьбе патриарха, было очень непростым. Минин оказался прекрасным организатором, но армии нужен был полководец. О том, как избирали и уговаривали Дмитрия Пожарского послы нижегородского посада, написано во всех книгах, посвящённых Смутному времени. И при этом практически нигде не акцентируется внимание на трёх важнейших обстоятельствах…

Первое: в числе тех, кто предлагал Пожарскому пост главнокомандующего, отсутствуют местные воеводы! Хотя до этого они активно участвовали в освободительном движении: Репнин водил нижегородскую рать под Москву в составе Первого ополчения, а Алябьев вместе с посадскими людьми рассылал по окрестностям списки с грамот Гермогена. Второе: приняв предложение, Пожарский появился в Нижнем Новгороде только 28 октября, причём нижегородские воеводы не посмели оспаривать его первенство. Конечно, князь Дмитрий явился туда не один, а в сопровождении нескольких сотен смоленских, дорогобужских и вяземских дворян, но обычно местническим спорам это не мешало. И наконец, третье: в дальнейшем схожие ситуации — когда к войску присоединялись отряды во главе с более знатными воеводами, имевшими преимущества перед «худородным» (пускай и относительно: настолько, насколько это вообще возможно для князя-Рюриковича) Пожарским, — повторялись неоднократно, но вплоть до самого сражения за Москву никто из бояр и окольничих даже не попытался поспорить со скромным стольником за власть над земской армией!

Случай, доселе небывалый в истории Московской Руси…

Готовность, с которой гражданские и, особенно, военные власти признавали полномочия Минина и Пожарского, можно объяснить лишь одним способом — предположить, что их обоих рекомендовал на высокие посты Гермоген. Авторитет патриарха, духовного лидера российских патриотов, к тому моменту поднялся на недосягаемую высоту. О том, что московский первосвященник должен был хорошо знать Кузьму Минина, я уже писал выше. То же можно сказать и о Пожарском. Патриарх, в отличие от рядовых нижегородцев, был хорошо информирован о блестящих победах князя Дмитрия: сначала над большим отрядом атамана Салькова на Владимирской дороге, затем над армией верного семибоярщине Самбулова под Пронском и Зарайском. А подвиги возглавляемого Пожарским отряда пушкарей и стрельцов во время Московского восстания Гермоген мог видеть и собственными глазами…

Но почему же тогда, скажут скептики, Минин и Пожарский не говорили о патриарших рекомендациях публично? Это легко объяснить. Гермоген томился в польском плену, и о его роли в создании Второго ополчения широко распространяться не стоило. Это могло спровоцировать оккупантов, дать им повод для расправы над узником. Вот почему Минин ссылался лишь на вещие сны, в которых Сергий Радонежский призывает его, простого мясника, на великий подвиг. По той же причине и Пожарский в ответ на вопросы — как случилось, что он занял свой пост, обойдя более знатных воевод, — лишь недоумённо пожимал плечами. Но, сохраняя сдержанность в речах, народные вожди подчеркнули ведущую роль патриарха символикой. Главной святыней Второго ополчения весной 1612 года стала икона Казанской Божьей Матери, при обретении которой 32 года назад ключевую роль сыграл Гермоген.

Так каким же был этот человек, чей план спасения России оказался настолько хорош, что ему не помешали ни арест, ни даже смерть создателя? О ранних годах жизни Гермогена известно немного. Даже дату рождения мы знаем приблизительно — 1530 год. Поляки считали, что священник Ермолай (так звали Гермогена до пострижения в монахи) происходил из донских казаков, русские историки то выводили его из городского духовенства, то причисляли к роду Шуйских или Голицыных. Достоверно известно, что он много лет служил приходским священником в Казани. Потом, после смерти жены, принял постриг и в 1588 году получил назначение сначала игуменом, а затем архимандритом Спасо-Преображенского монастыря. 13 мая 1589 года патриарх Иов возвёл Гермогена в сан епископа и практически сразу после этого поставил во главе вновь учреждённой Казанской митрополии.

Следующий рывок в карьере Гермогена был связан со скандалом на свадьбе Лжедмитрия I. Тогда казанский митрополит, видя, что приватные уговоры не возымели действия, публично выступил против брака государя с католичкой: «Не подобает православному Царю брать некрещеную (безкупельный римский обряд русская церковь в то время таинством не считала) и вводить в святую Церковь. Не делай так, Царь: никто из прежних Царей так не делал…» В этих словах, как на ладони, виден стиль общения Гермогена с властью: он никогда не спорил по пустякам, до последнего стараясь сохранить «худой мир» даже с явными противниками, но, если такой возможности не было — бил сильно, безжалостно и наносил удар в самое уязвимое место.

В ответ разъярённый «встречей» самозванец приказал лишить Гермогена сана и отправить в заточение в Казань. Однако до этого не дошло: 17 мая 1606 года князь Василий Шуйский совершил государственный переворот. Лжедмитрий I погиб. Через три дня Шуйский сам стал царём, и 3 июля на духовном Соборе Гермогена избрали Всероссийским Патриархом.

В одном известном фантастическом сериале старый учитель напутствует героя словами: «Иди по жизни своей дорогой: если ты достаточно мудр, силён и твёрд в своём выборе — Вселенная присоединится к тебе!» Мне кажется, эти слова очень подходят Гермогену. В течение всей Смуты он придерживался твёрдой позиции: стране нужен русский царь, избранный «Всей Землёй». За это время счастье не раз улыбалось самозванцам и иноземцам. После свержения Василия Шуйского бояре предлагали царский трон принцам трёх соседних стран: Польши, Швеции и Германии. Но в итоге история пошла по пути, указанном ей Гермогеном!

Да, патриарх был первым российским политиком, кто ещё в 1610 году предложил избрать на царство Михаила Романова. И это — не пустые слова. Гермоген всегда и всё делал основательно. Высказав пожелание делегатам Земского собора, патриарх разработал детальный план по «продвижению» своего кандидата в цари… А потом до последних дней жизни подбирал и расставлял на нужные посты людей, которые завершат его работу: спасут страну от поляков и возведут на трон новую династию.

Гермоген прекрасно понимал, что сам не доживёт до победы. Ведь оккупанты — не дураки: рано или поздно они догадаются, кто руководит освободительной борьбой, и «наградят» его мучительной смертью… Кстати, это ещё одна из особенностей нашей истории: по смелости замысла и закрученности интриг она с лёгкостью бьёт современные триллеры.

Все на царские выборы!

Февраль 1613 года. Земский Собор в Москве выбирает царя. Выбирает больше пяти недель и никак не может выбрать. Имя счастливчика неизвестно до последнего дня… Да что там дня?! Ещё утром 21 февраля Собор обсуждает список из семи кандидатур, в котором нет Михаила Романова. А уже вечером на городских площадях идёт присяга на верность юному царю.

Что интересно, Михаила никто не считал фаворитом избирательной гонки. На всём её протяжении наибольшие шансы на победу, по мнению большинства, сохранял Дмитрий Трубецкой. Этот князь-Гедиминович был представителем одного из знатнейших боярских родов России. За ним тянулась слава ветерана освободительного движения. Сначала Трубецкой стал, пусть и формально, старшим из трёх руководителей Первого ополчения. Затем вместе с Мининым и Пожарским вошёл в состав второго триумвирата, стал главой объединённого Земского правительства.

После освобождения Москвы в 1612 году лидеры духовенства и воеводы торжественно вручили Дмитрию Трубецкому дарственную грамоту на Важскую землю. Бумага эта была составлена как соборный приговор. Украшенный золотыми прописями свиток начинался словами, что прежде Вагой владел царь Борис… Трубецкой, естественно, принял этот оборот речи за всеобщую готовность признать его права на трон. А поэтому ждал от Земского собора быстрого и приятного для себя решения.

Но тушинского боярина постигло горькое разочарование. Его кандидатуру, предложенную казаками, отклонили соборные представители. Столь же последовательно земские делегаты отвергли Михаила Романова, Дмитрия Черкасского и многих других. Всем стало ясно, что в существующих условиях ни один из кандидатов не может собрать устойчивое большинство голосов. И с этим нужно что-то делать…

Собственно, первые шаги по корректировке состава выборщиков Трубецкой, Минин и Пожарский предприняли ещё до начала Собора. Они составили и утвердили Земельный список, в котором содержались сведения о чинах и землевладениях членов Думы, стольников и московских дворян. После этого большинство помещиков разъехалось на зиму по усадьбам, чтобы к весне уладить личные дела. Дворяне хорошо понимали: война не кончилась и скоро им предстоят новые походы.

Роспуск Пожарским дворянских полков, в которых он пользовался непререкаемым авторитетом, убедил Трубецкого в том, что его соратник Рюрикович сам на престол не претендует. А когда Минин помог обеспечить кормами и жалованием казаков, основной избирательный электорат Трубецкого, глава правительства уверился, что коллеги по триумвирату — его верные сторонники…

Трубецкой заблуждался. Для Минина с Пожарским он был лишь временным попутчиком.

Боярин не заметил, что преимущество, которое на словах отдавали ему коллеги, работает не «за», а «против» царского избрания.

Полученные от самозванца земли «тушинских» дворян при составлении Земельного списка руководство страны признало «незаконными дачами» и отобрало без компенсации. Сравнив это решение правительства с Важской грамотой, делавшей Трубецкого самым богатым человеком России, коллеги-тушинцы не без основания посчитали его предателем. Ещё хуже показное послушание Минина и Пожарского сказалось на отношении к Трубецкому казаков. В своё время он не раз обещал озолотить их за «московское взятие». Казаки надеялись на щедрый расчёт. Но казна заплатила им лишь по восемь рублей на человека, да и то не всем. Жалование выдали только «старым» казакам. Остальным правительство разрешило построиться в Москве и других городах, не платя два года налогов и долгов. В таборах невольно сравнивали эти жалкие крохи с тем жирным куском, который Трубецкой взял для себя.

«Войско», полтора года воевавшее против поляков и правительства Мстиславского, всё больше проникалось мыслью: их предводитель оказался на поверку таким же «злым боярином», что и все прочие… Да ещё и лгуном в придачу.

Но если Пожарский не претендовал на трон, то кого же они с Мининым хотели видеть на русском престоле? Чтобы ответить на этот вопрос, нам придётся вернуться в июнь 1610 года. Тогда ратники Григория Валуева привезли в Москву «воровского патриарха» Филарета, захваченного в плен под Волоколамском. Вопреки нравам и обычаям того времени, глава рода Романовых не отправился в застенок или на дыбу, а вернулся на своё московское подворье… Потому что за него горячо вступился Гермоген. Московский первосвященник публично объявил Филарета жертвой «зловредного вора», подтвердил ранее принадлежащий Романову сан митрополита и вернул его на Ростовскую епархию.

Что интересно: по словам современников, Гермоген всегда был «прекрут в словесях и воззрениях». Тут же Филарет не только получил прощение, но и, по мнению Руслана Скрынникова, вскоре завладел «большой властью над патриархом».

Странности в поведении Гермогена легко объяснимы. После распада тушинского лагеря у главы «воровской думы» Салтыкова возникла идея: пригласить на царство польского королевича Владислава. Романов согласился, но лишь при условии обязательного перехода того в православие. Такая принципиальность в вопросах веры произвела благоприятное впечатление на московского первосвященника.

Когда в июле 1610 года бояре свергли с престола Василия Шуйского, Гермоген на Земском соборе предложил избрать царём сына Филарета — Михаила Романова. Таким образом, уже к середине 1610 года сложился «союз двух патриархов», которые не только ликвидировали раскол русской церкви, но и начали формировать патриотическую партию, призванную изгнать захватчиков, прекратить Смуту и обеспечить честные (с учётом эпохи и обстоятельств — именно так) выборы царя. Был у неё и свой кандидат на трон — Михаил Романов. Однако слишком уж сильно выпячивать его в тот момент лидеры партии не пытались. Оба патриарха были опытными политиками и понимали, что вначале им придётся отбить русский трон у ставленника семибоярщины — Владислава.

Вскоре Филарет отправился послом к Сигизмунду. Его задачей было не допустить изменений в договоре об избрании Владислава. Гермогену же, который мог в любой момент превратиться из главы церкви в бесправного узника, пришлось создать внемосковский патриотический центр, который должен был взять на себя роль коллективного пропагандиста. Им стал Троицко-Сергиев монастырь. Возглавил обитель близкий соратник патриарха — архимандрит Дионисий. Чуть позже Гермоген инициировал и создание главного очага военного сопротивления — Второго ополчения.

Но если ключевые участники царских выборов 1613 года (Минин, Пожарский и Дионисий) — люди Гермогена, его ближайшие соратники и единомышленники, то… То они должны были разделять политические взгляды погибшего патриарха.

С учётом этого вывода их позиция на Земском соборе 1613 года становится совершенно ясной. Снижая популярность Трубецкого, Минин и Пожарский повышали шансы на избрание другого кандидата, предложенного казачьим кругом, Михаила Романова. Однако сами вести агитацию в его пользу лидеры земского правительства, естественно, не могли. Это сразу дошло бы до Трубецкого. А потому основным рупором «романовской партии» стали троицкие монахи.

Чтобы облегчить работу людям Дионисия, Минин с Пожарским провели на соборе два важных решения.

Во-первых, они добились, чтобы «Мстиславского со товарищи» удалили в Ярославль до тех пор, пока остальные договариваются о едином русском кандидате. Трубецкой не стал возражать. В каждом боярине он видел конкурента за голоса выборщиков. Официально народу сообщили, что члены Думы отправились из Москвы на богомолье.

Во-вторых, земские лидеры провели через Собор решение об отказе от иностранных кандидатур. И здесь у Трубецкого тоже не возникло сомнений, что коллеги действуют в его интересах.

Настало время пустить в ход главный козырь.

Во всех предыдущих царских выборах важнейшую роль играл патриарх. После кончины Гермогена престол опустел. Но остались единомышленники погибшего первосвященника — троицкие монахи. В решающий момент они не только открыто поддержали кандидатуру младшего Романова, но и предоставили для собрания его сторонников своё подворье в Китай-городе.

Присутствовавшие на этой сходке дворяне, купцы, атаманы, представители слобод и полков постановили добиваться избрания на трон юного Михаила, упирая на то, что его отец — родной племянник царицы Анастасии, первой и любимой жены Ивана Грозного.

7 февраля на следующем заседании Собора выборные от казаков вторично предложили кандидатуру Романова. Их тут же горячо поддержали другие участники совещания на Троицком подворье. Речи сторонников Михаила, по свидетельству Авраамия Палицына, «не обретеся ни в едином слове разньствиа». Очевидно, не надеясь на красноречие делегатов, монахи снабдили их копиями-шпаргалками с одной и той же грамоты.

Руководивший заседанием Трубецкой попытался заволокитить вопрос, предложив вызвать претендента в столицу. Однако соборным чинам к тому времени уже надоели проволочки. Троицкий келарь Авраамий Палицын призвал вынести обсуждение за стены дворца и узнать, что думает о кандидатуре Михаила народ. Его горячо поддержали другие участники сходки на Троицком подворье. Видя, как много людей требует избрания Романова, на их сторону перешли боярин Василий Морозов, рязанский архиепископ Феодорит и архимандрит Новоспасского монастыря Иосаф. Эта троица вышла на Лобное место, где Морозов обратился к народу с речью. Толпа отозвалась шумом одобрения.

Но избрание царя без участия Думы не входило в планы Минина и Пожарского. А потому они предложили перенести голосование на две недели, чтобы вернуть в Москву бояр и выслушать их мнение.

Понятно, что «Мстиславский со товарищи» не согласились бы без борьбы отдать корону «худородным» Романовым. Чтобы выманить их в столицу, земские лидеры предложили компромисс: бросить жребий между тремя кандидатами — Дмитрием Трубецким, Иваном Голицыным и Михаилом Романовым. Таким образом, царя избрали бы по той же схеме, что и первого патриарха. Трубецкой в этой троице представлял земское движение, Голицын — семибоярщину, Романова выдвинули казаки.

Вернувшись в Москву, бояре повели себя предсказуемо. Не желая давать Михаилу шанс, они добились того, что предложение о трёх кандидатах было отвергнуто Собором. Взамен Дума внесла на обсуждение альтернативный список из семи человек. В него вошли Мстиславский, Воротынский, Трубецкой, Иван Романов, Фёдор Шереметьев, Иван Черкасский и Дмитрий Пожарский. Однако этот вариант не удовлетворил участников собрания на Троицком подворье, к которым уже успело присоединиться большинство простых москвичей. Все эти люди дружно требовали обсуждения кандидатуры Михаила.

В ответ бояре попытались убедить Собор вернуться к вопросу об иностранных принцах. Тогда большая толпа казаков и посадских жителей ворвалась во дворец и принялась бранить Думское руководство. «Бояре потому не выбирают в государи никого из здешних господ, — кричали горожане и ратники, — чтобы самим править, и одним пользоваться доходами страны, и, как случалось раньше, снова отдать государство под власть чужого народа».

Если бы Дума объединилась, борьба за трон могла продолжиться. Но бояре не смогли выдвинуть кандидата из своей среды, об иностранном же принце московский люд не желал даже слушать. Толпа отказывалась расходиться, пока соборные чины не проголосовали за избрание Романова.

Неблагодарные потомки?

Возникает закономерный вопрос: почему все эти деяния Гермогена неизвестны широкой публике?

В первые годы Михаилу и Филарету было не до замученного оккупантами героя — дай Бог разобраться с текущими проблемами. Затем при Алексее Михайловиче и патриархе Никоне тело Гермогена с почестями перенесли из Чудового монастыря в Успенский собор Московского Кремля. Однако вскоре глава церкви рассорился с царём из-за власти, и им обоим стало не до Гермогена.

Император Пётр Алексеевич пост первосвященника упразднил, передав церковь под управление государственно-бюрократической коллегии — Священному Синоду. В свете принятых решений ему и его преемникам было не с руки прославлять кого-либо из ранее живших патриархов.

Вот так и получилось, что о Гермогене вспомнили лишь на 300-летие дома Романовых. В 1913 году русская православная церковь причислила его к лику святых. Однако вскоре после этого началась Первая мировая война, затем революция… И всем снова стало не до героя-патриарха.

Прошло ещё сто лет. В 2013 году на Манежной площади у стен Московского Кремля открыли памятник Гермогену. Однако вокруг его главного подвига по-прежнему царит информационный вакуум…

Хотелось бы надеяться, что это уже ненадолго. Ведь восстановить память о Гермогене нам, жителям XXI века, нужно намного больше, чем ему. Слишком уж часто там, где забыты настоящие герои, начинают славить циников, поклоняться предателям и почитать негодяев.

P. S. А действительно ли выбор Михаила Романова на тот момент был оптимальным вариантом? Именно так. На этот счёт у меня есть статья, которая так и называется: «Михаил Романов — лучший выбор России». Вот цитата оттуда:

«Лидеры Второго ополчения и троицкие монахи старались не зря. Избрание на трон Михаила Романова было на тот момент лучшим из возможных вариантов. Чтобы в этом убедиться, рассмотрим имеющиеся альтернативы. Их не так уж много: иностранный принц, представитель династии Рюриковичей или Гедиминовичей. Нового самозванца, как показал недавний пример Лжедмитрия III, страна бы не приняла.

Начнём с иностранного кандидата. Австрийский двор интереса к выборам не проявил, а значит, рассматривать можно лишь польского и шведского претендентов. Первый из них, Владислав, уже успел к тому времени походить в русских царях. И в результате столица страны превратилась в пепелище. Был ли Карл Филипп лучше? Ситуация с его „избранием“ на новгородский престол позволяет утверждать обратное. В Новгород его „великий князь“ так и не прибыл, в православную веру не перешёл. А значит, не только Пожарский морочил голову Густаву Адольфу, обещая его брату московскую корону. Шведские дипломаты, похоже, отвечали русским той же монетой. Король использовал переговоры об избрании Карла Филиппа лишь для того, чтобы в это время понадёжнее закрепить за собой захваченные у России земли.

Что же касается князей Рюриковичей и Гедиминовичей, то основным их минусом была многочисленность этих разветвлённых княжеских династий. Любой кандидат в случае избрания его на трон вместе с короной получал сотни, а то и тысячи потенциальных соперников. Княжеские родословные к тому времени уже настолько переплелись, что стабильной власть такого царя не могла стать просто по определению. Если даже самые старшие из Рюриковичей, Шуйские, при первых же успехах Скопина вынуждены были прибегнуть к яду, чтобы удержать за собой корону, то скольких пришлось бы потравить тому же Трубецкому, попади он волею случая на московский престол?

При избрании Михаила Романова Собор фактически узаконил принцип, по которому кровное родство с последним царём стало считаться более важным, чем принадлежность к великокняжеской династии. Это положение автоматически делало нового самодержца и его потомков единственными законными кандидатами на трон. И выбивало почву из-под ног любителей переворотов. Страна получила возможность сплотиться вокруг новой династии. А следовательно, царь Михаил Фёдорович мог теперь править милостиво, не устраивая, подобно Василию Шуйскому, массовых опал и тайных казней.

Ещё одним бесспорным преимуществом новоизбранного царя был, как ни странно это звучит, его юный возраст. За время Смуты многие политики переходили из одного лагеря в другой, нарушали клятвы, врали и подличали. Романовы не были исключением. Отец Михаила, Филарет, долгое время служил у Лжедмитрия II „воровским патриархом“. Дядя, Иван Никитич, был одним из лидеров семибоярщины. Новоизбранный царь тоже присягал Владиславу и сидел в Кремле с поляками. Но его это, по молодости лет, нисколько не компрометировало. Ведь, как и положено отроку, он лишь выполнял волю старшего родственника.

И наконец, что тоже немаловажно, Михаил Романов отсутствовал на Земском соборе. Во время избирательной компании он никому ничего не обещал, а следовательно, мог теперь вести свою политику разумно и целесообразно. Исходя в ней только из интересов страны и ни из чего больше.

Конечно, все эти потенциальные преимущества нужно было ещё реализовать. Юного царя и его подданных ждали в скором будущем жестокие бои с внутренними и внешними врагами. Но Смута закончилось. В стране установилась твёрдая, законная власть. И постепенно Россия начала восстанавливаться после разрухи».